Русские были уже все ближе и ближе, и в начале апреля фон Брауна вместе с пятьюстами ученых и техников перевезли в Обераммергау в Баварских Альпах. Здесь, в казармах, окруженных колючей проволокой, под охраной эсэсовцев, им предстояло до последней минуты работать над оружием, способным поставить Америку на колени, а в случае поражения Германии их должны были ликвидировать, чтобы секреты не достались врагу. В этой группе оказался и Виктор.
Пару недель спустя русские дошли до предместий Берлина, а американцы – до Эльбы. Фон Браун не желал ни погибнуть от рук эсэсовцев, ни попасть к русским. Перед самой капитуляцией Германии он сговорился с комендантом СС в Обераммергау, а затем выслал на переговоры к американцам своего брата Магнуса, знавшего английский.
Американцы сразу же согласились освободить фон Брауна и его людей от всякой ответственности, если те поделятся с Америкой своими знаниями. Офицеры американской армии только диву давались, когда фон Браун рассказывал на допросах о пассажирских ракетах, которые будут преодолевать Атлантику за три-четыре часа, и о полетах на Луну и Марс уже в ближайшее десятилетие. Они предложили забрать его со всей командой в Соединенные Штаты и дать ему возможность работать дальше. Если кому-то суждено овладеть космосом, то какая из стран более достойна этого, чем Америка?
Вскоре за океан переправили сто разобранных на части ракет "Фау-2", найденных в Нордхаузене, запчасти к ним и демонтированное производственное оборудование; чтобы все это доставить в порт, потребовалось триста вагонов. В рамках операции "Скрепка" было решено также перевезти в Штаты сто с лишним самых выдающихся немецких ученых. Среди них оказался и Виктор. Конечно, он мог не уезжать в Америку, а вернуться на родину, но такая мысль ему и в голову не пришла. Не то чтобы он боялся – вернется, мол, а к нему отнесутся как к предателю; просто он хотел строить все более совершенные ракеты. Кроме того, все это время он был уверен, что после его ареста Ежи уехал в Англию и остался на Западе, поэтому, оказавшись в Америке, он сразу стал расхваливать перед фон Брауном необычайную память брата и его способность проводить в уме сложнейшие расчеты. Фон Браун слушал завороженно – и сам попросил Виктора привлечь Ежи в их команду.
Но в Англии Ежи не было: оказалось, что он по-прежнему в Сецехове. Тогда-то Виктор и отправил в Польшу письмо, в котором уговаривал брата выехать в Америку. Но поскольку все работы, связанные с ракетами, были строго засекречены, он не мог открыть ему, о чем идет речь. А рассказывая о трудовом лагере в Нордхаузене, не признался, что был там не полуголодным заключенным, а правой рукой фон Брауна. Когда Ежи ответил, что не хочет уезжать, Виктор решил обождать и затем связаться с братом снова, уже по-другому; а когда стало известно, что Ежи арестован, надумал его спасти. И с помощью фон Брауна, к чьим словам американцы прислушивались предельно внимательно, ему это удалось.
– Теперь мы всегда будем вместе! – закончил он свой рассказ. – Только помните, что, если бы не фон Браун, ничего бы из этого не вышло. Мы все трое обязаны ему по гроб жизни!
* * *
Честно говоря, я не знала, что и думать. С одной стороны, Виктор – несомненный предатель; фон Браун, впрочем, тоже. С другой стороны, оба они теперь живут у американцев и пользуются их расположением – так, может, у них есть своя правда? Может, наука и прогресс в самом деле гораздо важнее, чем границы государств и споры политиков? Ведь если не так, почему же американцы не поставили фон Брауна перед судом в Нюрнберге? Почему ему не пришлось отвечать за гибель мирных англичан, которых убили в Лондоне его ракеты "Фау-2"?
