- Нашим командованием, - негромко заговорил Чусов, - перед вами и вашими коллегами, приглашенными из других округов, будет поставлена несколько необычная задача. Подробнее всем прибывшим я расскажу о ней на собрании, которое состоится утром. А вот вам, товарищ капитан, придется узнать о сути этой задачи прямо сейчас. И не только узнать, а и на своем примере проверить, насколько эта задача по плечу нашим разведчикам, прошедшим огонь Великой Отечественной…
На неподвижном лице Русначенко отражалось только внимание.
- У вас, вероятно, может возникнуть вопрос: почему именно на вас пал наш выбор? - продолжил Чусов. - Ну что же, секрета тут никакого нет. Вы Герой Советского Союза, бесстрашный фронтовой офицер, безупречный коммунист… Кому же, как не вам, первому оправдать высокое доверие, возложенное на наших разведчиков Маршалом Победы - Георгием Константиновичем Жуковым?..
- Я готов выполнить любое задание командования, товарищ полковник.
Чусов остро взглянул на капитана:
- Прекрасно. Скажите, вы знаете Одессу?
- Никак нет, товарищ полковник. Я здесь впервые…
Майор Довжик, стараясь ступать неслышно, вошел в темный двор. И тут же за ним пристроилась гибкая черная тень. Довжик обернулся, хватаясь за кобуру, но увидел направленное на него дуло пистолета.
Переведя дыхание, майор поднял руки, показывая, что они пусты. Во мраке вспыхнула спичка, и ее трепещущий огонек на мгновение осветил лицо Довжика.
- Нервный ты, начальник, - просипел кто-то, пряча оружие.
- Видно, уставать начал, - не стал спорить Довжик.
- Чего надо?
- Я же сказал: есть срочное дело.
- Волыну отдай, - приказал незнакомец. Довжик, не споря, расстался с оружием. Человек обхлопал его карманы и увесисто подтолкнул вглубь двора:
- Иди вперед. Там тебя встретят…
Двор, где жил Гоцман, давно спал. В мягком свете луны полуразрушенный дровяной сарай, голубятня и маленький домик дяди Ешты казались старинными романтическими руинами. Изредка раздавалось вкрадчивое кошачье мяуканье, и тогда голуби начинали тревожно вздрагивать во сне…
Юркая черная тень скользнула в арку двора, приседая, взбежала по лестнице на галерею и замерла у двери комнаты Гоцмана, вслушиваясь в ночь. Во тьме блеснул рубчатый металлический бок. Еле слышно звякнула чека, и тотчас же с коротким, раздирающим душу треском разлетелось разбитое окно. Юркая тень, перевалившись через перила, стремглав бросилась к арке, ведущей на улицу.
А через три секунды ночную тьму разорвал вырвавшийся из окна столб пламени…
Из-под двери полз едкий, вонючий черный дым. Растерянные заспанные жильцы, делегацию которых возглавляла тетя Песя с ведром воды, толпились рядом. Внизу рычали моторами эмка, ГАЗ-67 и "Опель-Адмирал", освещая фарами большую часть двора. Чуть поодаль стоял огромный пожарный "Бюссинг". Со старшим по машине дерганно, размахивая руками, объяснялся Тишак. Суетились пожарные, разматывая длинный шланг.
- Давай, мать. - Якименко отстранил оторопевшего пожарного и подхватил из рук тети Песи тяжелое ведро. Сжав зубы, опрокинул его на себя и, сильно размахнувшись, ударом ноги высадил дверь. Волна черного дыма хлынула наружу, заставив людей закашляться и невольно отпрянуть…
Слепо шаря руками в темноте, вжав нос в мокрое плечо, чтобы не дышать, Якименко с хрустом прошел по битому стеклу. Наткнулся на перевернутую кровать, остов круглого стола… С трудом, кликнув на помощь Саню, отодвинул его. И увидел на полу обгоревший труп со скрюченными, воздетыми кверху руками…
Свежий воздух летней ночи показался после задымленной комнаты пьянящим коктейлем. Но Лехе Якименко все равно трудно было дышать. Он медленно, слепо спускался по лестнице, нашаривая перила рукой, и люди безмолвно расступались перед ним.
