– Да, это я велел отправить англичанина, – вступил в разговор Вано. – Этот наглец сидел, ничего не делал, а я должен был платить ему жалованье?
– Он ничего не делал, потому что ждал, пока вы соизволите достроиться, – спокойно ответила Саломея. – Вы сами затянули: по десять раз переделывая одно и то же. Месяцем больше, месяцем меньше, можно было и заплатить англичанину – это уже не играло никакой роли. Как вы теперь собираетесь устанавливать машины?
Вано промолчал. Не говорить же матери, что англичанин все эти месяцы безмерно раздражал его тем, что как будто не понимал, с кем разговаривает. Англичанин не кланялся и не заискивал, только изумлённо взирал на Вано круглыми глазами. Терпение Вано лопнуло месяц назад, когда англичанин в присутствии Атласова и двух десятков работников расхохотался, показывая на плотину. Он начал махать руками, жестами давая понять, что это не будет работать. Этот иностранный выскочка смеялся над Вано! Англичанин даже не понимал, что для графа Печерского он – ничто, пустое место, даже не пыль под его ногами!
Первым желанием Вано было застрелить англичанина, но пистолета под рукой не оказалось, а вместо этого Атласов подсказал верное решение – рассчитать иностранца и отправить того в Англию. Вано распорядился и управляющий сей же час выполнил приказ. Одного только не знал молодой хозяин, что сделал это Атласов с превеликим удовольствием. Управляющий боялся, что англичанин доберется до графини Саломеи, всё ей расскажет, и денежный поток, так ловко отведённый в атласовский карман, вновь иссякнет, как это уже было весной.
Управляющий в душе потешался и над молодым графом, и над его наседкой-матерью, решившей поиграть в фабрикантку. Уж он-то отлично знал, что, сколько бы ни хмурила бровки графиня Саломея, сколько бы ни пыжился её сынок – всё равно человек, знающий тонкости дела, без труда обведёт таких лопухов вокруг пальца. Вот и сегодня, понимая, что графиня немного покрасуется, постучит белым пальчиком по цифрам в гроссбухе, но потом, как и всегда, оплатит счета, Атласов хозяйке подобострастно улыбался. Но он ошибался – в планы Саломеи больше не входила оплата игр её сына во взрослого. Из денег Косты она уже потратила больше пятидесяти тысяч: они в очередной раз провалились в бездонную бочку чёртовой стройки. С момента отъезда Косты в Вену прошло уже больше четырех месяцев, графиня ждала возвращения любовника со дня на день и надеялась сразу же после его приезда отправиться в Петербург. А там надо было на что-то жить, пока Вано не вступит в права наследства. Конечно, графиня не исключала, что сможет ещё раз тряхнуть запасы Косты. Но вдруг не получится?.. Так что деньги на фабрику она давать больше не собиралась. В этом деле для неё осталась только одна загвоздка: как всё объяснить сыну? Саломея ещё не забыла его кошмарную вспышку гнева и с тех пор искусно обходила все углы в отношениях со своим повзрослевшим мальчиком.
С ледяным презрением глянула графиня на Атласова и заявила:
– Что ж, сударь, ваши доводы я поняла, но они меня не убеждают. Я не собираюсь оплачивать ваши многочисленные попытки построить водовод правильно. Поэтому не дам денег, пока не увижу на бумаге расчёт, откуда пойму, что теперь вы собираетесь всё сделать верно, – Саломея помолчала и отчеканила: – Вы свободны.
– Честь имею, ваше сиятельство!.. Госпожа графиня, господин граф… Позвольте откланяться, – залебезил Атласов, наконец-то узрев серьёзную угрозу своим планам.
Кланяясь и пятясь, он вышел за дверь и аккуратно прикрыл её за собой.
Управляющий был взбешён. Как эта баба его отчитала! А её придурок-сынок молчал, словно немой… Ну, ничего, последнее слово ещё не сказано! Не на того напали. Хотите бумажку? Так уж вам и нарисуют что надобно. Всё равно ведь не поймёте – у обоих мозги куриные. Атласов в сердцах грохнул кулаком по стене и вдруг понял, как неправ. Чего он так взволновался, когда в руках есть самый главный аргумент: мальчишка-граф. Надо этого дурачка в оборот покрепче взять, и тот сам из мамаши денежки выдоит. Атласов прикинул, как подольстится к Вано и что напоёт глупому щенку на сей раз. Не мытьем, так катаньем, но свои денежки управляющий получит. Никто же не виноват, что у них с графиней цель одна – урвать побольше, да только карманы разные.
