- Месье, - обратился он к де Краону, - вы, должно быть, весьма обрадованы сегодняшним поворотом событий.
Тот неспешно поковырялся пальцем в зубах, не обращая ни малейшего внимания на брезгливое выражение, скользнувшее по лицу англичанина.
- Разумеется, месье, - медленно проговорил он, извлек изо рта волоконце мяса, застрявшее у него между зубами, оглядел его и отправил обратно в рот. Нам представляется это не победой, - продолжил он, - но лишь восстановлением законных прав Филиппа во Франции, да и во всей Европе.
- А заложники? - осторожно полюбопытствовал Корбетт. - Они возвратятся домой?
Де Краон усмехнулся:
- Конечно. Как только ваш господин официально скрепит печатями соглашение, мы сразу же посадим их на корабль и отправим на родину. Ведь их содержание лежит бременем на королевской казне.
- Вернутся все? - перебил его Корбетт.
Улыбка на лице де Краона исчезла.
- Что вы имеете в виду? - подозрительно переспросил он.
- Вернется ли дочь графа Ричмонда?
- Разумеется.
Корбетт кивнул:
- Хорошо! А сыновья Тюбервиля?
- Разумеется, - отрывисто повторил де Краон.
Французский шпион медленно припал к кубку. Корбетт наблюдал за ним в течение всего пиршества и заметил, что француз пил часто и помногу. Лицо у него раскраснелось, глаза блестели - не то от самодовольства, не то от отменного бордо.
- Сыновья Тюбервиля, - разговорился де Краон, - отправятся домой. Бедный отец и его письма, где подробно рассказывается об образках святого Христофора, о жизни в маленьком старом поместье в Шропшире, способны тронуть даже самое жестокое сердце. Разумеется, дочь графа Ричмонда отправится домой в первую очередь. Наш король лично позаботится об этом.
Корбетт понимающе кивнул. Он сам не мог поверить в такую неожиданную удачу и как мог, сдерживал улыбку, стараясь по-прежнему выглядеть жалким, глубоко несчастным человеком: ведь если де Краон спохватится и поймет, что проболтался, Корбетту не выехать из Франции живым. Корбетт поставил кубок на стол, зевнул и повернулся к Ранульфу.
- Нам пора, - сказал он негромко.
Ранульф, у которого рот был набит, кивнул и начал быстро распихивать по карманам сладкие пирожки и булочки, которые горкой лежали перед ним на столе. Херви так много выпил, что уже клевал носом, и Корбетту пришлось грубо встряхнуть его. Де Краон перегнулся через стол:
- Вы уже уходите, месье?
- Конечно, - ответил Корбетт. - Я бы хотел отбыть в Лондон уже завтра.
Де Краон сощурился:
- Почему? К чему такая спешка?
Корбетт пожал плечами:
- А чего ждать? Теперь мы знаем, каковы условия, выставленные вашим повелителем. Их не нужно записывать, достаточно лишь передать на словах королю Эдуарду. Кроме того, в Лондоне меня ждут и другие дела.
Де Краон медленно кивнул. Он внимательно всматривался в лицо Корбетта, словно пытаясь прочитать на нем разгадку такого поспешного решения об отъезде.
- Вы уверены, месье?
- Разумеется, - ответил Корбетт, продолжая разыгрывать удрученного посланца. - Ведь эти условия не очень-то выгодны Эдуарду. Чем скорее мы возвратимся в Англию и оповестим Его Величество, тем лучше. Я буду признателен вам, месье, если вы снабдите нас охранными грамотами и предоставите подобающий вооруженный эскорт, который проводит нас до Кале.
