Тут же, смутившись сказанного, она немедля выскочила из кабинета, пряча от всех свою злорадно-сладострастную улыбку, словно уже получая от Платона вожделённое ею удовольствие, оставив того наедине с самим собой в его яростных попытках вставить большое в маленькое.
Вскоре Платону удалось его рукоделие и он, довольный, понёс своё творение заказчице, оживлённо что-то обсуждавшей с дежурной в холле.
– "Я смотрю, ты большой мастер вставлять в дырочки!" – ничуть не смущаясь посторонних, обрадовалась Нона.
– "Особенно в маленькие!" – развеял мечту и остудил её пыл Платон.
В процессе работы ему изредка перепадало съездить за деньгами в какую-нибудь фирму, покупающую их продукцию.
В своё время, на давнее поучающее наставление Надежды Сергеевны, как надо себя вести в таких случаях, Платон сразу дал ей понять, что он в этом деле дока.
Он давно приучил себя относиться к чужим деньгам, пусть даже и очень большим, без пиетета, индифферентно, как к какой-то простой бумажке, может даже туалетной.
Их фирме иногда оказывал транспортные услуги на своих стареньких Жигулях давний знакомый Инны Абрам Хейфиц.
Это был маленький, но, как оказалось, весьма удаленький симпатичный мужчина предпенсионного возраста.
Как и Платон, он был бывшим самбистом, сохранившим ещё осанку и основные навыки, что один раз его просто спасло при сильном падении на спину на льду вместе с тяжёлой коробкой, которую он так и не выпустил из рук.
Будучи кандидатом технических наук, работал Абрам в районе "Авиамоторной", в одном оборонном НИИ, в котором приходилось бывать в командировках и Платону, и даже преподавал в институте какой-то специальный предмет.
Он был женат вторым браком на, относительно молодой женщине, и имел сына, почти одногодка младшему сыну Платона.
Всё это способствовало их быстрому сближению.
К тому же Абрам оказался как раз из той самой техническо-преподавательской интеллигенции, к которой относил себя и, по собственному опыту это знающий, комфортно себя в ней чувствующий, Платон.
Как человек воспитанный, порядочный, высокой культуры и интеллекта, Абрам недолюбливал Инну, почему-то презрительно относившейся к нему, и особенно, просто патологически, не переваривал Ивана Гавриловича.
Гудин тоже не баловал Абрама вниманием, высказав однажды Надежде своё истинное отношение к нему:
– "Вот, видишь? Хоть и еврей, а порядочный!".
– "Все евреи всегда всё гребут под себя!" – услышал конец его мысли, вошедший в кабинет Платон.
– "Ну, конечно! Не всё, а только самоё хорошее, нужное и выгодное!" – вмешался в разговор Платон.
– "Да! Ты прав! Абсолютно точно!" – обрадовался единомышленнику Гудин.
Зима как-то незаметно закончилась. Март набирал силу.
Лыжный сезон уже завершился, до дачного было ещё далеко, заниматься с машиной в гараже было пока холодновато, основные домашние, плановые, ремонты были сделаны – и у Платона появилось по выходным дням свободное время.
И он решил попробовать себя в прозе.
Разбирая архивы отца, при подготовке к его столетию, невольно читая его записи и заметки, Платон понял, что ему пора писать прозу.
Во второй декаде марта он решил попробовать.
Сначала литературно оформить свои командировки в Киев в 1989 году и Казань в 1995 году, а также все события, происшедшие в этот период, разбавив прозу стихами о Киеве, Казани и Абрамцево.
Иван Гаврилович Гудин, как-то застав Платона за этим его новым занятием, заинтересованным взглядом прочитал уже написанное коллегой, и остался весьма довольным, отметив хороший стиль и лёгкий литературный язык начинающего литератора.
Видимо мартовская погода повлияла не только на котов, но и на стариков и не очень, так как тут же Иван Гаврилович спросил Платона:
– "А ты порнуху сможешь написать? Ведь сейчас она в моде, и без неё тебя издавать и читать не будут!".
