Томаш Миркович (1954–2004) – знаменитейший переводчик с английского, подаривший польским читателям "Полет над гнездом кукушки" Кена Кизи и "1984" Оруэлла, прозу Чарлза Буковски и Гарри Мэтьюза.
Его единственное крупное оригинальное произведение – роман "Паломничество в Святую Землю Египетскую" – стало абсолютной сенсацией польской литературы.
Умер эксцентричный дядюшка, которого Алиса не видела ни разу в жизни.
Согласно его завещанию, племянница получает все – с одним условием…
Она обязана совершить путешествие в Египет!
Кажется, так просто?
Только кажется!
Ведь в Египте за Алисой начинают охоту агенты трех разведок!
Почему?
Ответ на этот вопрос – зловещая тайна, скрытая в далеком прошлом ее семьи.
Но – что это за тайна?
Алиса должна узнать правду – если хочет остаться в живых!
Содержание:
-
Вступление 1
-
I. Предыстория 1
-
II. Египет 11
-
Эпилог 73
-
Приложение I: - Письмо Теодора 73
-
Приложение II: - Брошюра 81
-
Примечания 93
Томаш Миркович
Паломничество в Святую Землю Египетскую
Памяти Казимира Лыщинского, обезглавленного 30 марта 1689 года на рыночной площади в Варшаве за написанный им трактат "De non existentia Dei"
Я есмь Великий, сын великого. Я есмъ Огнь, сын Огня, которому была дана его голова, после того, как она была отрезана.
Голова Осириса не была отделена от его тела, и голова Осириса Ани не будет отделена от его тела. Я скрепил себя, я сделал себя самого цельным и совершенным. Я обновлю мою юность. Я – сам Осирис, властелин Вечности.
"Книга мертвых", глава 43 (Папирус Ани)
Но скажи только слово, и отдам тебе… даже голову.
Болеслав Прус, "Фараон" (1897)
Вступление
Как-то раз Изидора, старшая из трех дочерей Алисы, разыскивая что-то в столе у матери, нашла странное письмо, длинное-предлинное, написанное – как стало ясно из содержания – почти девятнадцать лет назад ее двоюродным дедушкой.
Дочитав письмо, Изидора, взволнованная, тут же кинулась к матери.
– Мама, я нашла письмо твоего дяди! – воскликнула она. – Это что, все правда?
– И да, и нет, – отвечала Алиса, откладывая в сторону журнал "Мировая литература" (она как раз начала читать номер, посвященный творчеству Батая). – Но чтобы убедиться во всем самой, мне пришлось поехать в Египет. Я собиралась рассказать тебе об этом четвертого февраля, когда тебе исполнится восемнадцать. Что ж, осталось всего несколько дней, и они ничего уже не изменят. Так что садись и слушай. Пора тебе узнать обо всем.
I. Предыстория
1
Давно Алиса так не веселилась, как на дядюшкиных похоронах. Сначала было страшно, но не успела процессия добраться до кладбища в двух километрах от городка, как она уже заливалась смехом вместе с остальными.
Ее отец умер давно. Жила она с мамой и тетей. О том, что у нее есть дядя, она узнала только в тот день, утром. Едва мама ушла на улицу, тетя вскочила с места, выбежала из комнаты, быстро вернулась и сунула Алисе измятую бумажку:
– На! Читай!
Это была телеграмма:
АЛИСА УМИРАЮ ЧЕРЕЗ ТРИ АНЯ ТЧК ПРИЕЗЖАЙ ТЧК ТЕОДОР СЕЦЕХ.
– Что еще за Теодор? – спросила удивленная Алиса.
– Брат твоего отца.
– Как это?! Ни ты, ни мама никогда не говорили, что у папы был брат.
