Кот, как всегда, не сказался сторонним наблюдателем, а пришел на выручку. Он сдернул трофейный шлем со своей головы и с необычайной силой запустил его в представителя старой гвардии. Шлем угодил сзади в затылок конного противника и, столкнувшись с его бронзовым кассисом, вызвал такой звон, что летавшие у берега чайки моментально притихли и сели на воду. Лихой рубака, оглохнув от последовавшего звенящего грохота, явно потерял всякую ориентацию и начал медленно сползать с седла. Меч выпал из ослабевшей повисшей руки. Фагот с готовностью подхватил его на руки и, заглянув в закатившиеся глаза поверженного врага, осторожно опустил тело на землю.
Бой был закончен, но с Азазелло, по-прежнему, было плохо. Его уже не корчило, он лежал на спине, имея облик иудея, и медленно покрывался восковой бледностью. Грудь его подрагивала, а дыхание было сиплым и надсадным, будто ему не хватало воздуха.
Фагот поднял тело товарища на руки и беспомощно осматривался по сторонам. Кот, по приобретенной уже привычке, кинулся было собирать трофейное имущество, но вовремя опомнился. Вид Азазелло не предвещал ничего хорошего, а помощи ждать было неоткуда. Такая ситуация у них возникла впервые.
- Сейчас к, не до конца разгромленному, врагу придет подмога, - голова Бегемота включилась в привычный поиск возможных вариантов, - ну, не сейчас - так несколько позже. К враждебности постороннего мира добавилась неожиданная проблема - Азазелло, став чужаком, превратился в обузу. Нашей энергетической ауре, несомненно, почему-то не хватает силы справиться с возникшими трудностями. Похоже, в игру включились какие-то иные могущественные силы. Что делать?
Он еще раз окинул взглядом горизонт. Чайки вновь замельтешили над водой, громкими криками выражая свое возмущение произошедшей по вине пришельцев заминкой в поисках пищи.
- Галера. Нам нужно захватить галеру, - кот даже заурчал от простоты, пришедшей на ум мысли, не оценивая еще степени сложности ее воплощения в жизнь.
- Галеру ..., - эхом отозвался Фагот, пришедший к этой идее, почти одновременно с Бегемотом. И сразу конкретизировал ее, - императорскую галеру, военная будет нам сейчас не по зубам.
Он забросил тело бывшего Азазелло, через круп лошади центуриона, возле ее шеи и проворно запрыгнул в седло, смешно дернув при этом своими длинными нескладными ногами. Тычка в шею оказалось достаточно, чтобы умное животное с места взяло в карьер.
Кот на другую свободную лошадь сесть не осмелился, памятуя о реакции на его прыжок и последовавшее мощное взбрыкивание. Он бежал рядом ходкой спортивной рысью, заставляя испуганное животное мчаться еще быстрее. Под мышкой у него был узелок с провизией, которую он все-таки успел прихватить на всякий случай.
Сражение за плавсредство оказалось еще короче. Кто в Риме осмелится напасть на императорскую галеру?
Поэтому ее охранял лишь один весьма престарелый легионер, с лицом полностью изборожденным, то ли шрамами, то ли морщинами, а, скорее, тем и другим вперемешку. Его слезящиеся выцветшие глаза лишь удивленно и с опаской пялились на возникших на причале незнакомцев, один из которых был в седле и вооружен двумя мечами. Единственное вооружение - гаста с проржавевшим наконечником казалась рядом со стражем чужеродным предметом.
Он лишь проводил ее взглядом, когда длинная нога хмурого и злого долговязого верзилы непринужденно столкнула ее в воду, и гаста, медленно раскачиваясь, пошла ко дну. И сделал вид, что утратил всякий интерес к происходящему.
Тем более, не оказала сопротивления команда галеры, капитан которой, кстати, отсутствовал. Покуситься на имущество императора могли только люди, безнадежно тронувшиеся рассудком. Связываться с такими сумасшедшими и кормить потом на илистом дне Тибра раков? Все равно злоумышленникам в империи никуда не скрыться. Всюду войска и шпионы императора и его наместников. А, уж какие муки они претерпят и какая казнь им предстоит - решать императору. Скорее всего, с них живьем сдерут кожу, а затем посадят на кол или распнут на кресте.
