- Где она? - воскликнул Филипп. - Где она? Я должен видеть ее, мне необходимо ее видеть!
Голос его дрожал от отчаяния. Он бросился вверх по ступенькам, но раб-нубиец схватил его за плечи и без малейшего усилия остановил. Филипп сражался изо всех сил и кричал, уверенный, что она его слышит.
Глаза, блестящие от слез, наблюдали за ним через решетку, пока он умолял:
- Скажи мне свое имя, прошу тебя! Прошу тебя!
- Бесполезно, - слегка тряхнул его нубиец. - Она уехала.
- Куда уехала?! Скажи мне, скажи! Я должен ее найти!
- Это невозможно, - ответил страж. - Но если она действительно занимает твои мысли, уважай ее волю.
Девушка принесла ему восточные одежды:
- В этой форме ты не можешь идти.
Нубиец добавил:
- Надев это платье, ты покинешь дом незамеченным.
Он ушел, девушка тоже исчезла, Филипп стоял один посреди внутреннего дворика, и сердце его полнилось горечью. Оставалось только переодеться, покрыть голову и лицо куфией и уйти.
Ворота базара были заперты, и он долго искал вход в дом Еноса с улицы, пока не узнал его по ставням внутреннего дворика над крышей арочной галереи, через которые проникал слабый свет, но и основная дверь, и черный ход были заперты. На улице было пусто, если не считать пары нищих, валявшихся на тротуаре, - два тощих, как скелеты, тела, завернутые в грязные лохмотья, погруженные в сон, а возможно, уже покоящиеся в объятиях смерти. Однако он услышал, как под арками топчутся лошади, привязанные к железным кольцам, вмонтированным во внутреннюю стену. Их сторожил мужчина в форме. Филипп, стараясь, чтобы его не заметили, полез вверх по колонне, добрался до водосточной трубы, вскарабкался по ней на крышу, а оттуда, стараясь не шуметь, добрался до одного из окон внутреннего дворика и заглянул внутрь, но тут же отпрянул в ужасе. Увы, предчувствие, появившееся у него при виде лошадей, подтвердилось - из задней двери, выходившей на улицу, показался Сельзник в сопровождении своих людей. Филипп распластался на крыше, как только услышал стук сапог Сельзника и его спутников по брусчатке. Наконец топот копыт, голоса и сухие приказы стихли и всадники галопом умчались в направлении цитадели.
Тогда он перебрался к центральной части дома, острием кинжала поддел слуховое окошко и спрыгнул внутрь. Торопливо спустившись по лестнице, молодой человек добежал до коридора, по которому два дня назад вслед за Еносом шел из лавки на базаре. Помещение утопало в полумраке, лишь вдалеке тихо журчал фонтан. Он набрался храбрости и позвал: "Енос! Енос!" - направляясь во дворик, откуда проникало слабое мерцание, словно там угасали огоньки пламени. В этот момент ему послышались стоны, и он бросился на этот звук. Енос неподвижно лежал на полу с разбитым лицом и закрытыми глазами. Филипп поспешил к нему, приподнял и протер губы, намочив платок в фонтане.
- Что они с тобой сделали?! Проклятый Сельзник! Это ведь был он, не так ли?
Енос с трудом открыл глаза.
- Твой отец… ищи его…
- Где? Где?
- Абу-эль-Абд… в Тадморе… он знает, - только и мог прохрипеть старик, после чего запрокинул голову и застыл.
Филипп потряс его, охваченный безудержной паникой.
- Енос, ответь мне, ответь! Не оставляй меня, ты мне нужен, нужен! - И рухнул на пол, сжимая в объятиях тело старика, в его огромном, погруженном в тишину и мрак доме.
Снаружи, над крышами города снова раздался голос муэдзина, читавшего предрассветную молитву, и звук его походил на плач: "Аллах Акбар!"
