- Засмеялся. Наверно, денег навалом, букеты ж дорогущие… А когда они дальше пошли, тая торговка взяла букет с урны та снова на продажу поставила…
- Понятное дело, чего ж добру пропадать, - хмыкнул Штехель, поворочался на табурете, устраиваясь поудобнее, и примерился шилом к очередной вишне. - Дальше…
- Дальше он сапоги чистил у безногого… Дал ему два рубля, я видел. Потом они вместе подошли к театру… Он ее там так за ручку смацал… - Пацан хихикнул в кулак, но Штехель только досадливо поморщился:
- Пистолет при нем был?
- Был, - мгновенно посерьезнел Славик. - Кобура не пустая.
- Никто за ним не шел?
- Я шел…
- "Я шел"! - передразнил Штехель, с силой втыкая шило в вишню. - Другие шли?
- А-а, - понятливо отозвался племянник. - Не, не видал никого.
- А ты не высовывался?
- Да не, я так, издаля, - на секунду замешкался пацан. - Как учили.
- Ну а дальше?
- Дальше они в театр не пошли. Повернули до Приморского. Постояли у пушки, у фуникулерной будки…
Штехель, рассеянно кивнув Славику, потащил полную банку вишен к плите. На большой кастрюле подпрыгивала под напором пара крышка.
- Как вам отдыхается, товарищи? - рядом со столиком Кречетова и Тони остановился величественный метрдотель, наверняка помнивший быт еще дореволюционной Одессы. Его блеклые глаза источали отработанную до автоматизма почтительность.
- Хорошо отдыхается, - кивнул Кречетов. - А чтобы отдыхалось еще лучше, принесите нам, будьте любезны, еще бутылочку шампанского. Желательно, конечно, не местного винзавода, хоть это и непатриотично… И фруктов не забудьте.
- Всенепременно, товарищ майор, - вежливо наклонил седую голову мэтр…
Провожая его глазами, Тоня усмехнулась:
- Чего он так перед тобой стелется?
- Ну, я же прокуратура… Важное ведомство, С ним обычно предпочитают дружить. На всякий случай, мало ли что…
Осчастливленная клиентами официантка поставила на столик бутылку "Абрау-Дюрсо" и вазу с крупными, иссиня-черными сливами. Майор взял бутылку:
- Ну что, по-гусарски или чтобы людей не беспокоить?..
- По-гусарски, по-гусарски! - захлопала в ладоши Тонечка. - Мне все-таки хочется у тебя хоть раз выиграть!…
Кречетов, освобождая бутылку от серебряной фольги, притворно вздохнул:
- Сколько раз я говорил тебе, что это невозможно… Ну раз ты так хочешь - пожалуйста. На что спорим на этот раз?..
- На пламенный поцелуй знаменитой артистки!..
- И все?.. - удивился Виталий. - Нет, только на поцелуй я, пожалуй, не согласен…
- Ну ладно, - скромно опустив глаза, согласилась Тоня. - Спорим на… на нечто большее. Хочу, чтобы эта пробка НЕ ДОЛЕТЕЛА до потолка!.. Потому что он очень-очень высокий!.. И если она не долетит, ты… ты сделаешь сегодня все, о чем попрошу я…
- А если долетит - то наоборот, - с улыбкой заключил майор, снимая с пробки проволочный намордничек.
Потолок в ресторане, где они пировали, действительно был высоченный, метров под восемь. На пыльной лепнине можно было различить несколько темных отметин.
- А я, в отличие от тебя, верю в то, что пробка до потолка ДОЛЕТИТ, - улыбнулся Виталий. - И поэтому она долетит… Пожалуйста, оп-ля!..
Он взболтал бутылку и отпустил палец, удерживавший пробку в горлышке. Бутылка выстрелила в его руках не хуже пистолета. Некоторые посетители, из нервных, вздрогнули, обернувшись в сторону Кречетова. Высоченная струя пены ударила кверху и опала. А Тоня, казалось, была готова расплакаться - на пыльном потолке появилась еще одна темная отметина. Сверху на столик посыпался тонкий порошок древней побелки. Метрдотель издали приторно улыбался Кречетову.
- Ну почему ты всегда выигрываешь?.. - с обидой сказала Тонечка, отпив из наполненного бокала.
