Крошечная горная провинция - в большой беде. Молодой князь Манасэ, погруженный в изысканные развлечения, устранился от тягот правления, переложив их на продажного и глупого судью.
Лесами и дорогами безраздельно правят разбойники из шайки жестокого Куэмона.
Обитатели селений шепотом пересказывают друг другу слухи об ужасном всаднике-демоне, блуждающем по окрестностям.
А на перекрестке трех дорог снова и снова находят тела людей, убитых стрелой в спину.
Кто стоит за этими преступлениями?
Чего добивается таинственный убийца?
Князь Манасэ и судья готовы казнить первого попавшегося под руку.
И лишь один человек заинтересован в том, чтобы найти настоящего преступника и покарать его, - странствующий ронин и непревзойденный мастер меча Мацуяма Кадзэ.
Содержание:
Предисловие 1
Список основных действующих лиц 1
Глава 1 1
Глава 2 4
Глава 3 7
Глава 4 10
Глава 5 12
Глава 6 15
Глава 7 17
Глава 8 19
Глава 9 20
Глава 10 24
Глава 11 26
Глава 12 27
Глава 13 30
Глава 14 32
Глава 15 33
Глава 16 35
Глава 17 39
Глава 18 42
Глава 19 43
Глава 20 46
Глава 21 49
Глава 22 51
Глава 23 53
Примечания 57
Дейл Фурутани
"Смерть на перекрестке"
Предисловие
Идея создания этой трилогии пришла ко мне при довольно необычных обстоятельствах. Представьте себе: я сидел в крестьянском домике XVII века - одной из достопримечательностей парка Санкэй-эн в Иокогаме. И вот прихлебываю я там исходящий паром зеленый чай из старинной чашки, любуюсь на деревянный пол, до хрустального блеска вылощенный тысячами босых ног, что ходили по нему столетиями. И приходит мне внезапно в голову странная мысль - надо же, сколько романов о японском Средневековье уже написано, а в каждом из них люди, жившие в таких вот сельских домах, - не более чем массовка в какой-нибудь суровой драме, - вроде, скажем, борьбы за титул сёгуна! А ведь и у крестьян былых эпох, верно, нашлось бы о чем порассказать… И тогда я решил стать голосом этих бедных людей и рассказать в своих произведениях хоть жалкую часть тех историй, которые должны бы были поведать нам они сами.
Итак… Актеров, значит, я выбрал первыми. Далее надлежало избрать время действия. Тут я не сильно и колебался: конечно, 1603-й! Для большинства японцев этот год - все равно что 1776-й для американцев. Именно в 1603 году Токугава Иэясу провозгласил себя сёгуном Японии и на многие столетия изменил японскую историю. Судите сами - в дальнейшие 250 лет жесткая и сильная власть сёгуната Токугава контролировала в Стране восходящего солнца не только политику и общественный порядок, но даже культуру! Об этом периоде японской истории написано бесчисленное количество книг - художественных и научных. Но меня, в чисто творческом смысле, интересовал всего лишь крошечный отрезочек эпохи Токугава - краткое время, когда весь японский народ испуганно замер в ожидании неминуемых грядущих перемен, события нарастали молниеносно, а сёгунат Токугава еще не подмял под себя жизнь японцев едва не в каждом ее проявлении.
Зачем я вообще засел за эту трилогию? Да просто затем, чтобы развлечь читателей. И все равно в процессе ее написания я приложил максимум усилий, дабы со всей возможной аккуратностью воссоздать исторические и бытовые реалии Японии 1603 года. В сюжетном отношении, разумеется, я полностью дал волю собственной фантазии - а как еще прикажете писать художественные произведения?
Отдельное замечание - насчет речи персонажей в этой трилогии. Нормальная манера изъясняться японцев XVII столетия, несомненно, показалась бы современному европейскому читателю вычурной и странной, так что я счел за лучшее стилизовать язык, которым изъясняются мои герои, под старину, но не совсем буквально. Даже сами японцы считают, кстати говоря, что старинная манера изъясняться, изящная и богато интонированная, прелестно воспринимается на слух, но при письме выглядит довольно утомительно. Поэтому я и предпочел просто ограничиться некоторой стилизацией в духе классической сказовой прозы, сочетая ее с современной манерой построения диалогов.
От души надеюсь, что вышеупомянутые легкие вольности, которые я себе позволил при написании этой трилогии, не переходят в анахронизмы, что оскорбили бы слух и вкус ученых, чьи знания о данном историческом периоде, несомненно, превосходят мои.
Дейл Фурутани
Список основных действующих лиц
В этой книге имена персонажей приведены в японской последовательности, согласно которой первой идет фамилия, а за ней - имя. К примеру, главного героя трилогии зовут Мацуяма Кадзэ. Мацуяма - фамилия, а Кадзэ - имя.
