- Значит, мои жрицы имеют меньшую цену, чем твои? - вскипел Паверо.
Он собирался продолжить в том же духе, но его остановил яростный рев министра Тоха.
- Так ты считаешь это незначительным происшествием, Пасер?! Я тебе вот что скажу - люди поднимутся в гневе и потребуют правосудия, когда услышат о случившемся. Ведь убийство жрицы вызовет ужасный гнев богов. Ты молод, ты никогда не видел толпы в ярости или восставшего города. Я помню, как во время голода, который поразил эту местность пятьдесят лет назад, фиванцы поднялись, как одно живое существо, и обвиняли нас, их правителей, в этой беде. Нам пришлось бежать в холмы, спасая свои жизни. Я не испытываю желания столь же беспечно отмахнуться от этого "незначительного происшествия", как ты. В подобные времена чиновникам трудно бывает удержать свое место.
Он помолчал. Старческие глаза яростно сверкали.
- А как, по-твоему, я получил свой чин?
Старик снова сплюнул в чашу.
- Итак, что мы собираемся предпринять, снова спрашиваю я, чтобы мирно спать в своих постелях?
Пасер немедленно заговорил, надеясь загладить ошибку:
- Поскольку тело найдено в восточной части города, преступление - если оно имело место - следует раскрыть мне.
Увидев, что министр начинает благосклоннее слушать Пасера, Паверо тоже заговорил:
- Случай надлежит раскрыть мне. В конце концов, жрица - из числа моих людей.
- И о ней так хорошо позаботились, что, в конце концов, зарезали на твоей стороне, - пробормотал Пасер достаточно громко, чтобы его услышали все.
- Этого мы еще не знаем, - возразил министр. - Преступление вполне могло случиться на празднике Осириса, в месте, находящемся в твоем ведении.
- Но строителям гробниц не разрешено являться в мою часть города, - напомнил Пасер.
- Ты цитируешь мне законы, господин градоправитель? - Тох прищурил глаза. Попав в трудную ситуацию, министр стал безрассудным.
- Но ведь очевидно, что боги высказали свою ясную волю, великий господин.
- О чем ты? - полюбопытствовал Тох.
- Я имею в виду, что если бы у богов была хоть какая-то вера в способности господина Паверо, тело этой Хетефры наверняка нашли бы в его части города. Очевидно, Царственный хотел, чтобы я расследовал этот случай.
- Нелепость! - задохнулся Паверо. - И к тому же - святотатство!
- Вы обвиняете меня в ереси?
Обвинение в ереси было самым серьезным в Египте.
- Я вижу, куда вы клоните. Не думайте, что я не вижу. У вас есть коварная цель, и вы надеетесь замаскировать ее обвинениями в мой адрес.
- Коварная цель?!.
- Вот почему вы хотите сами расследовать этот случай… Чтобы скрыть истину!
Слуги и храмовые рабы громко вздохнули, услышав такие упреки.
- Довольно! - взвыл министр. - Это недостойно - выдвигать такие обвинения! Я знаю, вы друг друга не любите. Но если эти обвинения истинны, куда это приведет меня, назначившего вас обоих? - Старик поджал дряблые губы. - Мы должны распутать дело - и быстро. Кто успешно проведет это расследование? И как мне узнать, будет ли рассказанное вами правдой, а не выдумками, призванными меня ублажить?
В голову Ненри, стоявшего в дальнем конце помещения, пришла дикая мысль, и он слегка кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
- Да, что? - жесткие глаза министра Тоха обежали комнату. - Что ты хочешь сказать? Кто ты?
- Я - Ненри, великий господин, старший писец господина Пасера. Если градоправители меня простят, я думаю, у меня есть способ разрешить этот вопрос.
- Ну? - спросил министр.
- Для расследования этого преступления следует назначить того, кто не подчиняется ни одному из градоправителей, - заявил Ненри. - Нужно убедиться, что перу богини Маат будет оказано должное почтение.
- Да, да. Но есть ли во всех Фивах хоть один такой человек? Уж конечно, каждый подчиняется либо одному градоправителю, либо другому. - Министр задумался при словах о "пере правды", которое богиня Маат кладет на весы, дабы выяснить истину.
- Мой брат, Семеркет, как раз и есть такой человек, великий господин.
Это имя было подхвачено шепотом, похожим на шорох перепелиных крыльев, и облетело всю комнату.
- И почему этот Семеркет так подходит для расследования данного преступления?
- Раньше он был чиновником в Канцелярии Расследований и Тайн в этом самом храме, великий господин. Он знает законы, очень умен - и предан истине.