– Знаю. Я не раз повторяла Хеленке, что надо тебе сказать. А она все не хотела. Даже эту телеграмму не соглашалась показать. Мне это все не нравилось, но я молчала. Теперь дело другое, Теодор умирает… У твоего отца было двое братьев, старший – Элек, то есть этот самый Теодор, и младший, Виктор. Когда Ежи умер, Хеленка прервала с ними все контакты, хотя даже мне ни разу не говорила почему. Виктор сразу после войны поселился в Америке, у него в Чикаго магазинчик, а Теодор остался в Сецехове. Он знал, что Хеленка не желает, чтобы ты с ним встречалась, и до сих пор уважал ее волю. А пару дней назад пришла эта телеграмма. Я хотела сразу тебе показать, но Хеленка велела: "Порви и выбрось". Я долго думала, что делать… ну, в конце концов, ты уже взрослая и можешь сама решать, хочешь ты навестить дядю или нет.
– Хочу, – тут же заявила Алиса. – Не важно, что там за черная кошка между ними пробежала, все равно это было много лет назад. Когда принесли телеграмму?
– Времени в обрез. Три дня уже прошли.
– Не шути, никто не может знать точно, когда умрет. Впрочем, что мне мешает прямо сейчас взять и поехать? Сецехово – это же где-то под Варшавой, правда?
– Нет-нет. Наше Сецехово совсем не там. Надо ехать в…
– Как это – "наше"?
Тетя вздохнула и опустилась в кресло.
– Да ты же совсем ничего не знаешь! И не помнишь ничего. Ты была там в детстве. Дедушка и бабушка жили под Сецеховом до самого конца войны. Там родились мы с Хеленкой, там Хеленка познакомилась с твоим отцом… Хорошо, что ты решила туда поехать. Мне всегда хотелось, чтобы ты побывала в наших родных местах, а Хеленка все не соглашалась. Когда вернется, разозлится на меня, но тут уж ничего не попишешь. Марш наверх, собирайся, ты ж наверняка останешься там ночевать, а я пока нарисую, как проехать.
– А ты со мной не хочешь?
– Нет. Слишком много воспоминаний – и приятных и неприятных. Столько лет прошло… не хочу валиться туда как снег на голову. Лучше останусь и объясню Хеленке, почему решила показать тебе телеграмму. Эти три ночи я глаз не сомкнула, все думала, как мне быть. Такой камень на душе… – Тетя поднялась с кресла и улыбнулась Алисе, а та уткнулась лицом в ее сухую щеку.
– Ты правильно сделала, тетя. Спасибо! Если что, я за тебя перед мамой заступлюсь.
Через пятнадцать минут она уже сидела за рулем красной "сиренки". Машин на дороге было немного; вскоре Алиса очутилась за городом. Начинался погожий мартовский день; кое-где на обочинах лежал снег, поблескивая на солнце.
Когда спустя несколько часов Алиса увидела табличку с надписью СЕЦЕХОВО и въехала в небольшой сонный городок, поначалу сама не знала: то ли ей действительно что-то вспоминается из детства, то ли это место кажется знакомым оттого, что ничем не отличается от сотен и тысяч таких же городков, разбросанных по всей Польше; но когда, миновав большую современную церковь, она свернула с главной улицы на ту, где – по тетиной схеме – должен был находиться дом дяди, все сомнения ее оставили. Она точно уже бывала тут; она узнавала отдельные дома, которых не видела много лет, но которые, несмотря ни на что, четко запечатлелись в памяти; даже не глядя на номер, можно было сказать, который из них дядин. Алиса остановила машину, и на нее нахлынули картины раннего детства, точно в сознании отворился долго-долго запертый шлюз. Мысленно она увидела, как выбегает через калитку на улицу, чтобы погладить собаку, а за ней выскакивает мама, берет ее на руки, прижимает к груди и несет в глубь сада, где под развесистым деревом сидит в шезлонге заплаканный мужчина… "Может, это папа?" – подумала она с внезапным волнением, потому что до сих пор ей ни разу не удавалось вызвать в памяти его лицо… А если так, отчего он плакал? Неужели они с мамой поссорились? Мужчины ведь редко плачут. Когда же это было? Раз она уже сама умела бегать, ей, наверное, исполнилось года три-четыре. Тогда папа и правда мог быть еще жив. А может, воспоминание относится к более позднему времени… Постой-постой, сколько ей было лет, когда он погиб? Четыре? Пять? С легким стыдом она призналась себе, что не помнит. Со дня его смерти прошло уже больше десяти лет, но сколько точно? Пятнадцать? Шестнадцать? Интуитивно она чувствовала, что заплаканный мужчина в шезлонге – ее отец… но ведь отец упал с лесов и разбился в Чикаго еще до того, как мама вернулась с ней в Польшу, так что это не мог быть он! Тогда, может, это был дядя, а плакал он потому, что разговаривал с мамой о брате? Вот-вот она увидит дядю и сможет его спросить. От нарастающего волнения ее трясло почти как в лихорадке. Точно ли он умирает? Что с ним? Рак? Почему мама никогда не вспоминала о дяде? Почему они разорвали отношения?
