– У нас поговаривают, что Данин в последнее время стал несколько странным, – осторожно подбирая слова, начала она, но после очередной затяжки резко придвинулась к учительнице и рубанула: – А кое-кто заявляет прямо, что он окончательно свихнулся.
– Что значит, свихнулся? – отшатнулась Валентина Ипполитовна. – Дважды два – пять! Если он мыслит не так, как все, это не означает, что он душевнобольной.
– А кто же он, по-вашему? На его идеях десять докторских сделали, а Костя сто лет назад на кандидатской остановился. Так поступают только чокнутые!
– В тебе говорит былая обида. Константин гениальный математик, и этим всё сказано.
– Лучше бы был просто умным. И практичным.
– Как твой муж, Феликс?
– Хотя бы наполовину.
– Что-то мы отвлеклись, Танечка. – Вишневская подлила в чашки чай, подвинула сушки.
Архангельская посмотрела на пустующий стол, всплеснула руками.
– Вы извините, Валентина Ипполитовна. После вашего звонка я так спешила, что совершенно забыла конфет прихватить или пирожных.
– Я тебе сначала на рабочий звонила…
– Вы лучше сразу на мобильный. Я же теперь главный бухгалтер, сама себе начальник. Вы знаете, из неудавшихся математиков получаются хорошие бухгалтеры. Да-да. Там те же цифры, но без интегралов и дифуров. Правда есть еще одно отличие, – Татьяна кисло улыбнулась. – Бухгалтерия не приносит удовольствия.
– Новый дом обживаешь? – как бы невзначай поинтересовалась Вишневская, подразумевая недавно построенный загородный дом Архангельской.
– По магазинам моталась. Квартальные отчеты сдали, можно и о себе родимой подумать. Я же работаю больше по привычке, чем по необходимости. Хочется на людях бывать. Если осяду дома, то закисну. У всех соседей заборы, как в Петропавловке. Киваем друг другу сквозь автомобильные стекла, и то больше машине. Кто там за тонировкой – не разглядишь.
– Давай, Таня, думать, как Косте будем помогать? – перешла к главному вопросу учительница. – Он не виновен – для меня это очевидно. Поднять руку на мать, ты прости… К тому же она учитель математики, а ты знаешь, как он трепетно относится к числам и всем, что с ними связано.
– Чересчур трепетно, я бы сказала, ненормально трепетно, – с нажимом произнесла Архангельская.
– Танечка, ты говоришь, как плохой прокурор.
– А нам нужен хороший адвокат. Нужно срочно найти адвоката.
– Чтобы он за большие деньги переквалифицировал строгую статью на более мягкую? Убийство в состоянии аффекта! Как мило.
– Что вы предлагаете? – начала раздражаться Архангельская. – Я хочу ему помочь. Искренне хочу. Ведь я же его любила.
Она рывком отвернулась. Рука полезла в сумочку за косметичкой. В длинных пальцах появилось зеркальце и ватная подушечка. Валентина Ипполитовна не спешно поправила скатерть на столе, дав возможность Татьяне привести себя в порядок. "Эх, Таня, Танечка. Ты всегда в душе была экономистом, высчитывала, с кем тебе будет выгоднее. Если это теперь называют любовью, то наш мир сильно изменился. Но помочь Косте ты действительно можешь".
– Я не упомянула еще об одной важной детали, – выразительно сообщила учительница и сделала многозначительную паузу. Таким нехитрым приемом, не раз отработанным на уроках, она, не повышая голоса, встряхивала самых сонных учеников.
– Какой? – недоверчиво насупилась Татьяна, подцепила ноготками новую сигарету и щелкнула зажигалкой.
– Ферма!
Огонек дрогнул и застыл в руке на полпути к сигарете. Выщипанные брови вопросительно изогнулись.
– Когда Константина уводили, он упомянул теорему Ферма.
– Ферма?- Кончик сигареты побелел от яркого огня. Татьяна затянулась. Тонкая струйка дыма выпорхнула из накрашенных губ. Женщина задумчиво проследила за ней. – Ту самую, Великую теорему Ферма?
