Нью-Йорк, 1702 год. Город греха и преступления. Город, где трупы, выловленные из Гудзона или найденные в темных переулках, не удивляют и не пугают ровно никого.
Для убийства всегда есть причина - причина, которой нет у маньяка Тирануса Слотера. Его содержат в самом закрытом приюте для умалишенных Нового Света. Его выдачи требует "мать британских колоний" - Англия.
Но… Мэтью Корбетт и его партнер из детективного агентства Нью-Йорка совершают ошибку - и Слотер вырывается на волю. Мэтью считает: схватить маньяка - его долг.
Однако, что он такое, этот страшный человек, в котором острый ум сочетается с явным безумием?..
Содержание:
-
Часть первая - ЗУБ ЧУДОВИЩА 1
-
Часть вторая - ДОЛИНА РАЗРУШЕНИЯ 14
-
Часть третья - ВРЕМЯ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ ДЛЯ АНГЛИЧАНИНА 31
-
Часть четвертая - В КРАЮ ГРЕМУЧИХ ЗМЕЙ 48
-
Часть пятая - ДОРОГА В ПАРАДИЗ 59
-
Часть шестая - БЕСЕДА НОЧНЫХ СОВ 72
-
Мир Мэтью Корбетта 79
-
Примечания 80
Роберт Маккаммон
Мистер Слотер
Памяти моего друга Чарльза Л. Гранта
Часть первая
ЗУБ ЧУДОВИЩА
Глава первая
"Слушай! - запевал октябрьский ветер, вихрями кружась по улицам Нью-Йорка. - Слушай, что я тебе расскажу!
О рисковой погоде и людях рискующих! Вот этот, что идет мимо, шатаясь, тощий такой джентльмен, успеет ли он собраться, когда я толкну его к стене, или вон тот, с торчащим пузом, сумеет ли он поймать треуголку, что сорву я у него с головы! С визгом, хохотом и воем все сметаю на пути! Лошадь, что меня догонит, вам вовеки не найти!"
"Не найти", - подумал Мэтью Корбетт ему в ответ.
"Наверняка! Почитай мои явления и уходы, и знай, что сила невидимого бывает такой, что ни одному человеку не одолеть!"
Вот в этом Мэтью был убежден абсолютно, потому что сам изо всех сил пытался удержать на голове треуголку и не свалиться под порывами ветра.
Была почти половина девятого вечера в четверг второй недели октября. И молодой человек шел не без цели: ему было сказано быть в половине девятого на углу Стоун-стрит и Брод-стрит, и если ему дорога шкура, то он должен быть там точно. Хадсон Грейтхауз, его компаньон и старший партнер в агентстве "Герральд", последнее время отнюдь не был расположен давать Мэтью никаких поблажек в понимании того, кто здесь хозяин, а кто… ну, правда есть правда - кто здесь раб.
Продолжая пробиваться против ветра по Квин-стрит вместе с другими горожанами, ударяющимися о невидимые стены (идущие навстречу летели связками пустых мешков), он подумал, что теперешняя суровость Грейтхауза объясняется скорее всего его, Мэтью, славой.
Как ни крути, а Мэтью знаменитость.
"Тебе не кажется, что ты малость надуваешься, нет?" - часто спрашивал Грейтхауз после удачного разрешения загадки Королевы Бедлама.
"Да, - отвечал Мэтью как можно спокойнее, имея дело с человеком-быком, готовым броситься как на красную тряпку на любое недостаточно почтительное высказывание. - Но ведь не лопаюсь".
Этого было недостаточно, чтобы бык напал, однако хватало, чтобы он фыркал в зловещем предвкушении грядущей расплаты.
Но ведь Мэтью и правда стал знаменитостью. Его блестящее расследование дела Маскера и летние приключения в имении Чепела, едва не закончившиеся гибелью, дали городскому печатнику Мармадьюку Григсби материал для серии статей в "Уховертке", отчего листок в субботу вечером стал популярнее собачьих боев в доках. Самая первая статья, написанная сразу после июльского эпизода, была достаточно сдержана и верна фактам, поскольку главный констебль Гарднер Лиллехорн пообещал в случае чего сжечь типографию. Но когда Берри - внучка Мармадьюка - уточнила свою роль в этой пьесе, старый газетный волк чуть ли не на луну выл возле дома, где жил Мэтью - а жил он в бывшей молочной прямо за домом и типографией Григсби.