Алиса толкнула калитку в стене, увитой засохшим плющом, сделала несколько шагов и застыла как вкопанная. Сад был полон людей. Одетые в черное, все больше старики, они, сбившись в несколько тесных кучек, вглядывались в стену дома, скрытую до сих пор от глаз Алисы. Ее охватил неясный страх, невольно захотелось отступить, но она шагнула вперед и взглянула туда же, куда все. Через открытое окно несколько мужчин вытаскивали на улицу белый гроб.
В тот же миг один из них повернул голову. Толкнул локтем старичка, державшего угол гроба, и что-то ему шепнул. Тот оглянулся, заметил Алису и широко улыбнулся.
– Барышня Алиса! – воскликнул он, отпуская гроб.
Должно быть, он хотел подойти к девушке, но ему это не удалось: при его словах остальные мужчины у окна тоже обернулись в ее сторону. При этом они, вероятно, на долю секунды ослабили хватку: гроб, который изнутри дома как раз сильно толкнули, внезапно дернулся вперед и ударил старичка в затылок. Старичок упал, гроб опасно накренился. Несколько человек кинулись на помощь, но не успели они добежать, как гроб получил еще один толчок, настолько сильный, что выскочил из окна, словно снаряд, пущенный из катапульты, и грянулся торцом оземь. Какое-то мгновение фоб стоял почти отвесно, вбитый в вязкую почву, а затем лопнул, как перезрелый плод: украшенная скарабеями крышка полетела в одну сторону, днище – в другую, а плотно спеленатый покойник, негнущийся, как гробовая доска, свалился прямо на лежащего старичка.
Собравшиеся издали крик ужаса. Несколько женщин спрятали лица в ладонях, кто-то нервно захихикал. Тут старичок очнулся. Он неуверенно поднялся, сбросив с себя покойника – словно его и не заметил, – и, не обращая внимания ни на кровь, которая текла у него из затылка, ни на грязь на лбу и щеке, двинулся неверными шагами к Алисе.
– Барышня Алиса! – повторил он, растянув губы в почти беззубой сердечной улыбке. – Как я рад! Сейчас мы откроем гроб, чтобы вы могли попрощаться с дядюшкой!
Алиса громко, истерически захохотала. При виде ошарашенной физиономии старичка несколько человек из стоящих рядом засмеялись тоже; остальные глядели на них неодобрительно, но и сами не совладали с подрагивающими уголками губ, и вскоре хохот всей толпы, поначалу немного нервный, разносился по всему саду, словно праздничный салют.
Тем временем старичок стоял перед Алисой и, разинув рот, озирался по сторонам в полном недоумении. Далеко не сразу его взгляд наконец остановился на гробе.
– Что случилось? – спросил он неуверенно, глядя на все еще смеющуюся Алису.
Она только беспомощно развела руками и рассмеялась еще пуще от собственного бессилия.
Старичок не стал ждать, пока она умолкнет, а поспешил к покойнику и открытому гробу, чтобы сложить все как было. Его усилия поначалу только увеличивали общее веселье, но в конце концов собравшиеся принялись ему помогать.
