- Послушайте, господин воин, - огрызнулся судья, - устал я от ваших нелепых замечаний. Смысла в них я не вижу, зато явственно замечаю неуважение к моей официальной должности.
Самурай коротко поклонился.
- Словами не выразить, - сказал он, - сколь великое уважение питаю я к вашей должности, господин судья. Кто, как не вы, делает все возможное и невозможное, дабы сохранить в наши нелегкие времена мир и покой в провинции? Если что-то из сказанного мной вы почли за обиду, - покорно прошу прощения. Слова мои есть не более чем отражение действий и речений, что я увидел и услышал здесь.
Судья растерянно заморгал. Кудряво изъяснился незнакомец. Поди пойми - то ль тебе изысканные извинения принесли, то ль снова нахамили. В итоге решил - да к чему внимание обращать? Произнес гордо:
- Ну да, ну да. Все понятно. Разумеется, я должен доложить о случившемся светлейшему князю провинции и узнать его высочайшее мнение. Усадьба князя, коли вам интересно, расположена в двух шагах от деревни Судзака. Необычная история. Очень необычная. Господин самурай, я вынужден просить вас задержаться в нашем селении, пока его светлейшество не решит, что предпринять в сложившихся обстоятельствах.
- Есть в деревне постоялый двор или чайный домик?
- Увы, нет. Однако не соблаговолите ли вы остановиться в доме угольщика?
Только этого и не хватало, с покорным ужасом подумал Дзиро. Господин судья этого ронина к нему в дом на постой определяет! Навязали на руки гостя - удавиться легче.
- Благородный господин судья, - залепетал он, - поверьте, домишко мой слишком убог, чтоб его осчастливил своим присутствием славный самурай…
- Чушь собачья! - отрезал судья. - Надо же в конце концов господину самураю где-то остановиться! У меня в доме - неловко. В усадьбе господина - просто немыслимо! А дом у тебя зажиточный, живешь - хлопот не знаешь.
- Да ведь благородный господин воин сам же первый за оскорбление почтет - в халупе у простолюдина остановиться!
- За благородного господина воина можно не беспокоиться, - неожиданно хмыкнул Кадзэ. - Позавчера господин воин сладко уснул прямо на дне лодки, в которой через реку переправлялся, а вчера столь же сладко спал в чистом поле. Уверен, - твой дом мне вполне подойдет.
- Но как же?..
Судья отмел жалкие протесты Дзиро небрежным взмахом руки. Сладко улыбнулся самураю:
- Отлично, просто чудесно! Вот все и утряслось. Господин самурай, прошу вас проследовать с нами в селение. Я немедленно отправлюсь доложить о случившемся господину, а вы, болваны, - это относилось уже к стражникам, - на глаза мне не смейте показываться, пока тело не похороните!
- Как - похороните?! - изумился самурай. - Господин судья, вы что же, не собираетесь даже доставить труп в деревню? Может, там его кто-нибудь опознает? Вам убитый, конечно, незнаком, но ведь это не значит, что его не знает никто из сельчан!
- Тащить тело в деревню? Вот бесплодные усилия. Нет, здесь мы привыкли попросту хоронить мертвых незнакомцев у дороги. И дешево, и приличия соблюдены. Да, уж так у нас повелось - соблюдать приличия, знаете ли…
Судья с достоинством направился в сторону Судзака.
Самурай, как ни странно, не торопился за ним последовать. Дзиро с Ичиро только в затылках заскребли - что теперь делать прикажете, то ли за господином судьей мчаться, то ли ждать, дабы господина воина в селение препроводить?
Самурай помолчал. Потом сказал тихонько, чуть слышно:
- Да что ж тут у вас за место такое? Давно ль здесь тела незнакомцев попадаются столь часто, что у вас уж в привычку вошло, где и как их хоронить?
Засунул катану за пояс, тщательно расположил ее так, чтоб удобнее было выхватить, и пошел по дороге в направлении деревни. Позади, непрестанно кланяясь, поспешал староста Ичиро.
Дзиро в голову пришло - любопытно, а дальше что будет? Посмотрел вверх, на отроги горные, потом вниз, на удаляющиеся прочь фигуры судьи, самурая и старосты… Решил: ладно, их догнать всегда успею! И принялся карабкаться вверх по холму, туда, где самурай недавно сидел.
Дотянувшись до ветки дерева, он снял деревяшку, которую строгал незнакомец. Обломок ветки длиной примерно с локоть, а толщиной - с ратовище копья. И вырезал из него самурай статуэтку Бодхисаттвы Каннон Милостивой. Закончить статуэтку он все ж таки не успел. Только голову выточил да плечи, а дальше - простая деревяшка. Но лицо статуэтки, прекрасное и нежное, поразило Дзиро до глубины души.
