Здоровы их мужья – здорова твоя жена!
Здорова твоя жена – здоров и ты!".
Последние слова он произносил почти уже под свой пьяный самодовольно-истерический хохоток.
– "Таким образом, за здоровье всех присутствующих!" – тут же нашёлся Платон, парируя тост хама, который толком-то и не услышал последнее, всё ещё заходясь слюнями и соплями, но уже в кашле.
Иван Гаврилович так отвлёкся своим процессом, что хохот почти взорвавшихся коллег принял на счёт своего тоста.
Тут же в дело энергично вмешалась разрумянившаяся Марфа Ивановна.
В этот раз поняв, о чём идёт речь, – а разговоры о сексе Марфа любила, как о теме ныне лишённой давнего табу, – она осмелела, неожиданно для всех предложив тост за Ольгу Борисовну – врача одного из подмосковных санаториев, периодически приезжавшей в ООО "Де-ка" за биодобавками.
Это вызвало удивление у всех мужчин, включая Платона, и понимающее переглядывание между женщинами.
– "Что-то я не понял, а при чём здесь она?!" – искренне недоумевал Платон, решительно отставляя в сторону рюмку.
– "Хм! Так это ж твоя зазноба!" – начала Марфа атаку.
– "С чего ты взяла? Если я когда-то сказал тебе про неё, что она породистая, то это вовсе не означает, что она моя…, как ты выразилась? Зазноба!? Знаешь, сколько кругом всего и всякого породистого…?".
– "А нам Марфа сказала, что Ольга Борисовна… тебе понравилась!" – немного смягчая акцент, первой не выдержала Инна, невольно выдав всех заговорщиц своей ехидной улыбочкой.
Тут только до Платона дошёл истинный смысл ненужно подробной информации об этой Ольге Борисовне, когда-то, и непонятно зачем-то, выданной ему Надеждой Сергеевной.
– "А, вот почему ты мне про неё все уши прожужжала!" – поставил он точку, обращаясь теперь уже к Надежде.
– "Ну, ладно, женщина хорошая. Почему бы действительно за неё не выпить!?" – громогласно поддержал Гудин тихо высказанное предложение находчивого по женской части Алексея.
– "Ну, Вы пейте, а я не буду!" – будто бы обиженно, но спокойно, сказал Платон, не любящий когда ему что-то или тем более кого-то навязывают.
– "Что! Не дала ещё?! А ведь она баба ёбкая!" – под всеобщий хохот задиристо пропищала искушённая зелёным змием Марфа Ивановна.
Выждав короткую паузу всеобщего ликования, выдержанный Платон мудро и поучительно заметил не по делу развеселившимся коллегам:
– "Так, когда даст, чего ж тогда пить-то!" – тем самым, вызвав новый прилив смеха.
– "А! Вот ты потому и не пьёшь!" – быстро сориентировался шустрый Алёша, совсем загоняя коллег от смеха под стол.
После окончания пиршества все стали расходиться, оставив Платона с Марфой убирать со стола и мыть посуду.
Задержался и перебравший Гудин.
От жадности и неприязни к Платону он в этот вечер просто опился.
Пересев на место Инны Иосифовны в торец стола, чтобы не мешать Марфе Ивановне убирать грязную посуду, и облокотившись на его край, Иван Гаврилович тут же ощутил рукавами своего дорогого пиджака всю пакость, оставшегося после Тороповой свинарника.
– "Ну, Инка и свинья! Так нагадить!?" – громко завопил он.
Уйдя курить на улицу, чтобы, не дай бог, его не попросили помочь, Иван вернулся не скоро, и тут же начал подбивать Платона на мелкую кражу – прихватить в качестве подарка баночку их биодобавки.
Но Платон упирался:
– "Как это я возьму без разрешения Надежды? Ты, что?!".
– "А так, молча! Кого это… имеет значение?!" – не унимался Гудин.
