Тихо чертыхаясь, я пошлепал к Темпл-стрит. На каждом углу я останавливался и оглядывался, проверяя, не высадился ли таинственный гребец на сушу и не следует ли за мной, но он так и не показался в пределах видимости. Донельзя раздраженный хлюпаньем воды в башмаках, я в ярости сорвал их с себя на самом подходе к дому и пошел дальше в одних чулках.
А поскольку в мокрых чулках я ступал почти бесшумно, так и получилось, что я застал у своей двери Фордайса Джукса - он как раз наклонился, собираясь просунуть что-то в припорожную щель.
Джукс завизжал как резаная свинья, когда я, швырнув мокрые башмаки на ступеньки, схватил его за короткую шею и повалил на пол.
Крепко держа мерзавца за загривок, точно жалкую дворнягу, каковой он, собственно, и являлся, я отомкнул дверь, а потом пинком втолкнул его в комнату.
Он съежился в углу, прикрывая лицо локтем.
- Мистер Глэпторн! Мистер Глэпторн! - проскулил он. - В чем дело? Это же я, Фордайс Джукс. Вы же меня знаете!
- О да, я тебя знаю, - прорычал я. - Я прекрасно знаю, какой ты негодяй.
Джукс забился подальше в угол и опустил руку, явив моему взору искаженную от страха физиономию. Вот он и попался.
- Негодяй? Как вас понимать? Что дурного я вам сделал?
Я двинулся к нему, и он лихорадочно заелозил, застучал пятками по полу, стараясь забиться в угол еще дальше в тщетной попытке спастись от побоев, которые я явно вознамерился нанести. Но в последний момент что-то остановило меня.
- Ладно, давай-ка глянем, - промолвил я. - Может, здесь мы и найдем ответ на твои вопросы.
Я вернулся к двери и поднял с пола листок, что Джукс просовывал в припорожную щель, когда я бесшумно подошел к нему сзади.
Записка была написана весьма характерным почерком, но почерком профессионального писаря, тренированной рукой адвокатского клерка. Он не имел ни малейшего сходства с почерком двух посланий, полученных Беллой и мной. А содержание записки? Мистер Фордайс Джукс почтительнейше приглашает мистера Эдварда Глэпторна присоединиться к нему и нескольким его друзьям за ужином по случаю дня его рождения в таверне "Альбион" вечером в субботу 12 ноября.
С минуту я молчал, совершенно сбитый с толку.
Что же такое получается? Я поймал мерзавца с поличным, во всяком случае я так решил - а теперь на тебе! Может, это какая-нибудь дьявольская уловка, призванная пустить меня по ложному следу? Однако чем дольше я обдумывал ситуацию, тем яснее понимал, что я, скорее всего, ошибался - опасно ошибался - относительно личности шантажиста. Но если не Джукс - кто тогда?
У меня мучительно заныло под ложечкой, когда зловещая фигура одинокого гребца возникла перед моим мысленным взором. Прежняя тревога овладела мной, но в уме моем все еще не забрезжила догадка, которая должна была прийти ко мне, когда я исследовал полученную Беллой записку, пытаясь установить личность автора.
Джукс по-прежнему сидел скорчившись в углу, но он заметил мое замешательство и немного успокоился.
- Мистер Глэпторн, пожалуйста… Позвольте мне встать.
Не отвечая, я прошел к каминному креслу и повалился в него, продолжая сжимать в руке листок.
Я услышал, как Джукс поднимается на ноги, отряхивает платье и направляется ко мне.
- Мистер Глэпторн, пожалуйста, я не хотел вас обидеть, даже в мыслях не имел. Вероятно, застав меня здесь… ведь на вашей лестничной площадке довольно темно… да, я понимаю… то есть я полагаю, вы приняли меня за домашнего вора или еще какого злоумышленника. Сильное потрясение, безусловно, - вот так вот застичь кого-нибудь у своей двери. Но я не хотел ничего дурного, ровным счетом ничего, сэр, ничего дурного…
Так он продолжал добрую минуту, раз за разом повторяя одни и те же фразы и заламывая короткие жирные ручки, дабы выразить всю меру своего раскаяния и сожаления по поводу причиненного беспокойства.
Наконец я глубоко вздохнул, встал с кресла и повернулся к своему соседу.
- Мистер Джукс, приношу вам свои извинения. Самые искренние и глубокие. Это я обидел вас. Очень обидел. Вы совершенно правы. В полумраке мне показалось, будто кто-то пытается взломать мою дверь. Я катался на лодке, видите ли, и страшно устал от физических усилий, даже голова кружится. Я не узнал вас. Мне нет прощения.
Собрав в кулак всю свою волю, я протянул Джуксу руку.
Он ответил вялым рукопожатием, после чего я моментально отошел к письменному столу и снова сел.
- Я подумал, мы с вами так редко видимся в последнее время, мистер Глэпторн, - слышал я заискивающий голос Джукса, хотя мысли мои были уже далеко от нелепого коротышки в старомодном фраке и бриджах, который стоял на моем турецком ковре, по-прежнему заламывая руки и нервно озираясь. - Теперь вы так редко бываете в конторе, а для меня всегда такое удовольствие поболтать с вами по-дружески. Не то чтобы мы с вами водили дружбу в полном смысле слова, но ведь мы все-таки соседи, а соседям, знаете ли, следует поддерживать добрые отношения. Вот я и подумал: а может, мистер Глэпторн не прочь провести время в приятном обществе? А потом подумал: соберу-ка я нескольких своих друзей на небольшой праздничный ужин - в субботу у меня день рождения - да приглашу мистера Глэпторна… - Он умолк, переводя дыхание.
- Боюсь, в субботу у меня никак не получится, мистер Джукс. Но за приглашение спасибо.
- Да-да, конечно. Я все понимаю, мистер Глэпторн. Вы человек занятой, ясное дело.
Он бочком двинулся к двери и промолвил натужно веселым голосом:
- Ну, пожалуй, я пойду.
Я собрался было еще раз извиниться за свое грубое поведение, но Джукс опередил меня, энергично тряся головой:
- Нет-нет, прошу вас, мистер Глэпторн, ни слова больше. Просто недоразумение. Никаких обид, решительно никаких.
Я кивнул. Но тотчас же задался вопросом, а не зря ли я снимаю с него подозрения.
- Минуточку, мистер Джукс.
Он уставился на меня.
- Вы человек набожный?
- Набожный? - повторил он с нескрываемым удивлением. - Ну… я соблюдаю религиозные предписания, как подобает доброму христианину. Меня воспитали в строгих понятиях, хотя я, признаться, позволяю себе разные маленькие слабости. Но я исправно посещаю Темплскую церковь по воскресеньям и каждый день читаю Библию, сэр, каждый день. - При последних словах он вскинул голову и расправил плечи с видом слегка вызывающим, словно желая сказать: "Нате вам. Какой же я негодяй после этого?"
- Каждый день? - переспросил я.
- Каждый божий день. Точно, как часы: несколько страниц перед тем, как вывести Крошку Фордайса на прогулку. На удивление быстро идет, знаете ли. Я читаю Ветхий Завет второй раз за год и уже приближаюсь к концу.
- Замечательно, - сказал я. - Просто замечательно. До свидания, мистер Джукс, и еще раз прошу…
Он снова вскинул ладонь.
- Не надо, сэр, не стоит. - Засим он бледно улыбнулся и затворил за собой дверь.
В мокрой насквозь одежде я неподвижно сидел и смотрел в маленькое окно на рваные облака, похожие на клочья дыма над бранным полем, пока не услышал, как внизу хлопнула дверь Джукса.
8. Amicus verus
На следующее утро я получил записку от Легриса: он извинялся за вчерашнюю невоздержанность в употреблении шампанского и сообщал (на случай, если я пожелаю к нему присоединиться), что вечером в обычное время будет в "Корабле и черепахе".
Легрис находился в разговорчивом настроении, и я охотно позволил потчевать себя историями о том, чем сейчас занимается тот или иной малый, где недавно побывал имярек, кто о чем болтал в клубе, и прочими сплетнями, а равно возбужденными рассказами обо всех делах, которые моему другу надлежит уладить перед отправкой на войну. Я огорчался, что он уезжает, и, конечно же, тревожился за него; но я невольно заразился его энтузиазмом и почти пожалел о том, что мне никогда не приходило в голову поступить на военную службу.
Мы расстались незадолго до полуночи. Легрис уже двинулся прочь, направляясь в свои комнаты в "Олбани", но потом вдруг остановился и повернулся ко мне.
- Да, чуть не забыл. Это мне прислали в клуб. Для тебя. - Он полез во внутренний карман пальто и вручил мне небольшой пакет в оберточной бумаге - явно с какой-то книгой. - В жизни не угадаешь, от кого это.
Я недоуменно уставился на него.
- От того несносного стипендиатика, Даунта. Ну, ты помнишь. В школе вы с ним очень близко знались одно время, верно? Сейчас зарабатывает на жизнь стихоплетством. Свидетельствует мне свое почтение и просит передать это тебе. Я еще не ответил, разумеется. Хотел сперва перемолвиться с тобой.
Легрис тотчас заметил, что я переменился в лице, и покраснел.
- Что-нибудь не так, Джи? Вид у тебя малость расстроенный.
Вместо ответа я спросил, вертя пакет в руках:
- Он писал тебе раньше?
- В первый раз, дружище. Он не в моем духе. Не думал, что еще когда-нибудь услышу о нем после университета. Чертовски неприятный малый, вечно ходил с задранным носом. По общему мнению, он не изменился к лучшему.
Обеспокоенный моим молчанием, Легрис шагнул ко мне и заглянул в глаза:
- Слушай, я же вижу, что с тобой творится неладное. У меня и в мыслях нет наседать на тебя с расспросами, но я буду рад помочь тебе, коли смогу.
- Напиши Даунту, что я путешествую за границей, - произнес я. - Нынешнее местонахождение неизвестно. Дата возвращения тоже.
- Лады. Это проще простого. Считай, дело сделано. - Он неловко кашлянул и двинулся прочь, но уже через несколько шагов резко остановился и вновь повернулся ко мне. - Да, вот еще что. Ты, конечно, можешь послать меня куда подальше, но все-таки ответь мне, коли можешь. Почему тот парень преследовал нас на реке вчера? Отрицать очевидное бесполезно - так почему бы не выложить все начистоту?
Я был готов обнять и расцеловать славного малого. Вот уже не один месяц я жил на грани нервного расстройства, денно и нощно занятый мысленным поединком со своим врагом, сломленный предательством, обуреваемый яростью и отчаянием, но лишенный возможности довериться хоть одной живой душе. Я думал, у меня нет союзников и мне придется полагаться лишь на свои силы в предстоящей схватке не на жизнь, а на смерть - но вот славный старина Легрис, по-ослиному упрямый в дружбе, слепо преданный, протягивает мне руку помощи. А если я приму ее? На свете нет человека надежнее, нет человека, более готового сражаться на твоей стороне до последнего вздоха и прощать другу любые недостатки. Да, но если я все-таки ее приму? В таком случае мне придется открыть Легрису все секреты, с которыми я так долго жил. А тогда сохранит ли он преданность мне, поддержит ли в последнем противостоянии, простит ли меня?
- Мы с тобой похожи, как гвоздь и панихида, Глэпторн, - вновь заговорил он. - Но у меня нет друга лучше. Ты ведь знаешь: я для тебя все сделаю - все, что угодно. Я в таких разговорах не мастак, а потому извини: уж как получается. Ты в беде - отрицать не имеет смысла. Это написано на твоей физиономии последние несколько недель. Не знаю, связаны ли твои неприятности с Даунтом или со вчерашним парнем на реке. Но с тобой определенно творится неладное, пусть ты и делаешь вид, будто все в порядке. Нет, у тебя далеко не все в порядке - так почему бы не поделиться со мной проблемами? И мы вдвоем подумаем, что тут можно сделать.
В жизни любого человека бывают моменты, когда он должен вверить свою судьбу в руки ближнего, невзирая на риск. Я тотчас принял решение, хотя сомнения оставались. Я откроюсь Легрису.
- Завтра вечером, ужин в гостинице Миварта, - сказал я.
Засим мы обменялись рукопожатием.
Я возвращался домой в задумчивом настроении, не вполне уверенный в разумности своего решения довериться Легрису, но все же исполненный твердого намерения выложить все как на духу. Я содрогался при одной мысли о предстоящем разговоре: ведь мне придется признаться, что я сделал с Лукасом Трендлом в Каин-Корте и что собираюсь сделать теперь, когда убедился, что способен на убийство. Я был уверен, что снищу искреннее сочувствие и заручусь поддержкой Легриса, когда поведаю всю правду и покажу расчетливую подлость нашего общего знакомца Феба Даунта. Но не станет ли знание о моем вынужденном поступке слишком суровым испытанием даже для столь стойкой души? И вправе ли я, даже именем дружбы, просить Легриса разделить со мной такую ношу? Погруженный в подобные размышления, я дошел до своего дома на Темпл-стрит и поднялся по лестнице.
В гостиной я развернул пакет, врученный мне Легрисом. Как я и предполагал, в нем оказалась книга - маленький томик ин-октаво, необрезанный, в темно-зеленом переплете, под названием "Rosa Mundi". Я аккуратно разрезал первые две страницы бумажным ножом и раскрыл книгу на титульном листе.
На контртитуле почерком автора было написано: "Моему другу Э. Г., с теплейшими воспоминаниями о былых днях и надеждой на скорое воссоединение". А ниже две строки: "Когда известно все и пред тобой // Лишь Правда, ложь поправшая пятой" - как позже выяснилось, взятые из одного из стихотворений, напечатанных в сборнике. Если они и имели смысл, то я его не понял.
Я с отвращением бросил раскрытую книгу на стол, но все не мог оторвать взгляда от контртитульной страницы. Снова увидеть этот почерк, спустя столько лет! Я тотчас узнал характерную завитушку в прописной "П" из слова "Правда", затейливые выносные элементы (проклятие школьных учителей), вычурные очертания букв. Но какие воспоминания пробудил во мне этот почерк? О латинских алкеевых строфах и гекзаметрах, что мы сочиняли в соревновательном порядке и подвергали беспощадной критике? Или о чем-то другом?
Назавтра вечером мы с Легрисом встретились в гостинице Миварта, как и договаривались.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке: нервно покашливал и поминутно проводил пальцем под воротничком, словно тот был слишком тесен. Когда мы зажгли сигары, я спросил, не передумал ли он, по-прежнему ли хочет выслушать мой рассказ.
- Конечно, дружище. Я весь внимание. Давай, начинай.
- Разумеется, я могу рассчитывать на твое полное - подчеркиваю, полное - молчание.
Мой друг положил сигару в пепельницу, покраснев от негодования.
- Если я даю слово какому-нибудь малому в клубе, - проговорил он с внушительной серьезностью, - он без всяких вопросов может рассчитывать, что я от него не отступлюсь. А значит, если я даю слово тебе, можно быть уверенным, абсолютно уверенным, что я ни при каких обстоятельствах никогда не выдам ни одной тайны, в какую ты соблаговолишь посвятить меня. Надеюсь, я ясно высказался. - Произнеся эту короткую, но выразительную речь, он снова взял сигару и посмотрел на меня взглядом, в котором явственно читалось: "Ну вот, я сказал то, что требовалось сказать. Теперь возрази мне, коли посмеешь".
Нет, он никогда не предаст меня, как сделали другие; он сдержит свое слово. Но я решил открыть Легрису не всю правду - не потому, что не доверял ему, и даже не потому, что боялся, что он отречется от нашей дружбы, когда узнает о совершенном мной деянии и о моих дальнейших планах. Просто он оказался бы в смертельной опасности, когда бы узнал всю правду, а я ни в коем случае не собирался ставить его под удар.
Потребовав еще одну бутылку, я принялся сжато рассказывать Легрису все, о чем намереваюсь подробно поведать вам ниже, мой неизвестный читатель: о необычных обстоятельствах моего рождения; о характере и планах моего врага; о безответной страсти, отнявшей у меня всякую надежду полюбить еще когда-нибудь.
Если верно утверждение мудреца, что признавшийся в своих проступках уже почти невиновен, тогда я надеюсь данной исповедью заслужить снисхождение в глазах будущих своих читателей.
Начну со своего имени. Когда Veritas предупреждал Беллу, что Эдвард Глэпторн не тот, за кого себя выдает, он не грешил против истины, как и подобает обладателю такого псевдонима. Для Беллы, для своего работодателя, для своих соседей на Темпл-стрит и для остальных людей, с которыми вы скоро познакомитесь, я был Эдвардом Глэпторном. Но я урожденный Эдвард Чарльз Глайвер - под этим именем я поступил в Итон, где свел дружбу с Уиллоби Легрисом, и под этим именем, сокращенным до Джи, он знал меня с тех пор. Однако даже это было не подлинное мое имя, а Капитан и миссис Эдвард Глайвер из Сэндчерча в Дорсете не были моими настоящими родителями. Все началось с обмана, видите ли, и только когда откроется правда, только тогда искупится грех и бедная неприкаянная душа, ставшая источником всех бед, наконец обретет покой.
Вам уже известны кое-какие сведения о детстве Эдварда Глэпторна - они же являются истинным, пусть и неполным, рассказом о ранних годах жизни Эдварда Глайвера. В свое время я вернусь к этой истории и ее продолжению. Но сперва давайте хотя бы отчасти облечем плотью бестелесный образ Феба Даунта, моего заявленного, но все еще призрачного врага, чье имя уже украсило страницы данного повествования.
Наверняка многим из вас он знаком по своим литературным сочинениям. Несомненно, в свое время какая-нибудь предприимчивая "рабочая лошадка" от литературы, для услады потомства, опубликует снотворный труд "Биография и переписка" (в трех толстенных, невыносимо скучных томах), который не даст ни малейшего представления об истинном характере и наклонностях предмета исследования. Пока же позвольте мне стать вашим проводником - уподобиться Вергилию, ведущему Данте по нисходящим кругам Ада.