Дверь за Атласовым давно уже закрылась, но в кабинете по-прежнему царило молчание. Вано, ожидавший, что вновь начнутся материны нравоучения, хмуро глядел в пол. Но Саломея не хотела портить отношения с сыном. Зачем?.. Особенно теперь, когда их судьба так круто менялась. Графиня собиралась ласково пожурить мальчика, и потому разговор начала издалека:
– Сынок, эта фабрика вытянула из нас слишком много денег, я уже пожалела, что купила её, хотя поначалу и взяла всё имущество за бесценок. Но строительство уже съело прежние выгоды. Я думаю, нам пора остановить стройку, чтобы всё не стало ещё хуже. Ты, если хочешь, можешь остаться в Рощине – последи за урожаем, лён в этом году хороший. Продай его, а деньги возьми себе.
Вано уже наигрался в фабриканта и с удовольствием бросил бы это канительное занятие, если бы только мог сохранить свободу и гордость. Но мать отлично помнила все его неосторожные обещания. Сейчас всё выходило так, будто бы дело Вано провалил. Поэтому слова матери оказались для него подарком небес: Саломея собиралась прикрыть строительство не потому, что Вано неправильно вёл дела, а потому, что это просто оказалось семье невыгодным. Да ещё мать отдавала сыну Рощино! Лучше б она его, конечно, подарила. Тогда бы можно было имение продать! Но чем совсем ничего, лучше хоть так. Получить Раю и деньги за лён вместо головной боли от дурацкой фабрики – очень даже неплохо. Оценив всё, Вано улыбнулся и изрёк:
– Если вы считаете, что для семьи так будет выгодней, давайте остановимся. Можно даже поискать покупателя и на саму фабрику, и отдельно на прядильные машины. Хотите, я этим займусь?
Саломея этого, конечно же, не хотела. Она отлично понимала, что денег ей тогда не видать, но мать ласково улыбнулась и похвалила Вано:
– Хорошая мысль, сынок! У тебя блестящий ум, да и образование прекрасное, недаром оно стоило таких бешеных денег. Я уже сейчас восхищаюсь тобой, а через пару лет тобой будет восхищаться весь Петербург, а может, и вся Россия.
Вано изумлённо воззрился на мать – она ничего не говорила ему о своих планах отправить сына в столицу. Но эта идея легла ему на сердце. Петербург! Это было что-то далёкое и прекрасное. Там роскошные женщины улыбались красавцам-офицерам, только что вернувшимся с полей сражений. Мундиры героев сверкали орденами, а дамы сами добивались лестного внимания этих полубогов. Как бы Вано хотел стать одним из этих небожителей!.. В деревне, где он провёл всю жизнь, у него не было ни друзей, ни возлюбленной. В Пересветово соседи не ездили, а мать и сына Печерских никуда не приглашали. Раньше Вано не задумывался, почему они так живут, считая такую жизнь самой обычной, но недавно узнал от Раи правду. Дворовые шептались, будто старый граф много лет назад прислал в соседние имения, в том числе и прежним хозяевам Рощина, письма, прося не посещать его жену и не принимать Саломею у себя. Чем же так насолила ему мать, что отец, обозлившись на неё, даже собственного сына отказывался видеть? Вопрос этот мучил Вано всю жизнь, но он как-то не смог переступить через своё стеснение и расспросить Саломею. Может, сейчас спросить? Мать вроде бы благодушно настроена. Попытаться?.. И Вано решился:
– Матушка, я давно хотел спросить вас кое о чём. Почему отец никогда не приезжал сюда, а нам не разрешал бывать у него?