Министр был заинтригован.
- Но ты работаешь на Пасера. Так почему бы твоему брату не отдать предпочтение этому градоправителю из любви к тебе?
- Великий господин, мой брат никого не любит. А добрый друг господина Пасера, господин Накхт, женат на бывшей супруге Семеркета. Я не думаю, что Семеркет станет выказывать благоволение к господину Пасеру.
- Накхт… Хранитель гарема фараона?
- Да, великий господин.
- Дела идут все лучше и лучше, - весело прокаркал Тох. - Но разве не должен Семеркет в таком случае благоволить к Паверо, чтобы отомстить Накхту?
- О нет, великий господин. Он никогда так не поступит.
- Почему же?
Ненри сглотнул.
- Потому что… Потому что он сказал мне, что считает господина Паверо… - Голос писца замер.
- Ну? - Тох начал терять терпение.
- Э-э… Он назвал его старым кляузником с засранными мозгами, великий господин.
Комната взорвалась смехом. Паверо на своем стуле застыл, его смуглое лицо побагровело.
- Молчать! - грубо взревел старый министр. - Еще раз устроите гвалт - и я очищу эту комнату.
Он снова повернулся к Ненри.
- Похоже, твой брат очень желчный человек.
- О да, великий господин, - с готовностью закивал писец. - Он уважает только одно - перо правды госпожи Маат.
Паверо негодующе встал.
- Я протестую! Назначение такого человека - приверженца Сета, как сказал о нем его собственный брат - оскорбит богов! Ничего хорошего из этого не выйдет.
Но Тох, не обратив на него внимания, обратился к Ненри:
- Приведи ко мне этого человека.
И сделал жест, показывавший, что аудиенция закончена.
Министр встал с трона и, слегка споткнувшись, вышел наружу, чтобы облегчиться после пива и пальмового вина.
Паверо, злобно посмотрев на Ненри и Пасера, громко и возмущенно выдохнул - и зашагал обратно к речной барке. Писец и его начальник остались в передней храма. Пасер упорно хранил молчание.
- Надеюсь, вы не думаете, господин, что я слишком поспешил, предлагая моего брата… - начал писец.
- Я должен бы тебя отлупить, - категорически заявил чиновник. - Никогда больше не поступай так, Ненри, не переговорив сначала со мной.
- Да, господин. Я был не прав, господин. Больше этого не повторится.
Градоправитель Восточных Фив засмеялся и хлопнул огромной ручищей по спине дрожащего писца.
- Не торопись, Ненри. Ты поступил неверно, не обсудив это со мной. Но сам план - правильный.
- Господин?
Пасер снова засмеялся.
- Ты видел, как разозлился Старый Кошмар? Хи-хи-хи! Да только ради этого дело стоило начать! - Но почти сразу на его лице промелькнула тень дурного предчувствия. - И все-таки я считаю, есть причина, по которой Паверо хочет руководить этим разбирательством. Я не доверяю ему. Никогда не доверял… Твой пьяница-брат, возможно, то, что нам нужно. И я собираюсь помочь ему всем, чем смогу.
Градоправитель живо повернулся и вышел.
Только после того, как он исчез, Ненри понял, хотя и смутно, что градоправитель Пасер назвал Семеркета "твой пьяница-брат". Откуда градоправитель мог знать? Если только не…
Но не успели мысли писца сделать следующий круг, как его кликнули к паланкину - пора вернуться в центр города и начать поиски Семеркета. Одни боги знают, в каких грязных местах он может находиться.
* * *
Он был в спальне, точно такой, какой она ему помнилась. Семеркет громко рассмеялся, поняв, что он - дома, и восхищенно огляделся по сторонам. Побеленные стены из простых слепленных из ила кирпичей, в стене - маленькое окошко, затянутое толстой прозрачной слюдой. Он купил слюду по высокой цене у купца из зашедшего в город каравана несколько лет назад, чтобы Найя могла смотреть на свой садик с финиковыми деревьями и папирусами.
Свет лился через окно в комнату, и жена заботливо склонялась над мужем, лежащим на тюфяке.
Семеркет с наслаждением вздохнул. Он всегда знал, что Найя к нему вернется. Они слишком любили друг друга, чтобы случилось иначе.
Потом на полях вдалеке он увидел птиц.
- Найя! - счастливо крикнул он и показал на них, не вставая с постели. - Найя, посмотри! Там, в бороздах, птенцы ибиса!
Он знал, как жена любит этих маленьких птиц, тычущих в борозды своими длинными черными клювами.