На нижней ступеньке ноги у Лехи подогнулись, и он сел. Никогда ему еще не было так худо, даже в тот давний ноябрьский день сорок первого, когда хмурый танкист, с которым свела военная судьба, рассказал Лехе о гибели его старшего брата - Т-26-й старшего лейтенанта Владимира Якименко был по ошибке подбит нашими артиллеристами, в пылу боя принявшими танк за немецкий…
- Ну что? - наклонился к нему дядя Ешта.
Но Якименко не смог ответить. Его душили слезы.
Глава четвертая
Надо сказать, что майору Кречетову необыкновенно повезло с жильем. Сразу же после завершения войны, в июне сорок пятого, окружная военная прокуратура предоставила в его распоряжение отличную, восемнадцатиметровую комнату в двухкомнатной квартире, располагавшейся в небольшом, почти не пострадавшем во время войны доме недалеко от центра. Вторую комнату занимал сослуживец Виталия, подполковник юстиции Тищенко. Однако через полгода подполковник ушел на повышение в Ленинградский округ, а комната, которую он занимал, осталась пустовать. Выждав некоторое время, Кречетов махнул рукой и, как он сам говорил, "явочным порядком" заселился во вторую комнату, приспособив ее под спальню. Тем более что довоенный квартирант, во время оккупации активно сотрудничавший с противником, подался на Запад и обратно, судя по всему, не собирался.
Подобное положение не могло не вызывать зависти у сослуживцев майора, ютившихся кто в старых железнодорожных вагонах, кто в деревянных времянках, спешно возведенных на окраине города. Впрочем, в последнее время, благодаря инициативе нового командующего округом, офицеров начали активно расселять по частным домам, что вызвало у одесских квартировладельцев бурю отрицательных эмоций. Ведь расценки за такое квартирование были установлены прямо-таки грабительские - втрое, а то и вчетверо ниже тех, что сложились сами собой на коммерческом рынке жилья… В силу этого число анонимок, адресованных в обком и облуправление МГБ, возросло, согласно самым скромным подсчетам, примерно в два с половиной раза.
В этот поздний час Кречетов оглашал обе свои комнаты раскатистым храпом. Воздух квартиры был густо насыщен алкогольными парами, китель майора косо висел на спинке стула, там же лежали смятые форменные брюки. Левый сапог валялся под кроватью, а правый - на кухне, рядом с умывальником.
Резкий треск телефонного аппарата вырвал Кречетова из тяжелого, мутного сна. С превеликим трудом нашарив в темноте трубку, майор сонным голосом произнес: "Алло" - и тут же, как подброшенный, сел на кровати:
- Что-о-о-о?!.
Взволнованный голос, мешаясь с подозрительными всхлипами, частил в трубке:
- Так точно, взорвали, товарищ майор!.. Жильцы позвонили… Ручная… В комнату зашвырнули… Срочно приезжайте на место…
- Бред какой-то… Ладно, сейчас буду. - Сонный Кречетов, помотав тяжелой головой, тупо взглянул на трубку, из которой теперь раздавались только короткие сердитые гудки, и, прокашлявшись для верности, крикнул в соседнюю комнату: - Давид, подъем!
- Шо там уже? - чуть слышно простонал похмельным голосом Гоцман.
- Ничего, - пожал плечами майор, с кряхтением поднимаясь с кровати. - Тебя убили… Вставай, вставай, труба зовет.
Первой Гоцмана увидела заливающаяся слезами тетя Песя. Увидела и издала истошный крик, который наверняка перебудил окрестное население в радиусе десяти кварталов. К ней присоединились Эммик и Циля. Текст был неразборчив, но, по-видимому, голосили они все же от радости, смешанной с изумлением и отчасти ужасом.
- Ну тетя Песя… - поморщился Давид, которому было и без того тошно от трех литров лучшего бухарестского вина с виноградников короля Михая. - Люди ж спят. Шо за дикие крики, а?..
Обалдевшие оперативники смотрели на Гоцмана, как на восставшего из могилы. Жильцы, казалось, испытывали сильное желание потыкать в Давида пальцем, чтобы убедиться в его материальности.
- Давид Маркович! - прохлюпал носом заплаканный Якименко, пытаясь обнять Гоцмана. - Родной!..
- Ну давай еще челомкаться начнем, - скривился Гоцман, отодвигая капитана и осторожно входя в свою развороченную комнату.