Де Краон пожал плечами. Он понимал, что не может силой удержать англичанина, если тот вознамерился уехать. Но де Краона мучили подозрения. Может быть, Корбетт что-то разнюхал? Как бы ему хотелось, чтобы тот случайно выдал себя: один неверный шаг, одно неверное слово - и тогда де Краон отомстит за все прежние оскорбления, нанесенные этим несносным англичанином. Де Краон еще не позабыл, что Корбетт виноват в недавней гибели одного из его лучших соглядатаев. Француз попытался стряхнуть винный дурман, припомнить все, что говорил Корбетт с самого прибытия в Париж. Ничего! Ни слова, которое обличало бы его в чем-нибудь. Де Краон встал.
- Ваши охранные грамоты будут готовы завтра утром. Желаю вам благополучного путешествия, - сказал он и, развернувшись, подошел к высокому столу, чтобы шепнуть что-то на ухо своему высочайшему повелителю. Корбетт не удосужился поглядеть, станет ли возражать Филипп: подталкивая Ранульфа к выходу и почти волоча на себе Херви, он покинул пиршественный зал и направился в мансарду.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Де Краон сдержал слово, вручив англичанам охранные грамоты и дав им в сопровождение военный отряд, лично им набранный.
В течение всего путешествия по Нормандии, уже одевшейся в краски ранней осени, Корбетт держал язык за зубами, продолжая разыгрывать посыльного, везущего домой дурные известия. Ранульф и Херви радовались тому, что возвращаются в Англию, но Ранульф уже хорошо изучил нрав своего господина и потому сейчас помалкивал и старался не раздражать его пустой болтовней. Начальник эскорта, дородный бретонец, пристально наблюдал за Корбеттом, исполняя тайное поручение самого де Краона. Тот подозревал, что Корбетту кое-что известно, но никак не мог угадать - что же именно. Однако на протяжении всего пути унылый вид и явное смятение чиновника заставили эскорт успокоиться, и из Булони бретонец послал гонца к де Краону, чтобы передать: английский посланец в дороге ведет себя так, словно страшится предстоящей встречи с Эдуардом. Англичан посадили на купеческий корабль, плывший в Дувр, а там уже Корбетт раздобыл лошадей, чтобы добраться до Лондона.
Если обратный путь оказался спокойным, без происшествий, то о последовавшей за путешествием беседе с Эдуардом Английским этого никак нельзя было сказать. Ранульфа и Херви не допустили пред королевские очи, и только Корбетт предстал перед Его Величеством, благодаря небо за то, что король хотя бы решил позвать на эту встречу и графа Ланкастера. Эдуард выслушал Корбетта, а потом впал в очередной приступ ярости. Его Величество опрокидывал столы и стулья, сбрасывал манускрипты и пинал камыш на полу, изрыгая на голову Филиппа Французского все известные Корбетту ругательства и в придачу несколько неизвестных.
- Этот негодяй, - бесновался Эдуард, - представляет опасность для всей Европы и угрожает моей короне! Он вздумал усадить на мой трон своего ублюдка внука! Хочет построить империю под стать империи цезарей или даже Карла Великого! Как бы не так!
Королевская ярость продолжалась добрый час, пока наконец улеглась. Эдуард сделал большой глоток из чаши с вином, а потом обернулся к Корбетту и опустил чиновнику на плечи обе свои руки в тяжелых перстнях. Корбетт посмотрел в голубые глаза короля - вблизи в них можно было различить красные жилки.
- Корбетт, - прорычал король, - вы привезли мне очень дурные известия! Не сомневаюсь, что в древности такого вестника казнили бы на месте. Я бы и сам не прочь это сделать. В иное время, в иных обстоятельствах мне было бы безразлично, какую судьбу готовит Филипп для своей драгоценной дочери, но вам ведь известно, мастер Корбетт, что о любой нашей попытке освободиться от папского решения Филиппу немедленно донесет этот окаянный соглядатай из соглядатаев, который угнездился при нашем совете! - Король приблизил свое лицо к лицу Корбетта, но у того не дрогнул ни один мускул. - Вы не только явились домой с дурной вестью, - заявил король, - вы вдобавок настаиваете на своей догадке - на своем заключении, что этот соглядатай - не Уотертон!