Из соображений приличия и здравого смысла Мэтью сперва держал подробности при себе, но в конце концов его оборона дрогнула и была сметена. К третьей неделе сентября "Неизвестная история приключений нашего Мэтью Корбетта! Битва с отъявленными негодяями! Чудесное избавление от ужасной гибели! Часть первая" была запущена в печать, и факелы предприимчивости - а также воображения - Григсби разгорелись в полную силу.
И Мэтью Корбетт, обыкновенный молодой человек двадцати трех лет, волею судьбы и обстоятельств поднявшийся от уличного оборванца до партнера и "решателя проблем" в нью-йоркском филиале лондонского агентства "Герральд", на следующий день оказался окружен толпой людей, совавших ему в руки перья, чернильницы и "Уховертку", чтобы он расписался на первой главе своих приключений, в которых он сам с трудом узнавал пережитое. Чего Мармадьюк не знал точно, то он уверенно выдумывал.
К третьей и последней главе, опубликованной на прошлой неделе, Мэтью из простого жителя Нью-Йорка - а в 1702 г. население там было около 5000 - превратился в рыцаря правосудия, не только предотвратившего крушение экономической основы колонии, но и избавившего всех городских девственниц от похотливых миньонов Чепела. Бегство вместе с Берри через старый виноградник от погони - десять охотничьих ястребов и пятьдесят озверевших убийц? Бой с тройкой кровожадных прусских фехтовальщиков? Ну, зерно правды в этом, пожалуй, и было, но произрос из этого зерна пышный плод чистой фантазии.
Тем не менее статьи эти оказались для Григсби и "Уховертки" большой удачей и обсуждались не только в тавернах, но и возле колодцев и лошадиных колод. Говорили, что однажды на Бродвее видели губернатора лорда Корнбери, который прогуливался в белокуром парике, белых перчатках и женском наряде в честь своей кузины, королевы Анны, и резко подведенными глазами читал последний выпуск листка.
На углу Квин-стрит и Уолл-стрит вокруг Мэтью закружился колючий пыльный вихрь, принесший запахи рыбы, смолы, дерева с верфи, скотных дворов, навоза, содержимого ночных ваз, выплеснутых из окон домов на мостовую, и кисло-сладкий винный аромат Восточной Реки в ночи. Если Мэтью был сейчас и не в сердце Нью-Йорка, то в носу - это точно.
Ветер врывался в фонари, висящие на угловых столбах, и гасил пламя. По закону каждый седьмой дом должен был вывешивать лампу, но сегодня ни один человек - ни расхаживающие констебли, ни даже их начальник Лиллехорн при всей своей дутой славе не могли бы повелеть ветру пощадить хоть один фитиль.
Это все усугубляющееся смятение, начавшееся около пяти и не подающее пока никаких признаков ослабевания, навело Мэтью на мысленную философскую дискуссию со вспыльчивым собеседником. Надо было поспешить - даже не глядя на серебряные часы в жилетном кармане, он знал, что на несколько минут опаздывает.
Но скоро Мэтью, подгоняемый теперь ветром в спину, перешел булыжную мостовую Брод-стрит и при свете терзаемой ветром свечи в уцелевшем фонаре увидел поджидавшего его начальника. Их контора находилась чуть подальше, на Стоун-стрит в доме номер семь, один лестничный марш вверх в мансарду, где витали призраки прежних арендаторов, поубивавших друг друга за кофейные бобы. Последние недели Мэтью слышал потрескивание и удары, но был уверен, что это просто голландские кирпичи жалуются, уходя в английскую землю.
Не успел Мэтью приблизиться к Хадсону Грейтхаузу, одетому в шерстяную монмутскую шляпу и длинный темный плащ, крыльями ворона развевавшийся за спиной, как тот размашисто зашагал навстречу, бросив на ходу:
- Ступай за мной!
Мэтью послушался, чуть не потеряв треуголку, когда повернул против ветра. Грейтхауз шагал против ветра так, будто был его повелителем.