Когда дядя опять лежал в гробу, а крышку оттерли от грязи и прибили по всем правилам, старичок подошел к Алисе и представился Станиславом, камердинером ее дяди, а еще раньше – дедушки.
– Так вы, господин Станислав, наверное, и моего отца знали? – спросила она.
– Конечно, барышня. Только называйте меня, пожалуйста, просто по имени, ладно? Так меня всегда звали все в вашей семье. До чего же я рад, что вы все-таки приехали! Господин Теодор не дождался, бедняжка, хотя и верил, что вы, барышня, явитесь хотя бы на похороны. Он оставил письмо; с вашего позволения, барышня, я вам его отдам после похорон, а то надо спешить на кладбище. Сейчас я лошадь запрягу.
– Погодите, не могли бы вы…
Старичок страдальчески скривился:
– Очень вас прошу, – называйте меня по имени, без "господина".
– Хорошо. Так вот, Станислав, вы никуда не поедете, пока вам не перевяжут голову. Повернитесь, пожалуйста.
Старичок послушно выполнил приказ. Редкие седые волосы у него на затылке слиплись от крови.
– Рана не выглядит опасной, но ее надо промыть и забинтовать. Пойдемте за мной. У меня в машине аптечка.
– Нет, не нужно. Со мной все в порядке, – сказал старичок, утирая рукавом грязь с лица. После чего вдруг заинтересовался: – Так вы приехали на машине?
– Да, – ответила Алиса, направляясь к калитке. Старичок засеменил за нею.
– А какой марки, можно спросить?
– "Сиренка". – Алиса отворила калитку и отступила, чтобы пропустить старичка вперед.
– Нет-нет, только после вас, – возразил тот, останавливаясь. – А багажник у нее есть?
– Конечно. Небольшой, правда, но есть. Как у всякой машины.
– Нет, а такой, на крыше?
– Такой тоже есть. А почему вы, Станислав, спрашиваете?
Правильно ли она обращается к слуге? Насколько ей помнилось из книг, пожалуй, что правильно. Старый беззубый камердинер раздражал ее все больше. Знала бы, что дядя уже умер, могла бы й не ехать.
– А он прочный? – не отставал старичок.
– Кто прочный? Автомобиль?
– Нет-нет. Багажник.
Алиса почувствовала, как в ней нарастает раздражение, однако взяла себя в руки и ответила совершенно спокойно:
– Не знаю. Я еще ничего на нем не возила. Вы, Станислав, лучше сами посмотрите. Машина прямо у калитки. Проходите, пожалуйста!
Она решительно взяла его под руку, собираясь вытолкнуть на улицу, но, почувствовав под пальцами худое костлявое предплечье, пожалела старика. Стыдясь своего гнева, Алиса отпустила его и первая прошла в калитку.
"Что ему нужно?" – мелькнуло у нее в голове, пока она доставала из аптечки вату, перекись водорода и бинт, а старичок с видом знатока осматривал багажник. Бинт не понадобился: на месте удара вскочила изрядная шишка, но кожа была только немного рассечена. Хватило и пластыря. Вдруг до Алисы дошло.
– Не выйдет, – сказала она.
– Слушаю вас, барышня? – спросил Станислав, оборачиваясь к ней; осмотр багажника так захватил его, что он почти не заметил, как Алиса обрабатывает ему рану. Лишь теперь, увидев у нее в руке клок окровавленной ваты, он ощупал голову, скривился и тут же улыбнулся: – Благодарю вас, барышня.
– Не за что. Я сказала – не выйдет. Не собираюсь работать катафалком. Запрягайте лошадь.
У старичка вытянулось лицо.
– Как прикажете, барышня, – сказал он с грустью. – Но господин Теодор так любил автомобили! Было время, когда у него была лучшая машина во всей округе. "Ягуар"! Я всегда возил его, когда он выбирался в город. Он любил быструю езду. Когда у него не было никаких дел, приказывал просто возить его по округе. Хорошее было время!
Алиса почувствовала, что смягчается.
– Станислав, а у вас права есть?