Корбетт, пересилив страх, спокойно посмотрел на короля.
- Ваше Величество, - ответил он, - я всегда верно служил вам, вашей короне, вашей семье. Я отправился во Францию, руководствуясь точными распоряжениями, которые дал мне ваш брат, - тут он обернулся и кивнул в сторону Ланкастера, который с недовольным видом ссутулился у стены, - и у меня не было другого выбора, кроме как принять условия Филиппа. Это единственный способ вернуть герцогство.
- Единственный способ вернуть герцогство! - передразнил его Эдуард. - Ради бога, Корбетт! Разве вам невдомек, что, пока при нашем совете остается шпион, любые наши тайны, любые попытки перехитрить Филиппа ни к чему не приведут!
Корбетт прокашлялся и вновь заговорил, тщательно подбирая слова.
- Я не могу, - начал он, чувствуя облегчение от того, что король наконец снял руки с его плеч и снова уселся на место. - Я не могу, - повторил он, - допустить, чтобы Уотертона отправили на эшафот. Я убежден: он - по уши влюбленный, глупый юнец, но он не предатель. Впрочем, Ваше Величество, прежде чем вы вынесете мне свой приговор, я должен сообщить вам вторую новость. Однако я попрошу вас пообещать мне, что вы не станете возражать мне и не будете задавать никаких вопросов.
Эдуард выразил согласие, взмахнув рукой. Корбетт выдержал паузу.
- Я знаю, кто предатель! - провозгласил он.
Эдуард подскочил на месте, как ужаленный, а Ланкастер так и застыл от изумления.
- Кто это, Корбетт? - тихим голосом спросил король. - Кто этот паршивый пес?
- Я знаю, - ответил Корбетт хладнокровно, - но пока не могу назвать вам его имя. Повремените еще немного, Ваше Величество. Мне нужны доказательства, и я знаю, где их искать.
Король встал и медленно приблизился к Корбетту.
- Обещаю вам, Хьюго, - проговорил он, - если вы уличите этого человека, то можете просить у меня всего, чего пожелаете, в моем королевстве, и я исполню вашу просьбу. Даю вам неделю.
Корбетт поклонился и вышел из королевских покоев. Закрыв за собой дверь, он прислонился к холодной кирпичной стене и попытался унять дрожь, сотрясавшую его тело. Только бы ему удалось сдержать слово, данное королю!
На следующий день Корбетт возвратился в Вестминстерский дворец. Благодаря заступничеству Ланкастера Уотертона выпустили из темницы Тауэра, позволили ему вымыться, переодеться, накормили, но продолжали содержать под неусыпным надзором в одном из помещений Вестминстерского дворца, подальше от посторонних любопытных глаз. Корбетт навестил его там и успокоил разгневанного секретаря, сообщив, что именно он, Корбетт, добился его освобождения из тюрьмы. Он очень подробно расспросил Уотертона о заседаниях королевского совета, обо всех принятых порядках, обо всех присутствующих и, главное, о том, что происходит по окончании заседания. На расспросы ушло немало времени. Уотертон, как всякий чиновник, пытался отмахиваться от мелочей, но Корбетт понимал, что как раз в этих самых мелочах могут скрываться улики, на основании которых можно немедленно схватить преступника.
После долгих расспросов, выпытываний, даже горячего спора, Корбетт еще больше уверился в подозрениях, которые зародились у него во Франции, и потребовал у главного хранителя Архива копии всех писем и документов, отсылавшихся во Францию - как к королевскому двору, так и к заложникам. В течение нескольких дней кряду Корбетт изучал эти документы, покидая свою комнату только для того, чтобы поесть или облегчиться. Времени на розыски ушло немало, но в конце концов Корбетт собрал воедино все необходимые улики и доказательства и немедленно попросил аудиенции у короля.