- Куда мы идем? - крикнул Мэтью, но Грейтхауз либо не расслышал, либо просто не счел нужным отвечать.
Этих двоих "решателей проблем" никто бы не принял за братьев, хотя их и связывала общая работа. Мэтью был высок и худ, но чувствовалась в нем стойкость речного камыша. Узкое лицо с длинным подбородком, под треуголкой - копна черных тонких волос. Лицо - бледное в свете фонаря - свидетельствовало об интересе к книгам и к ночным играм в шахматы в любимой таверне "С рыси на галоп". Благодаря своей теперешней славе, которую сам он считал заслуженной - он ведь и правда чуть не погиб, защищая справедливость, - Мэтью, как и положено нью-йоркскому джентльмену, стал проявлять интерес к одежде. В новом черном сюртуке и в жилете в тонкую серую полоску (один из двух нарядов, пошитых для него Бенджаменом Оуэлсом), он был с ног до головы - Джек О’Дэнди. Новые черные ботинки, доставленные в понедельник, сверкали солнечным сиянием. Он отправил заказ на терновую трость - такую носили многие известные джентльмены в городе, но так как этот предмет еще предстояло доставить из Лондона, наслаждаться им Мэтью сможет только весной. Отмыт он был до блеска, выбрит до розовой кожи. Холодные серые глаза с едва заметной синевой сумерек были ясные и в этот вечер спокойные. Его прямой взгляд, как сказали бы многие (а Григсби и вправду сказал, во второй главе), "заставил бы негодяя сложить с себя бремя зла - если только оно не окажется бременем тюремных оков".
"Умеет старый черниломет слова нанизывать", - подумал Мэтью.
Хадсон Грейтхауз, который свернул налево и сейчас вышагивал на пару корпусов впереди вдоль Брод-стрит, был рядом с Мэтью как кувалда рядом с отмычкой. Сорока семи лет от роду, широкоплечий здоровяк, на три дюйма выше шести футов - рост и размер такой, что большинство мужчин в его присутствии начинали смотреть в землю в поисках храбрости. Когда глубоко посаженные глаза на вырубленном из камня лице принимались осматривать комнату, мужчины будто замирали от боязни привлечь к себе внимание. Реакция женщин была прямо противоположной: Мэтью видал, как самые набожные дамы впадали в щебечущий флирт, угодив в зону лимонного аромата Грейтхаузова крема для бритья. И еще в отличие от Мэтью этот человек ни в грош не ставил капризы текущей моды. Костюмы от дорогого портного даже не рассматривались: почти всегда он ходил в светло-голубой рубахе, чистой, но сильно поношенной, простых серых бриджах до колен и простых белых чулках. На ногах - грубые ботинки без всякой ваксы. Под шляпой - густые седые волосы со стальным оттенком, собранные в хвост и перевязанные черной лентой.
Если что общего и было у них, кроме агентства "Герральд", так это шрамы на лицах. Знаком отличия у Мэтью был серповидный рубец, начинавшийся над правой бровью и плавно уходящий под волосы - памятка о битве в лесу с медведем три года назад. Ему повезло, что он вообще еще ходит по земле. У Грейтхауза имелся неровный шрам, прорезающий левую бровь и оставленный - как объяснял он обиженным голосом - разбитой чашкой, которую бросила в него третья жена. Бывшая, разумеется, - Мэтью никогда не спрашивал, что с этой женой сталось. Но если честно, то у Грейтхауза имелась и коллекция настоящих шрамов: от кинжала наемного убийцы, от мушкетной пули и от удара рапиры. Но все под рубашкой.
Они подходили к трехэтажной громаде Сити-Холла, построенной из желтого камня на перекрестке Брод-стрит и Уолл-стрит. Кое-где в окнах горели фонари, поскольку свое дело в городе требовало работы в поздние часы. Вдоль здания стояли леса: на верхушке крыши возводили купол, чтобы флаг Соединенного Королевства был поближе к небу. Интересно, как переживает визг пилы и стук топора у себя над головой городской коронер Эштон Мак-Кеггерс, отлично знающий свое дело и славящийся эксцентричностью. Он и работал, и жил в своем странном музее скелетов и непривлекательных препаратов в мансарде Сити-Холла. А еще Мэтью думал, сворачивая за Грейтхаузом направо и шагая по Уолл-стрит к гавани, что вскоре в куполе будет сидеть раб Мак-Кеггерса Зед, оглядывая копошащийся под ним город и порт. Дело в том, что черный великан любил молча сидеть на крыше, пока мир торговался, ругался, лез из кожи вон и вообще суетился внизу.