Аой - деревенская веселая девица
Куэмон - предводитель разбойников
Хачиро - юноша, один из членов шайки господина Куэмона
Ичиро - староста деревни Судзака
Дзиро - зажиточный угольщик
Манасэ - даймё (князь) провинции
Мацуяма Кадзэ - самурай - ронин
Нагахара Мунехиса - ученый, изучающий культуру эпохи Хэйан
Нагато Такамасу - верховный судья провинции
Окубо - даймё (князь), враг Кадзэ с детских лет
Сэнсей - учитель Кадзэ
Глава 1
Горы укрыты туманом.
Сквозь липкую мглу
Спешит торопливый заяц.
Япония. Шестнадцатый год правления императора Го-Йодзей (1603 г. н. э.)
― Вы готовы умереть?!
Лицо совсем еще юного самурая окаменело от ярости - ни дать ни взять театральная маска. А вот слюна изо рта, когда он врага на бой вызывал, как ни крути, очень даже летела. Прочие трое пассажиров крошечной лодчонки, ошалев от столь воинственного напора, только и смогли, что в пожитки свои жалкие покрепче вцепиться. Четвертый же - тот, на кого вся эта ярость юношеская, строго говоря, и была направлена, - с полной невозмутимостью сидел на корме, рядом с перевозчиком, коий, заметить надобно, когда ссора разгораться стала, даже весло из рук от любопытства выпустил.
- Ну?! Отчего вы не изволите мне отвечать?! Я изучал искусство меча великой школы Ягию! Вызываю вас на поединок!
Широкоплечий, мускулистый самурай, сидевший на корме, молча вытер капельку слюны, брызнувшей изо рта молоденького забияки прямехонько ему на руку, о скромное кимоно, ответом же не озаботился. Другая рука его небрежно лежала на рукояти единственного меча - обычной самурайской катаны в строгих и простых черных ножнах. Старинной воинской прически с выбритым лбом или теменем он не носил, тяжелые темные волосы просто стягивал в хвост на новомодный лад, - в общем, типичный ронин, странствующий по стране в поисках нанимателя, способного предложить хорошую плату.
Незадолго до этого все пятеро собрались на берегу, поджидая перевозчика через бурную реку. Ужас, а не компания - два самурая, юный и постарше, двое крестьян и в придачу один купец. Очень, верно, всем им через поток переправиться надобно было, - а то вряд ли общество друг друга терпеть бы стали. И дело ясное, мальчишку благороднорожденного занесло. Нет чтоб скромно представиться старшему по возрасту самураю, как велит обычай, - он тотчас принялся хвастать, что, дескать, обучался высокому искусству меча не где-нито, а в самой школе Ягию, - да и успехов в обучении достиг немалых. Поначалу - кто ж спорить станет! - и крестьянам, и купцу слушать те байки хвастливые даже интересно было. А почто бы и нет, - выше всего в стране Ямато почитается искусство воинское, а кто мечом лучше всех владеет, тому и честь. Но река широка, бурлива, путь чрез нее - не короток, а паренек все зарывался да зарывался. Орал - мол, он в его-то годы уже знаменитый мастер меча, и требовал от старшего самурая, молчаливого, ровно камень, признать вслух - ни одна школа высокого боевого искусства и сравниться не смеет со славной школой Ягию! Старший самурай слушал и молчал, усмехался только. Не понравилась мальчишке его усмешечка, а молчание - и того больше. Счел, верно, что воин многоопытный над его мастерством посмеивается. И стоит теперь юный самурай в самом центре лодки, лицом побелевшим - к воину постарше, рука так и летает меж рукоятями двух мечей за поясом.
- Отчего, господин, вы не изволите отвечать? Ладно. Тогда приготовьтесь умереть! - кричит уже.
Старший из воинов посмотрел на мальчишку нахрапистого задумчиво. Сошлись у переносья точеные черные брови. Заговорил неспешно, негромко:
- Истинный самурай готов умереть ежесекундно. Но я, изволите видеть, принадлежу к несколько иной школе меча. Как и великий монах-воин Цукахара Бокуден, я следую по пути искусства "Меча, меча не имеющего". Впрочем, мне отчего-то кажется, что искусство этого типа окажется идеальным в бою против такого противника, как вы.
- "Меч, не имеющий меча"?! - Юный самурай аж присел от неожиданности. - Простите, но это ж бессмыслица какая-то! Как может самурай сражаться мечом, меча не имея? Вы издеваетесь, да?! Точно. Издеваетесь. А я издевательств сносить не намерен. Клянусь - сие грязное оскорбление может быть смыто только кровью. Вызываю вас на честный бой!
- Как изволите. - Старший воин невозмутимо повел плечом. Кивком указал в сторону крошечного островка примерно в середине реки: - Слышь, перевозчик? Там остановись. Отличное место для поединка.