– Разумеется, барышня. – Старик гордо выпятил чахлую грудь. – Я научился водить в армии, и у меня ни разу не было ни единой аварии!
– Ну тогда ладно.
– Спасибо, барышня! – Обрадованный Станислав схватил ключи и побежал в сад.
Вскоре белый гроб – "пирог деревянный, начинка мясная" – уже балансировал на крыше автомобильчика, а старичок и двое помощников затягивали ремни. Спустя считанные минуты все было готово.
– Вы поедете со мной, барышня? – спросил Станислав.
– Нет, лучше пешком пойду, – ответила Алиса. – Это далеко?
– Сразу за городом.
Старичок сел в машину и включил зажигание. Развернуться на узенькой улочке, к тому же заполненной провожающими, было нелегко, но в конце концов ему это удалось. За "сиренкой" составилась процессия. Впереди – священник, министранты и Алиса, за ними остальные; некоторые все еще посмеивались себе под нос.
Доехав до конца улочки, машина свернула в сторону, противоположную той, откуда приехала Алиса. Поначалу процессия двигалась медленно. Алиса глядела по сторонам. Ни одно из зданий на главной улице, мимо которых она проходила, не вызвало отклика в памяти; в этой части городка она пожалуй, никогда и не бывала. Из домов выходили люди, то и дело кто-нибудь присоединялся к процессии. Алиса не знала: то ли здесь просто такой обычай, то ли дядю все знали и любили. Сейчас, сейчас… Может, между их фамилией и названием городка есть какая-то связь? Сецехи из Сецехова? Эта мысль пришла ей в голову еще по пути из Варшавы но показалась не слишком реальной. Хотя кто знает? Когда вернется, надо будет обо всем расспросить маму. В самом деле странно, что она ни разу не вспоминала ни о дядьях, ни о Сецехове.
И еще этот старичок… "Да он сейчас загубит машину!" – подумала она, слыша по урчанию мотора, что тот все еще едет на первой передаче. Но тревожилась она зря: вскоре "сиренка" с гробом отдалилась от нее на два десятка метров. Алиса прибавила шаг, но расстояние между ней и катафалком снова увеличилось. Она зашагала быстрее. Старичок сказал, что дядя оставил ей письмо. Интересно, что в нем? Как жаль, что дядя ее не дождался! А он и правда точно предсказал свою смерть. Хм… Перед глазами у нее встал дядин труп; хотя она старалась не смотреть, когда тот вывалился в грязь, у нее создалось впечатление, что труп обмотан бинтами. Только лицо оставалось на виду, но какое-то странное, словно раскрашенное. Сколько ему могло быть лет? Пожалуй, ненамного больше, чем ее отцу, которому сейчас было бы за сорок. А кем был тот второй брат… Витольд?… Нет, Виктор: кажется, так тетя сказала. И добавила, что он после войны поселился в Америке. Странно, что она и о нем ни разу не слышала. Сама она родилась в Америке, в Чикаго, но после смерти отца мама вернулась с нею в Польшу. О годах, проведенных за океаном, Алиса ничего не помнила, но отец наверняка виделся с братом. Так, может, и она тоже когда-то видела дядю Виктора?
О том, как жилось в Америке, она маму не расспрашивала, понимая, что эта тема связана с грустными воспоминаниями. А когда все же пробовала об этом заговорить, мама вместо ответа ударялась в слезы. С некоторых пор, не желая делать ей больно, Алиса перестала задавать подобные вопросы. Но как же все было на самом деле? Мама сказала ей, что папа работал на стройке, упал с лесов и разбился на месте. Этого Алисе хватило, подробностей она не допытывалась. А когда лет в шесть-семь заинтересовалась, почему в День поминовения усопших они не ходят на папину могилу, мама объяснила, что отец похоронен в Чикаго, потому что перевезти останки в Польшу у нее не было денег. Но сейчас, спустя много лет, эти воспоминания вряд ли остаются для мамы такими же горькими. Алиса решила расспросить ее обо всем, когда вернется.