Помнится, я долго об этом размышляла. Во всяком случае, если бы не предательство Виктора, Ежи по-прежнему гнил бы на Раковецкой… А так благодаря брату и его наставнику мы оба теперь на свободе, к тому же – в Америке, в двадцати милях от городка с испанским названием Лас-Крусес. Как мы узнали назавтра, Виктор и вся немецкая команда тоже поселились тут недавно: когда в середине ноября 1945 года они приехали в Америку, их сперва подержали в Бостоне, а затем переправили в Форт-Блисс в Техасе – это чуть к северу от Эль-Пасо, возле мексиканской границы. Там они собирали ракеты, захваченные американцами, а тем временем – на военной базе, что на полигоне Уайт-Сэндс, за сорок пять миль от Эль-Пасо, в штате Нью-Мексико, – для них строили опытный институт. Там-то, на обширных пустынных просторах полигона, где меньше чем за год до этого прошло первое испытание другого ужасного оружия, атомной бомбы, им и предстояло проводить свои эксперименты. Они переехали туда, как только для них достроили поселок.
Первый запуск ракеты "Фау-2", собранной в Америке, состоялся спустя пару недель после нашего приезда. Было и правда что-то устрашающее в огромной железной сигаре, которая, извергая огонь и дым, возносилась отвесно в небо. Потом мы к этому зрелищу привыкли, а грохот только раздражал.
Виктор прекрасно чувствовал себя среди немцев, дружил с ними, обменивался шутками, но нам с Ежи трудно было привыкнуть к новому положению. Их улыбки были нам противны, от самого звука их речи прямо мороз по коже подирал. В конце концов, последние годы мы прожили среди ужасов немецкой оккупации, так что переключиться в один день и не могли, и не хотели. Немецкая речь раздавалась повсюду – фон Браун и его люди только начинали учить английский. Меня поражало, что американцы с такой сердечностью принимают у себя немцев, против которых еще недавно воевали не на жизнь, а на смерть, пока до меня не дошло: американцы выиграли войну, но по существу – в отличие от нас, поляков, – ее не испытали: никто не сжигал их домов, не реквизировал провиант, не сажал их в тюрьмы и не расстреливал. Более того, одержав победу, они считали, что к побежденным подобает относиться великодушно.
Они хотели, чтобы немецкие ученые чувствовали себя как дома: вывезли из Европы их семьи, построили на базе особняки. Что же до экспериментов, то поначалу они предоставили ученым полную свободу, а сами только наблюдали за их инициативами. Немцы же задумывали все новые и новые испытания и запускали ракеты. Разумеется, без боеголовок – вместо взрывчатки их начиняли исследовательской аппаратурой.
Ежи скоро втянулся в работу. Виктор, конечно, был прав, что перевез его в Америку. Хуже было со мной. Братья проводили целые дни в институте, у пусковых установок, на полигоне, а иногда ездили в Аламогордо – там тоже ведись какие-то эксперименты. А мне было нечем заняться. Хотя я немного знала немецкий, как и все, кто пережил в Польше годы оккупации, но дружить с немками мне не хотелось. Некоторые из них даже выказывали мне симпатию – ну и что? Их компания мне не подходила, а английский, чтобы общаться с женами американских военных, я все еще знала слишком слабо.
Оживала я только по субботам и воскресеньям, когда мы садились в машину и объезжали окрестности. Нью-Мексико – красивейший из уголков земного шара. Там есть пустыни, прерии, ущелья, леса, скалы причудливой формы – результат выветривания, заснеженные горные вершины… Мы любовались пейзажами, заезжали в индейские деревни, заглядывали в старые испанские церквушки; иногда ездили в Эль-Пасо – техасский город, он хотя и небольшой, но в сравнении с Лас-Крусесом казался столицей.
Когда мы возвращались домой, меня охватывала подавленность; я начинала с тоской ждать следующего уик-энда. Это настроение я списывала на беременность; оно и правда прошло, когда я родила, но только потому, что ты, пока была совсем маленькая, заполняла каждую мою минуту. А когда ты немного подросла, я снова заскучала.
