- Благодарю вас, вы очень добры, - сказала я.
- Добра? - Миледи снова проницательно взглянула на меня. - Нет-нет, ничего подобного. Мою доброту вам придется заслужить. - Потом добавила несколько смягченным тоном: - Я не льщу. Просто говорю правду. Лица вроде вашего навсегда врезаются в память. - Она опустила глаза на письмо. - Здесь написано, что вы сирота и никогда не знали своих родителей.
- Так и есть, миледи.
- И вы проживали в Лондоне у старой подруги вашей матери, прежде чем нанялись в услужение к мисс Гейнсборо?
- Да, миледи.
- А еще раньше вы жили в Париже, под надзором вашей опекунши, вдовой дамы.
- Совершенно верно, миледи.
Она вернулась к чтению письма.
- Вы считаете себя искусной швеей? - последовал очередной вопрос.
Я ответила, что таково всеобщее мнение.
- В последнее время я редко выезжаю из Эвенвуда, - продолжала баронесса, - но когда у меня возникнет необходимость наведаться в город, мне потребуется умелая упаковщица вещей.
- Уверена, я вас не разочарую, миледи, - сказала я. - Мисс Гейнсборо много путешествовала. Кажется, сейчас она в России, хотя я ни разу не ездила с ней в такую даль.
- В России! Ну надо же!
Баронесса на миг задумалась, потом спросила, есть ли у меня поклонники.
- Нет, миледи, - честно ответила я.
- И никаких сердечных привязанностей?
- Никаких, миледи.
- И никого из родни, насколько я понимаю?
- Совершенно верно, миледи. Самый близкий мой человек - моя опекунша, мадам Берто. Старую подругу моей матери, миссис Пойнтер, - у нее я жила в Лондоне - я всегда считала чем-то вроде тетушки, но она недавно скончалась.
Леди Тансор еще раз пробежала взглядом письмо и снова устремила на меня огромные темные глаза.
- Вы слишком молоды, и это только второе ваше место, - произнесла она.
У меня похолодело сердце, ибо мне было решительно необходимо устроиться в услужение к баронессе.
- Сегодня я беседовала с двумя или тремя весьма опытными и компетентными особами, - продолжала она, - представившими отличные рекомендации и вполне способными справиться с обязанностями горничной.
Она немного подумала и опять внимательно вгляделась в письмо, словно выискивая в нем некий скрытый смысл. Потом, к великому моему облегчению, лицо ее чуть смягчилось.
- Но мисс Гейнсборо аттестует вас наилучшим образом, хотя я не имею чести знать эту даму. В обычных обстоятельствах я бы приняла подобную рекомендацию только от знакомого человека, но в вашем случае, пожалуй, можно сделать исключение. Пожалуй, - задумчиво добавила она, словно разговаривая сама с собой, - я могла бы написать мисс Гейнсборо или… - Она оставила фразу незаконченной, немного помолчала, а потом вдруг вперила в меня строгий взор. - Раз вы росли во Франции, надо полагать, вы превосходно владеете французским?
- Да, миледи. Я свободно говорю на нем.
- Вы интересуетесь политикой?
Я ответила, что стараюсь держаться в курсе политических новостей.
- Тогда скажите, что вы думаете о Турецкой войне, - на французском.
Честно говоря, я ничего толком не знала на сей счет, смутно слышала лишь о начале военных действий. О причинах же или возможных последствиях войны я не имела ни малейшего представления. Тем не менее я ответила по-французски, что считаю ситуацию опасной и что любая война является прискорбным событием, которого следует по возможности избегать.
Миледи сухо усмехнулась, но промолчала. Затем она спросила:
- Что вы читаете?
Здесь я стояла на твердой почве, ибо с малых лет глотала книги одну за другой и мадам постоянно разжигала мою страсть к чтению. Мой учитель, мистер Торнхау, живший в мансарде у мадам (о нем я расскажу подробнее впоследствии), тоже развивал во мне вкус к литературе. Я немного занималась латынью и греческим, но быстро забыла оба языка, в свое время с мучительным трудом худо-бедно освоенных, а потому не имела возможности серьезно изучать античных авторов.