– "Я смогу написать на любую тему, в том числе и порнуху!" – самоуверенно ответил Платон.
Он тут же встал к своей невольной "конторке", включил своё богатое воображение и, как в кино, стал просто красочно описывать увиденное в своём распалившемся сознании.
Через несколько дней он набрал текст на компьютере, распечатал, и отдал его на "рецензию" знатоку Гудину.
Платон видел, как Иван Гаврилович неотрывно водит туда-сюда своим лицом по тексту, пытаясь одним глазом поскорее объять и вобрать в себя.
По раскрасневшемуся лицу старца Платон понял, что тот дошёл до, так его интересовавших, нужных мест. Доцент даже заёрзал в кресле, незаметно рукой подправляя восставшее начало.
Значит, я попал в точку! – восторженно решил Платон – если даже у старика всё восстало и поднялось от моего чтива.
И действительно, Гудин был просто в восторге от прочитанного. И произведение пошло по рукам.
Первым, по праву главного, читать взялась Надежда Сергеевна, которая по-прочтении сразу же и высказалась:
– "Платон! Ну, ты и даёшь! Я ничего такого в жизни не читала! Набоков со своей Лолитой ну просто отдыхает!".
Незаметно набирала силу весна. И это самым явным образом отразилось и на зрелой части не лучшей половины человечества.
В одно утро в кабинет к Платону Петровичу с Марфой Ивановной впорхнул довольный Иван Гаврилович, всё ещё озорно напевая себе под нос:
– "Пришла весна, запели птички, набухли почки и яички!"
Захихикавшая Марфа Ивановна тут же вспомнила случай из жизни её знакомых, самым лучшим образом подходивший к данной ситуации, с которым она тут же и познакомила сослуживцев.
– "У моей знакомой как-то раз невестка пришла пораньше домой с работы. А дома должен был быть её муж после ночной смены. Она вошла в квартиру, и слышит – в ванной вода из душа льётся.
И, не долго думая, она заходит в ванную, тихонько сбоку отодвигает шторку, и просовывает туда свою руку. И прям дальше суёт её, хватая у мужика между ног, приговаривая: – "У, ты, какие шарики!". А оказалось – это тесть!? Хи-хи-хи!".
Весёлое, и даже хулиганское настроение, заданное с утра Гудиным и Марфой, ещё долго влияло на Платона. Когда в офис вошла симпатичная благоухающая дама средних лет, с порога задавшая риторический вопрос с ненужными интимными подробностями:
– "У Вас можно приобрести биодобавки? А то я этими лекарствами так себе изменила микрофлору…!".
То развеселившийся Платон не удержался от очередного ёрничества:
– "Что там завелась микрофауна!".
Весна была в разгаре. Приближался май и ещё один юбилей, тоже пришедшийся на этот, богатый на них, 2004-ый год. Это пятидесятилетие Натальи Давыдовой – матери второго ребёнка Платона Владимира, проживавшей с ним и его семьёй в Жёлтых Водах Днепропетровской области на Украине. Платон решил обязательно послать ей, своей давнишней бывшей возлюбленной, душевное послание, причём конечно в стихотворной форме.
Он вспомнил их с Наташей любовные приключения, жизненные трудности и перипетии того времени, последствия их, и его рациональный и разумный выход из создавшегося положения.
Платон написал большое стихотворение и, вложив его в юбилейную открытку, послал по привычному адресу на, ставшую уже для россиян далёкой, Украину.
Быстро годы пролетели.
Подошёл твой Юбилей.
Под весёлый звон капели
Я дарю тебе елей!Я дарю тебе куплеты.
Я дарю тебе стихи.
Смог бы, подарил сонеты.
Была бы рядом, то духи.Я дарю тебе, Наталья,
Знак вниманья, доброты.