– Да. Ты же знаешь, что Константин постоянно возвращался к ней.
– Его мозг всегда был чем-то занят. Причем здесь теорема?
– Пока не знаю. Но всем очевидно, что в квартире нет больших ценностей, которые бы привлекли вора. Поэтому следователь убежден, что это типичная бытовая ссора. По его словам, подобные убийства не редкость среди родственников, стесненных бытовыми условиями.
– Чтобы в этом убедиться, достаточно включить хронику происшествий. Про Ферма там точно не упоминают, – усмехнулась Архангельская.
– Я обратила внимание, что рабочий стол Константина был в беспорядке. Когда он вошел, то не обнаружил там чего-то и нервно рассмеялся.
– По-другому смеяться он не умеет, Валентина Ипполитовна.
– А позже он сказал про теорему Ферма. И я подумала…
– Что Данин нашел доказательство, и подлый вор его выкрал!
– А почему бы и нет? – в свою очередь удивилась Вишневская. – Танечка, ты хорошо должна представлять всю ценность этого достижения.
– Премия, слава… Ни то, ни другое для Данина ничего не значат.
– Я сейчас говорю не о нем. Всегда существовали математики, готовые продать душу за доказательство теоремы Ферма. Разве не так?
– Данин не умеет извлекать выгоду из своих открытий. Он бы просто так всё рассказал первому встречному.
– Но это особый случай, – настаивала учительница. – Да и не было у него в последнее время собеседников. Он отгородился ото всех.
– Даже от женщин? – остро стрельнула глазами Архангельская.
– Этого я не знаю.
– Зато я помню, что ему иногда требовалась разрядка. Чисто механическая, но очень бурная.
– Сейчас это к делу не относится. И еще…
Валентина Ипполитовна засомневалась, говорить ли ей о последних словах Константина, прозвучавших только для нее: "Там было не всё". Она сама не полностью понимала их смысл, только чувствовала, что за ними кроется что-то важное. И если он сказал их шепотом, значит, не хотел, чтобы слышали остальные.
– Что еще? – переспросила Архангельская.
– На столе Данина я нашла книгу о теореме Ферма, которую подарила когда-то в школе. Все другие книги были в шкафу.
– И что это значит?
– Я подумала… Пока это всего лишь мои догадки… Ну, в общем, в квартире был тот, кто хорошо представлял себе ценность доказательства Великой теоремы и был знаком с Софьей Евсеевной. Поэтому ее и убил. Любой другой мог бы оттолкнуть старую женщину и убежать.
– Никто из преступников не любит свидетелей.
– Нет, – убежденно возразила Валентина Ипполитовна. – Профессионал нашел бы способ уйти без убийства. Здесь действовал дилетант. Перепуганный дилетант.
– А что говорит следствие? Ну, отпечатки там, улики?
– Следствие… Они нашли отпечатки на вазе… Константина. Его и увезли. Для них это, как дважды два – четыре.
– Если вы правы, Данин сам объяснит им про теорему. И следователи будут копать.
– Вот в этом я, как раз, и сомневаюсь. Во-первых, наши милиционеры вряд ли что-нибудь слышали о теореме Ферма. Во-вторых, Константин так отвечает на вопросы, что не все понимают его логику.
– Это уж точно. – Глаза Татьяны игриво вздрогнули, словно вспомнила что-то веселое. – Тогда придется вам выступить в роли переводчика и всё им объяснить.
– Для этого я и хотела предварительно сама во всем разобраться. Но мне нужна твоя помощь.
– Валентина Ипполитовна, ну когда я вам отказывала?
– Скажи. Кто из ваших коллег математиков был по настоящему увлечен теоремой Ферма?
– Уверена, в свое время многие прошли через эту болезнь, – хмыкнула Татьяна, – а когда поняли, что она им не по зубам, то оставили.
– Меня интересуют только те, кто хорошо знал Константина и его маму. И кто мог бы ради доказательства теоремы Ферма переступить через закон и совесть. Подумай, о ком ты могла бы сказать такое?