Филипп очнулся. Он подсунул старику под голову подушку, скрестил ему руки на груди и тихо прочитал заупокойную молитву для сынов Израилевых. Это были единственные почести, выпавшие на долю храброму человеку, всю жизнь сражавшемуся с могущественными и свирепыми силами. Его тщедушное, изнуренное тело было сильнее, чем тела победителей, неукротимых воинов. Впервые в жизни Филиппу хотелось верить в могущество Бога, чтобы этот человек не умер поверженным, и его смерть не оказалась напрасной и бессмысленной.
Оставаться в доме было слишком опасно. Выйдя в город, управляемый войсками Сельзника, он затерялся в тени дремлющих кварталов, размышляя, как уехать отсюда незамеченным. Он горячо надеялся, что вот-вот, словно deus ex machina, появится эль-Кассем и выручит его из безнадежного положения, но казалось, что и тот исчез навсегда. Араб, вероятно, хотел преподать ему урок, показать молодому человеку, что не потерпит отклонений от заранее намеченной цели, но теперь Филипп даже не был уверен, получит ли второй шанс. У него осталась единственная зацепка - человек по имени Абу-эль-Абд в Тадморе, древней метрополии в пустыне, сказочной Пальмире, стране великой царицы Зейнаб, которую римляне называли Зеновией. Но как туда добраться?
Он брел по городу в первых рассветных лучах и вдруг заметил нищего, который, проснувшись, потирал затекшие конечности. Он подошел к бродяге и, удостоверившись, что никто его не видит, попросил продать ему грязный плащ, чтобы скрыть под ним свою прекрасную одежду из узорчатого хлопка. Старик с радостью согласился, и Филипп, забрав в придачу его чашку и палку, двинулся дальше, прихрамывая и опираясь на нее. Вот так, покрыв лицо, он прошел через Багдадские ворота - часовые даже не взглянули на него - и потащился на восток. Солнце, показавшееся над горизонтом, отбрасывало на пыльную дорогу его длинную тень.
Когда солнце поднялось немного выше, а город пропал вдали, Филипп бросил чашку и палку, откинул плащ и зашагал гораздо быстрее. Много часов прошло, прежде чем он позволил себе остановиться и передохнуть. Увидев постоялый двор, он какое-то время наблюдал за ним издали и заметил людей в форме легиона, и только когда солдаты уехали, вошел. Сев за стол, он заказал тарелку плова с вареной курицей и задобрил слугу кое-какой мелочью. Филипп сказал, что у него украли коня, и он не может предстать в таком виде перед своим хозяином, ибо будет подвергнут суровому наказанию, после чего спросил, нельзя ли в этих местах купить лошадь. Ему не нужен был скакун, достойный Саладина, тут же с готовностью предложенный слугой; достаточно приличного коня, который не рухнет после первого же шага и не обойдется в целое состояние.
Через пару часов ему удалось провернуть это дело, после утомительного торга с продавцом, и к вечеру он снова тронулся в путь.
Оседлав коня, Филипп пустился галопом. Огромная красная луна вставала над волнистыми вершинами меловых холмов, лежавших вдоль его дороги на восток.
Справа лениво текли под луной воды Нахр-Кувейка, конь стрелой летел вперед. Позади остались воспоминания и желания, детство и юность, мирная научная работа - все скрылось за стеной белой пыли; впереди его ждали только химеры, обманчивые ночные тени и кошмары. Он все сильнее пришпоривал коня, пока ритм галопа не слился с лихорадочным биением его сердца, и летел вдаль, подгоняемый этими тяжелыми ударами. Туча скрыла луну, и внезапная темнота успокоила его ярость. Филипп натянул поводья и перешел на шаг - животное истекало потом, на губах его выступила пена. Он спрыгнул на землю и в изнеможении лег на теплый песок.
Влажная спина коня блестела, словно он был ожившей бронзовой статуей, а бесконечная равнина вокруг тянулась, насколько хватало взгляда. Он еще четырежды делал привал, покуда слева, словно из-под земли, не возникли в ночи башни и разрушенные стены Дура-Европос.
Филипп взял коня под уздцы и побрел к древней крепости. Он прошел через ворота, испещренные многочисленными надписями, и эти слова, высеченные на камне на забытом языке римлян, казалось, зазвучали в мертвой тишине хором нестройных голосов, взмыли ввысь во мраке, словно стая испуганных сов. Он шел среди осыпающихся стен, остатков колонн, разоренных атриумов до самых восточных ворот. Перед ним, поблескивая во мраке, лежала величественная лента Евфрата.