Знал бы, выполнил желанья,
Хоть меня не просишь ты.В 75-ом, я в июне
Познакомился с тобой…
Те дела давно уж втуне.
Но зато итог какой?!Родила ты нам сыночка.
(Ведь всего одна то ночка)
Вырос, просто богатырь…
Да, с пропиской проволочка.
Шли дела тогда бы вширь.Он от сладкого зачатья.
И здоров он и красив.
Смог бы жить тогда начать я,
Но был слишком я спесив.Да, другие были планы:
Дело чести и семьи.
Заживить скорее раны
Нужно было, ты пойми.Я не мог тогда жениться.
Ты ведь помнишь, Натали?
И тебе пришлось крепиться…
Друг от друга мы вдали.Но тебя всегда я помнил.
Ждал лишь часа своего.
А когда завет исполнил,
Рядом… нету никого.Жизнь меня не баловала.
По заслугам выдавала.
Но и я ведь не балун.
Так лишь, маленький шалун.Но прошли года, невзгоды.
Сын наш вырос, перерос.
Но какие наши годы?
Подними ты кверху нос!Сыном можешь ты гордиться.
И женой его, ей, ей!
В жизни смог… оборотиться.
Так что сердцем не болей.Не болей душой и телом.
Будь здорова ты всегда.
Между прочим, между делом
Ты блюди всегда себя.Нашу воспитай ты внучку.
Не забудь ко мне прислать.
Собери семью ты в кучку
Юбилей свой отмечать.И на этом Юбилее
Ты стихи мои прочти
Громко, голос не жалея.
А меня за всё прости.Я тебе, Н.В., желаю
Хорошо что б шли дела…
Как могу, так ублажаю.
Буду делать так всегда.Главное – здоровья много.
В жизни – больше светлых лет.
Оптимизма хоть немного,
Как прививку от всех бед.Пора и тосты поднимать,
А потом… внучонка ждать.
Открытку эту я дарю!
Тебя за всё благодарю!С Юбилеем поздравляю!
От всех нас тебе желаю
Счастья, радости, тепла,
И красивой быть всегда!
На пасху Платон с Ксенией навестили Варвару с Егором в их новом, недавно, наконец, до конца отстроенном, собственном доме в Салтыковке, куда в ближайшие годы, после окончания учёбы Максима в Академии и распределения в войска, выходящие на пенсию супруги собирались уединиться в тихую и относительно спокойную жизнь.
В компанию пригласили моложавую пару соседей, с которыми у Егора с Варварой завязались довольно дружеские отношения.
После скромного застолья и песнопений с караоке мужчины решили попариться в бане. Платон вообще-то не испытывал особого желания париться, но решил всё же поддержать компанию, да и познакомиться с рукотворным творением Егора давно хотелось.
После завершения банного процесса и принятия пивного охладителя, слегка поддатый Егор, отвечая на вопросы соседа по даче Виктора о Платоне, которого, кстати, узнала его жена, тоже работавшая в НПО Машиностроения, неожиданно выдал ему про Платона слишком откровенное и болезненно сокровенное:
– "А он, вообще, мастёр – драть сестёр!".
Платону стало немного обидно, но не за себя, а за своего старшего свояка, но он тактично промолчал. Уж кто из нас и мастёр, то… – не успел он подумать, как мимо него продефилировал, уронивший полотенце, голый Егор.
Платон невольно заметил, как при движении Егора слишком заметно моталось его естество. Да! Мне со своим госстандартным… будет до него далеко! – невольно шевельнулась в его голове завистливая мысль.
За "большое достоинство" женщина может простить мужчине и малый интеллект! – завершила своё логическое течение его успокоившаяся мысль.
– "Не болтай ерундой!" – невольно вырвалось у Платона в адрес Егора.
– "А, кстати, о музыке!" – неожиданно выпалил Виктор.