Семеркет отвел взгляд от залитого солнцем окна, и уголки его рта опустились.
Кто-то другой… Не Найя… Кто-то склонился над ним.
Когда эта женщина увидела, что Семеркет открыл глаза, она окликнула его по имени. Он услышал ее голос, словно бы пришедший из огромной дали. И это - не голос Найи.
Семеркет заморгал, пытаясь вернуться в залитую солнцем комнату со слюдяным окошком. Он просто должен закрыть глаза - и они с женой снова окажутся в кирпичном доме, и зайцы будут воровать с полей пшеницу…
Нет, не зайцы… А кто?
- Птенцы ибиса, - прошептал он и улыбнулся.
Женщина встала на полу на колени рядом с ним и потрогала его лоб.
- Птенцы ибиса? Семеркет, вы меня пугаете. Пожалуйста, не говорите так!
Он испытал немалое потрясение, когда странная незнакомка снова нагнулась и погладила его стриженные черные волосы, но едва осознал, что его так потрясло. Семеркет стряхнул ее руку.
- Ты не Найя, - пробормотал он себе негромко.
- Пожалуйста, вставайте, Семеркет. Если в вашем кушаке нет меди на добавочную выпивку, вас заставят уйти домой. Вы в любом случае должны уйти домой.
О чем она толкует? Он уже дома.
Занавеску в дверном проеме откинул внезапный порыв влажного ветра. Сирийский евнух проводил к тюфяку еще одного человека - худого, с бритой головой. Его лицо было пиршеством тиков и подергиваний, он держал у носа платок, чтобы спастись от запаха прокисшего вина и рвоты.
- Да, - сказал нервный человек. - Да. Это мой брат.
Семеркет услышал звяканье, когда медь перешла из рук в руки.
- Ненри?
Он хотел спросить, почему его брат здесь, у него в доме, но нарастающая паника заглушила его любопытство. Семеркет сел. Где Найя? Где слюдяное оконце? Что случилось с его маленьким домом со стенами из слепленных из ила кирпичей?
Откуда-то издалека до Семеркета донеслись тонкие крики. Он потряс головой, заставляя свое сознание закрыться от ужасных звуков. Но вопли, пронзающие голову, были теперь слишком громкими, чтобы их можно было заглушить прижатыми к ушам руками.
Лысый человек продолжал в ужасе смотреть на него.
- И давно с ним такое творится? - спросил он женщину.
- С раннего утра. Он не может перестать кричать, что бы я с ним ни делала.
Слезы покатились по ее лицу. Женщина раздраженно смахнула их.
- Ваш брат так исстрадался! Никогда не видела человека печальней. Я бы сделала для него все, что он попросит, - но он вообще не замечает меня. Я всего лишь шлюха с постоялого двора, та, которой он время от времени плачется о своей жене…
Глаза Семеркета распахнулись. Лысый говорил с лекарем, сидевшим рядом с ним на кушетке. Хорошенькая женщина держала голову Семеркета у себя на коленях.
- Вы ручаетесь за это лекарство? - спросил брат у лекаря.
Тот кивнул и сказал служанке из таверны:
- Принеси финикового вина.
- Еще вина? - переспросил Ненри. - Новая порция вина наверняка его убьет!
- Он не брал в рот ничего другого длительное время. Если его внезапно лишить вина, это будет слишком большой встряской для тела.
Лекарь быстро написал молитву на клочке папируса красными и черными чернилами. Женщина поставила перед ним чашу с вином. Врачеватель вытащил из своей рабочей коробки закупоренную бутылочку. Когда он ее открыл, комнату наполнил едкий запах.
- Что это? - подозрительно спросил Ненри.
- Перебродившая сосновая смола, - сказал лекарь, наливая ее в чашу. - А это, - добавил он, открыв другой флакон, - опиум из страны хеттов, из Хаттушаша.
- Это дорого обойдется?
- Вам хочется, чтобы он жил?
Ненри кивнул.
Лекарь добавил пять капель настойки в пальмовое вино, потом разбил туда же перепелиное яйцо и перемешал. Он бросил в чашу папирус, и чернила, которыми были написаны чары, растворились в жидкости.
Врачеватель сунул между зубами Семеркета палочку из слоновой кости и ложкой влил вино в его глотку.
Вопли прекратились почти сразу.
Семеркет увидел, что красивая комната со слюдяным окном снова стала безмятежно-спокойной. Поскольку меж зубов его была вставлена слоновая кость, он не мог говорить, хотя сейчас забросал бы людей в темнеющей комнате вопросами. Например, спросил бы лекаря, знает ли тот, почему его прекрасной Найи здесь нет, и когда она вернется…
Внезапно к нему пришли ответы на все эти вопросы.