Вошел и понял: с квартирой, во всяком случае с ее прежним, привычным видом, можно попрощаться. Над руинами его быта еще висел горький черный дымок. Гоцман тронул пальцем остатки разбитого зеркала на стене. Деревянные дверцы платяного шкафа были иссечены осколками так основательно, будто над ними поработала колония жуков-короедов. От большого круглого стола остались одни воспоминания.
- Я рад, что вы живы и здоровы, - медленно, по своему обыкновению, произнес Черноуцану, бережно вытирая пальцы ветошью, и тут же перешел на деловой тон: - "лимонка", Ф-1. Бросили в окно.
- Соседи не пострадали? - хмуро осведомился Давид.
- Та не, Дава Маркович, - заливаясь слезами, замахала руками тетя Песя. - Ну разве ж это пострадали, когда у вас такое горе? Ну нам таки опять нужно иметь стекольщика, но мы же все понимаем, у вас работа…
- Тоже рад вас видеть в добром здравии… Можно вопрос, Давид Маркович?.. - Арсенин, поднимаясь с корточек, кивнул на распростертый на полу обгоревший труп. - Кто это?
- Родственник, - вздохнул Гоцман, - Рома из Гораевки.
- Леша, убери посторонних, - обратился Кречетов к Якименко. - А то затопчут следы на галерее.
- Да погоди ты, Виталий… - Якименко никак не мог прийти в себя.
- Кудой там годить?! - резко повернулся к нему Гоцман. - Все он правильно говорит! Шо тут базар устроили среди ночи?! Гони всех, бикицер!.. - Он снова обернулся к Арсенину и понизил голос: - Андрей, у тебя есть шо-нибудь от головы? Раскалывается…
Врач склонился над саквояжем. В разгромленную комнату заглянул дядя Ешта, пальцем поманил Гоцмана:
- Давид, это не наши…
- Я выясню! - пообещал Гоцман, раздувая ноздри. - Я очень выясню!..
После найденного Арсениным аспирина ему не то что полегчало, но, по крайней мере, отбойный молоток, до этого момента работавший в черепе, сжалился и резко сбавил свои стахановские темпы. Опрос жильцов, как и следовало ожидать, ничего не дал - двор спал, никто ничего подозрительного не видел и не слышал. След, который взял на галерее знаменитый сыскной пес Рекс, вывел на улицу и оборвался через два квартала, из чего Черноуцану сделал вывод, что покушавшийся сел в поджидавший его автомобиль.
- Еще счастье, что не утром начали смотреть, - мельком заметил он, - тогда наверняка бы затерли. А сейчас извольте - "Додж-три четвертых", пожалуйста…
- По шинам видать?
- По шинам…
Остаток ночи Давид провел в управлении. А утром, в восемь часов, в дежурке затрещал телефон.
- Товарищ подполковник!.. - Дежурный лейтенант, просунувший голову в дверь кабинета, от усердия часто моргал. - Двойное убийство на автобазе!..
- Грехи мои тяжкие, - прорычал Гоцман, с трудом отрывая тяжелую голову от стола, за которым спал. - Опергруппа, на выезд…
По узкой улочке, примыкавшей к той части порта, где размещалась Карантинная гавань, ветер с моря мел мелкий мусор - щепки, обертки, обрывки старых газет. В подворотне, скучая, подпирал стену гоп-стопник Черный - высокий толстомордый парень в офицерском кителе, перешитом под пиджак.
В подворотню, задыхаясь от быстрого бега, свернул всклокоченный чумазый пацан-наводчик и тут же полетел на землю от умело подставленной подножки. Черный чуть усмехнулся сквозь зубы.
- Гоцмана убили, - сидя на земле, быстро проговорил пацан. Для пущей убедительности он выпучил глаза и помотал головой.
- Иди умойся, тюлькогон, - лениво посоветовал Черный, отворачиваясь.
- Та точно говорю! - взвился пацан. - Ему "лимонку" бросили! Сало сказал, пожарка приезжала, мусоров было не протолкнуться…
- Малой, не дуй мне в уши, - скривился вор.
- Колька сказал - Писка со своими уже магазин поехал подламывать!.. - выкинул пацан козырную карту. На этот раз реакция Черного оказалась другой. Его глаза азартно блеснули.