По просьбе Корбетта король встретился с ним в одном из розовых садов позади Вестминстерского дворца. Это был небольшой цветник, со всех сторон окруженный дворцовыми стенами. Вообще-то Корбетту очень нравился этот сад: розы были в полном цвету, а на клумбах между кустами росли душистые травы, источавшие приятный аромат. Но сейчас, поглядев на Корбетта, Эдуард понял, что тот совершенно слеп ко всему, что его окружает, а король был достаточно умен, чтобы не испытывать терпения такого человека беседами на посторонние темы. Корбетт был небрит, глаза покраснели от недосыпа, одежда пестрела пятнами: последние дни ел он второпях, а на то, чтобы вымыться или даже переодеться, времени не хватало. Эдуард жестом пригласил его присесть на низкую ограду цветника и сам уселся рядышком: теперь они напоминали скорее двух закадычных приятелей, нежели монарха и его верного слугу. Корбетт попросил короля хранить молчание, пока он не изложит ему всех имеющихся доказательств, и Эдуард, склонив голову, молча слушал, сложив руки на коленях, - совсем как священник, выслушивающий грешника, который не исповедовался долгие годы.
Корбетт вел свой тихий, но беспощадный рассказ, воссоздавая картину всего происходившего с Эдуардовой армией в Гаскони, а также всех событий, которые последовали за этим поражением. Загадочная гибель английских агентов в Париже, злоключения самого Корбетта в этом городе, уничтожение корабля "Святой Христофор"… Делился он и своими подозрениями, опираясь на которые он вычислил предателя. Потом он предъявил Эдуарду доказательства - четко выписанные заключения на многих листах пергамента, и король внимательно их изучил. Наконец, Корбетт закончил свой отчет, и король, уронив голову на руки, неподвижно застыл, словно ему трудно было во все это поверить.
Корбетт с волнением наблюдал за ним. Эдуард был странным человеком - порой он бывал жесток и безжалостен, мог не дрогнув отдавать приказы об убийстве мужчин, женщин и даже детей, если речь шла о жителях города, осмелившегося сопротивляться ему. А порой походил на ребенка: доверившись кому-нибудь, он почти по-детски ожидал, что этот человек непременно будет отвечать ему верностью, и никогда не понимал, отчего люди нарушают свое слово. Человек, имя которого назвал ему Корбетт, не только нарушил клятву вассальной верности, но и попрал узы дружбы и искреннего доверия.
Эдуард задал лишь один вопрос:
- Вы уверены, Корбетт?
Чиновник вместо ответа задал ему тот же вопрос:
- А вы уверены, Ваше Величество?
Король кивнул.
- Уверен, - тихо проговорил он. - Сомнений больше нет: предатель - он. Любой суд в христианском мире принял бы доказательства, которые вы собрали, и немедленно отправил бы преступника на эшафот. И коль этому суждено быть, - тут в голос короля прокралась жестокая нотка, - то лучше нам покончить с этим как можно скорее.
Он кликнул прислужника, тот появился из-за маленькой двери, которая вела во дворец, подошел к своему господину, и король нашептал ему что-то на ухо. Слуга изумился услышанным приказаниям, но Эдуард снова повторил их, уже нетерпеливо. Слуга, кивнув, быстро удалился.
Пока длилось ожидание, король сидел молча, хмуро глядя вдаль, а Корбетт в последний раз повторял в уме все собранные улики. Король прав: раз этот человек предатель, то он заслуживает смерти, но все же Корбетту делалось не по себе при мысли о предстоящей встрече. В сад вошел сэр Томас Тюбервиль, и король знаком велел ему сесть напротив, на ограду цветника.
- Сэр Томас, - заговорил король, - повелеваю вам арестовать изменника.
Тюбервиль изобразил удивление:
- Ведь мы его уже арестовали, Ваше Величество. Разве вы не помните - секретарь Уотертон уже в тюрьме, в Тауэре.
- Нет! Нет! - перебил его король. - Уотертона уже выпустили. Он такой же изменник, как и Корбетт, не больше!
