Правая рука Алексея все еще висела на перевязи, хотя уже почти зажила. Он был в редко надеваемом сыскными агентами будничном чиновном мундире с черными бархатными обшлагами и петлицами министерства внутренних дел; на мундире красовались орден Святого Владимира и солдатский Георгиевский крест. Вид у Лыкова был геройский и немного загадочный, он это осознавал и был собою доволен; жалко, не видела его эдаким орлом Ольга Павловна…
Вдруг сзади раздался знакомый мелодичный голос:
– Алексей Никола-а-евич!
Лыков резко развернулся и увидел только что им воображаемую Ольгу Климову, грациозно сходящую к нему со ступеней Спасо-Преображенского собора. Она быстро закинула вуаль на верх модной шляпки, с любопытством оглядела регалии сыщика, ахнула, увидев его руку на перевязи:
– Что с вами, Алексей Николаевич? Текинец ваш взбрыкнул? Вы поэтому давеча не выезжали? Мы с Димой так расстроились…
Ольга осторожно провела своими пальчиками по форменному обшлагу лыковского мундира:
– Очень больно пришлось?
– Жаль, некому было подуть, – весело ответил Алексей, подавая девушке здоровую руку. – Куда прикажете вас препроводить, Ольга Павловна? Начальство меня еще четверть часа не хватится.
– А давайте к Мининскому памятнику пройдем, оттуда вид хороший.
– Можно и к памятнику, – охотно согласился Алексей. Настроение у него было отменное – губернатор Безак, сменивший недавно графа Кутайсова, только что зачитал сразу две благодарственные телеграммы, адресованные министром лично Лыкову: одну за Тунгуса, вторую за братьев Зембовичей. Присутствующие при этом Каргер и Благово прямо светились от удовольствия и гордости за своего ученика, да и сам губернатор был непривычно ласков. Титулярный советник шел поэтому бодро и весело, упругой походкой молодого и здорового охотника, которому сам черт не брат.
Ольга скосила взгляд, кивнула на "Георгия":
– Это у вас ведь солдатский?
– Так точно, Ольга Павловна, вольноперам офицерских не дают. Но такие тоже не каждому достались.
– А у нашего кучера Егора Аннинская медаль есть!
– Да у меня тоже есть, Ольга Павловна, – беззаботно ответил Лыков, выводя барышню на смотровую площадку. – Ах, как здесь хорошо…
Они стояли напротив Успенского собора и смотрели вниз. Белые полуразрушенные стены кремля спускались к великой реке, золотились купола Симеона Столпника и Живоносновской церкви, на плацу Красных казарм маршировали солдатики. Нижний базар, самое старое место в старом городе, был, как всегда, оживлен, пристань дымила трубами многочисленных пароходов. А за громадной, вечной, переливающейся сине-серыми тонами и блестками Волгой уходили куда-то за горизонт подернутые дымкой заречные дали.
Ольга не дала Алексею полюбоваться этим чудесным видом, задав очередной вопрос:
– Ну, а крест-то Святого Владимира вы как исхитрились получить? Он, помнится мне, дается за выслугу двадцати пяти лет в офицерских или классных чинах да еще, в исключительных случаях, за совсем уж выдающиеся деяния. Его только на старичках и увидишь!
– Ольга Павловна, – укоризненно проговорил Алексей, – ну зачем столько лишних знаний в такой милой головке?
Климова топнула изящной ножкой в прюнелевом ботике:
– Извольте отвечать на вопрос, а не дерзить! Вы уже двадцать пять лет, как чиновник? Просто молодо выглядите? Или какое выдающееся деяние невзначай совершили?
Положение Лыкова становилось затруднительным. Сознаваться в подвигах, совершенных по должности сыскного агента, он не имел права. Однако "статский" Владимир в двадцать два года от роду в империи получали единицы, это действительно была выдающаяся награда, и ее нельзя было объяснить рядовым усердием по службе. Кроме того, чего греха таить, Алексею нравился тот ореол таинственности, который окружал его в глазах юной барышни. Хотелось сохранить его подольше: очень уж он был выигрышным. Поэтому приходилось врать и отмалчиваться.
– Ну… какие там деяния. Начальство мне благоволит, балует. Служу себе тихо, не хуже, правда, других, вот и все наши подвиги.
– А что у вас на самом деле с рукой? Вас ранили? Вы дрались на дуэли?
Алексей принялся беспокойно озираться по сторонам, потом невежливо схватился за часы:
– Погубите вы, Ольга Павловна, мою карьеру! Начальник отделения уже давно, поди, меня разыскивает! Прошу покорно извинить, срочно вынужден вас покинуть, еще раз простите, ради Бога!