- Так шо ж мы стоим?!
- А я за шо?! - горячо поддержал боевой порыв старшего товарища пацан.
- Там фраер сильно прикоцанный на углу маячит…
На углу действительно прохаживался прикоцанный фраер: высокий, лет тридцати, седоватый, с военной выправкой. Но не военный, а очень даже штатский, в дорогом черном костюме и велюровой шляпе. Черный и пацан-наводчик двинулись к залетному фраеру, который, видимо, был такой лопух, что даже не догадался повернуться лицом к истинным хозяевам этой улочки. Поравнявшись с лопухом, Черный воткнул ему в спину ствол пистолета и прошипел:
- Дядька, не балуй, а то костюм попорчу…
Это были его последние слова. Мужчина слегка дернул локтем правой руки, и пацан-наводчик не успел понять, как именно все случилось, он только увидел искаженное болью лицо старшего друга, падающего на булыжник. Черный упал очень нехорошо, неестественно вывернув шею. Живой человек так не падает. Он не успел ни выстрелить, ни вскрикнуть. Пистолет, выпав из разжавшейся ладони, тупо звякнул о булыжник.
В следующую секунду на мостовую полетел и сам пацан. Ему повезло куда больше - всего-навсего разбили лицо, да так, что кровь хлынула ручьем, заливая глаза. Он отлетел на несколько шагов и, с размаху ударившись затылком о стену, сполз на землю…
Послышался тяжелый топот сапог. Из-за угла показался наряд милиционеров, усиленный солдатами. Но мужчина в черном костюме и не думал сопротивляться или бежать. Он с легкой улыбкой поднял руки, спокойно глядя на целящихся в него военных.
- Спокойно, старшина. На меня напали, я защищался…
Милицейский старшина, не выпуская из рук оружия, склонился над неподвижно лежащим Черным. Рядом на земле валялся "парабеллум". Поодаль, у стены, корчился в пыли пацан в лохмотьях, прикрывая расквашенное жестоким ударом лицо.
- Ничего ж ты защитился, - пробормотал старшина и уже командным голосом гаркнул: - А ну документы!
- Вы пистолет-то поднимите, - спокойно заметил мужчина, доставая из кармана удостоверение…
Один из солдат подобрал оружие.
- Рус-на-ченко, - прочел старшина, раскрыв книжечку, - Михаил Николаевич, 1915 года рождения, гвардии капитан…
Через полчаса мужчина в черном костюме и велюровой шляпе вышел из здания ближайшего отделения милиции. У дверей курил тот самый старшина, который задержал его. Русначенко, улыбнувшись, благодушно кивнул:
- До свидания.
Старшина, не глядя, козырнул в ответ и, бросив папиросу, скрылся в отделении. Русначенко тоже автоматически поднес ладонь к виску, но на полпути задержал руку. И, посвистывая, вальяжной походкой отправился прочь.
У входа в контору автобазы толпа водителей - человек пятнадцать, не меньше, - молча, тяжело, насмерть била трех пойманных бандитов. Сначала их перебрасывали от одного к другому, а потом били ногами, не давая подняться. Щуплый Писка ухитрился выхватить финку, но кряжистый водитель с морщинистым лицом зажал его руку, не давая вырваться. Остальные не пытались сопротивляться, а только тяжело, утробно охали при каждом ударе.
Из подкатившего "Опеля" выскочили Гоцман, Довжик, Арсенин, Саня и Васька Соболь. Рискуя попасть под удар, бросились в кучу дерущихся, растаскивая их. Гоцман, пыхтя, заломал руку окровавленного Писки за спину и гаркнул, выхватывая ТТ:
- Ша! Все назад, или всех до кучи посажу!
- Да ты глянь, начальник, шо они наделали! - прорычал, тяжело дыша, кряжистый водитель. - Румыны недобитые!
- Ша, я сказал! - упрямо повторил Гоцман. - Кто еще тронет, получит срока за самосуд! Саня, ты смотри за этих двух, если шо - не думай, а стреляй… - И поволок Писку в контору. За ними следовали Довжик и Арсенин.
На залитом кровью дощатом полу лежали трупы охранника и кассирши. У кассирши было перерезано горло, охранника застрелили в упор. Довжик, склонившись к убитым, закрыл им глаза, Арсенин, хмурясь, покачал головой.