Перед родами мы с Ежи уехали на месяц в Альбукерк. Не потому, что я не доверяла врачам в Эль-Пасо, – мне хотелось оказаться подальше от тех мест, где испытывали атомную бомбу. Я столько наслушалась об облучении, что предпочла не рисковать. И все равно я ждала осложнений; к счастью, напрасно, – ты родилась живой и здоровой. Хотя я воспитывалась, по существу, в деревне – в Сецехове, – все же в Альбукерке мне было гораздо лучше, чем на военной базе. Часть немцев вернулась в Форт-Блисс, а мы втроем – Виктор, Ежи и я – остались на полигоне, за двадцать миль от маленького Лас-Крусеса, где – как и у нас на базе – совершенно нечего было делать.
Я возила тебя в коляске по базе и думала, что скоро с ума тут сойду. У меня была мечта – переехать в Калифорнию или на Восточное побережье. Это было реально. Вскоре после твоего рождения Ежи прошел несколько тестирований в научных центрах, и все американские ученые, которые имели с ним дело, приходили в восхищение от его феноменальной памяти и вычислительных способностей. Они охотно забрали бы его у фон Брауна.
Что касается памяти, Ежи был способен прочесть страницу из любой книги, а затем повторить все наизусть, слово в слово, и не только сразу после прочтения, а даже годы спустя. У человека есть краткосрочная и долгосрочная память; одни вещи держатся в ней всего несколько секунд, другие остаются надолго. Если память упражнять, начинаешь легче запоминать даже длинные тексты. Опытному актеру достаточно пару раз прочитать вслух кусок текста, и он уже может произнести его со сцены. Но Ежи не было нужды ничего повторять и применять какие-то мнемонические трюки. Он просто запоминал все прочитанное. Виктор говорил, что у Ежи фотографическая память с полной проявкой.
Неизвестно, была ли связь между его вычислительными способностями и памятью. Вроде бы считается, что это два совершенно разных дара. Время от времени рождаются люди которые умеют считать со скоростью молнии; почему так бывает, никто еще не выяснил. Что удивительно, феноменальные счетчики не обязательно оказываются гениями; если уж на то пошло, гением был Виктор, а не Ежи. Именно Виктор умел смотреть на вещи не так, как все – а такой взгляд совершенно бесценен, если нужно найти новое решение, – и к тому же у него была внутренняя потребность доказать, что он способен на большее, чем другие. Этой последней черты Ежи был лишен абсолютно.
Поначалу над Ежи ставили опыты только в Лас-Крусесе, Аламогордо и Эль-Пасо – он не хотел уезжать дальше, чтобы не оставлять меня одну. Но когда ты родилась, фон Браун уговорил его съездить в Массачусетс и помериться силами с компьютером "Марк-1", созданным в Гарварде. Этот поединок Ежи выиграл без труда: перемножение больших чисел занимало у аппарата целых шесть секунд. Со следующим компьютером, под названием "Эниак", он тоже легко справился, хотя огромная машина с восемнадцатью тысячами электронных ламп выполняла уже несколько сотен операций в секунду. Но Ежи решил серию сложных задач за вдвое меньшее время, чем она.
Фон Браун не затем отправлял Ежи на эти поединки, чтобы похвастаться способностями одного из своих подчиненных; ему важно было пристыдить американских ученых и подстегнуть их работу над компьютерами. Он считал, что, если в этой области не произойдет резкий рывок, полеты в космос останутся невозможными, ведь на каждой ракете должен стоять компьютер, контролирующий полет. И это при том, что "Эниак" был по размерам больше "Фау-2", а ракеты, способные понести такой груз, оставались пока в мечтах.
Я говорила уже, что в научных центрах, куда приезжал Ежи, ему предлагали работу. Теперь жалею, что не уговаривала его тогда уехать из Нью-Мексико. Может, трагедии удалось бы избежать? Но я любила Ежи и хотела, чтобы он был счастлив. И я знала, что счастливее всего он будет, работая плечом к плечу с Виктором над тем, чем оба увлекались с ранней юности: постройкой ракет.