Саломея заслуженно гордилась своей выдержкой, но сейчас, чтобы вынести полученный удар, ей понадобились все силы. Она долго молчала, собираясь с мыслями. Наконец сказала:
– У твоего отца был плохой советчик – кузен его второй жены, действительный статский советник Вольский. Человек умный, а главное, очень хитрый. К сожалению, влияние, которое Вольский имел на графа, было огромным. Этот человек оболгал меня. Я не хочу даже повторять ту ложь, какой меня выпачкали, но твой отец поверил кузену, а не жене. Но теперь старик лежит в могиле, так что давай оставим его вместе с его заблуждениями, а сами будем жить дальше.
– Но вы не говорили мне, что отец умер. Когда же это случилось? – изумился Вано.
Саломея чуть было не чертыхнулась. Ну, кто её тянул за язык? Теперь придётся расхлебывать! И она постаралась выкрутиться:
– Он умер ещё весной, а не сказала я тебе ничего из-за наследства. Твой брат Михаил находится на конгрессе в Вене, и пока дела между ним и нами не улажены, я не хотела тебя волновать.
– По какому наследству? – насторожился Вано. – Вы хотите сказать, что нам причитается наследство?
– Я пока не знаю, что написано в завещании твоего отца, это знает твой брат, поэтому нам нужно дождаться его возвращения. Тогда и будет видно.
Почувствовав, что ступает на зыбкую почву, Саломея побоялась сболтнуть лишнее и свернула разговор. Наплела, что её ждут на конюшне, где должна жеребиться племенная кобыла, и ушла. А переполненный чувствами Вано поспешил в свою комнату и упал на кровать. Он представил себя гуляющим по бальной зале: новенький гусарский мундир со множеством орденов радовал глаз золотыми позументами и очень шёл ему. Томные взгляды красавиц летели со всех сторон, обещая неземное блаженство… И эта мечта скоро сбудется! Вано получит наследство и наконец-то поедет в столицу!.. Поедет один – он не позволит матери вновь лишить себя общения с миром. Она никогда больше не будет диктовать ему, что делать. Вано – мужчина, а Саломея – всего лишь женщина, и, что бы она о себе ни думала, её власти над сыном пришёл конец!
Глава двадцать четвертая. Золотое блюдо
Ни на какую конюшню Саломея не пошла, а села за туалетный столик в своей спальне. Посмотрелась в зеркало и невольно поморщилась. Бледновата… Годы идут, теперь уже нужно одеваться по-другому – богаче и ярче. Ну, ничего, как только она доберётся до денег, сразу же закажет себе новый гардероб и драгоценности. Саломея прикрыла глаза и с наслаждением представила великолепный зал в царском дворце, и там себя – роскошно одетую, под руку с красавцем-сыном. Придворные перешёптываются, знатнейшие аристократки меняются в лице от зависти, а Саломея лишь гордо улыбается. Вот он – триумф, плата за прозябание под лестницей и годы изгнания!..
Стук в дверь вернул Саломею к действительности. Она никого не хотела видеть и приготовилась отчитать непрошеного визитёра, но дверь отворилась и на пороге возник Коста. Он молча подошёл и выложил на туалетный столик широкое золотое кольцо с гербом Печерских.
– Всё? – прошептала графиня и уставилась на любовника посветлевшими от волнения глазами.
Абрек молча кивнул и приложил палец к губам. В этом он был прав – у стен всегда есть уши. Графиня не собиралась никого ни о чём расспрашивать – в конце концов, это и была работа Косты. В своем лесу на Кавказе абрек делал то же самое, только добычу забирал себе, а теперь отдал Саломее – принёс на золотом блюде и положил к ногам. Вспомнив о золоте, графиня с сомнением глянула в сумрачное лицо своего любовника. Можно попытаться снова вытянуть из него деньги, да и то удовольствие, которое она получила в последний раз, было упоительным. Только воспоминание о стоящем на коленях Косте обдало графиню жаркой волной. И она решилась.
– Пойдём к тебе! Мальчик дома, не хочу, чтобы он застал тебя в моей спальне, – распорядилась Саломея. – Иди вперёд, я за тобой.
Коста вышел, а она, накинув на плечи большую цветастую шаль, пошла следом. Коста ожидал её в полутёмном флигеле.