Вроде бы все - согласно древнему канону: полузакрытые веки, высокие скулы, нежные щеки и маленький женственный рот с изысканными полными губами. И выражение лица - в точности как предписано: терпеливое, застывшее в вечном ожидании, в бесконечной готовности явить свою доброту всякому, кто воззовет к ее пресветлому имени. Но образ Каннон дышал жизнью. Дзиро, с детства привычный к куда более грубым и условным изображениям богов, богинь и бодхисаттв, обитающих во Всевышних небесах, поразился - как рука человеческая могла претворить грубый кусок дерева в столь совершенное обличье Всемилосердной?
Он покрутил статуэтку в руках. Покосился - что там, вниз по склону? Ничего особенного. Просто двое стражников копают у дороги очередную неглубокую могилу. А вид сверху какой красивый открывается - умереть можно! Перекресток и все дороги, к нему ведущие, - ровно сцена в театре но, а кулисы ее - стволы и ветви древесные. Очень правильно самурай захожий статуэтку Каннон установил, - с этой ветки Милостивой будут видны и могила незнакомца убитого, и все живые, кто рискует странствовать ныне по смертельно опасным дорогам этих мест. Есть к кому жалость проявить! Подумал Дзиро так, да и поставил недоделанный образ Всемилосердной назад на ветку, точно туда, где воин ее оставил. Спрыгнул наземь. Трижды молитвенно хлопнул в ладоши и низко, в землю, поклонился Бодхисаттве, прося простереть руку и над его злосчастной судьбой.
Стражники, могилу копавшие, услышали - наверху кто-то в ладоши хлопает, ровно в храме. Посмотрели было наверх, но мало ль там чем Дзиро развлекается? Охота пришла за ним следить! Торопясь и оскальзываясь, угольщик припустил вниз - вслед за самураем, что так легко и изящно спускался по склону холма совсем недавно. Только и остановился, чтоб уголь рассыпавшийся собрать, назад в корзину ссыпать, а корзину снова на спину взвалить, а после рысцой побежал по дороге, что вела к деревне Судзака.
Глава 3
В паутине блескучей
Ждет терпеливый паук…
Бедная мошка!
― Итак, дорогой мой?
Нагато мысленно заскрипел зубами. Любит же князь Манасэ светские беседы. Всегда будто ни о чем говорит! Да, господин Нагато - всего лишь грубый, необразованный самурай из глубинки, он и сам это знает не хуже прочих. Но… кто ж ему объяснит, как вообще вести разговор со столь странным господином? Как разобраться в его чересчур изысканных манерах? Как, наконец, научиться понимать толком тягучий, как мед, старинный выговор? Вот, глядишь, - пришел, как человек, пал в ноги, сообщил все, что знает об убийстве на перекрестке и о дерзких предположениях ронина заезжего… Ну, выслушал, - и отпусти по-хорошему! Так нет же. Охота господину теперь знать, что сам Нагато по поводу случившегося думает. А откуда бедному судье знать, чего слишком умный князь от него ждет? Уметь же надо - так нелепо вопросы ставить. Не вдруг ответ и придумаешь…
- Светлейший господин, я совершенно уверен - это работа предводителя местных бандитов Куэмона, - выговорил наконец Нагато.
- И что дальше, дорогой мой?
Сволочь. Снова вопросы задает!
Сидели, кстати заметить, судья и его господин в кабинете княжеском. Неизвестно почему, любил князь именно этот кабинет - старинный, запиравшийся не на обычные бумажные седзи, а на тяжелые, деревянные двери. И ставни - тоже деревянные, отчего в комнате не хватало света, царил вечный полумрак, и по углам, точно в пещере, где злые духи обитают, собирались тени. Князь Манасэ, не признававший новомодных возвышений, расположился на подушках в центре кабинета, в окружении низких столиков, заваленных книгами и уставленных статуэтками. Слуги из замка - ну, им болтать да сплетничать сами боги велели! - не уставали с гордостью рассказывать сельчанам: господин - великий ученый, ночи напролет он сидит над древними рукописями. До рассвета горит в его кабинете одинокая свеча в старинном китайском бронзовом подсвечнике. А зарю утреннюю встречает господин на полу, коль задремлет, преклонив усталую голову на свиток неведомой древности! А еще господин коллекционировал произведения искусства, питал слабость к роскошным одеждам и изысканным интерьерам, но во всех прочих отношениях вел образ жизни столь аскетический, что монаху-отшельнику впору. Крестьяне да слуги - они к чему привыкли? Нетрудно понять - веками становились князьями этой крошечной горной провинции сплошь неотесанные самураи, коим лишь бы поохотиться поудачнее, поесть повкуснее, выпить покрепче и набрать на женскую половину наложниц покрасивее. А тут - ишь ты, даймё - ученый! Невиданно, неслыханно… Нет, не укладывалось такое в крестьянских головах.
