– Ищешь, спрашиваю, что?
Трофим тоже усмехнулся и ответил:
– Вторую дверь искал, вот что. И нашёл. – И тут же спросил: – Ты про неё раньше знал?
Клим утвердительно кивнул.
– А почему мне ничего не говорил?
– Про неё никому знать не велено.
– Да это как… – начал было Трофим.
Но Клим поднял руку, Трофим замолчал, и Клим спросил:
– Ты в Кремле, в государевых палатах, был?
– Ну был.
– И там как? Из царёвой опочивальни только одна дверь?
– Одна. В крестовую.
– Одна? – переспросил Клим насмешливо.
Трофим молчал. Чего было сказать? Что из опочивальни есть вторая дверь, в чулан, а из чулана, минуя крестовую, в ближнюю комнату. И это что! А есть и ещё одна, третья дверь, из опочивальни – через сенцы и на лестницу, а оттуда вниз, в мыльню, а из мыльни сразу три двери – одна во двор, вторая под лесенку, а третья…
Но дальше Трофим думать не стал, чтобы даже в мыслях не проговориться. А Клим сказал:
– Вот видишь, и там не одна. А ты хочешь, чтобы государь сюда вошёл и как в мышеловку влез? Вот для того и сделана вторая дверь, чтобы такого не стряслось.
– Зато через неё тогда кто-то вошёл! – сказал Трофим. – А после выскочил!
– Если бы выскочил, мы знали бы, – ответил Клим.
– Так с той стороны что, тоже сторожа стоят?
– Какие сторожа! Дверь потайная. Если сторожей поставить, всё про неё сразу узнают.
– А нет сторожей, в неё кто хочешь влезет!
– Не влезет. В ней секрет. Секрет не знаешь – не откроешь.
Сказав это, Клим оттеснил Трофима, подступил к стене, сунул руку под ковёр, там что-то щёлкнуло, другое что-то скрипнуло…
Дверь приоткрылась. За ней была темнота.
– Что там? – тихо спросил Трофим.
– Чулан, – так же тихо ответил Клим. – А дальше ещё одна дверь. В закуток. Под лестницей. От закутка до рундука восемь шагов. При рундуке стоят шесть сторожей. Пять сторожат рундук, а шестой смотрит – всегда, глаз не сводя – только под лестницу, на потайную дверь. Это его служба. В тот день, в тот час, служил Марьян Игнашин. Марьяна после ставили к кресту, и Марьян показал, что никого там не было, никто в дверь не входил, никто из неё не выходил. И крест поцеловал на том.
– Ну мало ли, – сказал Трофим.
– Что мало?! – вызверился Клим. – Да у него сам Зюзин спрашивал! Кто это ему скривит?! Да и Марьян не из таких, чтобы кривить. Я за Марьяна… – Тут Клим замолчал, нахмурился, а после нехотя прибавил: – Вот почему тебе про эту дверь не говорили. Не открывали эту дверь тогда! Вот Зюзин и сказал: зачем, чтоб всякий пёс про неё знал?!
– Я, что ли, пёс? – спросил Трофим.
– Ну, – сказал Клим, – и я пёс тоже. А что ты думал? У Зюзина все псы.
Трофим, помолчав, сказал:
– А надо всё-таки сходить туда. Открой мне.
– Ох! – сказал Клим. – Я-то открою. Мне что? А вот тебе…
– Открой, я говорю!
Клим пожал плечами, открыл дверь. Они вошли в чулан. Там было совсем темно. Клим шагнул дальше. Трофим шагнул за ним – на ощупь. Клим чем-то брякнул, что-то опять скрипнуло. Приоткрылась ещё одна дверь…
18
Они вышли через эту, уже третью, дверь и оказались в тёмном закутке под лестницей. С одной стороны шёл свет. Трофим повернулся туда и увидел рундук. При рундуке сидели сторожа…
И вдруг один из них, крайний, вскочил и повернулся прямо в сторону Трофима. Это, наверное, и был тот сторож потайной двери, и он услышал, как она открылась… Но в темноте он ничего не видел. Клим вполголоса сказал:
– Я сам им всё скажу. А ты помалкивай.
И первым вышел из-под лестницы. За ним вышел Трофим. Теперь уже все сторожа вскочили. Клим поднял красную овчинку так, чтобы она всем была видна, и сказал:
– Мы по государеву делу. Сидеть! Я кому велел?! – прибавил он уже очень сердитым голосом.