– Ну что, хочешь ещё раз купить графиню? – надменно выгнув бровь, осведомилась Саломея.
– Хочу, – кратко ответил абрек.
Эта властная женщина в считанные минуты вновь сделала его своим рабом, но Косте это нравилось. То, что жалкие людишки всегда и везде боялись беспощадного абрека, а она попирала его своими белоснежными ножками, возбуждало стареющего горца, как ничто другое. И сейчас он вновь был готов насыпать этой гордячке полный подол золота, чтобы, как в прошлый раз, овладеть ею со всем пылом молодой страсти.
– Посмотрим, на что ты способен, – заявила Саломея и, сняв с плеч шаль, бросила её на пол.
Она скинула туфли и стала на середину шали, широко расставив ноги.
– Кидай золото прямо на шаль, за каждую горсть я буду приподнимать юбку, – велела она.
Коста молча запрыгнул на стол, откинул люк в потолке и снял тот же сундук, что и в прошлый раз. Он открыл крышку и взял горсть монет. Посмотрев в лицо Саломеи, горец безошибочно понял, что женщина уже распалилась от предвкушения, это подстегнуло и его самого. Абрек молча бросил горсть монет на пёстрые цветы кашемировой шали. Саломея приподняла юбку на ладонь от пола и замерла, выжидающе глядя на Косту. Он захватил ещё горсть золота, бросил монеты к ногам женщины и увидел, как голубой атлас поднялся ещё на одну ладонь. Коста уже горел, но графиня, открыто насмехаясь, молча стояла с чуть приподнятой юбкой. Она обнажила лишь щиколотки, обтянутые белыми чулками.
– Кидай золото, если хочешь увидеть, а тем более попробовать остальное, – фыркнула она. – Разбойник с большой дороги должен хорошо заплатить за право поласкать такую, как я.
Коста уже без счёта кидал золотые червонцы к ногам этой роскошной суки, а, она, обнажив колени, поднимала юбку всё выше и выше. Белая кожа над краем шёлковых чулок, открывшаяся его взгляду, лишила абрека последнего самообладания. Он рухнул на колени среди рассыпавшихся золотых монет и припал губами к гладким бёдрам. Ни с чем не сравнимый пряный запах лишал Косту разума, желание стало таким острым, что горец застонал.
– Я разрешаю тебе прикоснуться ко мне там, – капризно протянула Саломея, – ласкай меня, абрек.
Коста стал целовать лоно своей владычицы.
– Так хорошо? – спрашивал он.
Саломея капризничала, требуя от него всё новых ласк. Наконец она задрожала и зарычала низким рыком сытой тигрицы. А Коста подхватил свою хозяйку и, уложив её на край стола, вошёл в горячее и влажное тело. Абрек вонзался в жаркую, трепещущую глубину и снова чувствовал себя молодым и сильным – горным орлом, снежным барсом! Он и зарычал, как барс, рухнув на грудь Саломеи…
Любовник всё ещё тяжело дышал, вонзаясь в неё, а Саломея уже думала, сколько же денег она раздобыла на этот раз. Какая это оказалась замечательная игра! Наконец Коста, зарычав, рухнул на грудь Саломеи, и она сразу зашевелилась, давая понять, что нечего разлёживаться. Абрек послушно поднялся и с обожанием уставился на свою повелительницу.
– Вано дома! Вдруг он начнёт меня искать? Не будем рисковать… Завяжи шаль в узел, да я пойду, – распорядилась графиня.
– Хорошо, как скажешь, – согласился её любовник и, став на колени, принялся сгребать рассыпавшееся золото в кучу.
Саломея бросила взгляд на сундук, монет там оставалось не меньше трети.
"Это заберу в следующий раз", – подумала она и ей стало весело. Что, интересно, Коста будет делать, когда у него закончатся деньги? Придётся ему опять ехать в лес и разбойничать. Никто для него ничего бесплатно делать не будет.
Графиня заулыбалась своим мыслям, а Коста, подбиравший деньги, решил, что её улыбка предназначена ему. Глядя на это гордое лицо, ставшее от нежной улыбки таким прекрасным и родным, Коста вдруг понял, что совсем пропал.
– Ты скоро?.. – капризно протянула Саломея.
