Я озираюсь по сторонам, напрягая зрение и слух в попытке понять, есть ли кто поблизости, и вдруг из густой белой мглы выходит маленький мальчик с волосами до плеч, в голубых шелковых бриджах и башмачках с нарядными пряжками.
Он улыбается мне - очаровательной невинной улыбкой.
- Я не знаю, как меня зовут, - говорит он со слезами на глазах. А потом просит так жалобно, что у меня сжимается сердце: - Пожалуйста, скажите мне, кто я такой?
Я хочу подойти к нему, приласкать, утешить и сказать, что я действительно знаю, кто он такой: он Энтони Чарльз Дюпор, родившийся в 1682 году, ровно за сто лет до отца мистера Покока, и он станет девятнадцатым бароном Тансором, когда вырастет. Но едва я двигаюсь к нему, чтобы заключить в объятия, его прелестное умоляющее личико начинает чернеть, раздуваться, искажаться, а потом на глазах разлагается, изгнивает, превращаясь в жуткий оскаленный череп, по-прежнему ладно сидящий на маленьком теле в изящном костюмчике.
Мое пробуждение сопровождалось звоном колокольчика.
Когда кошмар начал отступать, я осознала, что звенит колокольчик в углу комнаты, прямо над камином - миледи предупредила, что посредством него будет вызывать меня, если я понадоблюсь ночью.
Все еще дрожа от ужаса, вызванного дурным сном, я быстро накинула халат, зажгла свечу и сбежала по лестнице в господские покои.
Откинув голову на груду подушек, миледи сидела на кровати - громадном черном ложе с кроваво-красными бархатными пологами, сплошь покрытом резными изображениями фавнов, сатиров и прочих мифологических существ.
Я поставила свечу на столик у двери. Большая часть комнаты оставалась в темноте, которую рассеивал лишь неверный свет от угасающего огня в камине, разожженном мной ранее. Но и этого слабого освещения было достаточно, чтобы разглядеть мертвенно-бледное лицо леди Тансор и разметанные по подушкам длинные волосы, похожие на развевающийся черный плащ.
Она пристально смотрела на меня, но, похоже, мысленно находилась где-то далеко и видела там нечто ужасное - такое впечатление, будто она пребывала в глубоком месмерическом трансе. Я бросилась к ней, испугавшись, уж не заболела ли она.
- Миледи! - вскричала я. - Что с вами? Вы можете говорить?
Она обратила ко мне потрясенное лицо, и я увидела блестящие бисеринки пота на лбу. А еще - следы неумолимого времени.
Несколько мгновений госпожа молчала, не сводя с меня немигающего взгляда; потом ее щеки начали медленно розоветь, и она пошевелила губами.
- Алиса, дорогая, - произнесла она хриплым шепотом. - Я слышала крики. Это вы кричали?
- Страшный сон, миледи, - ответила я. - И ничего больше.
- Страшный сон! - Она рассмеялась жутковатым невеселым смехом. - Что, по-настоящему страшный, Алиса? Такой же страшный, как мой? Едва ли.
- Не прикажете ли принести чего-нибудь, миледи? - спросила я. - Может, воды? Или мне послать Баррингтона за доктором? Боюсь, вы могли простудиться во время прогулки по террасе.
- Что вы сказали?
Госпожа резко выпрямилась и уставилась на меня с таким ужасом, что сердце захолонуло.
- Вы все время оставались в спальне до моего возвращения, как я велела?
- Да, миледи, конечно. Я просто подумала, что вечерняя прохлада…
Она подняла ладонь, останавливая меня, потом снова бессильно откинулась на подушки и с усталым вздохом промолвила:
- Мне уже лучше. Сейчас мне нужно лишь одно: блаженное забытье без сновидений. По-вашему, бывают на свете люди, вообще не видящие снов? Думаю - да, и таким счастливцам можно только позавидовать. Вас часто мучают кошмары, Алиса?
Я сказала, что страдала ночными кошмарами с самого детства, хотя в последнее время они стали беспокоить меня реже.