Они сели на свои места. Молчали и даже не шевелились. Только один из них, наверное, десятник, не утерпев, сказал с укором:
– Климка, ты чего это?!
– Климка в чулане водку жрёт, – строго ответил Клим. – Фрол Щербатый! Встань!
Десятник, а это и был Фрол, нехотя поднялся.
– Когда заступили? – спросил Клим.
– С самого утра.
– Все у тебя на месте?!
– Все.
– А где тогда Марьян Игнашин?
– Так сегодня не его черёд, – ответил Фрол уже не так уверенно.
Клим это сразу почуял! И грозно сказал:
– Я спрашиваю, где он, а не чей черёд. Где, отвечай!
Фрол молчал.
– Запил, что ли? – спросил Клим уже без злости.
– Нет, не запил! – сказал Фрол очень сердито. И ещё сердитее прибавил: – И не надо меня в это впутывать! Я и тогда здесь не стоял, я и сегодня на подмене. Я за Марьяна не ответчик. Про него к Никифору иди!
– А что случилось? – спросил Клим.
– А я откуда знаю?! – сказал Фрол. – Иди к Никифору и спрашивай.
– Ну хоть не всё скажи!
– Не велено болтать! – ответил, как отрезал, Фрол. – Иди к Никифору, я говорю. Он у себя сейчас. Здесь близко.
Клим больше ничего не спрашивал, а только махнул Трофиму, и они, мимо того рундука, пошли по переходу. Вот так дела, думал Трофим. Тот, кто тогда за той дверью присматривал, теперь пропал. Неспроста это! И спросил:
– Никифор, это кто?
– Сторожничий Верхнего житья, – ответил Клим. – На царёвом верху за порядком смотрит. Зверь!
Когда они, минуя сторожей, зашли к Никифору, зверем он не показался. Это был невысокий, заспанный человек, лицо помятое, бабье, бородёнка редкая. Лежал, прямо в сапогах, на лавке и подрёмывал. Увидев вошедших, сердито зевнул, сел на лавке, поискал шапку, надел, проморгался и спросил:
– Чего вам?
– Доброго здоровьичка, – вместо ответа сказал Клим.
– Где его взять, здоровьичко? – ответил Никифор, зевая. – С того дня не разувался. Дома не был. Сплю в сапогах! Чего вам?
– Розыск ведём, – сказал Клим. – Вот, из Москвы подмога. – И он кивнул на Трофима.
Никифор стал рассматривать Трофима. После усмехнулся и сказал:
– Подмога! А чем ты можешь подмогнуть?!
– Я, – вдруг сказал Трофим, – могу много чего. Я тогда в Новгороде был, когда государь там гневался.
– Э! – сказал Никифор. – Многие тогда там были. И я был. А тебя что-то не видел.
– Значит, дело у меня было такое, чтобы на меня никто не зыркал.
– Там только одно такое было!
– Вот я его и делывал.
Никифор посмотрел на Клима. Клим утвердительно кивнул. Никифор опять стал смотреть на Трофима. Клим прибавил:
– Его сам царь велел сюда позвать. И я в Москву за ним ездил.
– Ну, если так… – сказал Никифор и задумался.
Трофим откашлялся и начал говорить:
– Нам нужен сторож Марьян Петров сын Игнашин. Он на известном рундуке сидел и сам знаешь за чем приглядывал. Где он сейчас?
– Зачем вам вдруг Марьян? – спросил Никифор.
– Значит, нужен, если спрашиваю! – уже сердито ответил Трофим. – И это я пришёл спрашивать. А ты будешь мне отвечать, если не хочешь отвечать Ефрему.
Никифор помрачнел. Снял шапку, помял её в руках, опять надел. И начал говорить в сердцах:
– Чего вы к этому Марьяну привязались? Марьян как Марьян. И тогда, когда всё это утворилось, у вас, на вашей стороне, у нас тут было тихо, как в погребе. После оттуда прибегают вдруг – и сразу к Марьяну: что видел, что слышал?! А что он мог им на это сказать? Так и сказал, что ничего, и крест поцеловал на этом. И отвязались, и ушли. И всё.
– Что всё? – строго спросил Трофим. – А дальше было что?
– Время вышло, пришла смена, их с рундука сменили, и они ушли. И с ними и Марьян. Все по домам.
– А дальше?