Это он тут же, пытаясь несколько сгладить неловкость, был вынужден продолжить тему секса:
– "Я смотрю, Вы оба хороши по части секса! Вон, какие у Вас жёны красивые и фигуристые! Наверно до этого ни одну перебрали и перепробовали?".
– "Да уж, пришлось!" – горделиво первым сознался Егор.
– "А, кстати, Вы знаете, как отдаются некрасивые девушки красивым, породистым мужчинам?" – начал развивать затронутую тему Платон.
– "Ну и как же?!" – несколько завистливо и иронично спросил Егор.
– "А как будто в последний раз! Решительно, смело и напористо! Со всей страстью и любовью, словно пытаясь напоследок вдоволь насладиться!" – продолжил знаток.
– "Может быть!?" – вставил свою реплику Виктор, с интересом наблюдая за свояками.
– "При этом они как бы говорят мужчине – я понимаю, что ты не будешь со мной встречаться и не женишься на мне.
Но спасибо тебе за то, что ты подарил мне минуты счастья! Я буду помнить это всю жизнь!".
– "И многие, кстати, мужики после этого иногда женятся на таких!" – заинтересовано дополнил Егор.
– "Да! Недаром мы иногда видим подобные пары в браке! Ошарашенный таким сексом мужчина, не смог бросить своё счастье, свою половинку, захотев "это" получать ежедневно!" – подхватил мысль свояка Платон.
– "Да, ты прав!" – согласились недавние сопарники Платона.
– "А ты знаешь, сколько у Платона баб было? У-у-у!" – неожиданно риторически задал Егор вопрос Виктору.
– "Да, ты что?! Мало совсем!".
– "А каких только девок не было у тебя!? Я помню!" – снова прицепился к Платону Егор.
– "Наверно всех перепробовал?!" – не унимался он.
– "Да, бог с тобой! Очень даже небольшой процент. А некоторые были – фиг подступишься. Прям принцессы какие-то!" – оправдывался, вдаваясь в подробности, Платон.
– "А потом глядь, а наш пострел её посмел!" – сделал вывод прозорливый хозяин бани.
– "И сразу эта, якобы неприступная, девка становится обыкновенной шлюхой!" – наконец закончил свою мысль Егор.
Он вдруг встал во весь свой большущий рост, придерживая одной рукой полотенце, прикрывающее низ, чтобы не дай бог не осрамиться в самый ответственный момент, поднял руку, как римский император без тоги в термах, и, подражая оперным певцам, а-ля фальцетом затянул толи арию, толи романс:
Он раком попирал всегда надменность,
И спесь сбивал с "из общества" девиц!
Тем самым нарушал он неизменность,
И рушил прочность прошлого границ!".
Егору нравились многие стихи Платона, и он иногда использовал их в своих песнях, чем неизменно подкупал свояка.
– "Ха-ха-ха!" – рассмеялся Платон над собой и Егором.
– "Хи-хи-хи!" – завторил ему застеснявшийся Виктор.
– "А мне кажется, что женщины с надменным выражением лица, глаз – как раз самые разнузданные в сексе!" – объяснил Егор свой репертуар.
– "Наверно, раз я писал об этом. Не придумал же!" – согласился Платон.
– "Платон! А как же ты потом с ними расставался?" – искренне полюбопытствовал Виктор.
– "А я им, наверно, говорил, что-нибудь, целуя на прощанье, типа – Мадемуазель! Извините, но Вы оказались нежелательным фрагментом на эстетическом поле моего восприятия!".
Тут же, видно что-то вспомнив давно забытое и пережитое, Егор вдруг затянул блатную песню, попутно импровизируя с текстом:
– "Замкнутый круг – небо вокруг! Это рисунок из зоны…".
Пел он громко, гордо, с достоинством, словно на большой сцене. И это не ускользнуло от наблюдательного Виктора:
– "Егор! С каким большим достоинством ты это исполнил!" – выдал он комплимент соседу после окончания первой песни.