Он сел на берегу великой реки у громадных развалин римской крепости, вспоминая Сельзника, корчившегося на полу, и девушку, с которой познакомился на дороге из Баб-эль-Авы и снова встретился на краткий миг в том волшебном, пропитанном ароматами месте… Призрак, исчезнувший без следа. Он не мог забыть ее, и эти мысли ранили душу, оставляя острую тоску, глубокую скорбь. Ночные птицы слетали с башен Дура, тысячи летучих мышей выбирались из руин, растворяясь во мраке пустыни.
Филипп собрал хворост и развел костер, чтобы немного согреться и осветить этот одинокий край. Поджарив на огне черствый хлеб, лежавший в его сумке, он положил сверху козий сыр. Среди тоскливой пустыни эта скудная трапеза придала ему сил и снова вдохнула мужество, необходимое, чтобы продолжить путь. Молодой человек подбросил немного веток и лег возле костра под защитой стены. Он не беспокоился, невидимый со стороны пустыни, однако некто на том берегу реки заметил одинокий костер и дождался рассвета, чтобы рассмотреть спавшего рядом человека. В тот же день Сельзнику сообщили, что молодой иностранец прячется среди развалин Дура-Европос.
Падре Хоган пересек в темноте ватиканские сады, прислушиваясь к звуку своих шагов по гравию и поглядывая вверх, на свет, горевший в окне обсерватории, - широко распахнутое око, смотрящее в бесконечность. Там, наверху, старый священник ждал его, чтобы рассказать последнюю часть проклятой истории, заключительный акт трагедии о дерзком и наглом вызове, брошенном людьми Богу. Он поднялся по лестнице и по мере приближения к верхнему этажу все отчетливее слышал настойчивый, словно зимний дождь, сигнал, доносящийся из бездны космоса.
Падре Бонн сидел за своим рабочим столом. Как всегда, спиной к вошедшему.
- Я знаю, что будет, - сказал он. - Знаю, что означает этот сигнал.
Хоган молча сел.
- Цивилизации Дельфуда удалось внедрить свой разум в глубины космоса, прежде чем катастрофа уничтожила высочайший уровень их знаний.
- Что значит "свой разум"?
- Не знаю. Я лишь цитирую перевод падре Антонелли. Возможно… речь идет о машине.
- Способной мыслить?
- А что еще это может быть?
Падре Хоган покачал головой:
- Не существует на свете машины, способной вырабатывать мысли.
- Но ведь мы действительно получаем разумный сигнал. Этот предмет забросили в космическую бездну с вполне определенной целью. Это миссия, которая… - Старик осекся, словно не мог выразить словами свои догадки.
- Продолжайте, падре Бони, - попросил Хоган.
- Они пытались исследовать сознание Бога в момент творения… - Старик замолчал и опустил глаза, словно стыдился только что произнесенных слов.
- Вы не можете верить в подобные вещи.
- Нет? Тогда идите сюда, Хоган. Я хочу кое-что показать вам. Посмотрите сюда… Сигналы, что мы получаем, сообщают нам небесные координаты всех двадцати звезд созвездия Скорпиона и еще одной… далекой и черной звезды невероятной силы, в миллионы раз превосходящей по мощности наше солнце… Она изображена на Камне Созвездий, описывается в "Таблицах Амона" и называется "Сердце Скорпиона". Ее положение соответствует астральным координатам, сообщаемым нашим радиопередатчиком. Я думаю, что… речь идет о черном теле. Цивилизация Дельфуда использовало его чудовищную силу притяжения как усилитель, что-то вроде гигантской катапульты, забросившей их устройство на немыслимой скорости в самые глубины Вселенной.
Прошли десятки тысяч лет, и теперь… теперь эта штука возвращается. Хоган, через тридцать пять дней, семнадцать часов и семь минут на Землю падет все то, что витало в неведомых безднах космоса. У нас в распоряжении остается мало времени. Вы должны ехать как можно скорее.