Я страстно увлекалась современной художественной литературой, французской и английской: поэзией и прежде всего романами.
- Я очень люблю Стендаля, - ответила я на вопрос леди Тансор с невольной горячностью, какую всегда проявляла в разговоре о любимых книгах. - И Вольтера.
- Вольтера! - Леди Тансор издала изумленный смешок. - Похвально. Что еще?
- Еще я обожаю месье Бальзака и Жорж Санд. Ах да, и мистера Диккенса, мистера Коллинза, мисс Брэддон…
Баронесса подняла ладонь, останавливая меня.
- Похоже, литературный вкус у вас довольно беспорядочный и невоспитанный, дитя мое, - промолвила она. - Но вероятно, это простительно для столь юной особы. К тому же вкус легко исправить. - Затем она спросила: - Ну а поэзия? Вы читаете поэзию?
- О да, миледи. Из французов я люблю Ламартина, де Виньи и Леконта де Лиля. Мои любимые английские поэты - Байрон, Китс, Шелли и мистер Теннисон.
- Знакомы ли вы с сочинениями мистера Феба Даунта?
В голосе баронессы явственно послышались значительные нотки, словно у нее имелись особые причины задать такой вопрос - впрочем, они и вправду имелись. Мистер Даунт был ее женихом, жестоко убитым за месяц до свадьбы своим старым школьным другом, с давних пор питавшим злобу против него. Я ожидала этого вопроса, поскольку мадам поведала мне историю про убиенного жениха леди Тансор и сказала, что она по сей день чтит память о нем, с неослабевающей любовью. Мадам также дала мне несколько поэтических сборников мистера Даунта, которые я прилежно проштудировала, без всякого удовольствия.
- Да, миледи, - отвечала я, глядя прямо в немигающие глаза баронессы.
- Какого вы мнения о нем?
Ответ у меня был заготовлен заранее.
- Я считаю мистера Даунта поэтом незаурядного и своеобразного дарования, достойным наследником великих эпических поэтов прошлого.
Я произнесла эти слова со всей пылкой убежденностью, какую только сумела изобразить, и умолкла, тревожно гадая, заметила ли леди Тансор фальшь в моем голосе или выражении лица. Но она ничего не сказала, лишь вздохнула и вялым жестом отложила рекомендательное письмо в сторону.
- Пожалуй, у меня нет желания продолжать собеседование, - после непродолжительного раздумья проговорила баронесса. - Лицо у вас не только необычное, а еще и честное, и мне кажется, вы все схватываете налету. Моя последняя горничная была безнадежно глупа и вдобавок ко всему оказалась… впрочем, кем она оказалась, сейчас не важно. Вы же, я вижу, далеко не глупы - на самом деле вы необычайно образованны для особы, пришедшей наниматься на место горничной. Несомненно, у вас есть свои причины для такого выбора, но в данный момент они меня не интересуют. Посему я решила: я беру вас. Вы удивлены?
Я ответила, что мне не пристало недоумевать по поводу ее решений, приняты они в мою пользу или нет; при этих моих словах она снова бросила на меня пронзительный взгляд, а я опять скромно потупила глаза, хотя внутренне возликовала, что у меня все получилось, как и предсказывала мадам. Она с полной уверенностью заявляла, что с приездом в Эвенвуд передо мной откроются широкие перспективы и что мне не следует сомневаться в своей способности очаровать леди Тансор при личной встрече - в качестве первого и необходимого шага к успеху. Так оно и вышло.
Наступило молчание, я стояла с почтительно склоненной головой и ждала, когда моя новая госпожа заговорит.
- Прекрасно, - наконец изрекла она. - Вопрос решен. Вам полагается жалованье в размере, оговоренном в письме моего секретаря, и все удобства проживания - а там посмотрим. Натурально, я требую от слуг неукоснительного соблюдения определенных правил поведения и без малейшего колебания караю за ослушание и проступки, но вы увидите, что в целом я госпожа вполне снисходительная, со своими методами управления домочадцами. Иные, я знаю, узрели бы непростительную мягкотелость в том, что я предоставляю своим слугам - по крайней мере, доказавшим свою преданность мне - слишком широкую свободу действий, но меня это не волнует. Такое уж у меня правило. Если толково распоряжаться делами, довольны будут все, и господа и слуги… Так, ладно. Как мне вас называть? В письме мисс Гейнсборо ваше имя не приводится.
- Эсперанца, миледи.
- Эсперанца! Очень мило. Хотя такое имя мне не вполне по вкусу - слишком уж оно… европейское. А другое у вас есть?
- Алиса, миледи.
- Алиса!
Она театрально прижала руку к груди, словно задохнувшись от восторга.
- Лучше и не представить. Алиса! Мне чрезвычайно нравится. Так свежо! Так по-английски! Я буду звать вас Алисой.
Она повернулась и позвонила в маленький серебряный колокольчик, стоявший на столике рядом. В дверях с поразительной быстротой появился ливрейный лакей, высокий и худой.
- Баррингтон, это мисс Горст. Моя новая горничная. Вели мистеру Пококу отослать остальных соискательниц прочь, а потом подожди за дверью - проводишь мисс Горст в ее комнату.
Лакей бросил на меня странный взгляд - пытливый и понимающий одновременно - и с поклоном удалился.
- Сегодня вечером вы мне не понадобитесь, Алиса, - сказала леди Тансор, когда Баррингтон вышел. - Одеться мне поможет одна из служанок. Баррингтон проводит вас в вашу спальню. Явитесь ко мне в восемь утра. Минута в минуту.
С этими словами она взяла раскрытую книгу, лежавшую на столике подле секретера, и начала читать. Я мельком увидела на корешке вытисненное золотом заглавие и имя автора:
ROSA MUNDI
Ф. РЕЙНСФОРД ДАУНТ
Когда я уже двинулась к двери, баронесса вскинула глаза и снова заговорила.
- Надеюсь, Алиса, мы с вами поладим и станем друзьями - насколько возможно в наших обстоятельствах, разумеется.
- Да, миледи, - ответила я, пораженная ее искренностью. - Я в этом уверена.
- Значит, мы с вами одного мнения на сей счет. Доброй ночи, Алиса.
- Доброй ночи, миледи.
За дверью, в Картинной галерее, теперь освещенной свечами, меня ждал Баррингтон, чтобы отвести наверх, в мою комнату, - каковую услугу он выполнил в полном молчании.
Из своей прошлой жизни во Франции я привезла в Эвенвуд мало вещей: саквояжик с одеждой, полдюжины книг (включая надежную "Миссис Битон" ), несколько милых сердцу детских безделушек и, конечно же, Секретный дневник.
"В нашем деле нельзя полагаться на память, - предупредила меня мадам перед моим отъездом. - Память часто играет с нами шутки. Точно, ясно и безотлагательно записанные слова, дорогая моя, являются нашим лучшим союзником, нашей лучшей защитой и нашим лучшим оружием. Следи за ними хорошенько".
Когда я приехала в Эвенвуд, все страницы моего дневника были пустые, но они начали быстро заполняться, ибо этот дом, как я вскоре обнаружила, хранил множество тайн.
Вечером 4 сентября 1876 года, в понедельник, я впервые легла спать в своей тесной, но уютной комнатке под крышей огромной усадьбы Эвенвуд, однако предварительно записала в своем дневнике стенографическим способом (скоростному письму меня обучил мистер Торнхау) весь наш разговор с леди Тансор.