Еще немного, мимо таверны "Кошачья лапа", налево - и Мэтью понял, куда ведет его Грейтхауз.
В середине лета кончилось царство террора Маскера - убийства в городе прекратились. И если бы Мэтью захотел посетить наиболее вероятное место, где может теперь произойти убийство, то нашел бы его за обшарпанной красной дверью, к которой сейчас направлялся Грейтхауз. Над дверью висела побитая непогодами вывеска, объявлявшая: "Петушиный хвост". Окно таверны так часто вышибали дерущиеся посетители, что его просто заколотили досками, в щели между которыми пробивался на Уолл-стрит грязный свет. Из примерно дюжины имеющихся в Нью-Йорке таверн именно эту Мэтью обходил наиболее тщательно. Компания мошенников и "высоких карманов", которые считали себя финансовыми мудрецами, вела там жаркие споры о таких важных материях, как цены на свиной студень и бобровые шкуры, а горючим для этих споров служило яблочное бренди - самое дешевое, мерзкое и крепкое из всех, что когда либо отравляли человеческий мозг.
Мэтью весьма огорчился, увидев, как Грейтхауз отворил дверь и жестом предложил ему войти. Желтый свет ламп рыгнул клубом трубочного дыма, который тут же унесло ветром. Мэтью стиснул зубы. Подходя к зловещего вида двери, он заметил полоску сверкнувшей молнии и услышал грохот кружек сверху, оттуда, где Бог надзирает за этими проклятыми дураками.
- Дверь закрой! - немедленно рявкнул кто-то квакающим басом, будто выстрелила пушка, заряженная картечью из лягушек-быков. - Вонь выпустишь!
- Ну разумеется. - Грейтхауз уверенно улыбнулся, когда Мэтью вошел в едкую вонь зала. - Этого мы допустить не можем.
Он закрыл дверь, и тощий седобородый джентльмен, сидевший в глубине на стуле и безжалостно терзавший хорошую скрипку, немедленно вернулся к этому насилию над слухом.
Лягушка-бык с пушечным голосом, стоящий за баром - этого человека звали Лайонел Скелли, и его огненно-рыжая борода доставала почти до подола грязного кожаного передника, - вернулся к своему занятию: наливать в кружки клиентам свежие - если можно здесь употребить это слово - порции продукта разложения яблок. Клиенты смотрели на пришедших рыбьим глазом.
- Эй, зырь! - провозгласил Сэмюэл Бейтер, о котором было известно, что за свою жизнь он откусил пару носов. В дополнение к прочим достоинствам Бейтер был азартный игрок, бил жену смертным боем и почти все время проводил удам в розовом доме Полли Блоссом на Петтикоут-лейн. У него была плоская злобная физиономия и курносый нос драчуна. Мэтью понял, что этот человек либо слишком глуп, либо слишком пьян, чтобы притихнуть в присутствии Хадсона Грейтхауза. - Юный герой и его опекун! Пошли снами выпьем!
Бейтер осклабился и приподнял кружку, из которой плеснуло на половицы маслянистой коричневой жидкостью.
Второй человек в этом "мы" был в городе новой фигурой - прибыл из Англии в середине сентября. Ростом почти с Грейтхауза, мощные квадратные плечи распирают темно-коричневый сюртук. Свою треуголку цвета бродвейской грязи он снял, и видно было, почему его прозвали "Кумпол" Боскинс: на голове у него не было ни единого волоска. Широкий лоб вздымался над мощными черными бровями как настоящая костяная стена. Мэтью не знал о Боскинсе ничего, кроме того, что ему чуть за тридцать и он безработный, но собирается заниматься меховой торговлей. Боскинс курил глиняную трубку и смотрел то на Мэтью, то на Грейтхауза маленькими синими глазками, в которых если и отражалось что-то, так лишь чистейшее безразличие.