Тогдашние испытания "Фау-2" в основном проводились для сбора данных, чтобы построить многоступенчатую ракету, которая сможет преодолеть земное притяжение. Фон Браун считал, что сумеет убедить американцев профинансировать ее строительство. Увы: его выслушивали, кивали головами, но ясно было, что его опытам придается все меньше и меньше значения. Ведь ситуация радикально отличалась от той, что была в мае 1945 года. Тогда "Фау-2" была самым грозным оружием в мире, но всего спустя три месяца американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Фон Браун со своими ракетами мог отдыхать!
Американцы были довольны, что фон Браун у них: теперь они могли за ним приглядывать, и с их точки зрения это было лучше, чем если бы он попал к русским – как произошло с другими немецкими учеными, включая некоторых его сотрудников. Но деньги они предпочитали вкладывать в атомную бомбу, которая разрабатывалась в Лос-Аламосе. Когда под конец августа 1949 года русские на весь мир похвастались, что тоже провели успешное испытание атомной бомбы, институту фон Брауна в очередной раз урезали финансирование.
Мы как раз беседовали об этом у нас в гостиной, как вдруг Виктору пришла в голову поистине сатанинская мысль.
– А что, если предложить американцам скрестить атомную бомбу с ракетой? Им кажется, раз у них есть атомная бомба и самолеты, то и без ракет можно обойтись. Для атаки на Хиросиму и Нагасаки они использовали бомбардировщик Б-29. Это им удалось, потому что Япония уже догорала, противовоздушной обороны практически не было. Но если бы они захотели сбросить бомбу на Москву, ничего бы у них не вышло. У России есть противовоздушные орудия, истребители. Другое дело, если использовать ракеты. Надо будет подбросить Вернеру эту идею.
– Не сходи с ума! – возмутился Ежи. – Ведь наша цель – полеты в космос, а не новое смертоносное оружие!
– А ты будь реалистом, – спокойно возразил Виктор. – То, что появится ракета с атомной боеголовкой, вовсе не значит, что ее используют. Но если американцы купятся на мою идею, нам это даст шанс. Знаешь, сколько весил "Малыш" которого сбросили на Хиросиму? Пришлось менять конструкцию самолета, чтобы поднять его в воздух. Они вынуждены будут дать нам бабок на мощные дальнобойные ракеты. А уж когда мы их построим, они смогут послужить и для других целей. Главное, что они вообще появятся!
Это не убедило Ежи, но Виктор сдаваться не собирался. Он рассказал о своей идее фон Брауну, а тот сразу предложил ее американцам. Те быстро поняли, какое огромное преимущество даст им ракета с атомной боеголовкой. И обещали деньги.
Иногда у меня возникало впечатление, что на Виктора словно шоры надеты, что он не видит ничего, кроме цели, к которой стремится. Некоторые его поступки с самого начала вызывали у меня отвращение.
В Сецехове у нас во дворе жила собака с искусственной ногой, которую сделал ей Виктор. Хромала немного, но ходила и даже бегала. Каждый раз, когда она мне попадалась на глаза, я думала: какое доброе сердце у Виктора, как великодушно он отдал время и силы, чтобы помочь бедному животному. Но позже я узнала от Ежи, что Виктор сам ампутировал собаке ногу, чтобы испытать спроектированный им металлический протез.
Подобное бездушие он проявлял и в Америке. В то время он экспериментировал с животными; подробностей я не знаю, но, во всяком случае, в "Фау-2" запускали сначала мух, потом мышей, крыс и обезьянок; камеры снимали их в состоянии невесомости. Животные достигали высоты в несколько десятков миль, но погибали, когда ракета врезалась в землю. Я очень переживала из-за этих опытов, к которым Ежи тоже был причастен. Он убеждал меня, что лучше экспериментировать на обезьянах, чем на людях, но каждый раз, когда запускали ракету с животным, у меня сердце кровью обливалось.