Несколько минут я лежала в темноте, прислушиваясь к тихому стуку дождя по стеклам двух мансардных окон. Где-то хлопнула дверь, и по коридору разнеслись гулкие голоса. Потом наступила тишина.
Я стояла на пороге великого приключения, одна в окружении совершенно незнакомых людей, пока еще не ведая, зачем меня прислали в Эвенвуд. Я знала только одно: мадам очень часто и очень настойчиво повторяла мне, что я должна находиться здесь. И когда в ту первую ночь я устроилась спать, одолеваемая сомнениями в своей способности оправдать ожидания мадам, я ощутила также сладкую дрожь предвкушения при мысли, что в конечном счете мне станет ясно все пока еще остающееся за пределами моего понимания.
Итак, завтра. Все начнется завтра. В восемь утра.
Минута в минуту.
1
В ПОКОЯХ МИЛЕДИ
I
Великое предприятие
Меня разбудил звон отдаленных часов, отбивавших шесть утра. Если сей услужливый инструмент исправно отбивал время в течение всей ночи (как оно наверняка и было), то он только сейчас нарушил крепкий сон, в который я быстро погрузилась накануне вечером.
Спеша приветствовать первый день своей новой жизни, я выпрыгнула из теплой постели, прошлепала босиком по голому дощатому полу к одному из мансардных окошек и отдернула штору.
Внизу я увидела террасу с балюстрадой, тянувшуюся вдоль всего крыла, где находились покои леди Тансор и моя спальня, расположенная двумя этажами выше. Крыльцо террасы спускалось в регулярный сад с песчаными дорожками и ухоженными клумбами. За садом простирался лесистый парк, подернутый тонким утренним туманом, сгущавшимся вдали, по берегам большого озера и вдоль извилистого русла Эвенбрука, притока реки Нин, впадающего в нее тремя-четырьмя милями восточнее.
Бледное серо-голубое небо уже светлело. Утро обещало быть солнечным, в чем я усмотрела доброе предзнаменование, что после моего успешного устройства на место горничной леди Тансор все у меня здесь сложится наилучшим образом.
5 сентября 1876 года, вторник. Первое мое утро в Эвенвуде - и такое прекрасное! Я приехала в Англию совсем недавно, полная опасений, но в твердой решимости не разочаровать ожиданий мадам (а если уж я приняла какое намерение, я от своего не отступлюсь). Хотя мне страшно хотелось знать, зачем моя опекунша прислала меня сюда под чужой личиной, я скрепя сердце согласилась терпеть, покуда она наконец не сочтет возможным посвятить меня в суть дела.
Двумя месяцами ранее мадам с бледным напряженным лицом зашла в мою комнату, когда я уже собиралась ложиться спать.
- Мне надо кое-что сказать тебе, милое дитя, - промолвила она, беря меня за руку.
- В чем дело? - спросила я, охваченная внезапным беспокойством. - Что-нибудь случилось? Вы больны?
- Нет, я не больна, но кое-что действительно случилось - нечто такое, что навсегда изменит твою жизнь. Мои слова станут ударом для тебя, но я должна сказать тебе это, причем прямо сейчас.
- Так говорите же скорее, дорогая опекунша! - воскликнула я. - Вы ужасно пугаете меня.
- Ах, моя отважная, славная девочка. - Она нежно поцеловала меня. - Хорошо. Ты уезжаешь в Англию - не в ближайшие дни, но скоро, когда я улажу кое-какие дела. Уезжаешь, чтобы начать там новую жизнь.
Поразительное заявление мадам застало меня совершенно врасплох. Покинуть Maison de l'Orme, родной дом, где я жила с самого рождения, и отправиться в совершенно незнакомую Англию - столь неожиданно, без всякого предупреждения и без объяснения причин? Это казалось нелепым, попросту невозможным.
- Но зачем? - недоуменно спросила я с заходящимся от испуга сердцем. - И надолго ли?