– "Она, вон, раздаривает направо и налево, кому ни попадя!" – дуболомно оправдывал он свою позицию.
– "Ну, и что?! Мне моё воспитание не позволяет брать чужое без спросу!" – не уступал Платон.
– "Какое к чёрту воспитание?!" – возмутился Гудин.
– "А такое… конечно не номенклатурное!" – чуть раздражаясь на непонятливого дурака, слегка задел Гудина Платон.
– "Быть у воды и не напиться?!" – выдал Иван Гаврилович, давно призабытый народный фольклор, видимо им хоть как-то оправдывая своё прошлое воровство.
Всё-таки испытывая некоторое неудобство от своего разоблачения, Гудин решил взять себе хотя бы бракованную банку.
Повертев её в руках и обнаружив щель – брак при закатке, он участливо обратился к Платону с наивно-глупым вопросом:
– "А в эту щёлку воздух не попадёт?".
– "А это как закачивать будешь!" – подколол Платон злоумышленника.
– "В целку то?!" – пошло сострила опьяневшая Марфа.
После этих слов Гудин слегка пошатнулся и сел.
– "Всё! Я в отрубях!" – отрешённо почти прошептал он.
– "Сблевал, что ли?!" – вдруг зло и бодро взвизгнула, приходящая в себя Марфа Ивановна.
– "Пойду, посижу немного в кабинете на диване!" – совсем упавшим голосом сообщил Гудин, покачиваясь, выходя в коридор и придерживаясь руками за дверной косяк.
– "Я смотрю, ты сегодня опять Гаврилычу толком и не ответил! Сказал бы…" – вступила Марфа в роли болельщицы именинника.
– "Марф! Ну, только не сегодня! И вообще, что толку ему говорить, если он слышит только себя?! Я лучше про него скажу тебе, и мы вместе поржём! Ему от этого будет даже более неприятно!"
– "Ну, ты, какой-то… незлопамятный что ли?! Всё всем прощаешь!".
– "Да! Я стараюсь помнить только хорошее! Зачем вспоминать плохое и отравлять себе жизнь?! А насчёт прощения… чего с него, сирого и убогого взять-то?! Как говориться, бог простит…, если захочет!".
Дабы потом не иметь угрызений совести, Платону пришлось проводить своего постоянного vis-à-vis по пререканиям и шуткам до метро, к тому же им было по-пути.
Так весело и непринуждённо был отмечен юбилей Платона на работе.
Но вот подошло воскресенье 19 января 2004 года.
Ещё накануне утром Платон со своим семейством прибыл на квартиру Варвары и Егора, где началась интенсивная подготовка к торжеству.
После утренних и полуденных закупок всего необходимого всем большим семейством, женщины, конечно, оккупировали кухню для подготовки всяческих яств, а свояки, как обычно, засели в генеральском кабинете для душевной беседы и тренировки организмов к завтрашним перегрузкам.
К этому времени Егор, измождённый пошатнувшимся здоровьем, почти бросил пить и курить. Но сейчас было совсем другое, можно было себе позволить разок по-маленькой.
Платон очень соскучился по общению с Егором – этим уникальным юмористом и просто хохмачом. Их всегда взаимно тянуло друг к другу, несмотря на многие различия. Видимо сказывались близость и родство их душ.
По инерции включили телевизор. Но вскоре навязчивая реклама вывела хозяина дома из себя.
Невольно прослушав достоинства стирального порошка "Ваниш", Егор, нажимая кнопку пульта дистанционного управления и убирая звук, задумчиво изрёк:
– "Да! Ваниш, хрен обманешь!".
Внезапно зачем-то вошедшая в кабинет Ксения, увидев по молчащему телевизору продолжение рекламной паузы, и поняв отношение к ней близких мужчин, добавила перцу в обсуждение, у всех навязшего на зубах народного вопроса:
– "Современная реклама – это сплошная ротожопия и Вау-мышление!".