– Дальше ничего. Пропал Марьян. Вчера должен был заступать, а не явился. И мы что? Пошли к нему, а хозяйка говорит: не знаю.
– Что за хозяйка?
– Да жена его. Не знаю, говорит, не приходил, я думала, он там, у вас, сказала.
– Как это так? – спросил Трофим.
– А он такой был. Домой не всегда возвращался. Бывает, как застрянет здесь, так по неделям вожжается.
– Где застрянет?
Никифор молчал.
– Где?! – ещё раз спросил Трофим. – Куда он тогда ушёл?
Никифор тяжко вздохнул и ответил:
– Как куда? На ту половину, я думаю.
Трофим посмотрел на Клима. Клим сказал:
– На ту половину, на царицыну. Тут рядом, в среднем житье.
– Что там за место такое? – спросил Трофим.
Никифор помялся и ответил:
– Возле Мастерской палаты. Там, где белошвейные мастерицы. А это ещё дальше.
– Где? Как то место называется?
Никифор не ответил. Трофим посмотрел на Клима. Клим помолчал и спросил:
– Это у Мотьки, что ли?
Никифор, поморщившись, ответил:
– У неё.
Клим покачал головой и сказал:
– И не робел!
Никифор усмехнулся и ответил:
– От этого ещё слаще!
– Ну и дальше что? – спросил Трофим.
– Послали человека к Мотьке. А она сказала: нет, он к ней не приходил.
Трофим спросил:
– Крест ей давали целовать?
– Ей? – переспросил Никифор. – Крест? – и тихо засмеялся.
Трофим посмотрел на Клима. Клим спросил:
– А сами вы его искали хоть?
– А как же! – ответил Никифор. – Мы по дороге от нас к Мотьке все углы обнюхали, ощупали. И ничего нигде!
Клим подумал и сказал:
– Ладно, тогда сами сходим. И к Мотьке тоже. Но я те места плохо знаю. Дай нам кого-нибудь, чтоб указал, как к ней пройти.
– Сами найдёте, не бояре, – сердито ответил Никифор. – Да и чего там искать? Сперва до Мастерской палаты, это просто, после налево вниз по лесенке, к тем мастерицам, к их жилью, и там спросить, чтобы позвали Мотьку. Мои тоже дальше не совались, а через мастериц её позвали, и она к ним вышла. Пьяная! Под глазами черно! Нет, говорит, Марьяна не видала. И не знавала, говорит, никакого Марьяна никогда вовек! Какой ещё Марьян? И в крик! И голосить! Чуть унялась.
И Никифор широко перекрестился. Клим хмыкнул и сказал:
– Не видела! Плохо спрашивали, вот что.
– Иди и спроси лучше, умник!
– И спрошу! Трофим, айда!
И они, не попрощавшись, вышли от Никифора. Отошли немного от двери, и Трофим, не сдержавшись, спросил:
– А Мотька, это кто такая?
– Царева зазноба, вот кто! – нехотя ответил Клим. – Не приведи Господь!
И замолчал. Трофим тоже ни о чём не говорил. Шёл, вспоминал про Мотьку. Правда, ничего он толком про неё не знал, а так, иногда только слышал урывками, как кто-нибудь поминал про одну бабу, которая как будто бы царя околдовала. Трофим всегда думал, что это брехня и не обращал на те слова никакого внимания, а вот поди ж ты!..
И тут Клим опять заговорил:
– Вот ещё и этот Марьян, нам тоже очень подходящий. Ты смекай! Можно сказать, что это он из той двери выскакивал. И что! И он не отопрётся! Он же пропал. Где, спросят, пропал? А так вот прямо и сказать: к Мотьке пошёл и пропал. А они про Мотьку, ох, не любят! Даже Зюзин. А Мотьку, хоть она и ведьма, можно упросить, мастерицы с ней дружны, а ты мастерицам глянулся.
– Когда это?! – с удивлением спросил Трофим.
– А когда карлу ловил! А они тебя всем скопом лапали.
– Так то разве были мастерицы? То уродки!
– Уродки и есть мастерицы, – сказал Клим. – Или ты думал, что их тут держат для забав? Для забав у нас других найдут: румяных и толстых. А для белошвейных дел, для златошвейных только уродки и годятся. У уродок к красоте больше чутья, чем у кого, и в мастерицы только уродок и берут. Я был у них однажды в Мастерской палате. Красотища! Иной рушник в триста рублей цены, всей мастерской его работают. Три года! А после – бац! – придут и заберут, и поднесут татарину, татарин свезёт в Крым, там ханша его…
19
И тут вдруг раздалось:
– Эй!
Клим и Трофим остановились. Из бокового перехода вышли сторожа, их было пятеро, не меньше, у одного был горящий светец. Он им посветил сначала на Клима, после на Трофима, почти в самые глаза, спросил:
– Пыжов? Трофим?
Трофим утвердительно кивнул.
– С нами пойдёшь. К боярину.
– Я… – начал было Трофим, но Клим дёрнул его за рукав, и Трофим замолчал.
Сторож поднял светец над головами и велел идти. Трофим повернул туда, откуда вышли сторожа, а Клим остался на месте. Трофим со сторожами шёл по переходу. Шли, поворачивали, снова шли. Сошли по лестнице на нижнее житьё, после опять взошли на верхнее. Трофим спросил, к какому боярину они идут. Ему не ответили. Но почти сразу повернули в небольшие сени, там дальше была дверь, при ней стояли рынды. Один рында открыл дверь, второй содрал с Трофима шапку. Трофим шапку выхватил и быстро убрал за спину, переступил через порог…
И поклонился – в пояс. Перед ним, на мягкой лавке, в просторном халате, в золочёной малой шапочке сидел боярин Борис Годунов.
– Явился! – сказал Годунов, да так, что было непонятно, хорошо ли это.
Трофим на всякий случай поклонился ещё раз.
– Ладно, ладно! – сказал Годунов. – Твоё дело не поклоны бить, а злодеев сыскивать. Сыскал?
– Ищем, – ответил Трофим.
– Искать можно до весны, – сказал Годунов. – Тебе какая честь была! Сам царь-государь за тобой послал, а ты что?
Трофим молчал. Годунов продолжил:
– Твоё счастье, что царю пока не до тебя. А кабы стал спрашивать, что бы я ответил? Да ничего. Ну, сказал бы: нашли кочергу. Государь спросил бы: что за кочерга? А я ответил бы: не знаю, государь, стояла за печью. В кровище вся и волосы на ней налипшие. Длинные. Так?
Трофим согласно кивнул, а сам подумал, что какие теперь волосы, пообрывались все давно, когда он с ней по крыше лез, крушил черепицу. Годунов опять заговорил:
– Я про эту кочергу сегодня весь день думал. Откуда она там взялась? Ума не приложу. Кто её туда занёс? Зачем? Неспроста всё это.
Говоря это, Годунов ещё и усмехался. А, подумал Трофим, вот ты как, из меня ещё болвана строишь, и сказал:
– Так там же есть ещё одна, вторая дверь, за печью, вот кочергу через неё и принесли.
– А! – ничуть не удивляясь, сказал Годунов. – Так ты про ту дверь уже знаешь?
– Знаю.
Годунов утёр ладошкой губы, облизал их и опять утёр. Сказал:
– И я на эту дверь тоже грешил. Тоже думал, что нечисто там. А Зюзин говорил…
И вдруг замолчал. Усмехнулся и сказал:
– Да что Зюзин! Мы и своим умом управимся. Ведь так?
Трофим молчал, думал, что это Годунову хорошо так говорить. Он сейчас, может, в силу входит, особенно если старший царевич…
Ну да. И дальше Трофим даже думать не стал. А Годунов спросил:
– Чего вы вдруг Марьяна начали искать?
– Какого Марьяна?
– Ты у меня смотри! – строго сказал Годунов. – Думаешь, я ничего не знаю? Знаю! Марьян за той дверью присматривал, а после крест поцеловал на том, что ничего не видел. И вдруг пропал! С чего бы это?
Трофим не ответил.
– А кочерга возле печи стояла! – продолжил Годунов. – На кочерге кровь и бабьи волосы. Что за волосы и что за баба? Или не баба, а сам знаешь кто! И почему Марьян пропал, теперь смекаешь?!
Трофиму стало жарко, он аж головой мотнул.
– Вот-вот! – продолжил Годунов. – А ты как думал? – И вдруг велел: – Дай кочергу!
Трофим достал кочергу из-за пояса. Годунов взял кочергу и только глянул на неё, как тут же воскликнул:
– Э! – и сразу же спросил: – А где кровь? Где волосы?
– Так это… – начал объяснять Трофим. – Я с ней на крышу лазил…
– Зачем?!
– Карлу было велено поймать…
– Поймал? – взъярился Годунов. – А что дальше?! Да и зачем нам карла?! Карла – известное брехло, какой с него толк? А кочергу ты с умыслом испортил! – уже спокойней сказал он. – Чья была кровь на ней? Ну?! Отвечай!
Трофим молчал. А что тут было говорить!
А Годунов, усмехаясь, продолжил:
– Я в тебе сразу измену почуял. И говорил Зюзину. Ну да о Зюзине мы ещё вспомним. А пока что отвечай, кто тебя к нам подослал? Что тебе Матрёна говорила? Сколько тебе Нагие посулили, а?
– Государь боя… – начал было Трофим.
– Цыть! – приказал Годунов. Ещё раз осмотрел кочергу, положил рядом с собой, сказал: – Да и чего теперь болтать? Теперь уже поздно. Виноват ты или нет, а мне уже пора ответ держать. Вот я и отвечу: был грех, стакнулся Трофим со злодеями, подкупили они его, и он кочергу затёр, чтобы следов на ней не было.
Трофим молчал. Во рту всё пересохло! Но он сглотнул раз, другой, немного полегчало, и он сказал:
– Бес меня попутал, государь боярин, с этой кочергой. Да и она здесь, может, ни при чём.
– Как это? – удивился Годунов. – С чего ты взял? Кочерга, а на ней кровь. Чья кровь? Царевича! Ибо злодей царевича той кочергой… Так?
– Может, так. А может, и не так, – сказал Трофим. – Потому что если бы злодей бил кочергой, он бы её после просто отбросил и сбежал в ту дверь. И кочерга на полу бы валялась. А так она стояла к стенке прислонённая.
– Так, может, её после кто-нибудь поднял и прислонил, – сказал Годунов. – Да и кровь на кочерге была откуда? И чья кровь? Зачем ты кровь затирал? Злодея покрывал? Так? Нет?
– Кураж меня взял, – сказал Трофим. – Хотел карлу достать. Ну, и увлёкся. Винюсь.
Годунов на это только хмыкнул. Трофим продолжил:
– Государь боярин! Мне воевода сроку дал до ночи. А ночью, сказал, глаза вынет, если никого не приведу. Пособи мне, государь боярин! Я, чую, на злодея вышел. Совсем мало мне осталось – и возьму его. Мне только нужно ещё посмотреть кое-где. Да кое-кого попытать. И тогда наверняка скажу. Тебе первому скажу, боярин!
– Ну мне-то это что, – ответил, усмехаясь, Годунов…
И вдруг стал смотреть на Трофима. Смотрел долго, пристально. Трофим глаз не отводил и не моргал. Годунов, не сдержавшись, мотнул головой и сказал:
– Ну, не знаю, что и говорить. – Ещё подумал и спросил: – Так, говоришь, до ночи тебе срок? До ночи можно подождать, это уже недолго.
– А до утра? – спросил Трофим.
– До утра воевода не даст. А где думаешь искать? Кого допытывать?
– Перво-наперво Семёна Ададурова хочу взять в розыск, – ответил Трофим. – Вели взять Ададурова, боярин. Он, чую, дело скажет. Он там был!
– Ладно, – подумав, сказал Годунов, – будь по-твоему.
Повернувшись к двери, два раза хлопнул в ладоши. Открылась дверь, показался стрелец. Годунов велел, чтобы привели Ададурова, и живо.
Дверь закрылась. Годунов сидел на мягкой лавке и смотрел то на Трофима, то в окно. За окном темнело. Окно у Годунова было большое, прозрачное, почти как в покойной палате. Трофим стоял столбом, не зная, куда глаза девать, и думал, что Годунов прав, потому что как это Трофим такое вытворил – испортил кочергу! Ведь если её знающему человеку показать, он бы сказал, и чья там кровь, чьи волосы, а по волосам сказал бы, чьи они – с живого или с мёртвого, и для чего та кочерга… Да что и говорить! Теперь-то уже поздно. Теперь пропала кочерга, а с ней и сам Трофим. Хотя, может, кочерга здесь ни при чём, потому что, в самом деле, если бы злодей бил кочергой, он её после что, на место ставил? Нет, конечно! Но отвечать будет Трофим. Так что теперь хотя бы Ададуров не подвёл!