И Лыков, сняв фуражку с кокардой, почтительно поклонился своей собеседнице и быстрым шагом удалился. Дабы его не выследили, он пошел не к себе в полицейское управление, а свернул в губернское присутствие, однако и это его не спасло. Как только Алексей, кивнув городовому на входе, поднялся во второе отделение канцелярии, следом вошла с улицы милая барышня в изящной шляпке с прозрачной вуалью. Она поманила пальчиком городового, почтительно к ней тотчас же подбежавшего, и протянула ему серебряный полтинник:
– Скажите, голубчик, кто этот молодой человек с двумя крестами, только что сюда вошедший?
Пожилой служака лукаво-одобрительно крутанул седой ус:
– Это с Владимиром и Георгием? Хороший у вас глаз, барышня, истинного молодца усмотрели. То Алексей Николаевич Лыков, помощник начальника Нижегородской сыскной полиции. Орел! На турецкой войне был, а сейчас самых страшных убийц ловит, и еще как ловит – самому государю императору об нем докладывали! Силищи необыкновенной и еще большей храбрости. Оченно мы в полиции все его уважаем, хотя ему всего двадцать два года.
– А что у него с рукой? – зардевшись, спросила барышня и сунула в корявую ладонь городового второй полтинник.
– Да вы разве не читали? Во всех местных газетах пропечатано! Предотвращена попытка ограбления Николаевского городского банка. Взломщики оказали вооруженное сопротивление, но начальник засады титулярный советник Лэ (то есть, Лыков, вот этот, Алексей Николаевич) в одиночку их всех обезвредил, запретив остальным чинам полиции рисковать жизнью. Быв при этом ранен в правую руку…
– Ранен в правую руку… – как сомнамбула, повторила Ольга последние слова городового и вдруг, словно по команде, из глаз ее полились обильные девичьи слезы.
– Что вы, барышня, все окончилось благополучно, жулики в тюрьме сидят, а Алексей Николаевич бегает уже вовсю, сами видели, – по-отечески принялся утешать ее полицейский, вынимая из кармана не очень чистый носовой платок.
– Бегает… – всхлипывала приглушенно Ольга. – От меня он бегает! Ничего не рассказывает, врет, что служба у него скучная, что бумажки пишет целыми днями. А его чуть не уби-и-или! – и она снова залилась слезами.
– А и правильно делает, что врет, – авторитетно заявил старик. – Нельзя им, сыскным, ничего про себя рассказывать, служба у них секретная. Подписку дают! Вот они и врут, бедолаги, даже отцу-матери, про бумажки-то…
– Да? – обрадовалась Ольга. – Значит, им так положено? Подписку дают… Это тогда ничего, не обидно вовсе. Это все объясняет!
И, повеселев так же быстро, как и заплакала, она толкнула дверь на улицу. На пороге задержалась, оглянулась, снова покраснела и сказала:
– Дядечка, вы уж ему, пожалуйста, ничегошеньки не рассказывайте.
– Как можно, барышня! Все понимаю, у самого дочке семнадцатый годок пошел…
Ольга убежала, а старый городовой еще долго ходил по вестибюлю, звенел в кармане полтинниками, улыбался в седые усы.
Проболтав с четверть часа со служащими губернаторской канцелярии, Лыков вернулся, наконец, к себе в полицейское управление, но делами заняться не удалось: оказалось, что его давно уже разыскивает Благово. Он направился в кабинет к начальству и застал там, помимо начальника сыскной полиции, также и самого полицмейстера. Два высоких чина распивали чаи из казенных стаканов в серебряных подстаканниках (дар купчихи Рябининой за разыскание ее сбежавшей со штык-юнкером сестры).
Лыков почтительно застыл в дверях.
– Вот и Алексей Николаевич пожаловал! – обрадовался Благово. – Напомни-ка, дружок, его превосходительству, кто уж ты есть у нас по должности?
– Ваш помощник, Павел Афанасьевич!
– А если поточнее?
– Если по формуляру, то исправляющий должность вашего помощника.
– Правильно. А почему исправляющий?
– Потому, что у меня нет высшего образования.
– Ай-ай-ай, такой хороший оперативник и без высшего образования… – пробурчал не без издевки Каргер. – Почему не учится?
– Некогда ему учиться, Николай Густавович, – столь же иронично ответил Благово. – Кто же будет жуликов ловить? С барышнями на лошадях кататься? Подковы им на память гнуть?
"Откуда он знает?" – смутился Алексей.
– Ладно, бери у секретаря стакан и подсаживайся, разговор есть, – скомандовал Каргер, и Лыков побежал в приемную.