Падре Хоган покачал головой:
- Маркони сказал, что источник радиосигнала совпадает с точкой, находящейся на геостационарной орбите в пятистах тысячах километрах от Земли.
- Это всего лишь повторитель, устройство, которое должно доставить сигнал к цели.
- А где находится цель?
Падре Бони развернул огромную карту Сахары и указал на ней точку в юго-восточном квадрате:
- Здесь. В месте, днем раскаленном, словно печь, а ночью леденеющем от холода, где дуют ураганные ветры и свирепствуют песчаные бури, этот ад называется "Башня Одиночества".
9
Десмонд Гаррет ехал под палящим солнцем пустыни. За долгие годы черты его лица заострились от ветра и песка, кожа загрубела. Долгая привычка к верховой езде придала ему особую стать, гармонию в движениях, будто тело его являлось продолжением тела лошади. Он одевался, как бедуины Сирта, прикрывая куфией голову и рот, но при этом носил сапоги из блестящей коричневой кожи поверх турецких панталон. На седле его крепилось американское ружье, с пояса свисала кривая турецкая сабля с дамасской рукоятью.
Время от времени он останавливался, чтобы свериться с компасом и сделать пометы на карте. Вечернее солнце садилось за горизонт, и он пришпорил арабского скакуна, чтобы добраться до оазиса в тот час, когда небо над колоннадами Пальмиры окрасится в фиолетовый цвет.
Жемчужина пустыни предстала перед ним внезапно, словно видение, когда он преодолел небольшой холм. Темная зелень оазиса Тадмор блестела на фоне окружавшего ее холмистого пейзажа, тысячи пальм раскачивали кронами под дуновением вечернего ветерка, словно пшеница в поле. Поверхность большого блестящего пруда полыхала отблесками закатного огня, и медленно садящееся солнце, подобно божеству, стояло над порталом из известняка, зажигая одну за другой, словно гигантские факелы, колонны величественного римского портика.
Но в чудесное мгновение, когда солнце опустилось за горизонт и руины Пальмиры погрузились во мрак, небо озарилось внезапным светом - фиолетовое сияние окрасило холмы и пустыню за городом волшебным заревом, словно под действием магической силы.
Десмонд Гаррет спешился и замер, наблюдая за этим чудом. Впервые он видел его двадцать лет назад, и с тех пор по ночам в пустыне ему снилось фиолетовое небо Пальмиры - обитель духа, образ райского наслаждения.
Пурпурный свет перешел в розовую дымку, последний трепещущий отблеск заката, и начал меркнуть, растворяясь в густой вечерней сини.
Десмонд Гаррет взял лошадь под уздцы и медленно побрел к берегу пруда. Невдалеке, возле рощицы высоких пальм, он увидел огромный шатер, который охраняли два воина. Он привязал коня к одному из опорных столбов и подождал, пока его заметят. Стражи смотрели в другую сторону, но его обнаружил раб, и вскоре из шатра выглянул сам шейх Абу-эль-Абд.
Он пошел навстречу Гаррету, обнял его и отвел в шатер, где усадил на бархатные подушки из Феса и налил горячего чая в стеклянные стаканчики в серебряных подставках.
- Енос сообщил мне, что ты приедешь, и сердце мое наполнилось радостью. Я счастлив вновь, как много лет назад, оказать тебе гостеприимство.
- Я тоже счастлив видеть тебя, Абу-эль-Абд. Сколько лет прошло…
- Почему Енос не приехал? Тадмор не так далеко от Алеппо.
- Не знаю. Вести, что мы отправляем друг другу, долго идут через пустыню. Енос уже очень стар, возможно, причина в этом. Именно здесь, в Тадморе, вы познакомились с ним много лет назад.
- Верно, это случилось у моего шатра.
- И что же ему в тот день понадобилось от Абу-эль-Абда?
- Он попросил меня свести его с Фатех из Калат-эль-Ама… Это очень трудно… Лишь немногие в своей жизни могут говорить с ней.
- И Фатех согласилась принять его?
- Да.
- А что она ему сказала?