Поэтому умелая команда расторопно исполнила команду Фагота поднять паруса и двигаться в верховья Тибра. Погони пока не было, никто не обратил пристального внимания на отбытие императорской галеры, так как это было обычным явлением. Лишь капитан военной галеры сопровождения озадаченно почесал в затылке, провожая ее взглядом, но последовать следом не решился - соответствующей команды не поступало. Да и кортеж императора к причалу не прибывал, значит, судно отбыло по каким-то иным надобностям.
Азазелло положили на императорское ложе в роскошно отделанной, с богатым убранством каюте. Судороги начались вновь. Бегемот попытался дать ему выпить немного вина для подкрепления сил, но оно струйками стекало по подбородку, не попадая в плотно закрытый рот.
- Кажется, мне надо проститься с вами, мои верные товарищи, - едва слышно просипел лежащий.
Крупные капли пота стекали по его, вновь ненадолго проступившему, уродливому лицу. Ужасные корчи сотрясали некогда могучее и бессильное, сейчас, тело.
- Держись, дружище! Еще рано нам по здешним обычаям класть тебе за щеку медную монету и отдавать перевозчику Харону, для сопровождения через подземные воды Стикса в царство мертвых, - Фагот попытался ободряюще улыбнуться и скрыть все нарастающую тревогу.
Впервые в истории, их совместных усилий не хватало, чтобы преодолеть непонятную и, оттого непривычно страшившую, напасть.
Дело было совсем плохо. Азазелло дышал уже все реже и прерывистей, а пот перестал течь. Похоже, каким-то образом в процесс перевоплощения вмешались иудейские боги.
- А, не попросить ли нам помощи у мессира? - спохватился Бегемот.
- Верно! - обрадовано подтвердил Фагот.
- Мессир!!! - посланный ими, неведомый людям, сгусток энергии, вознесся ввысь.
- Мессир!!!
- Он нас не слышит, - печально констатировал кот, но вдруг встрепенулся и выдал новое предложение, - надо, чтобы к нам присоединился и Азазелло.
- Азазелло! - Фагот обеспокоено вглядывался в лицо старого товарища, покрывавшееся смертельной белизной, - Азазелло! - он потряс его за плечо, - воззови к мессиру! Ну, попытайся сделать последнее усилие....
И помертвевшие губы лежащего чуть дрогнули, - мессир ..., - почти беззвучно прошептал он.
Мессир!!! - дружно подхватили, не оставившие последней надежды друзья.
И сигнал о помощи был услышан.
Тело Азазелло резко дернулось и даже подпрыгнуло вверх, медленно обретая могучие формы своего подлинного обладателя. Лицо приняло знакомый уродливый облик и порозовело. А, увидев знакомый, уже вновь воинственно торчащий клык, Фагот с Бегемотом переглянулись, стараясь, как обычно, скрыть эмоции, но затем не выдержали и крепко обнялись, мощно хлопая друг друга по плечам и спине.
Галера по-прежнему держала курс на восток.
В то же самое время, когда несчастный Азазелло прощался с жизнью, первосвященник Иосиф Каиафа, находясь дома, истово молился своим богам. С ним происходило нечто непонятное, страшное и невероятное.
Казалось, все его тело, включая голову, мнут чьи-то жадные мощные руки, пытаясь вывернуть всю плоть наизнанку. Это были жуткие ощущения. Он почувствовал какое-то шевеление вверху головы, будто его безжалостно расчесывали громадным бронзовым гребнем, обдирая кожу. Ермолка упала на пол.