- Тогда кто же?
Корбетт увидел, как у Тюбервиля сузились глаза, а с лица сбежала краска. Эдуард просто вытянул руку и слегка постучал по ноге рыцаря:
- Вам хорошо это известно, сэр Томас. Это вы! Вы изменник!
Тюбервиль немедленно вскочил на ноги, и рука его уже метнулась к мечу, висевшему на поясе.
- Сэр Томас, - предостерег его король, - не делайте глупостей. Если вы поднимете глаза, то увидите королевских арбалетчиков, выставленных возле каждого окна. Им приказано стрелять в вас - но не убивать и лишь ранить в руку или ногу, и обещаю вам, это станет только началом ваших мучений.
Тюбервиль поглядел вверх. Его примеру последовал Корбетт. Король говорил правду: возле каждого окна, каждого проема стояло по искусному лучнику. Сверкала броня, пламенели плащи, грозные стрелы под разными углами метили прямо в Тюбервиля.
Тюбервиль грузно осел, и Корбетту стало его почти жалко. На бледном лице рыцаря выступили капельки нота, и было видно, как он пытается унять дрожь.
- У вас нет доказательств! - проговорил он хрипло. - Я служил вам в Гаскони верой и правдой, Ваше Величество. Вы это знаете.
- У нас есть множество доказательств, - возразил король. - Их собрал Корбетт.
Чиновник вздрогнул от взгляда, полного лютой ненависти, который метнул на него Тюбервиль.
- Я знал, что вы опасны, Корбетт, - прохрипел он. - Но не думал, что настолько опасны. Если вы полагаете, что предатель - я, то у вас должны быть доказательства. Может быть, приведете их мне?
- Все очень просто, - ответил Корбетт. - Мне неизвестно, почему вы сделались предателем, сэр Томас, зато известно как. Вернувшись из Гаскони, вы вступили в тайный сговор с Филиппом и с французским двором, пообещав снабжать их всякого рода известиями. Французы знали, что вы состоите при королевском доме и посвящены во всякие секреты. Возможно, они расширили свои требования, когда узнали о вашем назначении на должность начальника гвардии, которая охраняет зал королевского совета.
- Вот именно! - торжествующее воскликнул Тюбервиль. - Моя обязанность - охранять этот зал снаружи, а не присутствовать на самих заседаниях! Поэтому я никак не могу слышать, какие тайные дела обсуждает король со своими советниками!
- Так-то оно так, - парировал Корбетт, - зато, когда заседание заканчивается, именно вы наводите в зале порядок. Всюду разбросаны клочки памятных записок, меморандумов, и вы даже помогали Уотертону собирать их и складывать, и, разумеется, Уотертон, у которого голова была занята совсем другим, охотно позволял вам заканчивать за него эту работу, а сам торопился улизнуть из дворца, подальше от враждебных взглядов графа Ричмонда. Потому что, - беспощадно продолжал Корбетт, вам была известна тайна Уотертона. Вы с ним подружились. Он рассказал вам, что любит дочь Ричмонда и что сам в немилости у графа. Вы предложили ему свое покровительство. Когда очередное заседание совета заканчивалось и записи были подготовлены, Уотертон должен был перебелить их. И в такие минуты вы всегда оказывались возле него. Да и с чего бы Уотертону вас в чем-то подозревать? - заметил Корбетт. - Ведь в Гаскони вы показали себя даровитейшим из полководцев короля, вы единственный отважились предпринять попытку выбраться из французской западни. Вас с Уотертоном многое объединяло - например, ненависть к Ричмонду, отворявшая дверь к королевским тайнам. Да, Уотертон тоже виновен - но не в преступной измене, а в нерадивости!
Всматриваясь в лицо Тюбервиля, Корбетт заметил, как в глазах рыцаря появился страх, и понял, что его догадка оказалась верна.
- Расскажите ему, - заговорил король, - расскажите ему, как он передавал секретные сведения французам.