Для поединка - не было печали! Перевозчик головой согласно затряс, а лицо так от ужаса и перекосило. Направил, однако, лодку к острову он без слова. Стоял себе, как и надобно, на корме да греб и правил споро единственным раздвоенным веслом, точно рыба - хвостом. Вскоре лодка и верно ткнулась носом о песчаный берег островка. Молоденький самурай птицей спрыгнул с борта, мягко приземлился на песок. Сей же миг рванул из-за пояса свою катану, отбежал на десяток шагов назад и принял классическую боевую стойку - обе руки на рукояти, меч вскинут в позиции "на уровне глаз".
- Прошу вас, я готов! - заорал он второму самураю, чуть замешкавшемуся в лодке. - Извольте делом доказать мне, что при помощи учения вашей странной школы "Меча, меча не имеющего" можно достойно сразиться с воином школы Ягию!
Старший из воинов неторопливо поднялся. Вынул свой меч из-за пояса и протянул ошалевшему лодочнику.
- Подержи, старик, - приказал он коротко. - Для такого боя, по чести, меча мне не надобно.
Перевозчик неловко ухватил катану двумя руками, выпустил весло… Вот-вот бы веслу тому о борт лодки и ударить, но самурай перехватил, положил аккуратно - да не куда-нибудь, а точно близ уключины на корме. Все решили - это чтоб лодочник, значит, мог и на место весло поставить, и дальше погрести…
А воин взял - и оттолкнул веслом лодку от островка.
- Что вы изволите делать?! - возмутился юноша.
- Изволю защищаться при помощи искусства "Меча, меча не имеющего". Если вы прилежно изучали то, чему школа Ягию учит, должны бы понять: нападение в бою есть не больше, чем возможность убить человека. Жажда убийства же блокирует все возможности бойца, а всего прежде - его разум. Глуп ты, мальчик. К чему мне свой меч марать? Побыстрее бы на другую сторону переправиться. А пока отучу-ка я тебя и от наглости, и от привычки на незнакомцев с оружием набрасываться…
Не сплошал перевозчик - отвел скоренько лодку подальше, не дал юному самураю на борт вспрыгнуть!
- Полагаю, - протянул старший воин лениво, - холодная ванна, паренек, - именно то, что тебе надо.
Юноша бросился к нему, увязая в песке.
- И точно, - заметил воин. - Знаешь, когда кобелек беспородный на сучку породистую вскочить пытается, его ведерком воды охлаждают. Вот я и думаю - не поможет ли водичка холодная и щенку кусачему, что ни себя, ни других не жалеет?
Перевозчик глупить не собирался, - лодку, ровно невзначай, относило от островка все быстрее, и когда молоденький самурай добежал до самого краюшка этой узкой полоски земли, до нее и вплавь уже нелегко бы добраться было. У мальчишки со зла и слов недостало. Потрясая мечом, он по лодыжку вбежал в воду… а что поделаешь? Только и смотреть, как лодочка вдаль плывет! А с лодочки той раздается звук, коего каждый воин благородный, больше жизни честь да достоинство самурайские почитающий, пуще смерти боится, - хохот.
Пассажиры смеялись над неудачливым юношей…
В голове у Дзиро-угольщика едва не тысяча мыслей разом крутилась, - но вот о смерти размышлять недосуг ему было. Опаздывал он, крепко опаздывал. Еще малость задержись - и покупатели постоянные, коим жаровни-хибати заместо доброго угля ветками и сучьями растапливать придется, чтоб, значит, чаю к завтраку сварить, скажут угольщику пару ласковых - и ведь правы будут! А что и того хуже - в усадьбу господина тоже уголь привезти надобно, и там припозднившегося Дзиро и выпороть за оплошку могут. Эх, нет у господина к слугам ни терпения, ни понимания. Кое-кто из крестьян гнев высочайший вызвать уже дерзнул… и нет у Дзиро ни малейшего желания судьбу их печальную разделить.
Вокруг него стелился туман. Одевал белым покрывалом острые изломы горных отрогов. Где-то там - вершины да долины, а кто увидит? Едва и различишь, как выступают из тумана черные силуэты сосен и рыже-коричневые - криптомерий. На белом фоне - ни дать ни взять, гигантское письмо каллиграфическое, выведенное кистью какого-то бога. А иероглифы в том письме - изломы ветвей да сучьев, такие темные на серебристо-белой бумаге тумана…
Солнышко над горизонтом уж полчаса как встало, однако лучи его в долину укромную, меж отрогов скрытую, еще не проникли. Рассвет - голубой, дымчатый… и сквозь дымку утреннюю бредет Дзиро-угольщик по узкой горной тропке, ищет дорогу в тумане, полагаясь не на зрение, а на инстинкт да опыт долгий.