Нагато, хоть и сам из благородного сословия, тоже всегда ерзал неловко в этом темном кабинете, уставленном книгами. И уж вовсе невмочь ему было от тяжкого, пряного аромата духов, которые щедро лил на себя господин. Слуги втихую дивились - далеко не каждый день светлейший князь Манасэ ванну принимает. Ходят слухи, научился он этому у волосатых гайджинов - варваров из дальней западной земли со странным именем "Европа". Слышал Нагато истории о столь таинственных людях, но видеть гайджинов лично не видел. А духи князь Манасэ любит, да, - и покупные, и саморучно смешанные. В комнате - не продохнуть. Так и висит в воздухе удушливая смесь заморских благовоний, дыма вчерашних свечей и запаха старых соломенных циновок - татами. Дышать, дышать нечем! Нагато в который уж раз подумал - еще чуть-чуть, и он просто чувств лишится.
Не признаешься, конечно, господину (жить ведь всяко хочется), но каждый раз, как повелитель Нагато запирался с ним наедине в маленьком кабинете с опущенными шторами, воздух, напоенный тяжелыми ароматами, доводил судью едва не до истерики. Надо как можно скорее поведать князю о самом важном и откланяться. Иначе - никак. Почему? Во-первых, Нагато, полузадохшемуся и так из этой шкатулки, замкнутой на все запоры, едва не на карачках выползать придется. Во-вторых, уши у него вянут от странной, медлительно-изящной манеры изъясняться Манасэ: слово поймешь, три - нет. А в-третьих, обстоятельства убийства, случившегося на перекрестке, таковы, что лучше бы господину нос свой породистый в это дело не совать.
Князь Манасэ поднес сложенный веер к губам - верный знак, что молчание судьи его раздражает.
- Однако, светлейший господин, мне кажется - у случившегося может быть и другое объяснение! - бухнул Нагато.
- И какое же, дорогой мой? - На сей раз в голосе Манасэ прозвучали отзвуки легкой заинтересованности.
- Да, да! Может, того торговца и вовсе ронин убил!
Манасэ рассмеялся - звонко и коротко, ровно колокольчик в комнате прозвенел.
- И что же заставило вас, дорогой мой, прийти к такому выводу?
Нагато умным человеком себя никогда не считал, но уж изворотливым - наверняка.
- Я заметил - многие мелочи в положении тела указывают, что незнакомец был убит отнюдь не на перекрестке.
- Вы уверены, дорогой мой? - Князь, похоже, заинтересовался всерьез.
- Да, господин мой, уверен! Торговец был обут лишь на одну ногу. Вторую его сандалию не удалось обнаружить поблизости от перекрестка. А это значит - она лежит в том самом месте, где у несчастного в действительности отняли жизнь.
- Надо же, как вы наблюдательны…
Нагато передернуло. Да, - а вот расспросит Манасэ этого олуха старого, старосту Ичиро, что да как… Нет, внаглую врать не стоит, право.
- Господин, я узнал об этом во время допроса ронина!
Князь Манасэ принялся легонько постукивать веером по ладони свободной руки - стало быть, размышлял о чем-то.
- Любопытно, - пропел он наконец.
- Но и это еще не все, светлейший!
- Что же еще?
- Я практически уверен - торговца убили вовсе не разбойники из банды Куэмона!
- Вот как?
- Да, господин мой!
- И на чем зиждется подобная уверенность?
Нагато мысленно поздравил себя с победой. Все-таки удалось ему заставить господина выражаться нормально - не туманными полуфразами, нервными движениями веера и ироническими движениями тонкой брови. Уже немало!
- Благоволите выслушать, господин мой, - заторопился он. - Когда я осматривал тело, то заметил: на поясе у убитого торговца по-прежнему висит кошелек. Проверил - а в кошельке полно денег! Я и подумал: ну, предположим даже, что Куэмону зачем-то понадобилось оттащить тело жертвы подальше от места убийства, но деньги при трупе оставить?! Ни один разбойник о подобном и не помыслит…
Краем глаза судья заметил - господин смотрит на него удивленно, с некоторым даже уважением.
- Любопытные замечания, драгоценный Нагато, - заговорил он наконец, и судья гордо выпрямился, ибо его светлейшество весьма нечасто называл его по имени. - Но отчего вы решили, что торговца убил именно ронин?
- Слишком много он знает об обстоятельствах преступления, - честно ответил Нагато. - Он первый сказал, что торговца убили далеко от перекрестка. Дал понять к тому же, что ему известно и еще немало, - но отказался отвечать, что именно. Соизвольте подумать, господин мой, - откуда пришлому человеку столько знать об убийстве, коль не сам он и убил?