Однажды Виктор принес собаку после операции и сказал, что среди людей она скорее оправится, чем в лаборатории. И правда, рана зажила моментально. Пес был большой, черный и лохматый; звали его Сет. Ему очень нравилось играть с тобой; ты его любила, да и я тоже. Иногда Виктор брал его с собой на работу, но всегда приводил обратно. А потом пес вдруг исчез. Я безуспешно искала его по всей базе. Вечером спросила Виктора, не видел ли он его случайно; тот ответил, что пес был ему нужен для давно намеченного эксперимента. Когда я попросила отдать нам Сета, он сказал, что не может: "для блага науки" пса пришлось умертвить. Ты тогда заплакала, а я была просто в ярости. Виктор не понимал, отчего я нервничаю. Для него имел значение только эксперимент. До сих пор не знаю, в чем он состоял и что произошло с Сетом. Может, Виктор и его тоже запустил в "Фау-2"? Дело закончилось ссорой между братьями, но настоящий скандал, который привел к трагедии, случился несколько месяцев спустя, в первые недели корейской войны.
Однажды вечером, вскоре после поражения американцев под Тэчжоном, я готовилась ко сну в верхней спальне, когда из гостиной до меня донеслись возбужденные голоса Ежи и Виктора. Я скорее спустилась вниз, чтобы узнать, о чем речь. Оказывается, они вернулись с совещания, где им сказали, что их всех скоро перевезут в новый центр в Алабаме: американское правительство поручило фон Брауну сконструировать для армии ракеты втрое большей дальности, чем "Фау-2". После совещания Вернер отвел братьев в сторону и сообщил им под большим секретом, что ракета должна быть приспособлена и для обычной взрывчатки, и для ядерных боеголовок. А затем принялся рассыпаться в благодарностях перед Виктором. Очевидно, он считал, что обязан этим заказом именно его идее.
Виктор был на седьмом небе, Ежи – в ярости.
– Чему ты радуешься, кретин! – орал он на брата. – Можешь считать себя хоть немцем, хоть американцем, но помни, что ты разговариваешь с поляком! Я не собираюсь строить ракеты, которые можно будет повернуть против Польши, если конфликт в Корее распространится на Восточную Европу! В эту войну уже втянулось больше десятка государств, от Эфиопии до Колумбии; ты можешь мне гарантировать, что это не перерастет в Третью мировую войну, в которой Польша как сателлит России станет одним из противников Америки? Я не желаю быть причастным к гибели соотечественников! Не буду работать над этой ракетой, и баста! Хеленка, собирай вещи, мы уезжаем!
– Погоди! – Виктор схватил его за руку. – Давай поговорим спокойно. Конфликт скорее всего дальше развиваться не будет, но ты только подумай, насколько работа над новой ракетой приблизит нас к полетам в космос!
– Вечно ты мне это твердишь! – воскликнул Ежи. – Только и слышу: еще чуть-чуть, и мы полетим на Луну, на Марс. Не выйдет! Не намерен больше работать у тебя арифмометром. Мы уезжаем!
Он взбежал по лестнице на площадку и принялся вытаскивать из стенного шкафа чемоданы. Виктор кинулся за ним. Попытался удержать брата, но Ежи его оттолкнул. Виктор опять подскочил к нему; они принялись бороться. Вдруг Ежи со злобной гримасой ударил брата кулаком в лицо. Виктор не остался в долгу: он размахнулся и дал Ежи в подбородок.
Удар не выглядел особенно сильным, но голова Ежи дернулась назад, он зашатался, рухнул на лестницу и скатился вниз. Я с криком бросилась к нему и хотела помочь подняться, но увидела, что он лежит как-то странно, изогнувшись под неестественным углом. Он был в сознании, но не мог пошевелиться. Виктор торопливо сбежал следом; увидев, что стало с братом, схватился за телефон. Вскоре с воем сирены подъехала армейская машина "скорой помощи". Двое санитаров забрали Ежи; Виктор уехал с ними. Я тоже хотела быть с мужем, но не могла оставить тебя без присмотра. Сидела в гостиной и курила сигарету за сигаретой.