– "Человеку обычно свойственно придумывать и говорить различные глупости и самому же в них верить!" – философски дополнил муж.
Видимо временно отдыхая от стряпни, Ксения пока осталась с мужчинами.
Разговор, теперь уже троицы, постепенно перешёл с рекламы на политику, затем на Америку и евреев, на их происки и засилье.
Указывая на существующую безысходность этого, Ксения, забавно покачивая своим музыкальным указательным пальчиком – копией своих шикарных ножек – из стороны в сторону, вдруг смело изрекла:
– "Это вшивость ещё можно вывести, а пархатость… никак!".
– "Да! Без участия евреев, с той или иной стороны, на Земле наверно ничего не делается?!" – опять поддержал жену Платон.
Внезапно раздался звонок в дверь и через минуту все уже встречали запыхавшуюся двоюродную сестру Наталью, также приехавшую помогать в стряпне.
После приличествующих в таких случаях фраз и вопросов, мужчины вновь удалились в свою интеллектуальную обитель.
Ближе к вечеру все расположились в гостиной, готовясь к чаепитию.
Платон с Егором, задержавшиеся к началу женской беседы, не сразу уловили её тему.
А речь шла о взаимоотношениях Натальи с её мужем Александром. Наталья давно была недовольна им и подумывала о разводе.
Обдумывая создавшуюся ситуацию, Платон неожиданно пришёл к выводу, что, как ни странно, добро, на примере его друга Александра, никогда не бывает безнаказанным. И это неоднократно уже случалось со многими людьми, которых знал Платон.
Это даже относилось и к самой Наталье. Из оставшихся в живых ближайших родственников, у неё кроме сына Сергея, мужа Александра, был ещё и племянник Константин. Наталья, как и вся их большая родительская семья, с самого рождения любила, обожала и благотворила Костю, который рос хилым и болезненным мальчиком. Сильно избалованный, он так и не вырос до нормальных мужских размеров, навсегда оставшись для тётки всего лишь Костиком. Однако это не помешало ему со временем умудриться даже со своей маленькой колокольни просто наплевать на Наталью.
И теперь, оставшись фактически одна с единственным своим наследником, своей кровиночкой – Сергеем, и Александром – единственным для неё мужчиной-защитником и помощником, она регулярно и неистово стала рубить сук, на котором и сидела-то неустойчиво.
Так, например, Наталья бездоказательно считала, что у её мужа есть любовница.
Одновременно с этим она считала, что Александр не настоящий мужчина, в чём Платону пришлось её тут же разубедить:
– "Настоящие мужчины женятся только на настоящих женщинах!".
Утомившись бесполезным перемыванием костей своему давнему другу, Платон неожиданно выдал математически точный совет, видимо касавшийся не только Натальи, но и всех собравшихся женщин:
– "Наташ! А ты знаешь, что тебе выгодно, чтобы твой муж завёл любовницу?!".
– "Как это?".
– "Ну, вот послушай. Как известно, в любом деле есть плюсы и минусы. Так вот здесь, у тебя минусов не будет, а будут только одни плюсы! Ты же говоришь, что твой муж уже… импотент! Значит, он свою любовницу не сможет трахнуть! А поскольку он ещё и говно, то она его бросит. А поскольку он, как ты говоришь, большое говно, то она его бросит быстро.
И он придёт к тебе с поклоном просить прощения. И ты будешь на коне! Будешь в роли прощающей диктовать свои условия! Так, что тебе выгодно, чтобы твой муж завёл любовницу!".
На этой шутливой ноте и закончилось бессмысленное обсуждение вечной темы.
Началось чаепитие в высотке.
Во время него компаньоны подвели итог подготовки к завтрашнему событию и принялись дегустировать фирменные Варварины варенья.
– "Да! В чае – главное… варенье!" – продолжил Платон свои шутки.
– "Вот и всё стихотворенье!" – в тон ему добавил Егор.