Заплаканная уборщица, стоявшая рядом, с ненавистью кивнула на Писку:
- Я вечером-то убраться не успела. Пришла вот пораньше… Подошла к окну, смотрю, Николай лежит на полу убитый, а этот… фашист… Степаниду за волосы держит. И так бритвой - раз! И сразу кровь… Я закричала, побежала… А этот выскочил… Погнался…
Писка, отсмаркивая кровавые сопли, с трудом ухмыльнулся разбитыми губами:
- Вы, женщина, со страху обознались. То ж не я был…
Прежде чем Гоцман и Довжик успели что-то сделать, плачущая уборщица подскочила к Писке и плюнула ему в нагло усмехающуюся физиономию…
- Ну шо, сдадим его рабочим, Михал Михалыч?.. - Гоцман, закрыв дверь за уборщицей, обернулся к Довжику. - Те его отнянькают по полной… А мы потом скажем, що поздно приехали, а? На гвоздик по дороге колесом, к примеру, напоролись…
- Не по закону, Давид Маркович, - просипел с полу Писка и выплюнул выбитый зуб.
- Ты сюда гляди, мерзота!.. - Гоцман ткнул пальцем в сторону убитых. - И он еще тявкать будет за закон! Я ж тебя лично - таки лично - предупреждал: грызть буду вас, падаль! И ты ж там, у стенки, под пулеметом, не менее лично сказал: "Согласен"!
- Так сказали ж - вас убили, - пробубнил Писка, - а мы ж лично с вами договаривались… И я думал, шо раз вас нету…
- Рано ты меня похоронил! - рубанул воздух рукой Гоцман. - Я тебя сначала закопаю и кол осиновый вобью, шобы ты не вылез! Я, Писка, уволюсь из УТРО, а пистолет оставлю! И буду вас стрелять по одному или душить руками! Во как вы меня довели!..
Он яростно сгреб Писку за ворот, поднял его в воздух, словно щенка.
- У-у, мразь… - прошипел он. - Пожалели на тебя девять грамм в тридцать восьмом, а зря, зря…
- Давид Маркович! - умоляюще захрипел вор, мотая головой. - Не надо!
- Кто на кассу навел, тля?!!
- Грицук, он бензин сюда возит… Сукой буду, он…
Гоцман еще секунду бешено глядел в заплывшие от ударов глаза Писки. Довжик на всякий случай придержал руку Давида, тот, не глядя, зло дернул локтем. Наконец сильный кулак Гоцмана разжался, и Писка бесформенной грудой рухнул на пол, рядом с убитыми им людьми. Он и сам был похож сейчас на труп.
- Андрей, спирт есть? - хрипло спросил Давид у Арсенина, взглянув на свои окровавленные ладони.
- Конечно…
Гоцман подставил ладони ковшиком:
- Лей…
Возникший в дверях Тишак растерянно уставился на происходящее, потом перевел взгляд на трупы, болезненно сморщился.
- Якименко появился? - бросил ему Гоцман, вытирая руки и кривясь от резкого запаха спирта.
- Н-нет… И не звонил даже. Как оказалось, шо вас не убили, так и не возникал…
- Останешься здесь. Сейчас прокуратура приедет, все обсмотрите, тех, шо на улице, Васька отвезет вторым рейсом. - Он обернулся к Довжику. - Якименко найти. Срочно… Андрей, вызовешь фургон, оформишь убитых…
Сгрудившиеся на улице мужики с ненавистью уставились на безжизненно висящего в руках Гоцмана Писку. Давид хорошо понимал, о чем они думают. Для этих работяг представитель закона был сейчас чуть ли не сообщником этого убийцы, который порешил хорошо им знакомых и ни в чем не повинных людей… Саня, державший под прицелом двух подельников Писки, тоже напрягся.
- Начальник, - внезапно хрипло окликнул Давида кряжистый пожилой водитель. Гоцман обернулся.
- Ну?..
- От всех нас прошу - по справедливости его… - Водитель сжал кулаки. - У Степаниды сына под Белградом убило… А Николай год как демобилизованный, на "катюшах" воевал, только-только работу нашел… Слышишь, начальник?..