- Потому что я верю во все, что делаю. - Виталий, довольный, подобрал пробку с пола. - И еще… еще мне очень хотелось выиграть сегодня.
Тоня слегка пожала плечами, выискивая в вазе сливу посочнее.
- Послушай, - произнесла она слегка изменившимся голосом, - а ты думаешь о… о нашем с тобой будущем?
Виталий внимательно взглянул на нее, взял за руку:
- Ну-у… наше ближайшее будущее, кажется, более или менее ясно. Сейчас мы поужинаем, возьмем такси или извозчика и поедем ко мне…
- Я не об этом, - покачала головой Тоня. - О другом будущем.
Она отложила нетронутую сливу, отставила бокал с шампанским. И он будто впервые увидел ее, эту двадцатипятилетнюю девушку со взбитыми по последней моде светлыми локонами и дерзким, упрямым взглядом. Почему-то вспомнилось, как она отбивала на столе Шумяцкого чечетку, напевая по-итальянски и затаптывая важные документы…
- Конечно, думаю, - тихо произнес Кречетов. - Мой начальник, Мальцов, обещал мне дать рекомендацию в Высшую военную коллегию… Правда, пока это маловероятно - слишком много работы здесь. Но рано или поздно вся эта горячка закончится… И тогда мы уедем в Москву. Ты была когда-нибудь в Москве?
Тоня грустно вздохнула:
- Нет… Я и в Киеве-то была всего два раза до войны.
- Ну вот, - продолжал Виталий. - Нам как молодой семье выделят в Москве комнату в общежитии… Но это временно, потом дадут, конечно, квартиру. Москва сейчас - одна сплошная стройка… Купим автомобиль. Какую ты марку хочешь?
- Не знаю, - задумалась Тоня. - Может быть, "Хорьх"?
- Ого, - засмеялся Виталий, - губа у тебя не дура.
- Просто я полгода назад давала концерт в Кишиневе, - объяснила Тоня, - и там первый секретарь приехал на "Хорьхе". Черный такой, длинный…
- Секретарь? - ухмыльнулся майор.
- Машина, глупый.
- Ты устроишься в облфилармонию, будешь концерты давать, - продолжил Виталий. - А потом, чем черт не шутит, вдруг тебя в ГАБТ возьмут?.. Представляешь, правительственный концерт… В ложах сидят иностранные дипломаты, вокруг генералы, на тебя смотрит сам Сталин… А ты непринужденно выходишь под бурные аплодисменты, и тебя объявляют: "Два сольди"! Выступает заслуженная артистка Союза ССР Антонина Царько!..
Тоня рассмеялась. Оркестр на эстраде заиграл мелодию из фильма "Джордж из Динки-джаза", и Виталий галантно встал, приглашая даму на танец.
Настенные часы в кабинете Гоцмана показывали два часа ночи. Горела настольная лампа. Напротив Давида сидел Арсенин, глаза у обоих были красные от усталости.
- Андрей, мне надо, шобы ты подробно рассказал - шо ты делал днем двадцать шестого июня, когда убили Родю…
- Так я же рассказывал, - пожал плечами врач.
- А надо еще разок. И все подробно…
Арсенин понимающе усмехнулся - ну что же, надо так надо. И тут же, заметив, что Гоцман непроизвольно потер грудь, озабоченно произнес:
- Да вы походите…
Давид нахмурился, но все же встал, начал расхаживать по кабинету.
- С какого момента рассказывать?
- С предыдущего вечера… С одиннадцати часов, минута к минуте.
Настенные часы показывали три. Якименко, сидевший перед Гоцманом, крепко поморгал воспаленными глазами и даже пару раз дернул себя за усы, отгоняя сон.
- …Ну вот, а потом я прибежал сюда, и мы поехали на Арнаутскую, - договорил он.
- Когда узнал за убийство Роди?
- Ну вот тогда же.
- От кого?
- Так вы же сами сказали, - обескураженно проговорил капитан. - Когда спускались до машины.
- До этого не знал?
- Так от кого?.. Давид Маркович, ну шо вы в третий раз-то?..
- Устал, - качнул головой Гоцман. - Устал, соображаю туго.