В смятении Каиафа вырвал рукой клок волос и, поднеся к глазам, с ужасом заметил в своей руке чужие рыжие щетинистые пряди. Окладистая черная борода, напротив, внезапно исчезла, уступив свое место какой-то жиденькой короткой поросли. В довершение всему, перепуганный первосвященник явственно ощутил, что изо рта у него растет инородное тело. Скосив глаза, он увидел громадный желтый клык, оттопыривший верхнюю губу и хищно загибавшийся вниз. Плечи его вдруг раздались широко в стороны, разрывая тонкую ткань туники и натягивая до предела просторную ризу.
Вначале Каиафа подумал, что видит кошмарный сон - в последнее время, в связи с последовавшими событиями ему являлись нереальные мглистые видения. Он с силой похлопал себя по щекам, но мучительные свершения продолжались. Такое с ним было впервые, и в голову пульсирующей болью проникла мысль о серьезном постигшем его недуге, вызвавшем явление, подобно миражу в пустыне.
- Чем я прогневил всемогущих богов, - впадая в панику, думал он, - все мои действия были направлены лишь на благо нашего древнего и многострадального народа. Боги не могут не понимать этого.
Каиафа рухнул на колени и простер руки к небесам.
- Великий Яхве! Помоги мне и спаси от коварной болезни и наваждения!
Трудно стало дышать. Казалось, чья-то исполинская костлявая рука сдавила грудь, а другая схватила за горло и начала медленно сжиматься. Тело его охватила вибрирующая дрожь. Все члены стали леденеть и костенеть....
- О, всемогущий Яхве!!! - Каиафа вложил в свой возглас остатки душевных сил и всю веру, - верни же мне мой облик и мои силы....
И немощь стала неторопливо отступать, зловещие невидимые руки разжались, стали возвращаться обратно свои родные черты лица и своя фигура.
- Ты услышал меня ... Прости мне все мои сомнения и совершенные прегрешения, - первосвященник в экстазе воздел руки кверху.
Глава девятнадцатая
1.16. Иуда Искариот. Каждому делу - свое время.
Иуда, по каждодневному обыкновению, раздал милостыню нищим от Иисуса Спасителя, призывая их славить его и внимать его проповедям. А затем зашел в трактир, чтобы попить на ночь молока, как он обычно делал это.
Едва он пригубил лучший из напитков, вина он не употреблял, как к его столу подсел плечистый, но небольшого роста здоровяк, в грязном светлом плаще и начал заводить странные разговоры, обескуражившие его и поначалу показавшиеся пьяным бредом. Но, похожий на подгулявшего моряка, человек был совершенно трезв и говорил веско и значительно ....
Иуда жадно вслушивался в негромкие убедительные слова подсевшего к нему незнакомца. Его рыжебородое, тронутое оспой лицо насупилось, а жесткие голубые глаза невольно обращались на устрашающего вида клык, выдающийся из-под верхней губы незнакомца.
То, что поведал ему загадочный, уродливого облика, неизвестный в плаще с надвинутым на лоб капюшоном, странным образом перекликалось с недавними действиями Учителя.
- Он все знает, но не может открыто сказать - кругом шпионы синедриона и кесаря, предатель есть и среди вас, его учеников, - Азазелло бросал короткие взгляды по сторонам, - он ведь сам сказал вам об этом вчера на тайной вечере, преломив хлеб и передав чашу с вином.
Так оно и было, - подумал Ииуда, - Спаситель объявил, что один из нас предаст его.
- И он приказал тебе действовать, - продолжал незнакомец, нервно дергая правым веком.
- О, небеса! Я ведь не понял, что Он имел в виду, макнув хлеб в соль и, передавая мне, сказал, - что делаешь, делай скорее, - Иуда встревоженно вгляделся в глаза неизвестного посланца, - я подумал, мне, как всегда, следует пойти раздать милостыню нищим от Него, и я это сделал....
- Здесь, в Иерусалиме действует тайная секта приверженцев Иисуса-пророка, мы вооружены и готовы к восстанию. Ты видел, как восторженно встречал его народ? Это наша работа. Мы провозгласим его Господом богом и царем Иудейским, а вас - апостолами его. Нас немного, но многие сочувствуют ему в Иерусалиме и готовы встать за него. Но нужен толчок, чтобы все добрые люди сделали это.