И снова тихонько забарабанил сложенный веер по изысканно-прозрачной ладони. Наконец князь Манасэ произнес:
- Ах вот как? А мне казалось - сначала тело обнаружил угольщик, и уж только позже он заметил ронина, идущего к перекрестку по дороге со стороны провинции Удзен?
Вот оно! Нагато решил сделать наконец победный ход - сообщить князю то, до чего и сам едва не только что додумался.
- Сдается мне, ронин и угольщик - соучастники убийства! Да, господин мой, да! Может, ронин заплатил крестьянину, может, и запугал, - кто его знает. Но одно несомненно, светлейший, - угольщик лжет и насчет того, где нашел убитого, и насчет того, когда ронин на перекрестке появился.
- Надо же, как любопытно вы мыслите, дорогой Нагато, - усмехнулся князь. - Знаете, я даже удивлен, - как вам удалось додуматься до подобного?
Сказать, что в голосе Манасэ звенела ирония, - значило сильно преуменьшить, однако обалдевший от собственной значимости Нагато насмешки не заметил. Наоборот, послышались ему в словах господина и изумление, и даже некоторое восхищение. Судья радостно склонился в поклоне до земли.
- Но все-таки… что же дальше, драгоценный мой? Может, вы арестуете этого самурая? - протянул князь Манасэ, вновь поднося к капризным губам веер. Яснее ясного дал понять, как скучно подлинному аристократу вникать в столь пошлые вопросы управления провинцией!
Нагато испуганно облизнул губы. Задышал чаще. Снова переломился в земном поклоне - на сей раз в знак смиренной покорности.
- Простите мою дерзость, - произнес с запинкой, - господин мой… Только сдается мне, что не так-то легко самурая этого арестовать будет. Силен он и искушен в искусстве меча. А люди мои - не сердитесь, светлейший! - люди мои… одним словом… ну, как бы выразиться…
Князь Манасэ смотрел на судью с холодным, спокойным интересом, - ровно на цикаду доселе неизвестной породы.
- Вкратце говоря, - резюмировал он, - вы попросту боитесь арестовать этого самурая.
Нагато поник повинной головой:
- Не то чтоб прямо так, господин мой, но… увы…
Тут оставалось только одно - в сотый раз склониться в поклоне.
- Ладно, - повел плечом Манасэ. - Я выслушал вас. Подумаю, что следует предпринять по этому поводу… когда найду свободное время. Если найду. В конце концов, что значит в нашем изменчивом мире смерть какого-то банального торговца? Право, даже сия простонародная тема разговора - и та уже меня утомила.
Тонкая белая рука раздраженно взмахнула веером, словно муху назойливую отогнала.
- Вы свободны, судья. - Манасэ так и не соизволил поднять голос. - Когда мне доведется поразмыслить об услышанном, я позову вас. А теперь - удалитесь.
Нагато торопливо поклонился напоследок и, пятясь, с поистине удивительной скоростью покинул кабинет князя. Вышел. Закрыл за собой дверь. Привалился к стене - и издал вздох облегчения. Обошлось! Господин ни вопросов особо не задавал, ни самурая проклятого арестовать не потребовал. Ничего хорошего не ждал Нагато от разговора с князем, - а вот, поди ж ты, как свезло!
Едва не вприпрыжку судья помчался прочь от замка…
От жилища князя до селения - едва четверть часа ходу. Шел Нагато по тропинке, щурился на солнышко, а в груди так и пело - славно обошел, обхитрил странноватого господина! Слишком часто и слишком явно давал князь понять, что считает судью круглым дураком. Слишком часто смеялся, когда отвечал старательно Нагато на загадочные, непонятные его вопросы. Сволочь надменная. Что - съел?
И пускай князь взял себе за моду разговаривать долго и изысканно, как придворные кавалеры былых времен, - Нагато ль не знать? Манасэ - примерно такой же потомок древнего аристократического рода, как и сам он, боги прости. Оба они из самурайских семей происходят. Ну да, подзабыл Нагато за долгие годы спокойной жизни смертоносное искусство меча, а все же - выйди к тому, нет, не сплоховал бы он в поединке с князем. Может, еще и выиграл бы, да только не допускают железные законы священного самурайского долга подобных поединков. Помыслить не смей! Вся деревня знает: привалила в битве случайная удача худенькому парню с бледным, болезненным лицом, и вот сидит он теперь в полутьме покоев княжеского замка. Полновластный властитель и повелитель провинции, чтоб ему сдохнуть! И высший долг судьи Нагато - служить этой ошибке природы до последней капли крови. Ага. Как же.
Нагато яростно, с чувством сплюнул в лопухи на обочине.