– Как вы повернули-то.
– А что, разве в среде ученых нет беспринципных людей?
– Попадаются, – согласилась Архангельская и задумалась.
– Нужны те, кто мог недавно пересекаться с Даниным или его мамой, – подсказала Вишневская.
– Тогда, пожалуй, Левон Амбарцумов. Он еще учился вместе с нами в школе в параллельном классе.
– Я помню Лёву. Он любил деньги и не очень любил решать сложные задачи.
– Вот-вот. А доказательство теоремы Ферма в цепких руках может принести неплохие деньги. – Татьяна несколько раз задумчиво зажгла и потушила зажигалку. – Кстати, недавно Ефим Здановский упомянул, что встретил Данина. Он живет в этом районе, и мог пересечься.
– Кто это? Я его знаю?
– Вряд ли. Здановский всегда по-черному завидовал Данину. А в глаза льстил, причем, топорно, неуклюже. Одно время стремился подружиться и, я не исключаю, что бывал у него дома. Мне он не нравится: дерганный, ко всему цепляется.
Татьяна встала, подошла к окну, потрогала пальцем распустившийся цветок.
– У меня такой никогда не цвел.
– Я тебе потом объясню, чем удобрять надо. Ты вспомнила только двоих. Это все?
– Еще, наверное, Михаил Фищук. Мы с ним познакомились в университете. Он прекрасно понимал гениальность Данина, обожал его и всё время предлагал помощь, приносил какие-то работы. Если Данин находил в них ошибку, Фищук не обижался, а восторгался еще больше. Мне он сильно не нравился, одно время я даже к нему ревновала, такими влюбленными глазами он смотрел на Данина. Очень назойливый и скользкий тип. Но потом я с Даниным развелась и избавилась от присутствия Фищука. А он продолжал с ним общаться. Это точно.
Валентина Ипполитовна, водрузив на нос очки, переписала фамилии на листочек и спросила:
– Кто-нибудь еще?
– Нет. Это все. – Татьяна тряхнула модельной стрижкой и закурила.
– А Феликс? – осторожно намекнула учительница.
– При чем тут Феликс! – Архангельская нервно дернула рукой, пепел свалился на подоконник. Она развернулась и свысока грозно взирала на маленькую учительницу. – Феликс уже давно забросил научную работу, у него в глазах теперь одни доллары стоят.
– А он общался с Константином?
– Пытался звонить иногда. Говорил, что школьные друзья не забываются. Но это всё без толку. Они стали разными людьми.
– А у тебя с Феликсом как?
– Нормально, – небрежно отмахнулась Татьяна. – Живем получше, чем другие. Сегодня он прилетел из Испании, обещал какой-то сюрприз. Я даже не успела с ним встретиться.
– Ой, а я тебя задерживаю. – Пожилая учительница ткнула в листок с фамилиями: – Мне надо знать, где они живут?
– Зачем?
– Попробую навестить, пообщаться. Ведь мог Константин Данин поделиться великим открытием с любимой учительницей? Вот и обсужу теорему Ферма с ними, посмотрю на реакцию.
Татьяна Архангельская с восхищением посмотрела на смелую учительницу.
– Вы намерены провести самостоятельное расследование?
– Ну, что ты говоришь. Куда мне с этим. – Вишневская опустила ироничный взгляд на хромую ногу. – Я только поговорю. Как с тобой. Может они что-то подскажут.
– Где живет Ефим Аркадьевич Здановский, я знаю. Записывайте. – Архангельская продиктовала и направилась к выходу: – Извините, Валентина Ипполитовна, но мне пора. Адреса Амбарцумова и Фищука я подсмотрю в личных делах. И вы все-таки подумайте об адвокате. Сейчас без них никуда.
11
Валентина Ипполитовна сверила номер квартиры с адресом Здановского Ефима Аркадьевича и нажала кнопку звонка. Она решила не откладывать визит к подозрительному коллеге Данина, тем более, что и жил он действительно недалеко. Ей казалось, что убийце сложнее всего скрывать свои эмоции в первый день преступления.