Полицмейстер Каргер был весьма доволен тандемом Благово-Лыков. В прошлом году временный ярмарочный генерал-губернатор граф Игнатьев выгнал, наконец, со службы кутайсовского зятька, бездельника и картежника Лукашевича, и назначил начальником сыскной полиции Павла Афанасьевича (прямо в день своего приезда!). Отличившийся тогда же при ликвидации жуткой банды Оси Душегуба молодой помощник квартального надзирателя Лыков был замечен Благово и приглашен им в свои помощники. Сразу через два чина. После этого, при активном содействии графа, полицейский порядок на ярмарке был значительно укреплен: закрыты наиболее зловещие уголовные притоны, разгромлено несколько банд, много лет терроризировавших ярмарку – персы-душители, беглые острова Кавказ, гордеевские "попрыгунчики". По итогам ярмарки, впервые, наверное, за шесть десятилетий ее существования в Нижнем Новгороде, не случилось ни одного нераскрытого убийства!
За такое отличие граф Игнатьев удостоился в сентябре 1879 года Монаршей благодарности, после чего на остальных чинов полицейской администрации обрушился дождь наград. Каргер получил предел своих мечтаний – Аннинскую ленту, столь редкую в провинции. В департаменте ему сообщили по секрету, что первоначально подготовили представление его на орден Святого Станислава 1 степени, по случаю десятилетия пребывания в должности нижегородского полицмейстера. Однако граф Игнатьев стремительно атаковал министра в самой императорской приемной, и представление переделали прямо там же, "на коленке", на более высокую по статусу Анну. Благово сделался статским советником и "высокородием", брандмейстер Морошкин получил Владимира 3 степени. Только Лыков, более других рисковавший жизнью, был отмечен всего лишь золотыми часами. В столице сказали: еще чего! В двадцать два года стал титулярным советником и Владимирским кавалером! Ему теперь десять лет ничего не положено. Один раз уступили беспрецедентному давлению графа, больше не поддадимся… Единственное, чего смог добиться Игнатьев, это нанесения на часы монограммы министра.
Возглавив городской сыск, Благово железной рукой навел в "кармане России" порядок. Разного рода жулье попритихло, некоторые сочли за лучшее уехать – в Рыбинск, Казань, даже Одессу. Четыре случившиеся за зиму крупные кражи все были раскрыты, из шести убийств расследовано пять. Последовали также ловкие аресты знаменитых московских бандитов, разоблачение фальшивых закладных на земли в Царстве Польском, вскрытие поддельного завещания загадочно умершего купца Бурмистрова ("дело молитовских отравителей"). На Пасху Благово с Лыковым провели блестящую операцию по задержанию известного мошенника Аарона Менделя, автора аферы века – акционерного общества по созданию летательных аппаратов тяжелее воздуха (!), вытянувшего столько денег из дураков военного министерства. А теперь еще – ликвидация Тунгуса и арест братьев Зембовичей, безуспешно разыскиваемых полициями шести европейских государств.
Департамент полиции исполнительной заметил произошедшие в Нижнем Новгороде улучшения. Каргер получил первого января Монаршее удовлетворение и пятитысячную ренту сроком на шесть лет. И вот теперь Лыкова решили забрать в Петербург, под тем предлогом, что ему здесь некуда расти! Действительно, со средним образованием его потолок – коллежский асессор, а там министр живо сварганит ему диплом юридического факультета экстерном.
Благово, когда расстроенный полицмейстер показал ему запрос на Лыкова, задумался и погрустнел. Отсутствие высшего образования действительно подрубало Алексею карьеру: случись что с Павлом Афанасьевичем, появится новый начальник сыска, и Лыкову тогда прямая дорога в часть надзирателем на всю оставшуюся жизнь. Может до пристава дорасти… Пробивать же ему экстернат из провинции, без поддержки министерства, практически невозможно. Хитроумный Благово придумал-таки один вариант, однако решил первоначально испытать своего помощника.
Итак, Лыков прибежал с пустым стаканом, Павел Афанасьевич налил ему чаю – хорошего, ханькоусского, и затем огорошил:
– Департамент полиции исполнительной заметил твои подвиги, Алексей Николаевич, и вызывает тебя срочно в столицу.
– Зачем это?
– У них есть две вакансии. В "летучем отряде силового задержания" очередная потеря – на облаве в Вяземском доме тяжело ранен агент, пришлось отнять ему руку. Члены этого отряда – а их всего шестеро – производят самые трудные и опасные задержания, конвоируют наиболее отчаянных преступников, сопровождают ценности. Они получают полуторное, в сравнении с другими, жалованье и на три года ранее выслуживают пенсию. Очередь желающих попасть в отряд огромная, на освободившееся место сейчас есть пятьдесят кандидатов, и все с опытом. Тебя же вызывают персонально, телеграмму подписал сам директор департамента тайный советник Косаговский.
– Павел Афанасьевич, вы сказали – там две вакансии. Позвольте полюбопытствовать насчет второй.
Благово с Каргером переглянулись.