- Что касается последнего вопроса, - отвечала мадам со странной улыбкой, - если ты успешно справишься с порученным тебе делом, может статься, ты вообще никогда не вернешься сюда - честно говоря, я от всей души надеюсь, что так оно и будет.
Далее она сообщила мне, остолбеневшей от удивления, что в течение последних нескольких недель в лондонских газетах ежедневно размещались объявления о поиске места горничной для молодой особы с моими данными.
- Горничной! - вскричала я, не веря своим ушам. - Служанки!
Или моя опекунша сошла с ума?
- Выслушай меня, милое дитя. - Мадам снова поцеловала меня.
Оказалось, объявления давались с целью выдвинуть меня на определенную вакансию, о существовании которой мадам доподлинно знала, и вот теперь наконец на одно из них пришел долгожданный отклик. Как следствие, мне предстояло отправиться в большую английскую усадьбу под названием Эвенвуд, чтобы пройти собеседование у ее владелицы, вдовой леди Тансор.
- Ты должна очаровать миледи, - с нажимом сказала мадам. - Это не составит тебе труда, ибо ты само очарование, вся в покойного отца. Она тотчас поймет, что ты не обычная служанка, а девица с благородным воспитанием, и это станет большим твоим преимуществом. Но у тебя будет еще одно преимущество. Леди Тансор увидит в тебе кое-что, перед чем не сумеет устоять - даже при всем своем старании. Больше я ничего не могу сказать сейчас, но всем моим словам ты должна верить и черпать в них силы.
- Но зачем все это надо? - спросила я, ошарашенная речами своей опекунши. - Вы так еще и не объяснили мне.
И снова странная улыбка - видимо, призванная успокоить меня, но в действительности приведшая в еще сильнейшее смятение.
- Не сердись на меня, голубушка, - промолвила мадам. - Я ведь вижу, что ты сердишься, и прекрасно понимаю твои чувства. Ты должна стать горничной леди Тансор для некой цели, великой цели, о которой тебе пока еще не следует знать. Тебе будет гораздо труднее справиться со своей ролью и изображать невинность и простодушие, коли ты узнаешь слишком много и слишком рано. Если ты получишь место, в чем я не сомневаюсь, тебе придется ежедневно убеждать твою госпожу, что ты действительно являешься той, кем представляешься. У нее не должно возникнуть ни малейших подозрений. А посему, пока ты не заслужишь полного доверия миледи, чем меньше ты будешь знать, тем лучше - ибо тем естественнее и непринужденнее ты будешь держаться. Когда же ты снищешь полное ее расположение, тебе настанет время все узнать - и ты узнаешь, честное благородное слово. Так что доверься мне, милое дитя, как всегда доверялась, и не сомневайся: во всех своих действиях я руководствуюсь единственно твоими интересами, которые свято блюла с самого дня твоего рождения и буду блюсти до скончания своей жизни.
Что я могла ответить на такой призыв? Ведь мадам говорила чистую правду. Она изо дня в день доказывала мне свою любовь и заботу о моем благополучии. Разумеется, мне и сейчас надлежит всецело довериться ей, пускай слепо. Поступить иначе - значит забыть все, что она сделала для меня, все, что она для меня значит. У меня нет матери, нет отца, нет брата или сестры. У меня нет никого, кроме мадам, чей ласковый голос в детстве пел мне колыбельные и нежно успокаивал меня, когда я среди ночи просыпалась от кошмаров, постоянно меня одолевавших. Нет, мадам не обманет меня и не причинит мне вреда умышленно. Если она настойчиво утверждает, что предстоящее мне дело связано с ближайшими моими интересами, есть ли у меня основания для сомнений?
В глубине души я знала, что чувство долга перед мадам не позволит мне отказаться от переезда в Англию, в решительной необходимости которого она меня убеждала. В конечном счете я согласилась, но с величайшей неохотой - я понимала, что опекунша просто не оставила мне другого выбора, воспользовавшись моей любовью к ней, чтобы преодолеть все мои естественные и здравые возражения.