Азазелло помолчал, озираясь по сторонам и, давая время собеседнику осмыслить услышанное.
- Нужно, чтобы стражи синедриона схватили пророка и заточили его в тюрьму - это будет сигналом к началу восстания и поводом, чтобы защитить Спасителя.
- Что я должен сделать?
- Ты должен выполнить высказанную им вчера вечером волю и указать на него стражникам, которые будут разыскивать пророка и его учеников.
- Но, как я это сделаю?
- Ты подойдешь к Каиафе....
- Но!... - вскричал Иуда.
- Да, да. Он ждет тебя. Он верит в Спасителя и будет с нами. Ты потребуешь у него тридцать сребреников, это пароль, по которому первосвященник тебя узнает. Вот тебе красный шарф, обмотаешь им шею. Стражи опознают тебя по нему и будут следовать рядом. Ты остановишься возле пророка Иисуса и поцелуешь его. Тот, кого ты поцелуешь, будет сразу арестован. После сразу уходи, вооружись, чем можешь и ищи меня, я буду недалеко.
- Но наш Учитель ... Не случится ли с ним худого?
- Мы освободим его и вознесем в храм божий, из которого выбросим всех старых богов и станет он Храмом господним - его Храмом. В Иерусалиме сейчас нет никаких войск. Римские когорты находятся в Кесарии вместе с игемоном Понтием Пилатом. Царь Ирод и вся его охрана - в Антиохии. Здесь лишь немногочисленная стража синедриона. Помни, что Каиафа на нашей стороне. Каждому делу - свое время....
И, сейчас, Иуда сжимал рукой за поясом кинжал, а другой рукой размазывал слезы по грязному, давно не мытому лицу. Не кончилось дело так, как замышлял незнакомец. Не восстал народ, не поддержал Учителя. Напротив толпы требовали его смерти. Учитель мертв, и он, Иуда, способствовал этому....
Незнакомца следовало найти и убить, а затем достойно умереть самому. Весь день Иуда метался по притихшему Иерусалиму и, наконец, увидел подстрекателя возле того же трактира. Он кинулся к нему, но незнакомец, надвинув на голову капюшон, стал, не спеша, уходить прочь. Как ни старался Иуда, он не смог догнать его, хотя и бежал за ним изо всей силы. Непостижимым образом тот удалялся от преследователя, не прилагая к этому никаких усилий и, в конце концов, пропал совсем, свернув в какой-то переулок. Иуда долго плутал по бесчисленным проулкам, но безрезультатно.
Дальнейшие поиски ни к чему не привели. Наступил вечер, когда Иуда вошел в дом, где проходила тайная вечеря. Дом был пуст, не было ни хозяина, ни других учеников, которые куда-то разбежались, хотя Иуда искал и их, блуждая по городу. На глаза ему попался моток веревки, висевший на крюке, и несчастный страдалец сунул его под хламиду. Он вышел из дома и побрел, не соображая уже ни о чем.
Очнулся он, ненадолго, на склоне горы, сидящим под толстым сикомором. Внизу простирался не затихший еще Иерусалим. Воздух был тих, прозрачен и, на удивление, душист. Иуда тоскливо огляделся и нащупал веревку ....
Бывший чиновник и писец, он всегда был чужаком, выходцем из южного города Кариота - все остальные ученики были северянами из Галилеи. Но он пользовался полным доверием Учителя и являлся казначеем общины, выполняя свои нелегкие обязанности с исключительной добросовестностью.
Судьбе было угодно распорядиться так, что невольный предатель повесился на том самом суку, на котором дурашливо пытался повеситься кот Бегемот.
Умело пущенный слух о его продажности, чтобы скрыть имя истинного изменника, прошел через многие века и закрепился в церковных канонах и людской памяти.
Казначей являлся, по сути, вторым лицом в окружении Мессии и самым доверенным лицом и Учителя и всей маленькой общины, а финансы во все исторические времена играли первостепенную роль ....
Зачем ему каких-то тридцать сребреников - цена пары недорогих мулов или клочка пахотной земли под Иерусалимом, когда он фактически бесконтрольно владел, в тысячи раз большей, суммой общины Иисуса и в любой момент мог с ней сбежать. Кому могли пожаловаться на это? Каиафе? Синедриону? Понтию Пилату? ....
Не зря, по преданию, на эти тридцать сребреников была куплена земля разорившегося горшечника для погребения странников, и кладбище это названо Акелдама*.
Он умер не как предатель, а, как солдат, потерпевший невосполнимое поражение. Иуда и не был предателем своего учителя Иисуса, как потом о нем скажут и напишут. Заговорщиком был, да, но против существующей власти. И в любой миг готов был отдать жизнь за Него. И отдал Ему свой последний долг. Он умер с горечью в душе, но без сожаления....
Значительно позже справедливость восторжествует и Иуду все же причислят к святым.
*Земля крови - (еврейск.)
Глава двадцатая
1.17. Тиберий. Тайный клуб чужих жен.
Тиберий вышел из дворца, собираясь ехать в Сенат. Лишь только появился он на крыльце, как от колонн отделились шесть ликторов с пучками фасциев в руках и, высоко поднимая колени, помаршировали впереди к ожидавшей императора раззолоченной колеснице из черного дерева. Едва принцепс шагнул с последней ступеньки крыльца, как еще шесть ликторов в торжественных, серых с белой каймой, туниках шагнули вслед за ним, оказывая императорские почести.
Сам Тиберий поверх парадной пурпурной мантии надел золотой панцирь, на нагруднике которого были изображены два крылатых коня, привставших на дыбы и упершихся копытами друг в друга. Внизу, в два ряда, висели золотые пластины с затейливым орнаментом, прикрывавшие живот. Несмотря на стоящую жару, на плечи императора был наброшен белоснежный паллий с красными продольными полосами, крепившийся у горла фибулой с большой голубоватой жемчужиной. На левом боку висел гладиус - прямой короткий меч.
Сенату, от которого император ждал обвинений и упреков в превышении власти, нужно было продемонстрировать, что к сенаторам явился не просто глава государства, но готовый ко всему воин. К тому же Тиберий серьезно опасался участи заколотого кинжалами Юлия Цезаря.
Императорскую колесницу сопровождали четыре боевые квадриги - боевые колесницы с преторианскими гвардейцами, вооруженными копьями и мечами. Две квадриги возглавляли процессию, и две двигались, прикрывая тыл.
Ликторы, с эдилом во главе сопровождали императора до колесницы, где уже стоял начальник его личной охраны квестор Гней Туллий, который помог Тиберию забраться в колесницу, а затем запрыгнул на сиденье, чуть сзади и справа от него. У правого колеса развевался императорский штандарт с изображением орла с распущенными крыльями, держащего в когтях жезл, обвитый двумя змеями. Это была уменьшенная копия лабарума - государственного знамени Рима.
Эдил поднес к губам короткую тибию, пронзительный звук, похожий на клекот орла, разорвал торжественную тишину, и колесница, в сопровождении квадриг, рванула к величественному зданию римской Курии, где уже многие годы заседал Сенат республики, а, затем и империи. Улица наполнилась грохотом колес, обитых медными полосами с заклепками, высекавшими искры из выложенного прямоугольными камнями стратума. Люди, услышавшие громыхание императорской кавалькады, отскакивали в стороны и жались к стенам домов. Зазевавшийся, будь то сенатор или простолюдин мог быть затоптан и серьезно покалечен.
Сенат был окружен двумя когортами преторианцев, что было и вовсе неслыханно - сенаторы в здании Сената издревле пользовались полнейшей неприкосновенностью, даже если их публично обвиняли в совершении тяжких преступлений.
Вооруженный Туллий вошел в здание, сопровождая императора, и это также было нарушением вековых традиций - на заседаниях сената не мог присутствовать никто из посторонних, тем более с оружием.