Далее весёлая кампания обсудила всё, что попало на язык, пробежавшись "галопом по Европам" по разным аспектам нашей жизни.
– "Ну, что ж! Жизнь прекрасна и удивительна во всех своих проявлениях!" – подвёл итог Платон.
У всех присутствующих, несмотря на некоторую усталость женщин, было приподнятое настроение, предвещавшее успех завтрашнего мероприятия.
Вечером решили долго не засиживаться и, проводив Наталью, дружно отошли ко сну.
На утро приготовления вышли на финишную прямую.
Начали расставлять столы и стулья, и под руководством юбиляра сервировать стол.
Воспользовавшись возможностью размещения большого количества гостей, Платон пригласил всех своих московских родственников, в том числе естественно и по линии жены, а также ещё оставшихся и сохранившихся бывших немногочисленных друзей-товарищей.
Удалось собрать тридцать три человека: пятнадцать мужчин, двух мальчиков и шестнадцать женщин.
Слава богу, что никто не заболел и не отказался приехать по каким-либо другим причинам.
Отсутствовали только два самых старших сына Платона.
Вячеслав всё ещё находился в длительной загранкомандировке, а Владимир с семьёй жил далеко – в Жёлтых Водах на Украине.
К вопросу рассаживания гостей Платон подошёл очень щепетильно.
Для него было немаловажно, кого с кем посадить, чтобы гостям было интереснее общаться с близ сидящими, чтобы разговоры велись с пользой.
За полчаса до назначенного застолья стали подъезжать гости.
Вовремя прибыли все, за исключением двух пар: артистов – дочери с мужем, которые ранее никогда не бывали в гостях в семье Платона, и вечно везде опаздывающего Василия с вынужденной ему подчиняться женой.
Всех прибывающих юбиляр встречал лично, иногда в окружении жены, сына, или хозяев дома. Многие сразу вручали подарки.
Нашлись и такие, которые, зная пристрастия виновника торжества, или считая его маэстро, принесли букеты свежих цветов, внеся тем самым особый шарм в окружающую обстановку.
Пришедших тут же знакомили между собой. Между гостями завязывались разговоры.
Некоторые не виделись друг с другом по многу лет.
В назначенный час начали рассаживаться. Платон сам практически не опаздывал и тем более не любил, когда опаздывают другие.
Задержавшиеся парочки ждать не стали.
Виновник торжества, естественно, сел "в красный угол" в дальнем торце, сдвинутых в один, нескольких столов.
Справа от себя, через угол, юбиляр оставил два места для дочери Екатерины и её мужа Виталия.
Слева от себя, также через угол стола, он посадил любимую жену Ксению и их общего, самого младшего его сына, Иннокентия.
Далее Платон с трудом усадил свою вездесущую и везде командующую младшую сестру Анастасию, предварительно предупредив её, что все места строго расписаны, на что всё же получив ответ не послушницы:
– "Пусть каждый садится, где захочет!".
Следующие места предназначались для её сына Василия – младшего и любимого племянника Платона, и его беременной жены Дарьи.
Даша была крупной, совсем молоденькой женщиной приятной наружности, на вид очень простой, но, как оказалось позже, добрейшей души и высокого интеллекта.
За это Платон со временем стал уважать Дарью больше, чем других женщин, и даже некоторых мужчин.
За местом Дарьи сидел Николай – внучатый племянник Платона.
Он был почти ровесник Иннокентия, такой же способный шалопай, но более строгого и продуктивного воспитания.
Слева от Николая посадили его бабушку – старшую, единокровную сестру Платона Эльвину, уже перешагнувшую рубеж семидесятилетнего возраста, очень уважаемую и почитаемую Платоном, как теперь самую старшую во всём роду Кочетов.
Рядом с Эльвиной расположился их с Платоном и Анастасией общий двоюродный брат Олег Борисович Кочет, большой шутник и острослов, бывший известный радиожурналист Маяка, в близких ему кругах прозванный Кобо.