- Мы ждем одного человека, - ответил Грейтхауз легко и непринужденно. - Но в другой раз - обязательно.
Не ожидая ответа, он взял Мэтью за локоть и подвел к одному из столов.
- Сядь, - приказал он тихо. Мэтью пододвинул по полу стул и уселся.
- Как прикажете. - Бейтер хватил большой глоток и, высоко подняв кружку, улыбнулся половиной рта. - Тогда - за юного героя. Я слыхал, Полли теперь от тебя без ума.
Грейтхауз сел спиной в угол, и лицо его стало спокойнее. Мэтью оглядел зал. С потолка свисали десять или двенадцать грязных фонарей, цепи их уходили к крюкам в закопченных балках. В плавающих облаках табачного дыма можно было разглядеть еще семерых мужчин и одну неопрятную даму. Из мужчин двое лежали головами на столах в серых лужах супа из моллюсков. А, нет, был еще и восьмой, тоже отключившийся и лежащий лицом на столе слева, и Мэтью узнал зеленый фонарь городского констебля Диппена Нэка. Констебль поднял физиономию с опухшими глазами, постарался их сфокусировать. Рядом с перевернутой кружкой грубияна и коротышки констебля лежала черная дубинка.
- Ты… - прохрипел Нэк, и снова стукнул лбом в дерево стола.
- Совершенно без ума, - продолжал Бейтер. Наверное, более глуп, чем пьян. - От твоих приключений. Я слыхал, она тебе предложила - как бы это назвать? Абонемент на сезон?
Действительно, вскоре после выхода первой главы в контору Мэтью принесли приглашение на хорошей бумаге. Пользоваться им он вовсе не собирался, но жест его тронул.
- Ты же читал про Мэтью Корбетта, Кумпол? Если бы не он, мы не могли бы ночью по улицам ходить, правда? Даже вылезти выпить или присунуть не могли бы. Полли все время только о нем и говорит, - продолжал Бейтер с некоторой едкостью в голосе. - О том, какой он джентльмен. Какой он умный, какой благородный. А мы, все прочие мужчины, просто мелочь, которую надо терпеть. Мелочь бесполезная, но послушать, как эта шлюха разливается о нем!
- А как по-моему, так все это придумали, вот! - заявила неопрятная дама, обтянутая шкуркой от колбасы, которая фунтов тридцать тому назад была платьем. - Чтоб кто-то уцелел в драке против пятидесяти человек? Что, не так, Джордж?
Ответа не последовало, и тогда она пнула ногой стул одного из отключившихся клиентов. В ответ послышалось бессмысленное недовольное мычание.
- Пятьдесят! - снова поднял голову Диппен Нэк. От усилия даже пот выступил на пухлом херувимском лице. Хотя по сути, как считал Мэтью, констебль куда ближе к дьяволу, чем к херувиму. Человек, который крал ключи от тюрьмы и приходил поливать мочой заключенных, не очень высоко стоял в его мнении. - Вранье! А про меня, который врезал этому ублюдку Эвансу по балде и спас жизнь Корбетту, даже слова не сказали! Даже имени моего не вспомнили! И за все труды я еще нож получил в руку! Нечестно.
Нэк издал странный звук, будто собирался заплакать от обиды.
- Конечно, он врет, Сэм, - сказал Кумпол, чуть отпив из кружки, - но какой у него модный костюм! Сидит как влитой. Во сколько он обошелся, интересно?
Последние слова Кумпол произнес, вглядываясь в глубины своей кружки.
Мэтью начал догадываться, почему Грейтхауз выбрал из всех возможных именно эту таверну, где - как точно известно - погибли в драке два человека. Пол теперь казался ему залитым не бренди, а кровью. Долго работая клерком у магистрата Натэниела Пауэрса, Мэтью знал, что и сам Лайонел Скелли готов дать волю рукам: хозяин таверны отрубил человеку кисть топором, который держал за стойкой. Попытка стащить монету из кассы в этой таверне не окупалась.
- Слишком дорого, как я считаю, - ответил на вопрос Грейтхауз.
Ответом было молчание.