Мэтью привязал лошадей к коновязи, отпустил тормоз и прошел за Хальценом и Грейтхаузом в первое здание, где были кабинеты врачей и приемная. Внутри имелись два письменных стола, стол для заседаний, шесть стульев, картотечный шкаф и заставленные книгами полки. Пол покрывал зеленый шерстяной половик. Хальцен закрыл входную дверь и жестом пригласил всех к столу, где находилось перо с чернильницей. Другая дверь в задней стене вела в помещения, где Мэтью по первому визиту помнил осмотровую и место хранения лекарств и медицинских инструментов.
- Давайте бумаги, - сказал Хальцен.
Грейтхауз сломал печать лорда Корнбери. В пакете лежала связка из трех официальных документов, какие Мэтью видал в годы работы клерком у магистрата Пауэрса. Грейтхауз нашел документ и копию, на каждой из которых должны были стоять четыре подписи, Хальцен бегло их просмотрел, подписал каждый, потом Мэтью добавил свои подписи. Грейтхауз обмакнул перо и тоже расписался на копии, как вдруг распахнулась входная дверь. У Грейтхауза дрогнула рука - подпись превратилась в росчерк.
Пациент - будущий узник - вошел в комнату, сопровождаемый доктором Дэвидом Рэмсенделлом и держащимся на расстоянии Джейкобом.
Мэтью показалось, что в комнате стало холодно.
- Хм! - сказал вновь прибывший с холодным презрением. Он посмотрел на бумаги о передаче, и особенно внимательно - на три уже стоявшие там подписи. - Меня передают как обыкновенного преступника? Стыд и срам.
Грейтхауз с каменным выражением лица посмотрел ему в глаза.
- А ты и есть обыкновенный преступник, Слотер.
- О нет, сэр, - ответил тот с едва заметной улыбкой и насмешливым поклоном. Руки Слотера были связаны впереди кожаными манжетами с висячим замком. - Ничего обыкновенного во мне нет, сэр. И я буду очень вам признателен, если отныне вы будете ко мне обращаться, как подобает воспитанному джентльмену: "мистер Слотер".
Никто не засмеялся. Никто - кроме самого Слотера, посмотревшего на Мэтью, на Грейтхауза, снова на Мэтью светло-голубыми глазами. В глотке его зарождался медленный, глубокий смех, похожий на ритм похоронного колокола.
Глава седьмая
- Очень рад, что ты так хорошо умеешь себя веселить, - заметил Грейтхауз, когда стих гулкий смех Слотера.
- У меня колоссальный опыт себя веселить. И в квакерском учреждении, и в этой достойной гавани у меня было немало времени для самых забавных мыслей. Я благодарен за ваше внимание, мистер…
Слотер шагнул к столу с явным намерением посмотреть на подпись Грейтхауза, но тот быстро убрал оба листа.
- "Сэра" будет достаточно, - сказал он.
Слотер улыбнулся и снова коротко поклонился.
Но прежде чем высокий, худой и бородатый доктор Рэмсенделл взял перо у Грейтхауза, чтобы поставить подпись, Слотер резко повернулся к Мэтью и произнес непринужденно и дружелюбно:
- А вот вас я помню прекрасно. Доктор Рэмсенделл назвал ваше имя у меня под окном. - Секундное размышление. - Корбетт, верно?
Мэтью кивнул вопреки собственному желанию. Что-то было в голосе Слотера такое, что вынуждаю его ответить.
- Вспоминаю тогдашнего молодого денди. Еще больший денди сейчас.
И это было правдой. Следуя привычке быть джентльменом из Нью-Йорка всюду, даже в дороге, Мэтью надел один из новых сюртуков от Бенджамена Оуэлса - темно-бордовый, того же цвета, что и жилет. На лацканах и манжетах - темный бархат. Безупречные белая рубашка и галстук, новые черные ботинки, черная треуголка.
- Несколько разбогатели, я вижу, - сказал Слотер. Его лицо было у Мэтью прямо перед глазами. Подмигнул и добавил почти шепотом: - Рад за вас.
"Как описать неописуемое?" - подумал Мэтью. Физический облик - достаточно просто: широкое лицо Слотера сочетало в себе черты джентльмена и грубияна. Лоб слегка выдавался над густой соломенной массой бровей, нечесаные спутанные волосы - того же цвета, разве что чуть с примесью рыжего, на висках начинающие седеть. Густые усы - тот же соломенный цвет, но с сероватым оттенком. С июля, когда Мэтью его видел, Слотер успел отпустить бороду, будто составленную из бород разных людей: клок темно-каштановый, клок рыжий, каштановый посветлее, под полной нижней губой чуть-чуть серебра, а над подбородком - угольно-черный мазок.
Он был не таким крупным, как Мэтью помнилось. Большая бочкообразная грудь, плечи, раздувающие серо-пепельную больничную одежду, но руки и ноги казались почти тощими. Ростом примерно с Мэтью, но стоял согнувшись, что свидетельствовало об искривлении позвоночника. Но руки - руки Слотера были предметом, достойным особого внимания. Неестественно крупные, с длинными узловатыми пальцами, ногти черные от въевшейся грязи, неровные и острые как кинжалы. Очевидно было, что Слотер либо отказывался от воды и мыла, либо ему уже давно не предлагали такого удовольствия: чешуйчатая кожа стала такой же серой, как одежда, идущий от него запах вызывал мысли о разлагающейся падали в болотной грязи.
При всем при том у Слотера был длинный аристократический нос с узкой переносицей и ноздрями, изящно раздувавшимися, будто ему невыносима вонь собственного тела. Большие глаза, светло-синие, холодные, но не без юмора, поблескивали иногда, как далекий красный сигнальный фонарь, и нельзя было не заметить светящийся в них ум, когда они бросали быстрые взгляды, вбирая и оценивая впечатления.
А вот то, что описать трудно, подумал Мэтью, это исходящее от него полнейшее спокойствие, абсолютное безразличие ко всему, что делается в этом помещении. С одной стороны, полное ощущение, что ему на все это наплевать, с другой стороны - он излучал уверенность. Пусть ложную, учитывая все обстоятельства, но столь же сильную, как исходящий от него смрад. Выражение одновременно и силы, и презрения, и уже от одного этого у Мэтью нервы напряглись. В первый раз, когда Мэтью увидел этого человека, ему показалось, что он смотрит в лицо Сатаны. Сейчас, хотя Слотер явно был более - как в тот июльский день сказал Рэмсенделл, "хитер, нежели безумен", - он выглядел всего лишь человеком из плоти и крови, костей и волос. И грязи. В основном из волос и грязи, если судить по виду. В цепях ржавых звеньев не было. День предстоит трудный, но вряд ли невыносимый. Впрочем, последнее зависит от направления ветра.
- Отойдите, пожалуйста, - сказал Рэмсенделл и подождал, пока Слотер выполнит указание. Потом шагнул вперед подписать документы.
Хальцен попыхивал трубкой, будто стараясь наполнить комнату едкими облаками каролинского табака, а Джейкоб стоял у порога, глядя настолько внимательно, насколько может быть внимательным человек, лишенный части собственного черепа.
Рэмсенделл подписал документы.
- Джентльмены! - обратился он к Грейтхаузу и Мэтью. - Я благодарен за вашу помощь в этом деле. Уверен, вы знаете, что мы с Кертисом ручались перед квакерами своей честью и словом христиан, что наш пациент… - он замолчал, отложил перо и исправился: - что ваш узник доедет до Нью-Йорка живым и здоровым.
- Какой-то он и так не очень здоровый, - заметил Грейтхауз.
- И все же вы понимаете, джентльмены, и я уверен, что понимаете, будучи честными гражданами, что мы не одобряем насильственных решений, и если мистер Слотер… доставит вам неудобства в пути, я надеюсь…
- Не беспокойтесь, мы его не убьем.
- Очень утешительно это слышать, - сказал Слотер.
Грейтхауз не отреагировал. Он взял третий лист пергамента:
- Я должен прочесть вслух ордер о передаче. Насколько я понимаю, это необходимая формальность.
- Ой, прочтите! - сверкнул зубами Слотер.
- Дня сего июля третьего, лета Господня одна тысяча семьсот второго, - начал читать Грейтхауз, - подданный Ее Величества Тиранус Слотер имеет быть извлечен из своего нынешнего места пребывания и доставлен в Комиссию Мирового Суда Ее Величества по городу Лондону и графству Мидлсекс, в Зал Правосудия Олд-Бейли, дабы предстать перед Судьями ее Величества в связи с убийствами, возможно, совершенными неким Тодом Картером, цирюльником на Хаммер-аллее, в период с апреля 1686 года по декабрь 1688 года, где последним жильцом обнаружены под полом погреба кости одиннадцати взрослых и одного ребенка… - Грейтхауз посмотрел на Слотера холодным взглядом: - Ребенка?
- Мне же нужен был мальчишка-подручный?
- Вышеназванный подозреваемый, - продолжил читать Грейтхауз, - также обвиняется в причастности к исчезновению Энни Янси, Мэри Кларк и Сары Гольдсмит и грабеже домов их семейств в период с августа 1689 года по март 1692 года, под именами графа Эдварда Баудивайна, лорда Джона Флинча и… - он запнулся: - графа Энтони Лавджоя?
- Я был тогда настолько моложе, - сказал Слотер, слегка пожав плечами. - Живое воображение юности.
- То есть ты ничего этого не отрицаешь?
- Я отрицаю, - прозвучал спокойный ответ, - что я обыкновенный преступник.
- Подписано Достопочтенным Сэром Уильямом Гором, Рыцарем-Лорд-Мэром города Лондона, засвидетельствовано Достопочтенным Сэром Салтиеэлем Ловелом, Рыцарем-Рекордером вышеназванного города, и Достопочтенным Джоном Дрейком, Констеблем Короны.
Грейтхауз передал пергамент Рэмсенделлу - тот принял его, как дохлую змею, и сказал Слотеру:
- Похоже, твое прошлое тебя догнало.
- Увы, я в ваших руках. Но смею полагать, вы накормите меня хорошим завтраком перед отъездом?
- Минуточку, - вдруг произнес Мэтью, и оба врача немедленно повернулись к нему. - Вы говорили, квакеры выяснили… что мистера Слотера ищут в Лондоне. Как это стало известно?
- Он был доставлен к нам в августе прошлого года примерно в таком вот виде. Где-то через неделю один из врачей квакеров уехал по делам в Лондон и прибыл туда в ноябре. Там тогда все говорили о найденных в доме на Хаммер-аллее месяц назад скелетах. - Рэмсенделл вернул ордер на передачу Грейтхаузу и вытер ладони о штаны. - Нашлись свидетели, описавшие внешность Тода Картера, и это описание опубликовали в газетах. Кто-то связал описание с именем лорда Джона Флинча, у которого была так называемая лоскутная борода. Это была очень популярная в те времена история в "Газетт".
- Помню, я об этом читал, - кивнул Мэтью. Он раздобывал экземпляры "Газетт" у приезжающих пассажиров, то есть читал их как минимум через три месяца после выхода.
- Врач узнал описание Картера и обратился к констеблю Короны. Но, как я уже сказал, Слотер к тому времени находился у нас. Он был слишком… слишком буен, чтобы держать его у квакеров.
- Можно подумать, вы лучше, - фыркнул Грейтхауз. - Я бы его каждый день кнутом порол.
- Говорят о тебе в твоем присутствии так, будто ты пятно на обоях, - заметил Слотер, ни к кому не обращаясь.
- А почему он вообще оказался в учреждении у квакеров? - спросил Мэтью.
- Он, - заговорил Слотер, - был там, потому что его арестовали на Филадельфийском большаке за разбой. Он решил, что ему не подходит заключение в мрачной квакерской тюрьме, и потому он - бедный заблудший дурачок - должен натянуть на себя личину сумасшедшего и лаять собакой, что и проделал перед судом дураков. Таким образом, он, к своему удовлетворению, был помешен в академию безумцев на… сколько же это вышло? Два года, четыре месяца и двенадцать дней, если его математические способности не подвели его.
- Это еще не все, - добавил Хальцен, выпуская табачный дым. - Он четыре раза пытался удрать из квакерского учреждения, избил двух других пациентов и чуть не откусил палец доктору.
- Он мне зажал рот рукой. Невероятная грубость.
- Здесь Слотер ничего такого не пытался делать? - спросил Грейтхауз.
- Нет, - ответил Рэмсенделл. - На самом деле, пока мы не узнали о Тоде Картере, он так себя хорошо вел, что ему даже позволили работать, за что он отплатил черной неблагодарностью, попытавшись задушить бедную Марию там, в красном сарае. - Доктор показал в сторону дороги, ведущей к хозяйственным постройкам за больницей, которую Мэтью помнил по прошлым посещениям. - Но его вовремя поймали и наказали должным образом.
Грейтхауз презрительно скривился:
- Это как? Отобрали у него душистое мыло?
- Нет, подвергли одиночному заключению до тех пор, пока не решим, что его можно выпустить к остальным. Там он пробыл всего несколько дней, когда вы видели в окне его лицо. Но тут к нам приехали от квакеров, которые получили письмо от своего врача из Лондона на мое имя, объясняющее ситуацию. После чего его держали отдельно.
- Похоронить его надо было отдельно, - подытожил Грейтхауз.
Мэтью смотрел на Слотера, хмуря лоб, будто его беспокоили другие вопросы.
- У вас есть жена? Или какие-нибудь родственники?
- Оба ответа отрицательны.
- Где вы жили до ареста?
- То здесь, то там. Больше там.
- А работали где?
- На дороге, мистер Корбетт. Мы с моим партнером отлично действовали и неплохо жили собственным проворством и богатством путешественников. Да упокоит Господь душу Уильяма Рэттисона.
- Его сообщник, - пояснил Хальцен, - был убит при последней их попытке ограбления. Видно, даже у квакеров кончается терпение, и они в один из дилижансов от Филадельфии до Нью-Йорка посадили вооруженных констеблей.
- Скажите, - обратился Мэтью к Слотеру, - вам с Рэттисоном случалось убивать, когда вы… жили собственным проворством?
- Никогда. Ну, случалось мне или Рэтси дать кому-нибудь по голове, кто начинал невежливо разговаривать. Убийства не входили в наши намерения - в отличие от денег.
Мэтью потер подбородок. Что-то все же его в этом во всем беспокоило.
- И вы решили лучше поселиться до конца дней в сумасшедшем доме, чем предстать перед судьей и выслушать приговор… скажем, клейма на руку и три года тюрьмы? Это потому что вы считали, будто из сумасшедшего дома сбежать легче? И почему сейчас вы так охотно покидаете его, не пытаясь даже отрицать обвинения? В конце концов, тот квакерский врач мог ошибиться?
На губах у Слотера снова мелькнула улыбка - и медленно погасла. Отстраненное выражение глаз так и не изменилось.
- Дело в том, - произнес он, - что я никогда не лгу людям, которые не дураки.
- То есть людям, которых нельзя одурачить, - буркнул Грейтхауз.
- Я сказал, что хотел сказать. И в любом случае меня отсюда вывезут, доставят на корабль и отправят в Англию. Я предстану перед судом, меня опознают свидетели, заставят показать могилы трех очень красивых, но очень глупых барышень и вывесят под гогот толпы на виселице - в любом случае. Так зачем же мне не быть правдивым и марать свою честь перед такими профессионалами, как вы?
- А не в том ли дело, - предположил Мэтью, - что вы полностью уверены в том, что сбежите от нас по дороге? Даже от таких профессионалов, как мы?
- Это… это мысль. Но, дорогой мой сэр, не осуждайте ветер за желание дуть.
Грейтхауз вложил ордер на передачу и копии обратно в конверт.
- Мы его забираем, - произнес он довольно мрачно. - Остался вопрос денег.
- Вечный вопрос, - быстро вставил Слотер.
Рэмсенделл подошел к столу, выдвинул ящик и достал матерчатый мешочек.
- Два фунта, насколько я помню. Пересчитайте, если угодно.
Мэтью видел, что у Грейтхауза было большое искушение именно так и поступить, когда мешочек лег ему на ладонь, но желание как можно быстрее покинуть сумасшедший дом оказалось сильнее.
- Нет необходимости. На выход! - скомандовал он заключенному и показал на дверь.
Когда они шли к фургону - первым Слотер, за ним Грейтхауз, дальше Мэтью и два доктора, - из окон центрального здания послышались вой и улюлюканье. К решеткам прижались бледные лица. Грейтхауз не сводил глаз со спины Слотера. И вдруг невесть откуда взявшийся Джейкоб зашагал рядом с Грейтхаузом, с надеждой спрашивая:
- Вы приехали отвезти меня домой?
Грейтхауз на секунду заледенел. Мэтью у него за спиной тоже сам почувствовал, как замер.
- Милый мой Джейкоб, - ответил Слотер ласковым сочувственным голосом, и красная искорка мелькнула у него в глазах. - Никто не приедет отвезти тебя домой. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Ты до конца дней своих останешься здесь и умрешь в этих стенах. Потому что, милый мой Джейкоб, все тебя забыли и никто никогда за тобой не приедет.
Джейкоб со своей обычной полу-улыбкой ответил:
- Я слышу у себя в голове…
И тут что-то дошло до него, кроме музыки, потому что улыбка его треснула, словно череп в тот роковой день несчастья. В расширенных глазах отразился ужас, будто Джейкоб снова увидел летящее на него лезвие двуручной пилы и знал уже, что увидел слишком поздно. Рот у него раскрылся, застывшее лицо побледнело, как у тех, кто вопил за решетками. В тот же миг доктор Хальцен оказался рядом, положил руку ему на плечо, обнял и сказал почти на ухо:
- Джейкоб, пойдем, пойдем со мною, чаю выпьем. Пойдем?
Джейкоб позволил себя увести, но лицо у него было отрешенным.
Слотер смотрел им вслед. Мэтью заметил, что убийца поднял голову выше, будто гордясь хорошо сделанной работой.
- Ботинки снять, - велел Грейтхауз.
- Простите, сэр?
- Снимай ботинки. Быстро.
С некоторыми затруднениями из-за связанных рук Слотер разулся. Грязные ноги с кривыми ногтями выглядели не слишком приятно, да и воздух тоже не насытили ароматом.
- Брось в колоду.
Слотер посмотрел на Рэмсенделла, но тот не сделал попытки вмешаться. Бумаги подписаны, деньги переданы. Этот негодяй к нему больше отношения не имеет.
Слотер подошел к поильной колоде, бросил туда ботинки один за другим.
- Мне-то, в общем, безразлично, - сказал он. - Но лошадок жалко.
И улыбнулся Грейтхаузу улыбкой святого великомученика.
Грейтхауз подтолкнул Слотера к фургону. Потом вытащил из-под сиденья пистолет, взвел курок и, стоя за спиной арестанта, приставил дуло к его левому плечу.
- Доктор Рэмсенделл, я полагаю, он был тщательно обыскан в поисках возможного оружия?
- Вы сами можете видеть, что на одежде нет карманов, и тело тоже осмотрели.
- Это было восхитительно, - вздохнул Слотер. - Но радость заглянуть мне в задницу они оставили вам.
- Снимите наручники, - сказал Грейтхауз.
Доктор вставил ключ в замок, запиравший кожаные браслеты. Когда их сняли, Грейтхауз приказал:
- Туда, назад, - и подвел Слотера к заднему борту фургона. - Наверх, - скомандовал он. - Медленно.
Арестованный подчинился, не говоря ни слова, опустив голову.
- Подержи его под прицелом, - обратился Грейтхауз к Мэтью.
- Ради Бога! - вздохнул Слотер устало. - Вы же не считаете, будто я хочу, чтобы меня застрелили? И кстати, не думаю, чтобы это понравилось квакерам.
- Целься в колено, - посоветовал Грейтхауз, отдавая Мэтью пистолет и забираясь в фургон. - Мы обещали, что не убьем его. Сесть!
Слотер сел, глядя на Мэтью несколько озадаченно.