Дверь открыл мужчина лет сорока пяти среднего телосложения с круглой бородкой такого типа, какая образуется у детей, ткнувшихся ртом в шоколадный торт. Одет он был в бесформенный спортивный костюм, не встречающийся в продаже уже лет десять, на нежданную гостью смотрел брезгливо и подозрительно.
– Ефим Аркадьевич? – поспешила улыбнуться учительница и представилась: – Я Вишневская Валентина Ипполитовна, бывшая учительница Константина Данина. С ним произошло несчастье. Я хотела бы с вами поговорить.
– А я тут при чем?
– Вы его хороший знакомый, вместе работали в одной лаборатории много лет.
– Ну и что?
– Ефим Аркадьевич, вы даже не спрашиваете, что случилось с Константином?
Здановский явно смутился. Темные маленькие глазки, дерзко смотревшие в упор, на некоторое время заинтересовались обувью гостьи.
– Ясно что. Спился или заболел. Требуются деньги на лечение, – пробурчал Здановский, дернул подбородком и с прежним вызовом, словно гордился сказанным, произнес: – Только денег у меня нет! Лучше к его бывшей женушке обратитесь.
– С Татьяной Архангельской я только что встречалась. Но Данин не заболел, Ефим Аркадьевич. Он попал в тюрьму.
– Что? – недоверчиво скривился Здановский. – Данин в тюрьме?
Вишневская следила за его реакцией: играет или нет?
– Вы разрешите пройти? – попросила она.
Здановский нехотя подвинулся.
– Только это… Гостей я не ждал.
– Фима, это кто? – выкрикнул женский голос из кухни.
– Ко мне это! По работе! – Ефим Аркадьевич указал учительнице на дверь в гостиную: – Давайте сюда. Не раздевайтесь. Вы же не надолго.
Хозяин квартиры подхватил пиджак, висевший на стуле, торопливо одел его поверх спортивного костюма и предложил гостье сесть. Вишневская оказалась за круглым столом, стоявшим посредине комнаты, и заинтересованно прищурилась. Перед ней лежали рукописные листы с формулами. Спохватившийся Здановский второпях сгреб их и пихнул в переполненный книжный шкаф. Видимо гостиная использовалась в доме и в качестве кабинета. Ефим Аркадьевич смущенно пригладил за уши не в меру отросшие волосы, зачем-то застегнул пиджак на все пуговицы и сел напротив учительницы.
– Валентина…
– Ипполитовна, – подсказала Вишневская.
– Да-да. Валентина Ипполитовна, так что там с Даниным?
Теперь хозяин квартиры стремился создать хорошее впечатление. Он даже попытался улыбнуться, но, как у всех людей с подобной демонической бородкой, от его натянутого оскала веяло холодом. Гордая осанка напоминала о том, что в молодые годы он слыл красавцем, бесчувственным и надменным. Однако потертый пиджак поверх спортивного костюма ясно указывал, что лучшие годы Ефима Здановского уже позади.
Валентина Ипполитовна выждала паузу, спокойно наблюдая за собеседником.
– Произошел несчастный случай: погибла его мама. А Константина арестовали по подозрению в убийстве.
– Данина обвиняют в убийстве? – Здановский дернулся, будто его укололи, повернулся боком и закинул ногу на ногу. Теперь Вишневская могла лицезреть его надменный орлиный профиль, но не видела выражения его глаз. – Ерунда. Нет. Данин слабак… В прочем, я его давно не видел.
– А когда вы последний раз встречались с ним?
– Я же говорю: давно!
– А все-таки? Вы живете с ним в одном районе.
– Ну, столкнулся как-то… Не помню когда. Даже о чем-то поговорили.
– О чем?
– Какая разница? Меня его жизнь совсем не интересует! О погоде, наверное. – Здановский решительно повернулся. – А вы зачем пришли ко мне?