Около него, относительно молодая, последняя жена Елена Кочет, до сих пор ещё ведущая на Маяке передачу о здоровье.
Далее – старший и последний зять Олега – красавец Эржан, занимающийся непонятно каким строительным бизнесом.
За ним – его жена Юлия – старшая дочь Олега и старшая двоюродная племянница Платона, работающая заместителем главного редактора в одном из известных столичных женских журналов.
После этих некоторых родственников Платон усадил две пары своих давних друзей.
Первым из них был подполковник ФСБ Геннадий Викторович Петров, работающий до настоящего времени начальником отдела в Кучино, и одно время учившийся вместе с Платоном в одной институтской группе.
От этой совместной учёбы у Платона в памяти остался один скверный эпизод.
Тогда Геннадий пообещал достать курсовой проект на кафедре, где он работал, взамен помощи со стороны Платона по другим, сложным для его гуманитарного ума, предметам. Получив безусловную и эффективную помощь товарища, Геннадий со своей стороны продинамил ожидавшего его Платона, пытавшегося таким образом сэкономить время на другое, и в итоге сильно подвёл друга, не достав проект, неуклюже объяснив это тем, что, мол, не получилось.
Своим поступком он вынудил Платона в аварийном порядке передирать, с маскирующими изменениями, курсовой проект товарища, в результате чего, получив всего тройку.
Хотя, если бы Платон делал проект сам, то пятёрки по этому лёгкому предмету ему было бы не миновать.
Тогда он отнёс "такой поступок товарища" на счёт нездоровой зависти Геннадия, пытавшегося хоть таким образом принизить достижения способного друга. Платон понял, что Гена, прилюдно подчёркнуто всегда обращавшийся к нему по имени и отчеству, не тот человек, за которого себя выдаёт или коим хочет казаться.
После этого случая Платон Петрова и за человека-то перестал считать, ограничившись минимумом общения с ним и теперь уже периодическим едким подтруниванием над тем, иногда переходящим в высмеивание того.
Геннадий, имевший родителями отца – военного, и мать – преподавателя, получил весьма хорошее воспитание. Но, как единственный поздно рождённый ребёнок, просто купавшийся в большой родительской любви в благополучной в моральном и материальном смыслах семье, он рос всё же несколько эгоистичным, избалованным и расчётливым, что до поры до времени и прикрывалось маской его хороших манер. Геннадий был разносторонне способным, но по природе ленивым.
Он любил тёплую, уютную, но при этом светскую, домашнюю жизнь. Дома ходил в дорогом халате, покуривая изысканный табак, чуть ли не Герцеговину флор, из а-ля антикварной трубки, подражая этим не то Сталину, не то Черчиллю.
Развалившись на диване, он иногда любил потягивать кофеёк или дорогое вино, и вести пустые, светские беседы, смакуя подробности и вдаваясь в ненужные детали.
Особенно Геннадий наслаждался созданной им же самим ситуацией, когда с гордым и покровительственным видом он демонстрировал своему гостю какую-нибудь дорогую новинку, смакуя её достоинства.
Он, любитель праздности, как будто бы представлял себя на месте другого человека и наслаждался, завидуя, великосветской, номенклатурной или богемной жизнью того, при этом, не делая ничего реального, чтоб хоть как-то приблизить себя к своей давней, навязчивой мечте. Этим он во многом напоминал Обломова.
Особенно Платона забавляло желание Гены жениться непременно на девственнице, притом самому где-то на стороне непременно отведать заветного плода ещё до свадьбы.
Многие люди готовы поверить в любую небылицу, тешущую их больное самолюбие, поднимающую в глазах окружающих их самих, или то, что им дорого. Именно таким и был Геннадий.
И Платон лихо пользовался этим, по ходу многочисленных бесед с ним сочиняя небылицы про свою прошлую жизнь, своего отца и видных родственников, и прочей ерунды, разжигая у товарища не только интерес, но и зависть.