На спине у него - громадная плетеная корзина, а в корзине той - угля до самого края. А ремни перекрестные, коими корзина к спине укреплена, саморучно сплетены из трав летних - да еще подвязаны тряпками старыми. Со спины же, от самой корзины, льняная полоса прямо через лоб тянется - ну а чем, скажите, коль не головой, давление великое на спину уравновесить? Доля у угольщика - незавидная. Шел Дзиро, почитай, нагим, кроме, конечно, повязки набедренной из холста домотканого. Впрочем, какая разница, - голый, нет ли? Труд тяжкий, и, хоть в горах утром ранним ветерок свежий до костей и пробирает, по телу его пот ручьями лился. Еще бы не литься - дорога долгая, а поступь - скорая.
Раз-два, раз-два, раз-два… Босые ноги, ровно броней, одетые твердыми мозолями, заработанными за пять десятков лет упорного труда, споро шлепали по грязи горной тропки, - в самый раз к ноше, на плечах Дзиро укрепленной. А дальше - вниз по склону. Тут-то корзина тяжелая за спиной ему помощник, а не враг. Поворот - вправо, а корзину перекинем влево. А после - наоборот… ох, сколько ж годов пробежало, покуда научился зажиточный ныне угольщик принимать силу гор, какова есть, а не бороться с ней! А жизнь-то - она разве чем от гор различается? Дзиро и жизнь, какая есть, приемлет. Японец он или нет, в конце-то концов? Иль не слыхал он в детстве притчу о гибком стебле бамбука, что клонится и выживает в бурю, ломающую стволы вековых сосен? Всякий человек земли Ямато способен понять смысл этой истории…
Размышляет Дзиро этаким манером, а ноги ровно сами бегут. Быстро бегут. Нет, не опоздает он скорее всего в селение!
Эх… а ведь там еще и поговорить надо! Дзиро принялся складывать в уме надлежащие фразы. Тяжко. По природе-то он молчун, каких мало, - и надо ж такому приключиться, что продажа угля в деревушке Судзака обязывает злосчастного торговца заодно и беседы светские с покупателями вести! Неплохо вроде у Дзиро дела идут, - а поди ж ты! Не сподобили его боги болтать. Слова ни на ум, ни на язык не приходят. Кабы можно было без той торговли прожить… Чем хозяйство его плохо? Работаешь себе на поле, и говорить ни с кем не надобно. Право, не сравнить жизнь крестьянина с жизнью торговца…
Да. В поле-то оно - лучше некуда! В три дня слова не скажешь, разве что ругнешься иной раз, когда мотыга больно уж на жесткие комья земли наткнется. А землица - славная, посевы - добрые. Что им нужно? Руки умелые, солнышко ласковое да дожди свежие. Иль их нахваливать, улещивать, словно девчонку-невесту? Смех, право. И так взойдут! Не зря ж всех тварей полевых - что пташек, что кроликов - речь человеческая только пугает. А на полях у Дзиро - хоть богам глянуть! - резвятся, точно дома, а посевов не портят. То туда, то сюда. Прыг-скок, порх-порх! А человек с кроликами да птахами и говорить не моги… Дзиро, кстати, и не пытается. К чему бы? Заговоришь - и не услышишь, как ветер травами играет. Крикнешь - и пение ручейка ближнего заглушишь. Сколько на земле красоты! Тут главное - помалкивать да слушать. А в этом с Дзиро-молчуном сравниться всяко непросто. Ему не с растениями, не со зверьем да птахами - с людьми тяжко.
Тихий он. И по молодости тихим был парнем. Сколько лет прошло, а Дзиро и посейчас дивится, как это ему удалось красавицу Юко в жены заполучить. Хотя и то верно - не много при сватовстве его слов было сказано. Он уж и вовсе язык за зубами держал!
И года не прошло, как батюшка Дзиро скончался, - а уж матушка его, утраты не перенеся, следом за мужем ушла. А Дзиро тогда в самой поре был - и семнадцати не стукнуло. Жених! Вот найти тому жениху невесту и стало главной заботой всех деревенских кумушек. А что? Деревенька не больно богатая! Мужчины с женами в поле, как водится, в единой упряжке пашут. Парню без супружницы никак не прожить, - так уж от веку повелось. Коли сам не присватается - соседки присватают. Ну, будь у Дзиро нормальная семья, сватовство, дело ясное, долгим бы вышло, - а как же, одних смотрин - и тех на месяцы, то одна невеста, то другая, - разжились бы свахи с зажиточного жениха… Только время было тяжкое, не до антимоний каких, - вот и порешили все меж собой замужние, детные женщины, рассевшиеся в доме Дзиро, - якобы чтоб сандалии соломенные плести.