– Константина незаслуженно обвиняют в жутком преступлении. Но он, конечно же, не виновен. Мы: вы и я, все кто его знает, должны об этом прямо заявить следователю. Данин замечательный ученый, все его мысли – только о математике. Наша наука не должна его потерять.
– Наша наука, – презрительно скривился Здановский и неожиданно взорвался: – Нет у нас никакой науки, и уже давно! Есть только интриганы и бюрократы, окопавшиеся в академических кабинетах. Какая наука, вы о чем? Научная мысль сейчас бьется только на Западе. У нас ее давно угробили! Посмотрите сколько нобелевских лауреатов из США и Западной Европы, а сколько у нас? Одна шестая часть суши способна рождать только бессовестных чиновников, безликую массу серой интеллигенции и великое количество пьяниц и проституток. Лишь горстка смелых людей, которых раньше называли диссидентами, способна открыто заявить об этом. Государственные чинуши и прикормленные депутаты бодаются с инакомыслящими, те придумывают иезуитские козни постылой родине, иносказательно язвят, воображая себя новыми Лафонтенами, вот и всё бурление мысли в огромной стране! А вы заявляете о науке.
Во время своей бурной речи Здановский вскочил, ходил по комнате и размахивал руками. Чувствовалось, что Вишневская угодила на его самую больную мозоль. Это был один из тех научных пахарей, вечно бьющихся на одном и том же месте, мечтающих о недостижимой докторской диссертации и уверенных, что всё кругом плохо.
Ефим Аркадьевич неожиданно наклонился к Валентине Ипполитовне и зашептал:
– Только в ФСБ остались умные люди. Они и управляют страной. Если раньше они придумывали "запрещенные" анекдоты для выпускания пара, то теперь поддерживают видимость многопартийности и разрешают иногда публиковать критические статейки, чтобы работяги думали, что живут в свободной стране. Вот такой бульончик у нас замешан, а вы говорите – наука! Где она? О ней все забыли. Наука перебралась на Запад! – Здановский плюхнулся на стул и горестно затряс головой. – Жаль, что я тоже вовремя не уехал. Читал бы сейчас лекции в каком-нибудь тихом американском университете. А по вечерам у камина за рюмкой чая, глубокомысленно рассуждал о преимуществах налоговой системы республиканцев пред демократами. Или наоборот, в зависимости от того, кто в данный момент у власти. И раз в восемь лет менял бы их местами. Демократия!
– Не надо так обо всех. Данин – математик от Бога.
– А что он такого сделал? Все его работы только в соавторстве. Он выскочка! Когда пришел к нам, перехватил мою идею, растрезвонил о ней, а Базилевич тиснул статейку. Я несколько лет работал над темой, а он украл мои результаты!
– Константин не мог так поступить. У него своих идей – хоть отбавляй.
– Ну, да. Чуть-чуть изменил для видимости, чтобы я не схватил его за руку.
Здановский умолк, заново переживая старую обиду. Он много лет безуспешно бился над сложной проблемой, которая могла бы стать трамплином в его научной карьере, а вчерашний выпускник университета Данин играючи ее решил. От этого удара Ефим Аркадьевич, как математик, так и не оправился. За какую бы задачу он впредь не брался, ему казалось, что на финишной прямой какой-нибудь шустрик обязательно вырвет у него победу. И работа не шла. Тогда Ефим Здановский решил, что имеет моральное право стащить результаты исследований у безалаберного Данина. Он взял с его стола бумаги с расчетами, а тот, похоже, и не заметил пропажи!
Спустя полгода Здановский выступил с докладом на семинаре. Он уже готовился принимать поздравления коллег, как встал Данин. Здановский встретил соперника холодным режущим взглядом. Он намеревался дать решительный отпор любому обвинению в плагиате. Однако Данин и не думал посягать на приоритет. Молодой ученый сообщил, что данную проблему можно решить значительно проще. И тут же на доске набросал эффектное решение. Математики бросились обсуждать новый метод. Забытый всеми Здановский вынужден был покинуть аудиторию с поникшей головой.