- Значит, мы с вами друзья по несчастью, - сказала миледи. - Но я нахожусь в худшем положении сравнительно с вами: меня кошмары посещают все чаще с каждым годом. Ах, как страшно, Алиса, когда у тебя ночь за ночью безвозвратно отнимают часы драгоценного сна!
Подавшись вперед, она схватила мою руку, и в огромных черных глазах вновь мелькнул ужас.
- Почитайте-ка мне немножко, - тихо проговорила она и указала на томик в мраморной обложке с золотым корешком, лежащий на прикроватном столике. - Страница сто двадцатая. Первое стихотворение.
Я взяла книгу и раскрыла, мельком взглянув на титульную страницу. Разумеется, это было очередное творение, принадлежащее перу мистера Феба Даунта: сборник оригинальных и переводных стихотворений под названием "Rosa mundi", который леди Тансор читала в день нашего собеседования.
Найдя указанную страницу, я положила книгу на колени, зажгла стоявшую на столике свечу и начала читать.
Стихотворение состояло всего из шести стансов. Когда я закончила, госпожа попросила прочитать еще раз. Все время, пока я читала, она сидела совершенно неподвижно, откинув голову на подушки и устремив взор за раздвинутый бархатный полог кровати, на бледный полумесяц и далекий темный лес за окном.
- Еще раз, Алиса, - промолвила она, не шелохнувшись.
Я прочитала стихотворение в третий раз, потом в четвертый, к каковому времени уже знала его наизусть.
- Достаточно, - вздохнула миледи. - Можете идти. Думаю, теперь я засну. Я позвоню, если вы мне понадобитесь. В противном случае явитесь ко мне с утра пораньше. Завтра у меня много дел. В семь часов, пожалуйста.
Она закрыла глаза, и я задула свечу. Тихо затворив за собой дверь, я вернулась в свою комнату, еле живая от усталости.
II
Епитимья и наказание
В четыре без малого я снова улеглась в постель и накрылась с головой одеялом. В считаные минуты я крепко заснула и спала бестревожным сном, покуда меня не разбудил стук в дверь.
Открыв, я увидела миссис Баттерсби.
- Мисс Горст, вот вы где, - с видимым облегчением произнесла она. - Надеюсь, вы простите меня, но вас требует леди Тансор. Похоже, вы опоздали к ней сегодня. Мне случилось заглянуть к ее светлости по одному мелкому хозяйственному вопросу, и я вызвалась пойти и разыскать вас.
Я взглянула через плечо на часы: половина восьмого.
- Я немедленно спущусь вниз. Огромное вам спасибо, миссис Баттерсби.
- Не стоит благодарности, мисс Горст. Уверена, вы знаете, какое значение ее светлость придает пунктуальности.
Последние слова прозвучали как дружеское напоминание, но у меня опять возникло ощущение, что мне вежливо указывают на мое место, хотя я не находилась в подчинении у домоправительницы.
- Ах да, мисс Горст, - спохватилась миссис Баттерсби, уже собираясь удалиться. - Я подумала, может, вы пожелаете испить чаю со мной - если, конечно, у вас выдастся свободное время. В четыре часа вас устроит?
Когда я вошла в гостиную, госпожа сидела за секретером в красно-зеленом шелковом халате и писала письмо.
- Растопите камин в гардеробной, Алиса, - велела она, не поднимая глаз, - выложите для проветривания мое белье, а потом наберите ванну.
- Слушаюсь, миледи. Я прошу прощения…
- Ничего не говорите, - прервала она меня, продолжая водить пером по бумаге.
Выполнив все распоряжения, я вернулась в гостиную.
- Сейчас я приму ванну, - сказала она, запечатывая конверт с письмом и откладывая в сторону.
Не удостоив меня ни единым взглядом, она проплыла мимо, шурша полами халата, и скрылась в гардеробной, где я приготовила ванну.