Он склонился над протоколом. "Отдохнуть бы ему, - подумал Якименко, глядя, как скрипит по плохой серой бумаге перо. - Куда-нибудь на недельку хотя бы… Сесть на пароход и до Крыма… Хотя, говорят, там жрать нечего, отлов дельфинов разрешили… - Мысли окончательно спутались, и Якименко позатряс головой. - Да нет, куда ему отдыхать. Все же встанет без Давы".
- Распишись. - Гоцман придвинул к Лехе протокол и добавил неожиданно: - Слушай, ты в подброшенный пятак попадешь?
- Из пистолета? - оживился Якименко, расписываясь и возвращая бумагу. - Со скольки шагов?
- Вопрос второй… - Голос Гоцмана стал жестче. - Какая система оружия любимая и какая знакома лучше всего?..
- Э-э… так известно ж, любимая всегда та, которая есть… - Недоумение Лехи, казалось, росло на глазах. - ТТ… хоть его и заклинило, когда я в Чекана стрелял. А любимая - ну, "парабеллум", если речь о пистолетах идет… Автомат - ППС…
- Где научился так стрелять?
- Так я ж в разведроте служил, - захлопал глазами Леха.
- А я ей командовал, - кивнул Давид. - А в пятак не попаду.
Леха растерянно развел руками, снова подергал ус.
- Ну как… Я ж еще до войны нормы сдавал… А потом… Стреляли много. У нас патронов-то без счета было. Любая система - пожалуйста.
- И все так хорошо стреляли?
- Да нет… Тут же талант нужен. Я и не целю вовсе… Просто смотрю, кудой попасть. Ну вот как пальцем тыкаю и попадаю… А шо?
- М-да, - задумчиво хмыкнул Давид. - Как в Чекана стрелял во дворе, так не попал. Вроде как заклинило даже. А так говоришь, шо и не целишь вовсе…
Якименко уже открыл рот, чтобы возмутиться, но скрипнула дверь. Офицеры обернулись. На пороге стоял, слегка покачиваясь, бледный майор Кречетов. В первую секунду Гоцману и Якименко показалось, что он ранен, но они тут же уловили явственный запах алкоголя.
- Так я не понял, Давид Маркович, - наконец растерянно поинтересовался Леха, - за шо вы спросили?
- Так просто спросил… Иди, - махнул рукой Гоцман и, когда за капитаном закрылась дверь, зверем уставился на Кречетова: - Где тебя носило?
- Ты чего, Давид? - с пьяным дружелюбием улыбнулся Виталий. - В театре…
- Я же просил тебя зайти…
- Так я и зашел.
- Сколько часов назад!.. - вспылил Гоцман, вскакивая из-за стола и отшвыривая стул. - Сколько часов назад я просил тебя зайти?!
Майор успокаивающим жестом поднял обе руки:
- Дава, я пошел с Тоней в театр… Не дошел… Выпили шампанского в "Бристоле"…
- Я - тебя - просил - зайти!!! - яростно отчеканил Гоцман, хлопая ладонью по столу. -А ты - исчез! И теперь заявляешься пьяный!!!
- Я не пьяный! - протестующе взмахнул руками Кречетов и, пошатнувшись, плюхнулся на табуретку.
Гоцман отвел глаза. И тоже тяжело уселся на свое место. Не глядя, пошарил в ящике, извлек чистый лист бумаги, сунул ручку в чернильницу, яростно поскреб по дну.
- Извини, - наконец тихо произнес Кречетов. - Что случилось?
- Вспоминай вчерашний… вернее, уже позавчерашний день, когда убили Родю,- жестко, не глядя на собеседника, проговорил Гоцман. - Все, минуту за минутой. Если, конечно, на это способен…
- Так я же ни на шаг от тебя не отходил, - пропустив колкость мимо ушей, недоуменно развел руками Кречетов. - Ты можешь объяснить, к чему именно ты клонишь? Только спокойно и без нервов…
- А то, шо Лужов не мог быть один, - снова зло оскалился Гоцман. - Ясно, шо действовал он с ходу… И веревки не заготовил. И со шкафом крупно рисковал. Мы могли его там заметить, могли отправить Родю в камеру. Но с чего он знал, шо на квартире главный - именно Довжик? И шо там нет телефона?
В кабинете повисла пауза.
- Ну, во-первых, - медленно заговорил Кречетов, - я тебе уже успел соврать… На минуту я от тебя все-таки отходил. Помнишь, я вышел за водой для Роди?.. Лужов стоял тогда у двери и, в принципе, мог слышать о Довжике… О том, что в квартире нет телефона, догадаться нетрудно, их вообще в городе мало… А версия с напарником - любопытная. Давай разложим…
Он потянулся за графином, жадно выпил стакан воды. Гоцман, неодобрительно наблюдая за ним, пробурчал:
- И сколько ж ты того шампанского выдул?
- Та-ак!.. - Не отвечая, Кречетов извлек из кармана кителя платок, вытер губы. - Какие у нас есть версии?.. Первое: кто-то следил за Родей. Увидел, что того забрали, позвонил Лужову и приказал убрать…
- При этом он не вмешивается, пока мы тянем раненого Родю до машины, - скептически вставил Гоцман.
- Он мог быть безоружен - чего вмешиваться-то?
Гоцман задумчиво кивнул и тут же поднял палец:
- Во, еще… Он позвонил от имени Довжика. А я все время оставляю главным Якименку. Тут - случайно сорвалось. Видно, потому, шо Леша сплоховал тогда во дворе, выпустил Чекана…
- Ну и что? - пожал плечами майор и звучно икнул. - Ой, прости… Откуда ж ему знать твои привычки?.. Просто выбрал старшего по званию. Кроме того, я уже сказал, что Лужов мог слышать и сам… Вторая версия… - Он покачался на табуретке. - Все-таки Охрятин.
- С какого боку?
- Давид! Когда душат человека, он так молотит руками и ногами, что надо быть полнейшим идиотом, чтобы чего-нибудь не заподозрить… То есть Лужов душит Родю, а тот совершенно тихо и мирно прощается с жизнью - не кричит, не дергается, да?.. А Охрятин, стоящий под дверью, ничего этого не слышит?.. По-моему, надо еще раз его пощупать, надо…
Оба помолчали. Наконец Кречетов шумно вздохнул. Гоцман поморщился от запаха ядреного перегара.
- Ну и третье. Самое поганое… Это кто-то из своих.
- Ладно, - скрипнул Гоцман, обмакивая перо в чернильницу. - Тогда давай еще раз сначала. Вспоминай день убийства Роди, минута за минутой…
Глава третья
- Здравия желаю, товарищ майор!.. - Свежий, выспавшийся Саня, только что заступивший на дежурство, бодро кинул ладонь к фуражке, приветствуя старших по званию. - Доброе утро, Давид Маркович!..
Совершенно опухший за бессонную ночь Кречетов страдальчески поморщился - мол, что ж ты гаркаешь в самое ухо!.. А Гоцман, рассеянно взглянув на Саню, покивал - здравствуй, здравствуй.
Они медленно шли по улице. Свежо, по-утреннему звенели трамваи. Скособочившись, проползла извозчичья пролетка с ранними пассажирами, в порту с пронзительной печалью загудел пароход. Прогромыхал нагруженный барахлом тачечник. Трое пацанов, обгоняя друг друга, прокатили противно звенящий по булыжнику обруч от бочки и сгинули невесть куда. Странно было думать, что для всех этих людей день только начинается, а для них, Виталия и Давида, продолжается непомерно затянувшийся вчерашний…
- Слушай, а шо ты говорил за Довжика? - спросил после большой паузы Гоцман.
Кречетов помотал головой:
- Все, Дава, стоп. Ша, как ты говоришь… Сейчас выспимся и - на свежую голову… А говорил я тебе про женщин. Про то, что сидел с любимой женщиной в ресторане… - Он искоса, лукаво взглянул на приятеля: - Ну, только не говори, что у тебя нет любимой женщины!
- Есть, - после большой паузы неохотно кивнул Гоцман. - Ну, в смысле… нет.
- Что значит "есть, в смысле нет"? - вскинул брови майор.
- Не хочет меня видеть, - пробурчал Давид.
- Тебя?! - поразился Кречетов. - Бред!.. Дава! Или ты что-то скрываешь, или… или я тебя совсем не знаю!
- Та вроде я ей тоже нравлюсь, - Гоцман смущенно почесал небритый подбородок, - но она… вот не хочет меня видеть, и все…
- Может, дура? - деловито предположил майор.
- Нет.
Кречетов на мгновение застыл, задумчиво глядя в небо. Гоцман, разинув рот, наблюдал за ним.
- Интеллигентная? - оторвавшись от созерцания облаков, осведомился Кречетов.
- Н-ну, да…
- Цветы ей дарил?
- Н-нет, - совсем теряясь, пробормотал Гоцман.
Кречетов от души хлопнул себя по кантам форменных брюк.
- Давид!.. Ну ты даешь!..
- Ну, а шо?.. Я… - пытался слабо сопротивляться Гоцман.
- Ты красивые слова ей говорил? В театр ее приглашал?
- Ну-у… в кино… Так не пошла же. Хотя картина хорошая была, ленд-лизовская…
- В кино?! - презрительно хмыкнул Кречетов и постучал по околышу фуражки. - В театр!.. Только в театр!.. В общем, так. Контрамарки я достану. Ты, - он деловито начал загибать пальцы, - первое - цветы, второе - красивые слова. Самые красивые! Никаких анекдотов и рассказов о работе, понял?! Только она, ты меня понял?! Да!.. - Майор снова хлопнул себя по лбу, вернее, по фуражке. - Срочно побриться, белая рубашка и чистые ботинки… Но сначала - цветы! Нет, с самого начала - крепкий, здоровый сон!..
На стену арки, ведущей во двор, где жил Гоцман, худенькая женщина в синем беретике клеила бумажку. Подошедший сзади дядя Ешта близоруко всмотрелся в косо выведенные красным карандашом строки: "ПРОДАЕТСЯ мясорубка № 5, бидон для керосина (прохудившийся), радиоприемник "Пионер" (новый, шестиламповый) и ботинки мужские ношеные, 44-й размер. Ул. Перекопской Победы, 10, спросить Дору Соломоновну".
Во дворе пацаны резались в ножички. Перочинный ножик брали за ручку и, примерившись, кидали в землю так, чтобы отвоевать себе территорию побольше. Тут же стоял Рваный, бережно придерживая своего знаменитого николаевского голубя. Пацаны изо всех сил делали вид, что им не завидно, поэтому матерились преувеличенно громко и через слово сплевывали.
- Вы бы потише ругались, орлы, - дружелюбно обратился к ним старый вор. - И слюни заодно подберите.
- Мы ж не ругаемся, дядя Ешта, - наморщив нос, обиженно возразил белобрысый пацан в ушитой солдатской гимнастерке. - У нас тута… собрание. Обсуждаем дисциплину в классе. - И он заржал, видимо довольный собственной удачной шуткой.
- Ага, - поддержал приятеля другой. - У нас сегодня Волобуев карбид в чернильницу уронил. И там эта… реакция пошла, чернила все в пузырях, писать невозможно. Так химичка говорит: всему классу двойка по поведению.
Пока не извинимся. Будто ж он нарочно. Не, вы прикидываете, шо творится?..
Дядя Ешта помолчал. Глядя на него, пацаны тоже притихли.
- Завтра же извинитесь - это раз, - неторопливо, произнес старый вор. - Волобуеву своему скажите, что в следующий раз карбид, если шо, ему в чай упадет - это два… А три - то, шо Давид Маркович лег-таки отдохнуть в кои-то веки. А потому или вы дальше молчите, как молчит бычок, когда его жарят, или бежите отсюда, как бежали румыны до Бухареста…
- Понятно, дядя Ешта, - прошептал белобрысый пацан, опасливо взглянув на окна Гоцмана.
У дверей хлебного магазина с большим фанерным листом вместо витрины переминалась с ноги на ногу очередь. Мягкий морской ветерок перебирал зажатые в кулаках края величайшей ценности послевоенного времени - продуктовых карточек. Триста граммов тяжелого, плохо пропеченного хлеба по пайковым ценам - ради этого, ей-ей, стоило отстоять на жаре несколько часов. Главное, войны нет, а трудности с продовольствием обязательно исчезнут, и, судя по обещаниям партии и правительства, очень скоро. Об этом сообщал красочный плакат на облупленной стене хлебного: в следующем, 1947 году производство мясо-молочной продукции возрастет на 30 процентов, хлебобулочных изделий - на 50, яиц - на 35 и так далее…