– Вот, бери, – заторопился абрек, протянув своей повелительнице тяжёлый узел. – Донесёшь сама, или тебе помочь?
– Донесу! Своя ноша не тянет, – отшутилась графиня и, взяв концы шали в руки, отправилась к выходу из флигеля.
Коста подошёл к окну и, пока любовница не скрылась за дверью большого дома, провожал взглядом плавно качающиеся под голубым атласом бедра. Потом абрек рухнул в постель и закрыл глаза. Коста был счастлив, как никогда в жизни. Он любил, хотя абреки и не имели на это права… А он имел, потому что для него любовь была важнее самой жизни!.. Он просто жить не мог без своей Саломеи!..
Саломея прошла в свою спальню и бросила тяжёлый узел на пол у туалетного столика. Она предвкушала, как сейчас опять расставит червонцы в столбики, потом выровняет их и только тогда начнёт считать. Это наслаждение было не менее острым, чем то, что графиня испытала во флигеле, поэтому она и не спешила – растягивала удовольствие!
Саломея развязала концы шали и, аккуратно переложив монеты на вощёную столешницу, принялась складывать столбики по десять золотых в каждой. Потом она сдвигала столбики в ряды и только, выстроив драгоценную крепость, наконец-то начала считать деньги. Их оказалось чуть меньше семидесяти тысяч. Пожалев, что до ровного счёта не хватает около трёхсот рублей, графиня вспомнила о кольце Печерских. Достав печатку из ящика, Саломея положила кольцо поверх первого монетного столбика.
"Ну, вот – так будет ровно семьдесят тысяч. Ещё пятнадцать осталось с прошлого раза. Так что всего – восемьдесят пять тысяч, – прикинула Саломея. – На жизнь в Петербурге и новые наряды хватит. Ещё и останется".
Резкий стук в дверь прервал её размышления. С ужасом поняв, что не заперлась на ключ, Саломея вскочила и закричала: "Нельзя", но было уже поздно. Дверь распахнулась и в комнату вошёл Вано.
– Матушка, я подумал и принял решение, – сообщил он с порога. – Я наследник отца и не собираюсь дожидаться, пока Михаил соизволит вернуться в Петербург. Я выезжаю в столицу немедленно и буду там жить в доме Печерских. Когда брат объявится, мы сами разберёмся, что кому завещано. Я всегда брал верх над Михаилом в детстве, справлюсь с ним и теперь. Я не позволю себя обделить!
– Хорошо, дорогой, – выпалила мать. Мгновенно придумав, что скажет, она продолжила уже спокойнее: – Мы сможем выехать завтра. Вот я и деньги уже приготовила, сама хотела предложить тебе отправиться в Петербург и там ждать твоего брата.
– Деньги – это хорошо… – протянул Вано, подходя к туалетному столику, уставленному золотом, – но вы меня не поняли. Я поеду один. Именно я – наследник отца, вам он уж точно ничего не оставил, раз за двадцать лет ни разу не захотел с вами встретиться. Я сам разберусь со своим наследством. Я – граф Печерский, и никто не посмеет встать на моём пути.
Не глядя на остолбеневшую мать, Вано надел на палец перстень с гербом, полюбовался своей рукой и принялся рассовывать по карманам столбики червонцев, так любовно собранные Саломеей. Полностью забив карманы, Вано с сожалением посмотрел на оставшееся золото, но, сделав над собой усилие, гордо сказал:
– Оставляю это вам, чтобы вы ни в чём не нуждались. Я уже сложил вещи и пришёл проститься. Карета заложена, я отправляюсь сейчас.
Вано шагнул к двери, но, не выдержав, оглянулся на смертельно бледную мать. Совесть шевельнулась в его душе, но тут же смолкла, задавленная жаждой свободы, богатства и власти. Вано молча поклонился и вышел.
За окном застучали копыта. Уехал! Саломея даже не повернула головы – не хотела смотреть вслед отъезжающей карете. Поставив всё на одну-единственную карту, она вновь проиграла… Что же могло быть хуже? Да ничего!.. Прекрасное золотое блюдо графини Саломеи оказалось глиняной миской, к тому же совершенно пустой.