Омовение миледи прошло в полном молчании. Только по завершении водной процедуры, когда я затягивала на ней корсет, она наконец посмотрела мне в глаза.
- Вы разочаровали меня, Алиса, - промолвила она, пронзая меня холодным взглядом. - Разве я не ясно сказала, что вы понадобитесь мне в семь часов?
- Вполне ясно, миледи.
- Ну и какие у вас оправдания?
Я честно ответила, что никаких.
- Хорошо. Попытки вилять и изворачиваться сослужили бы вам плохую службу. Вы предпочли сказать правду, как я и ожидала. Но такого не должно повториться ни в коем случае, Алиса, иначе будут последствия. Назначая время, я рассчитываю на вашу пунктуальность. Надеюсь, вам понятно?
- Да, миледи.
- Я недовольна вами, разумеется, - продолжала она, подходя к зеркалу, - ибо ожидала от вас большей обязательности и ясно предупреждала о необходимости соблюдать определенные правила. На сей раз я не стану вас наказывать, но вам придется исполнить небольшую епитимью.
Отойдя от зеркала, она села за туалетный столик и начала перебирать драгоценности в шкатулке.
- Епитимью, миледи?
- О, ничего особенного, - последовал ответ, произнесенный нарочито беззаботным тоном. - Речь идет всего-навсего о пешей прогулке по утреннему сентябрьскому солнышку. В Истон, с письмом. Полагаю, это не очень затруднит вас?
- Нисколько не затруднит, миледи.
- Отправитесь в путь, когда закончим туалет. Пожалуй, сегодня я надену голубое тафтяное.
Я уложила госпоже волосы, как ей нравилось, и помогла облачиться в платье, по которому, следуя совету миссис Битон, я слегка прошлась шелковым носовым платком со всех сторон, пока миледи стояла перед зеркалом. Удовлетворенно кивнув, она вернулась к туалетному столику, извлекла из маленькой шкатулки каплевидный медальон на черной бархотке и надела на шею.
- Вам ведь любопытно, Алиса, что это за медальон и почему он так дорог мне? - спросила она.
- Немного, миледи, - призналась я.
- Я расскажу вам о нем, но не сейчас, поскольку сейчас вам нужно исполнить свою епитимью, а мне надо написать еще несколько писем. Возьмите письмо там, на секретере. Зайдете в гостиницу "Дюпор-армз", что на Маркет-сквер, и оставите его на конторке для приходящей корреспонденции - повторяю, на конторке для корреспонденции. Ни при каких обстоятельствах не отдавайте его адресату лично в руки. Потом сразу же возвращайтесь назад. Натурально, вам не стоит никому упоминать о вашей небольшой епитимье - ради вашего же блага.
Затем, к немалому моему удивлению, миледи, словно спохватившись, заявила вдруг, что должна ехать курьерским в Лондон, по срочному делу.
- Это так скучно, - вздохнула она, - и я в последнее время не выношу Лондон. Но ничего не попишешь. Я вернусь вечером. В мое отсутствие вам нужно будет выполнить несколько мелких поручений.
Вот "несколько мелких поручений", которые, в дополнение к "епитимье", мне надлежало выполнить по возвращении из Истона.
У платья, что миледи надевала вчера, немножко порвался подол, и оно требовало починки; вся ее обувь, оставленная мисс Пламптр в самом непотребном состоянии, нуждалась в тщательной чистке; ее шляпы находились в равно плачевном состоянии ("Я обожаю шляпы, - с улыбкой сообщила миледи, - и у меня их великое множество"), и мне следовало почистить все до единой и подновить украшения, где необходимо ("Правда, я не припомню, где лежат щипчики для шляпных цветов. Спросите у миссис Баттерсби").
- Само собой, необходимо хорошенько прибраться в спальне, - продолжала баронесса. - В других обстоятельствах я бы велела вам приступить к уборке сейчас же, но сегодня с этим можно подождать до вашего возвращения из Истона. Ну вот, пожалуй, и все. Теперь, Алиса, бегите заправьте кровать, а я покамест надушусь и допишу письма. Поторопитесь, чтобы поскорее отправиться в Истон. И не забудьте: конторка для корреспонденции - и тотчас же назад. Ждать ответа не надо.