Впервые за много дней Семеркет лежал тихо, и его беспокойный разум не вызывал в воображении уютные комнаты и милые пастбища, где жила тень прекрасной жены. И, может, именно поэтому из-под его подрагивающих потемневших век время от времени капали слезы.
Он проснулся от плеска воды и от других звуков - как будто кто-то что-то оттирал. Когда Семеркет открыл глаза, то увидел стену из слепленных из ила кирпичей, а в стене - затянутое слюдой окно. На мгновение он поверил, что вернулся в свою мечту. Но окно полыхнуло красным - позднее солнце озарило кровавым светом все детали убогой маленькой комнаты. Он понял голову и осмотрелся, вздрагивая от лязга внутри тяжелого черепа.
Семеркет лежал на грязном скомканном постельном белье. Вокруг валялись черепки разбитой глиняной посуды. Повсюду виднелся мышиный помет, на стропилах из пальмового дерева поблескивала паутина.
Человек с ошпаренными ногами, с которых слезла кожа, прибирался в комнате, вяло отскребая пол щеткой из свиной щетины. Семеркет сглотнул, попробовал, работает ли голос, - и смог прохрипеть:
- Ты кто?
Человек резко обернулся, плюхнул щетку в таз с водой и позвал:
- Господин! Господин! Он проснулся!
В дверях появился Ненри.
- Да, так и есть, - неодобрительно проговорил брат. - Не бойся его. Это всего лишь мой младший брат, ничего особенного.
Семеркет с удивлением рассматривал старшего в семье.
- Ненри, что ты тут делаешь?
Потом на него нахлынули воспоминания о последних нескольких днях. Череп чесался изнутри так, будто его жгло, а горло, похоже, забил песок. Семеркет жалобно посмотрел на брата.
- Вина? Пива?
- Ты получишь только воду.
Ненри налил немного воды в чашу и протянул ему. Чаша полетела на другой конец комнаты.
- Вина! - снова выдохнул Семеркет.
Искоса посмотрев на слугу, Ненри вытащил из кушака пару медных колец.
- Ступай в таверну на углу и принеси кувшин вина. Если я увижу, что печать на кувшине сломана, то поколочу тебя палкой.
Человек суетливо покинул комнату, семеня, как навозный жук. Семеркет заметил, что слуга хромает, что ожог его еще свежий, и в памяти немедленно возник образ кошмарной жены Ненри.
- Твой слуга? - спросил он.
- Да, - ответил Ненри. - Мне пришлось приказать ему помочь. Твой дом воняет хуже, чем гнездо речных уток. Ведь нельзя ожидать, чтобы человек моего положения прибирался сам.
Семеркет снова опустил голову на подушку. Одно только упоминание о вине успокоило его.
- Какого положения?
- Ну как же, я ведь старший писец господина градоправителя Восточных Фив! Я послал тебе извещение о том, что мне дали эту должность. Ты что, его не получил?
На лице Ненри читалось печальное разочарование. Оказывается, его брат ничего не знал о его успехе! В глубине души писец верил, что все люди завидуют ему, даже надеялся на это.
Семеркет с трудом проговорил:
- Я думал, ты служишь в храме Сехмет.
- Я счастлив сообщить, что мои навыки и прилежание замечены в этом храме, - на губах старшего брата появилась дурацкая улыбка. - Слава богам, моя жена и я отныне входим в число первых людей Фив.
- Ах, да, теперь я вспомнил. И все, что тебе для этого понадобилось - продать сына.
Семеркет выпалил эту фразу, как хирург, рассекающий рану, торопясь закончить прежде, чем начнется кровотечение.
Ненри вздрогнул, в ярости встал и негодующе навис над братом.
- Как ты можешь так говорить? Мой сын теперь будет великим! И это - благодаря тому, что я не ставлю свои интересы превыше всего. Я отдал его дяде жены, потому что это дало бы ему так много. Я сделал это ради мальчика, слышишь?
Семеркет заговорил ровным успокаивающим тоном:
- Ты меня неправильно понял, Ненри. Ты хорошо поступил. "Старший писец господина градоправителя" - это стоит, по крайней мере, двух сыновей.
Старший брат смотрел на него, уронив руки.
- Почему я все время тебе помогаю? Ты никогда не чувствуешь благодарности, всегда глумишься надо мной. Почему? Что плохого я тебе сделал?
Семеркет глядел теперь на него так твердо, что Ненри невольно опустил глаза.