– "Для того чтобы иметь чувство собственного достоинства надо сначала заиметь само достоинство!" – скабрёзно похвалил сам себя автор.
– "А иначе это называется самолюбие, или даже себялюбие!" – сам же он нарушил затянутую опешившими сопивниками паузу.
– "Но я, лично, таких песен не знаю и не пою!" – пытался, было защититься Виктор.
– "Егор! А я бы сказал так: во многих твоих песнях излишне присутствует, культурно выражаясь, фекальность!" – начал, было, осторожную критику Платон.
– "Так я вообще, певец быдла…, как Высоцкий!" – вознесся, было, Егор.
– "Друзья! Не так страшен чёрт, как его малютки!" – совсем разрядил обстановку Виктор.
Тут же, услышав приглушённый лай собаки, он немного подобострастно поинтересовался у хозяина:
– "А, кстати, всё хотел спросить. А какой породы твоя собака!".
– "Да помесь… – начал, было, Егор, неожиданно закончив фразу – …кобеля с сукой!".
Дальнейшие пикирования и умствования закончились, и родственники-соседи благополучно вернулись к своим жёнам.
В канун Первого мая, по давно принятой семейной традиции семья Платона выехала на дачу.
Войдя в дом, Ксения сразу же обнаружила неметеный с осени пол веранды:
– "А почему у тебя пол не подметён?" – удивилась она, зная аккуратность мужа.
– "А я до такой низости опуститься не смог!" – съехидничал застеснявшийся своёй промашки Платон.
Влажный, чистый, ароматный воздух после ночных дождей первой декады мая наполнял лёгкие Платона неземной радостью, постоянно вызывая на его лице добродушно-весёлую улыбку.
В конце мая, опять же на даче, Платон и Ксения, готовя жильё к летнему сезону, вытряхивали на лужайке около дома покрывало с дивана, освобождая его от осенне-зимней пыли.
Периодически они, меняя руки, перехватывали концы покрывала с целью перевернуть его на противоположную сторону.
При этом Ксения перекладывала концы из руки в руку, меняя их местами, в результате чего покрывало переворачивалось наоборот, а Платон – одной рукой отпускал конец и, после замены руки держащей противоположный конец, перехватывал его другой рукой, переворачивая покрывало в туже сторону.
Ксения некоторое время наблюдала за этим, но потом не выдержала:
– "Ты зачем отпускаешь конец, когда перехватываешь?!".
Платон, очнувшись от посетивших его мыслей, тут же, недоумённо возражая, спросил:
– "А что? Ты думаешь, я до конца не дотянусь, что ли?!".
– "Да, нет! Я знаю, что ты дотянешься! Но тебе приходится всё время наклоняться и ловить его почти у колена!".
– "Мой конец у колена?! Ну, ты уж слишком большого обо мне мнения!".
Ксения захохотала, отпуская падающее из её рук покрывало, картинно закрывая ладонями лицо и наклоняясь вперёд.
Платону понравилось, что он развеселил жену и, уже ободрённый, протянул ей свои, держащие покрывало руки, предлагая:
– "Ну, на! Возьми оба мои конца!".
– "А что?!" – не унималась хохочущая Ксения:
– "Их у тебя уже два?!!!".
Тут уж чуть было не прыснул со смеха Платон, не ожидавший такого юморного ответа от своей развеселившейся жены, показывая кивком головы на покрывало, якобы не понимая, о чём это она, и добавляя в пику ей:
– "Да, нет! Четыре!".
Из-за чего уже совсем зашедшаяся в смехе Ксения аж села на траву.
Платон, тоже смеясь, накрыл жену с головой покрывалом, добивая её словами:
– "И я ими всеми тебя покрыл!".
После чего супруги, всё ещё хохоча и катаясь по траве, сцепились в страстном, давно забытом, поцелуе, глушащим смех и вызывающим прилив подзабытых эмоций.
Им было хорошо вместе под ласковым, майским Солнцем. От удовольствия Платон зажмурился.