III
Старуха
Мой путь в Истон пролегал через речку Эвенбрук, Южные ворота парка и деревню Эвенвуд. На подходе к сторожке - миниатюрному подобию мрачного шотландского замка, с мнимой опускной решеткой, чьи ржавые прутья торчали под темным сводом ворот, - я заметила нарядное трехэтажное здание, проглядывающее за густыми зарослями деревьев справа. Я с уверенностью предположила, что это так называемый "вдовий особняк", бывший дом миледи, где она, по словам мадам, жила со своим вдовым отцом до его безвременной кончины.
Я остановилась, чтобы хорошенько все рассмотреть.
Особняк чрезвычайно напомнил мне кукольный домик, изготовленный по заказу мистера Торнхау к моему восьмому дню рождения. Размеры и великолепие подарка поразили даже мадам, но мой учитель сказал, что у каждой маленькой девочки должен быть кукольный домик, даже у самой умной, любящей книжки больше кукол, и с улыбкой отмахнулся от восклицаний мадам, что, мол, такой подарок стоит огромных денег и подобные траты едва ли ему по карману.
Кукольный домик очаровал меня с первого же момента, когда мистер Торнхау сдернул с него холщовую покрышку и велел мне открыть глаза, которые несколькими секундами ранее я по его просьбе крепко зажмурила, чтобы усилить радостное предвкушение.
Как же мне хотелось на время волшебным образом уменьшиться в размерах (я всегда считалась высокой для своего возраста), чтобы отворить крохотную дверцу и пройтись по всем комнатам! Особенно хотелось посмотреть из окошек с узорчатыми муслиновыми занавесками на бробдингнегский мир снаружи, а потом взбежать по красивой изогнутой лестнице, протанцевать по верхним комнатам и наконец свернуться клубочком на одной из миниатюрных кроваток.
Изяществом пропорций и декора вдовий особняк в точности походил на мой кукольный домик, и во мне вдруг проснулось детское желание заглянуть в него хоть одним глазком. Но, памятуя о строгих распоряжениях миледи, я не стала сворачивать с пути, а прошла через арку сумрачной сторожки и вышла на дорогу.
Когда я достигла деревни, церковные часы пробили половину десятого. На углу улочки, ведущей к церкви и пасторату, я заметила знакомую фигурку, вышедшую из одного из коттеджей и с мышиным проворством засеменившую прочь.
- Сьюки! - крикнула я.
Она остановилась, повернулась и бегом бросилась ко мне.
- Мисс Алиса! Что вы здесь делаете?
Я объяснила, что иду в Истон, с письмом леди Тансор к какому-то постояльцу "Дюпор-армз".
- Кто бы это мог быть? - удивилась она. - И почему этот человек остановился в Истоне, а не в усадьбе?
- Ты там живешь? - спросила я, глядя на коттедж, откуда Сьюки только что вышла.
- Да, - ответила она. - К матушке приходил доктор, и миссис Баттерсби разрешила мне наведаться домой на полчаса, покуда он был здесь.
Я выразила надежду, что болезнь миссис Праут не опасная.
- Нет… благодарю вас, не опасная, насколько мы понимаем. Скоро ей стукнет семьдесят два - почтенный возраст, по моему разумению, даром что он приносит всякие болячки.
При упоминании имени миссис Баттерсби я хотела было поподробней расспросить Сьюки о домоправительнице, уже вызывавшей у меня самый живой интерес, но вовремя вспомнила, что мне надо поскорее добраться до Истона и обратно, чтобы успеть выполнить все поручения госпожи. Сьюки тоже торопилась вернуться в усадьбу, боясь навлечь на себя неудовольствие миссис Баттерсби. Посему мы попрощались, и я проводила взглядом маленькую фигурку с прыгающими по плечам кудряшками, бегом припустившую прочь.