– Вторая вакансия – помощником пристава Спасской части столицы, той самой, где начинал свою службу сам Иван Дмитриевич Путилин. Подполковничья должность, а главное – министерство гарантирует получение высшего образования экстерном, что дает возможность дальнейшего служебного роста.
– Высшее образование – штука хорошая, – мечтательно сказал Алексей. – Генералом можно стать, как Николай Густавович… Эх-ма! Передайте в департамент, что титулярный советник Лыков с благодарностью отказывается от обоих предложений. Он хочет стать настоящим профессионалистом, сыщиком высшей квалификации, что возможно, по его мнению, лишь после нескольких лет работы под руководством господ Каргера и Благово. А жуликов вязать он, Лыков, и так уже умеет, ему интереснее думать научиться…
Полицмейстер довольно крякнул, а Благово молча стукнул себя кулаком по коленке и пошел к сейфу за коньяком. Вынул из потайного шкафа пузатую бутылку, разлил в три серебряные стопки, выпил свою, посмаковал и сказал задумчиво:
– Есть одна идея. Третьего дня иду я мимо Блиновского пассажа, слышу – сзади окликают по имени-отчеству. Оглядываюсь, а это давнишний знакомый, лет десять как уехавший из Нижнего в Симбирск, некто Ульянов. Полысел, бородой оброс; я его еле узнал. Он был тут раньше учителем математики и космографии в губернской гимназии. Человек из моей сыскной молодости. В первых числах сентября 1869 года дело было, я всего две недели как служил надзирателем в Рождественской части, только-только начал въезжать. И вот спускаюсь с крыльца Холщевого ряда Гостиного двора и вдруг слышу крики о помощи. Забегаю сразу за угол и вижу, как огромный такой золоторотец вырывает сумочку из рук прилично одетой дамы лет тридцати; дама же вцепилась обеими руками в вещь, и ни в какую, только криком кричит. Оборванец дернул безуспешно еще раз, затем в сердцах выхватывает из сапога нож и замахивается! Рядом, как всегда в таких случаях, ни одного городового, хотя там два поста. Еще немного, и он бы ее зарезал, потому как дама от ужаса вцепилась в ридикюль мертвой хваткой. Но тут я прямо с разбега сбил злодея с ног и давай в свисток наяривать; прибежали наши, повязали, а я получил тогда первое одобрение своего пристава.
Дама оказалась супругой этого самого господина Ульянова. Она была в положении, на третьем месяце; получилось, что я спас не только ее, но и будущего ребенка. Счастливый муж разыскал меня вечером в части и не знал, как благодарить… А через две недели все их семейство переехало в Симбирск, и я о них забыл. И вот спустя десять с лишком лет – эта встреча. Зашли мы с Ульяновым в "Пассаж", посидели; я никогда не отказываюсь от знакомств, служба такая, любые люди могут быть полезны… Он теперь уже действительный статский, директор народных училищ у себя в Симбирске. Рассказал о семье: все в порядке, дети растут; мальчик, которого я тогда спас в утробе (Володей назвали), подает большие надежды. И снова напомнил о том, что считает себя моим пожизненным должником. Спросил, не может ли чем быть полезен. Тут я и вспомнил про нашего неуча-кавалериста. Задал вопрос, имеет ли господин Ульянов знакомых в Казани, способных помочь получить диплом экстерном. Имею, отвечает: попечителя учебного округа и ректора Казанского университета! Обещал посодействовать. Не знаю, сдержит ли слово; все же я спас когда-то его Володю, подающего теперь большие надежды… Ну, – Благово налил всем еще по стопке, – за высшее образование!
Глава 4
В столицах
Московский железнодорожный вокзал.
Лыков получил от управления билет второго класса, но не сквозной до Санкт-Петербурга, а лишь до Москвы с остановкой в ней на полдня. Билет до столицы москвичи выправят ему сами, пока он у них гостит; их сыскное хотело познакомиться с Алексеем. Он начинал становиться известным в узких полицейских кругах, тем более что Нижний Новгород, благодаря своей ярмарке, объединял и бандитов, и, как следствие, сыщиков всей России.
Езда до Первопрестольной занимала долгих шестнадцать часов, притом что Московско-Нижегородская железная дорога в прошлом году стала двухпутной. Второй класс перевозил публику хотя и чистую, но среднего достатка. По всей дороге – двадцать девять станций и ни одного буфета. Пассажиры ели холодную курицу и паштет из дорожных корзин, читали газеты и много спорили, преимущественно о покорителе Карса генерале Лорис-Меликове, назначенном государем в феврале начальником Верховной распорядительной комиссии. Часто слышались слова "диктатор" и "этот задаст". Мерно раскачивался вагон, кондуктор с медалью за Хивинский поход разносил желающим чай и пиво, Лыков блаженно спал.