- Не знаю. Но когда Енос вернулся, в его глазах была тень… смерти.
- Я тоже хочу видеть Фатех.
Шейх пристально посмотрел в глаза Десмонда Гаррета:
- Это очень трудно, почти невозможно. А если она согласится принять тебя, ты знаешь, что это будет означать, саиб Десмонд, не так ли? Фатех может заставить тебя заглянуть в лицо собственной смерти.
- Я охочусь за тайной, более великой, чем сама смерть. Я… я ищу Человека с семью могилами.
Шейх побледнел, его высохшее лицо стало каменным. Он неподвижно глядел в глаза своему собеседнику, словно хотел испытать его силу, которую не могли выразить ни слова, ни внешность. Потом произнес спокойно:
- У меня такое чувство, словно Аллах отнял у нас нашего друга Еноса бен-Гада.
- Почему ты так говоришь? - спросил Десмонд Гаррет. - Быть может, ты получил известие, которое не пожелал мне открыть?
- Нет. Я не получал никаких известий. Я это чувствую. И чувствую также, что произошло это из-за твоих поисков. Ты не говорил мне, что ищешь.
Десмонд Гаррет опустил голову и ничего не ответил, но видно было, что и душой его, и мыслями овладело это скорбное известие.
- Возможно, ты и прав, - произнес он. И больше ничего не сумел добавить, внезапно почувствовав себя пугающе одиноким в своей неравной битве до последней капли крови.
Они вышли из шатра и посмотрели в сторону Калат-эль-Ама. Суровая крепость с разрушенными стенами высилась над равниной в последних лучах уходящего дня.
- Ты не рассказал мне о причинах своего приезда… Я не мог себе даже представить… Но если все обстоит так, как ты говоришь, если ты действительно охотишься за Человеком с семью могилами, то поднимись к ней, - сказал шейх. - Она наверняка уже знает, что ты здесь. И конечно, в это мгновение читает твои мысли.
Десмонд Гаррет попрощался с ним, сел на лошадь и двинулся в сторону гор. Он галопом проскакал через внушительные развалины, мимо величественной колоннады, сиявшей во мраке так, словно впитала последние лучи заката и теперь источала собственный свет вместе с остатками дневного тепла.
Он проехал среди могил некрополя, утопающих в песке, и поднялся к основанию замка. Спешившись, Гаррет поднялся по склону и, переступив порог, продолжил свой путь среди мощных глыб разрушенной крепости, чувствуя, что внимательный и грозный взгляд следит за каждым его движением.
Послышался звук осыпающихся камней, и в проеме стены показалась собака с черной косматой шерстью, скалившая клыки.
Но он даже не взглянул на нее и продолжил путь, хотя животное яростно лаяло у самых его колен. Возможно, это и была Фатех.
Потом он услышал шипение песчаной гадюки, но даже не обернулся, и рептилия скрылась среди камней и кустов, стремясь найти себе добычу, прежде чем ее тело онемеет от ночного холода. Затем за стенами он увидел рыжий отблеск пламени и пошел туда. У костра сидела старуха с морщинистым лицом и длинными седыми волосами, ее закрытые глаза утопали в темных глазницах. Именно так он представлял себе колдунью, вызвавшую для Саула тень Самуила с того света.
Женщина открыла глаза, помутневшие от катаракты.
- Я ждала тебя, Гаррет. Енос сказал мне, что ты придешь.
- Енос действительно умер?
- Не для меня, я еще могу слышать его голос, - безучастно сказала старуха. - Что ты хочешь?
Десмонд Гаррет с тяжелым сердцем ответил столь же бесстрастно:
- Отведи меня к шестой могиле, чтобы я мог уничтожить ее, а потом отправиться к конечной цели своего путешествия.
- Никому не под силу эта задача. Кто ты такой, что смеешь желать столь многого?
- Я нашел ключ к Камню Созвездий и "Таблицам Амона" и прочел их. Я найду и седьмую могилу и разрушу ее.
- Но знаешь ли ты, кто спит в той могиле?
При этих словах костер загудел, и пламя его стало выше и ярче.
Десмонд Гаррет покачал головой: