Там, где они оказались, было тесно, со всех сторон стояли доски, сверху горел свет. А прямо перед ними стоял тот Карпуша – здоровый детина, лицом злобный, в чёрной шапке.
– Ну! – строго сказал Карпуша.
– Шесть алтын! – тут же ответил Клим.
Карпуша подумал и сказал:
– Чёрт с вами. Шесть.
И отступил в сторону. Клим с Трофимом пошли дальше. Сперва Клим молчал и только за поворотом вдруг сказал:
– С тебя три алтына. Карпуше.
– Так ты же ему ничего не давал! – удивился Трофим.
– Он мне ещё больше должен, – сказал Клим. – Мы с ним сочтёмся. А с тебя мне три алтына.
Трофим ничего не ответил. Клим насмешливо спросил:
– Чего вздыхаешь? Жалко стало трёх алтын? Так это у Карпуши три, по-божески. А если бы пошли через Овсея, так там по полтине берут. А у Терентия Михайлыча и по рублю! А в святки и по пять могут загнуть!
– По пять рублей? – спросил Трофим, ушам своим не веря. – За что?!
– Дай пять рублей и отведу, – со смешком ответил Клим. – И не пожалеешь. Всю жизнь после будешь вспоминать.
– А если это… застукают. Тогда что?
– Ну, тогда да, – согласно кивнул Клим. – Царь-государь у нас грозный! И тебя вместе с боярыней…
– Боярыней? – переспросил Трофим.
– А ты как думал! – сказал Клим. – Ну да не трясись ты так! На три алтына идём, никто нас там ловить не станет. Сам ещё оттуда побежишь.
Трофим молчал. Они прошли ещё, после поднялись по лестнице. Наверху, возле той лестницы, стоял рундук, но при нём никого не было, горела только плошка.
– Вот из-за таких мы Нарву потеряли! – сердито сказал Клим, проходя мимо пустого рундука. Потом вдруг сказал: – Тихо!
И его шагов не стало слышно. Трофим тоже пошёл крадучись. Прошли мимо одной двери, после прошли ещё немного… И вдруг Клим резко толкнул дверь и быстро вошёл туда! Трофим, так же быстро, за ним!..
Но всё равно ничего не успел разобрать. Там вначале был какой-то свет, но его очень быстро прикрыли. Стало совсем темно. И ещё там стояла вонища. И тишина – никто не дышал, не шевелился.
– А ну откройте окно, дуры! Ничего не видно! – сказал Клим.
Вначале было тихо, потом бабий голос спросил дерзко:
– А ты кого увидеть хочешь, Крысу-Василису?!
– Открой окно, Ксюха! Я кому сказал! – гневно прикрикнул Клим. – Открой, пока мозги не вышиб.
Открылось окно. Немного просветлело.
– Клим! Клим! – послышалось со всех сторон. – Мы чуть не обделались, а это Клим!
Опять засветился огонь. Трофим увидел, что со всех сторон на него смотрят простоволосые бабы и девки. Но какие! Трофим, не выдержав, сказал:
– Уродки!
И тут они все враз захохотали, загигикали, стали махать руками и подскакивать! А там со всех сторон были устроены лежанки, над лежанками полати, над полатями ещё полати – и везде на них сидели, правильней, вертелись, скакали, визжали, махали руками, дрыгали ногами уродки! Каких только уродок там не было: одноглазые, криворотые, кособокие, бородатые, лысые, носатые, губастые, горбатые, шелудивые, безрукие – теперь они все, как куры на насесте, визжали, кудахтали, ныли, выли кто во что горазд! Теснотища там была неимоверная, и духотища, и вонища, и такой галдёж, что аж закладывало уши.
Только одна уродка не кричала, не плясала и даже не поднимала рук, а внимательно смотрела то на Трофима, то на Клима. Она тоже была уродка хоть куда – пучеглазая и кривоносая, широкогубая, с копной всклокоченных синих волос. Она сидела внизу, на лежанке, в красной душегрее, жёлтых сапогах и почему-то в рукавицах. Смотрела она внимательно и не мигая. Трофим подумал: змея. А Клим тут же крикнул:
– А ну, ведьмы, тихо!
Но, конечно же, никто на эти его слова не обратил внимания. Даже, скорей, наоборот, – уродки стали кричать ещё громче. Тогда Клим шагнул вперёд, склонился к той молчаливой уродке и стал ей на ухо что-то шептать. Все уродки почти сразу замолчали. Клим отступил назад и осмотрелся. Уродки по-прежнему молчали. Потом одна из них не удержалась и спросила:
– Ксюха, что он говорил?
Ксюха, а так звали ту уродку, сердито поморщившись, ответила:
– Хрен его знает. Не расслышала.
По лежанкам, по полатям зашептались, захихикали. Из угла послышалось:
– К кому это они пришли? Может, сразу к нам ко всем?
– Ко всем! Ко всем! – радостно ответили со всех сторон. – Девки, не давай им выйти! Держи двери!
– Дуры! – злобно крикнул Клим. – Сейчас к вам стрельцы придут! Вот они вас натешут! Поотрывают вам всем головы, скотины! Из-за карлы! Из-за вашего Васятки!
И вот они все сразу присмирели. Ага, подумал Трофим, получается, Клим верно говорил, карла где-то здесь, у них! А Клим тем временем добавил:
– Вы мне, дуры, в уши не кричите. Я такого не люблю. И я к вам не забавиться пришёл, а я по делу. Меня Зюзин прислал. – Все молчали. Клим продолжил: – Мне он сказал: сходи, Клим, к уродкам, отнеси им пятьдесят рублей, и пусть они нам отдадут карлу Васятку, а не отдадут, я их всех на колья посажу, пусть с кольями поженихаются! – и засмеялся.
Уродки молчали. Ксюха с укором сказала:
– Ты чего это сегодня такой злой?!
– Я ничего, – ответил Клим. – Как мне воевода велел, так я и передал.
И он оглянулся на Трофима. Трофим подумал и кивнул. Ксюха спросила:
– Какой карла? Отродясь здесь карлы не было. Зачем нам карла?
– Ой, Ксюха! – сказал Клим. – Зюзин тебя собакам скормит.
– Я постная, – сказала Ксюха. – Ваши собаки постных не едят.
– Ой, ой!
– Не ойкай. И зачем нам карла? Какой с карлы прок? Карла девку не испортит. Вот кабы ты к нам приженился, да ещё с приятелем, мы бы тут завтра все брюхатые ходили. Так, девки?
– Так! Так! – сразу послышалось вокруг.
И опять они стали визжать, кривляться, махать руками и приплясывать.
– Девки! – громко завизжала Ксюха. – А ну давайте испытаем их! Девки, валите Климку на меня!
И она упала на спину, задрала ноги! Уродки вскочили! Клим шарахнулся назад! Трофим оказался впереди! Уродки на него надвинулись!..
– А ну! – крикнул Трофим и поднял кочергу. – Поубиваю всех!
И они замерли! И отступили. Ксюха, уже сидя на лежанке и, не сводя глаз с кочерги, хриплым голосом спросила:
– Что это у тебя? Откуда?
– Царь дал, – сказал Трофим, – чтобы вас по горбам поучить.
– Царь! – повторила Ксюха. – Ладно. А карлы всё равно здесь нет. Нет его здесь, я сказала! Пошли вон отсюда! А то как плюну – сам пойдёшь чирьями! И окривеешь! И ослепнешь! Ну!
И она вскочила. От неё крепко разило перегаром. Её пучеглазые глаза стали ещё страшнее!..
А Трофим сказал:
– Сядь, дура, не смеши людей.
Щёки Ксюхи пошли пятнами. Она громко засопела. Трофим как ни в чём не бывало стал осматривать хоромину. В хоромине было темно.
– Огня! – строго велел Трофим.
Ему дали плошку. Он поднял её как можно выше, чтобы осветить углы. Но вокруг было полно уродок, их рожи были везде, или же их тряпки, развешанные вдоль столбов и на верёвках, тряпьё не давало смотреть. Уродки хоть и молчали, но тоже мешали, пялились. – А ну! – опять грозно сказал Трофим и поднял кочергу, шагнул вперёд, уродки расступились, Трофим взошёл на лежанку, мотнул плошкой и велел:
– Убрать здесь всё! Иначе подпалю.
Уродки стали сдёргивать тряпьё. Стало виднее. Трофим пошёл по лежанке, переступил на другую – лежанки там стояли сплошняком, одна к другой, десятка с два вдоль всей стены от окна до двери. Трофим шёл по лежанкам как по полу, светил плошкой и тыкал кочергой куда ни попадя, проверяя, не зарыт ли кто в тряпьё. Но никого пока не находил.
– Климка! – закричала Ксюха. – Куда он в сапогах попёрся, боров?!
– Ему можно, – сказал Клим. – Он из Москвы. Его сам царь позвал. Карлу вашего ловить, скотину.
– Нет здесь никакого карлы!
– Есть!
И только Клим так сказал, Трофим ещё раз ткнул в тряпьё…
И оттуда как кто-то завизжит! А после как подскочит! Махонький, вертлявый, в красном татарском халате, в жёлтой шапке – и как кинется бежать! Трофим – за ним! По лежанкам! Уродки снова принялись орать! Окно закрыли! Погасили свет! Трофим метался наугад, кричал:
– Поубиваю, суки! Где карла?!
И оступился, выронил плошку, плошка упала и разбилась, огонь разбежался по тряпкам, уродки кинулись его затаптывать. Трофим тоже затаптывал. Клим что-то орал, но с другой стороны, возле двери. Это он, понял Трофим, держит дверь, чтобы карла не выскочил, головастый Клим, подумалось Трофиму. Огонь уже затоптали, только было ещё много дыму и совсем темно. Уродки нарочно молчали.
И тут сбоку брызнул свет! Это кто-то распахнул окно, потом туда же подсадили карлу, толкнули – и он провалился в окно – и выпал на ту сторону, исчез. Уродки стали хохотать, все сразу. Трофим кинулся к окну. Окно захлопнулось, опять стало темно. Уродки ещё пуще стали хохотать, хватать Трофима за ноги, за всё, что приходилось. Они хотели повалить его. Где-то сбоку орал Клим, что он поубивает всех. Трофим начал бить кочергой. Просто даже месить, а не бить. Уродки стали с визгом разбегаться. Трофим вскочил и снова побежал к окну, нащупал его в темноте, распахнул, подтянулся…
А пролезть не смог! Окно было очень узкое. Трофим от злости заорал, стал бить по окну кочергой. Но тут к нему подскочил Клим, схватил за руку и крикнул:
– Давай в обход! Через дверь! И на крышу!
Трофим немного унялся. Клим развернул его и потащил к двери. Уродки орали просто несусветно, хватали их, хотели их порвать, сбить с ног… Да не смогли! Клим с Трофимом протолкались, выскочили в дверь, и там Клим заорал:
– Налево! Там чердак! Айда!
И они побежали налево.
14
Через двойные сени они выбежали на галерею – гульбище – и посмотрели вниз, во двор. Внизу карлы не было, там вообще было пусто. Тогда они глянули вверх – и увидели, что карла ловко, как паук, лезет по стене наверх, на следующий этаж. А там окна были широченные, светличные, карла сейчас в такое вскочит – и ищи-свищи! Клим в досаде закричал:
– Ага! Ну ладно! – и выбежал обратно в дверь, протопал в сенях и затих. Это он, понял Трофим, побежал вкруговую, перехватить карлу в светличных окнах. А Трофим остался. Примерился, встал на перила и глянул наверх. Карла – а чего ему, он лёгкий – лез по стене всё выше и выше, и уже почти добрался до светличных окон. Сейчас оттуда высунется Клим и его сцапает. И сто рублей – Климу. А вот хрен! Трофим размахнулся и ударил кочергой об стену, вбил её между брёвнами и подтянулся. Упёрся сапогом, опять ударил – и ещё поднялся. Стало веселей, Трофим хмыкнул. Карла, будто бы это расслышав, остановился, глянул вниз, увидел кочергу и, соступив немного, ударил по ней сапогом. Кочерга не поддавалась. Трофим засмеялся, вырвал кочергу и замахнулся. Карла проворно отскочил и так же проворно, по-паучьи, полез дальше вверх. Трофим, плюясь, полез за ним. Карла уже лез мимо светличных окон. Сейчас оттуда Клим полезет…
Но Клима пока видно не было. Трофим долез до светлицы, обогнул окно, шапка на нём едва держалась, он поправил шапку. Снизу вдруг послышалось:
– Давай! Давай!
Трофим глянул вниз. Там стояли дворовые девки царицыного чина и кричали. Кому это они – мне или ему, – думал Трофим, упираясь сапогом в наличник.
А карла лез быстро и ловко. Дальше будут чердачные окна, в них карла не просунется, думал Трофим, вот там и возьму его, только бы самому не сорваться.
Снизу, из окна светлицы высунулся Клим, крикнул Трофиму:
– Я сейчас! – и вновь пропал.
Это он побежал на чердак, догадался Трофим. Но чем он там может помочь? Не пролезет он в чердачное окно, там даже карла не пролезет.
Карла уже добрался до чердачных окон и сразу полез дальше, к крыше. Перегнулся и залез туда, пропал из виду. Трофим злобно сплюнул. Снизу закричали:
– Не робей, Москва! Он возле трубы сидит! Давай!
Трофим мельком глянул вниз. Там уже сошлась целая толпа поглазеть. Трофим, усмехнувшись, полез дальше. Снизу зычно крикнули:
– Пыжов! Не подведи!
Трофим опять посмотрел вниз. Перед толпой стоял Зюзин и смотрел, придерживая шапку, на Трофима.
– Пыжов! – снова крикнул Зюзин. – Я тебя как учил?! А ну!
Трофим, уже больше не оглядываясь, долез до крыши, зацепился за неё, повис, как червяк, поболтался, подтянулся и залез. Вот только с него свалилась шапка. Снизу сразу закричали:
– Шапка! Шапка!
Трофим лёг на крышу и громко дышал. В глазах потемнело. Карлы на крыше видно не было.
– Он за трубой! – кричали снизу. – Левей! Давай!
А как давать? Черепица была лакированная, скользкая, ухватиться не за что, черепицу везли из немецкой земли, по три рубля за штуку. Трофим, стоя на коленях, сделал шаг вперёд и поскользнулся. Карла выглянул из-за трубы и засмеялся. Трофим замахнулся кочергой. Зюзин снизу закричал:
– Руби! Заплатим!
Трофим ударил в черепицу, вогнал в неё кочергу, подтянулся. Карла перестал смеяться, отскочил. Трофим ударил ещё – и ещё подтянулся. Карла отвернулся и полез наверх. Карла скользил. Сто рублей скользят, думал Трофим, усмехаясь, убьётся – ста рублей не будет. И ещё раз рубанул, подтянулся – и ещё. Потом ещё. Ещё…
Карла залез на самый верх, на конёк, сел на него и утёрся. Трофим ещё раз рубанул и подтянулся. Карла поднялся и встал на коньке. Трофим дотянулся рукой до конька. Карла сплюнул, пошёл по коньку к голове.
Голова у конька была позолоченная, зубы оскаленные, уши прижаты, грива торчала во все стороны. Карла дошёл до головы, глянул перед собой вниз, во двор – и отшатнулся. Оробел карла, подумал Трофим. Высоковато, что и говорить, – и тоже встал на конька. И, расставив руки, пошёл к карле. Карла стоял к нему лицом и ждал. Трофим подошёл ещё и, мимо карлы, глянул вниз, во двор. Толпы там уже не было – вся толпа стояла в стороне, а внизу, почти возле стены дворца, стояли только стрельцы и держали на растяжку здоровенную холстину, саженей три на три, не меньше. В неё будут ловить карлу. Ну а если карла прыгнет мимо, тогда что? Зачем была вся эта маета? Трофим мягко сказал:
– Васятка! Ты на меня не гневайся. Мне царь-государь велел, – и незаметно подступил на шаг. – Как мне было царя ослушаться? Никак! Вот я…
А сам подумал: только бы не мимо! – и быстро ступил вперёд, ещё шире расставил руки, мотнул кочергой, оскалился! Карла шарахнулся назад – и оступился, сорвался вниз, и полетел, закувыркался, прямо на холстину. Трофим, подступив к коньковой голове, видел, как карлу схватили, скрутили и оттащили в сторону. Потом Зюзин глянул вверх, пожевал губами и резко махнул рукой. Трофим перекрестился – и прыгнул.
И тоже попал в холстину. Его удержали, на него надели шапку, его стали хлопать по спине, подбадривать. Трофим был очень рад. Ещё бы: и кочерга была при нём, и руки-ноги не поломаны. Трофим соскочил с холстины, встал на землю, осмотрелся. Вокруг стояли стрельцы, все в белых шубных кафтанах – белохребетники, царская сотня. В одном месте они расступились, вперёд вышел Зюзин, строго глянул на Трофима и спросил:
– Откуда ты такой?
– С крыши, – ответил Трофим, уже чуя неладное.
И не ошибся – Зюзин продолжал:
– С какой крыши?
Трофим показал на ту, с которой спрыгнул.
– Так это же царицын терем! – грозно воскликнул Зюзин. – Как ты, пёс, туда попал? Как смел?!
– Я… Это… – только и сказал Трофим. – Догоняли! Не заметили!
Зюзин ещё раз посмотрел наверх, прибавил:
– А как черепицу изгваздал! Сколько казне убытку!
Трофим понял, что пропали его сто рублей, и вздохнул. Зюзин вдруг смягчился и сказал:
– Ладно. Пока что не до этого, – отвернулся и позвал: – Овсей!
Вперёд других вышел стрелец с карлой в руках, в охапке. Карла кусал губы и пыхтел. Зюзин вырвал у Овсея карлу, перехватил его одной рукой за шиворот и, так и держа перед собой, пошёл вперёд. Стрельцы раздались на две стороны. Зюзин велел Трофиму догонять. Трофим догнал, они пошли через стрельцов.
За стрельцами стояла толпа дворовых. Зюзин остановился, поднял карлу над собой, потряс им как пустым мешком и начал выкрикивать:
– Православные! Вот он, поганый пёс смердячий! Слыхали, что он брехивал? А вот он сейчас у нас одумается! Я его к царю снесу, и пусть он там расскажет, как оно на самом деле было!
Зюзин пошёл через толпу к крыльцу. Трофим пошёл за ним, а за Трофимом – стрельцы. Толпа стояла и немо молчала. Карла вертелся в зюзинской руке, корчил рожи и пытался вырваться, да всё напрасно.
15
Но опять пошли в покойную. Ставни там были уже составлены, окно открыто. Но всё равно свету в палате не хватало. Пора поздняя, ноябрь, думал Трофим, а снегу ещё толком нет.
Зато было натоплено, как в бане. Зюзин поставил карлу на пол, но продолжал держать за шиворот, и с одобрением сказал:
– Ого! Дров не жалели! – и спросил: – Кто здесь сегодня истопник?
Один из стрельцов ответил, что Андрюшка. Зюзин засмеялся и прибавил:
– Славно топит! Теперь будет всё время здесь топить. Вместо того Саввы. Савва не жилец! Да как и этот пёс.
Сказав такое, Зюзин разжал пальцы. Карла свалился на пол, но тут же вскочил и гневно посмотрел на Зюзина. Зюзин его поддразнил:
– Зыркай, зыркай! А всё равно ты уже не жилец. Такое всклёпывать на государя, аспид!
Карла сердито ощерился. Но Зюзин уже не смотрел на него, а подошёл к закусочному столику. Столик был до самого пола накрыт дорогой парчовой скатертью. Карла вполне может под ней спрятаться, подумал Трофим. Зюзин опять заговорил:
– Смотрите, православные, запоминайте. На царёв суд взираете! – И тут же окликнул: – Гришка!
Вышел Гришка, скорописец, пощёлкал пером об ноготь. Зюзин кивнул ему записывать, оборотился к карле и велел назваться. Карла в сердцах ответил:
– Василий сын Петров Карась.
Голос у него был бабий. Гришка записывал, перо скрипело. Зюзин глянул на Трофима. Трофим сунул карле крест. Карла чмокнул крест и отвернулся.
– Басурманин, – сказал Зюзин. – Сразу видно. Но ладно. Рассказывай!
Карла, облизнувшись, начал говорить:
– А что я ещё скажу? Я же уже рассказывал: эти стояли как столбы, вниз не смотрели, я мимо них прошёл, дверь приоткрыл, мне много не надо, я не жирный…
– Стой! Стой! Стой! – перебил его Зюзин.
И повернулся к стрельцам. Один из них выступил вперёд.
– Иди вниз, – приказал ему Зюзин, – и приведи рынд этих, нелюдей. Пусть послушают, какая от них польза, как они службу несут, скоты!
Стрелец вышел. Зюзин велел карле продолжать, и тот продолжил: