- На прошлых лекциях мы говорили о системе мировосприятия древних народов, населявших пойму рек Оби и Иртыша. Сегодня же мы обратимся к воззрениям горных племен, живших южнее, в горах Кузнецкого Алатау и Бийского хребта. Речь пойдет о шорцах, хакасах, телеутах, кумандинцах и прочих. Собственно, есть мнение, что все эти народы - суть, один большой этнос. Эта гипотеза подтверждается и анализом космогонических представлений перечисленных народов…
Я потихоньку разглядывал присутствующих. Всего на лекцию пришли человек пятьдесят. В основном, похоже, сотрудники университета, аспиранты и просто случайные, как я, люди. Студентов, понятно, почти не было. Не считая моей соседки, еще пять-шесть особо любознательных. Но слушали внимательно, почти все что-то записывали.
- …таким образом, картина мира в представлениях аборигенов Сибири выглядела примерно так, - профессор притушил свет в зале и включил проектор. На экране позади него вспыхнул цветной слайд. - Мир разделяется на три основные части, - продолжал немец хорошо поставленным голосом, - Верхний, Средний и Нижний. Верхний мир - обиталище богов, в Среднем мире живут люди и звери, а в Нижнем мире - души умерших…
Я с интересом разглядывал слайд, на котором была изображена сфера, разделенная внутри на три горизонтальных сектора. Судя по всему, рисовал не профессор - это был снимок какого-то очень старого рисунка, может быть даже наскального. Сфера живо вызвала ассоциацию с космическим кораблем в разрезе. Наверху, в "кабине управления", сидели пилоты - странные существа, непохожие друг на друга. Среди них выделялся один - многорукий и многоглазый, сидевший на чем-то, напоминающем кресло самолета. Ниже его по обеим сторонам стояли и сидели еще несколько не менее жутких существ…
- …сферу мира создал Ульген, - пояснял профессор, пользуясь электронной указкой, и ткнул ею в многорукого. - Он сотворил свет, землю и все живое, то есть Верхний и Срединный миры. Потом ему стало скучно и Ульген удалился от дел, создав девять Небес, и поселился на самом дальнем. Но у него был брат Эрлик. Ему тоже захотелось что-нибудь сотворить, и Ульген разрешил ему создать Нижний мир и населить его душами умерших, причем не только людей!..
Я слушал, если честно, в пол-уха - так глубоко в древность моя любознательность не распространялась. Но на всякий случай тщательно зарисовал божественную пирамиду, изображенную на слайде, и подписывал имена существ по мере ознакомления. Гораздо больше меня заинтересовала соседка по парте. Она строчила в тетради как пишущая машинка, успевая поглядывать на кафедру, и тоже рисовала древних духов и богов, только по отдельности: справа фигурка, слева ее описание. Даже кончик языка высунула от усердия!
Я не удержался и нарисовал на листке тощую кошку в очках и с высунутым язычком.
- …управление делами Среднего мира, чтобы навести там порядок и наказать недостойных. Верховным богом Среднего мира Ульген назначил Тенгри, повелителя стихий - грома, молнии, дождя и ветра. - Услыхав знакомое имя, я навострил уши, подсунув листок с рисунком под тетрадь девчонки. Но она этого даже не заметила. - Тенгри оказался весьма суровым повелителем, - продолжал вещать профессор, а на экране появилось изображение статуи грозного божества: мощная длиннорукая фигура с грубым, оскаленным лицом и большим треугольным глазом во лбу помимо двух обычных. - Он наслал на поселения людей громы и молнии, от которых загорелись деревья и селения. А когда люди взмолились о пощаде, Тенгри послал ветер и дождь, погасившие огонь, но затопившие землю. Тогда люди снова обратились к повелителю с молитвой о прощении, и великий бог смилостивился, вернулся к себе на Небо. Но с той поры изредка он посылает своих преданных слуг проверить, не нарушают ли люди своей клятвы. Раз в сто лет Огненный Коршун облетает землю и отмечает пылающим оком провинившихся, а затем Небесный Пес приходит к ним и разрывает сердце, выпуская душу. Но Эрлик не берет такие души к себе, в Нижний мир, и они обречены скитаться среди живых, пока кто-нибудь не споет Прощальную песню, снимающую вину с души наказанного…
Теперь я боялся пропустить хоть слово. Профессор говорил очень интересные вещи, и я чувствовал, что эти сведения помогут мне решить загадку ограбления музея.
- Хочу отметить, что многие из этих интереснейших сведений были добыты в свое время вашими соотечественниками, учеными из Петербургской императорской академии наук, участниками Великой сибирской экспедиции под руководством знаменитого путешественника и мореплавателя Витуса Беринга. Этот незаурядный человек, не имевший какого-либо специального образования, но обладавший исключительными энергией и организаторскими способностями, совершил гигантский вклад в развитие русской географической науки!..
В этот момент в кармане у меня завибрировал мобильник. На экранчике высветился номер Олега, и я понял, что на сегодня самообразование мое закончилось, как это ни печально. Пришлось срочно выбираться из аудитории в коридор.
- Ты готов? - сухо поинтересовался Ракитин.
- Да…
- Почему трубку не брал?
- Лекцию слушал!
- Ух ты! - в его голосе прорезались знакомые смешливые нотки. - И чью же? О чем?
- Профессора Крюгера, о древних сибирских богах.
- Ну, Димыч, удивил! Потом расскажешь. Я буду у въезда в Рощу через пять минут.
Олег припарковался возле троллейбусной остановки ровно через пять минут. Это всегда было его отличительной чертой - пунктуальность во всем. Наверное, из-за нее он и не женился до сих пор. Какая же женщина сможет вытерпеть такое занудство? Разве что рыжая Аленка?..
Я стоял у газетного киоска под старым тополем и ел мороженое. Оставалось еще полпорции, и я не собирался отказываться от минутного удовольствия. Ничего с капитаном не случится - подождет. Ворчать, конечно, будет - ну, да шут с ним!
Ракитин выдержал ровно тридцать секунд. Из-за киоска мне хорошо было видно, как он, заглушив двигатель своей видавшей виды служебной "ауди", открыл дверцу и встал в полный рост, оглядывая остановку и окрестности. На всякий случай я отступил подальше в тень. Если честно, я пока еще не продумал сценарий своего появления. Но на мое счастье подкатил троллейбус и перекрыл Олегу сектор обзора буквально на полминуты. Этого мне хватило, чтобы заглотать остатки эскимо и встать перед витриной киоска как ни в чем не бывало.
Троллейбус отъехал, и Ракитин узрел злостного нарушителя своих планов, мирно разглядывающего пестрые обложки журналов. "Сейчас свистнет", - просчитал я. Сзади раздался залихватский разбойничий посвист. Я оглянулся и сделал удивленное лицо.
- Олежек, ты прямо метеор!
- Не морочь мне голову! - грозно рыкнул он. - Где прятался? За киоском?
- Что ты! Разве от тебя спрячешься? Стою, картинки рассматриваю, слышу - свистит кто-то…
- Месье Котофф не делайте мне нервы! Поехали!
Когда капитан криминальной милиции начинает разговаривать как одесский еврей, лучше с ним не спорить. Я уселся на заднее сиденье и барским тоном бросил:
- Улица Северных ветров, дом двадцать один, квартира сорок семь, второй этаж, второй подъезд.
Ракитин только крякнул и втопил педаль акселератора.
Все-таки хорошо быть милиционером: можно хотя бы иногда совершенно безнаказанно нарушать правила, не опасаясь, что тебя остановят и начнут ездить по ушам на тему безопасности дорожного движения. Машину Олега, по всей видимости, гаишники очень хорошо знали, или же думали, что так нагло ездить может только их собрат по мундиру. Во всяком случае, домчались мы до адреса за каких-то двадцать минут. Феноменальный результат, если учесть дневной час пик, пробки на проспекте и кучу светофоров.
- Да вы - Бэтмен, капитан! - сделав круглые глаза, заявил я.
- Карлсон, месье, всего лишь Карлсон, - осклабился Олег.
Квартира Урманова располагалась в старой панельной пятиэтажке эпохи застоя - обшарпанной, унылой и какой-то усохшей, что ли? Двери подъезда были распахнуты настежь, а вместо электронного замка в створке зияла приличная дыра. Стены подъезда, давно не крашенные, имели своеобразный, даже привлекательный вид - они были сверху донизу расписаны граффити. Местами вовсе не бесталанно. А поскольку окна в подъезде давно были выбиты, ничто не мешало солнечному свету озарять этот стихийный вернисаж. Я даже залюбовался, но прагматик Ракитин не дал мне получить эстетическое удовольствие.
- Я бы этих "мазюликов" - на пятнадцать суток с принудительной трудотерапией…
- Это искусство, Олежек, чтоб ты знал!
- Вандализм. В лучшем случае!..
- Это от предков, капитан. Эстафета поколений: наскальные рисунки - фрески - панно - граффити.
- Питекантропы космического века!
- Pourquoi pas? Кто-то ведь должен напоминать, как все было?
Мы остановились перед дверью квартиры 47, обитой потертым коричневым дерматином. Кнопка звонка свободно болталась на электропроводе. Ракитин аккуратно придержал ее и нажал. Очень тихо и одиноко за дверью пискнула короткая трель. И все. Никакого движения, ни малейшего шума внутри.
- Что будем делать? - задал я резонный вопрос.
- Входить.
Признаться, такой ответ из уст представителя закона меня обескуражил.
- Ты же это не всерьез, Олежек? У тебя ведь нет ордера!
- Забыл выписать. Извини. - Он примерился и одним точным ударом ноги выбил хлипкий замок. - Запиши: при осмотре входной двери выявлены следы грубого взлома.
- Надеюсь, стрелять ты не будешь? - Я заглянул в квартиру через его плечо. - По-моему, никого нет дома…
- По-моему, тоже.
Мы прошли крохотную прихожую и очутились в единственной комнате, достаточно большой, но жутко захламленной.
- Что-то непохоже это на жилище ученого, - пробормотал я, озирая царивший кавардак.
- Это похоже на обыск, - спокойно сказал Ракитин, перешагивая через валявшийся у порога раскрытый чемодан. - Причем неумелый, - резюмировал он.
Я же уставился на чемодан. Он был совершенно новый, даже ярлычок на ручке сохранился. И он был совершенно пуст, если не считать одинокого носового платка, торчавшего из внутреннего кармашка на крышке.
- Как, по-твоему, Олежек, если человек собрался уезжать и купил по такому случаю чемодан, насколько вероятно то, что он уедет без обновы?
- Его могли попросить не брать чемодан. Очень попросить…
- Значит, ты считаешь, что на квартиру был совершен налет?
- Нет, твой Урманов просто искал любимую запонку! - Ракитин подошел к распахнутому секретеру и принялся быстро перебирать немногочисленные рассыпанные бумажки.
- Но это же очевидно! - воодушевился я. - Урманов каким-то образом узнал о готовящемся ограблении, может даже преступники обратились к нему с просьбой поспособствовать за мзду изъятию раритетов. Но как истинный ученый Антон Урманов отверг гнусное предложение и решил спасти ценные реликвии, унес их домой. Злодеи явились в музей, усыпили сторожа, отключили сигнализацию, пробрались в зал… А предметы-то тю-тю! Исчезли! Тогда они вспоминают об Урманове…
- Браво, Холмс! - хищно улыбнулся Олег. - Похоже, все так и было. Только Урманов ни от чего не отказывался! Он действительно сам совершил ограбление, принес реликвии домой, и вот здесь-то и случилась накладка. Ценностями заинтересовалась еще одна преступная группа. Они выследили Урманова и решили украсть похищенное. Выманив под каким-то предлогом Урманова из дома, они явились в квартиру и устроили быстрый и торопливый обыск, увенчавшийся успехом…
- Куда же тогда, по-вашему, делся сам Урманов, а, инспектор? - подначил я бравого сыщика.
- Либо скрывается - что вероятно, либо… его уже нет в живых.
- Ну, это вы хватили, инспектор Лестрейд!
- Отнюдь, мистер Холмс, отнюдь! Там, где пахнет большими деньгами, всегда ходит смерть. Уж поверьте моему опыту.
Ракитин быстро прошел мимо меня на кухню. Я же снова посмотрел на чемодан.
- Нет, Олежек, Урманов очень куда-то торопился, - громко сказал я. - Он действительно хотел уехать, но потом что-то резко ускорило его планы или вовсе сломало их, и он кинулся в путь буквально опрометью.
- А вот иди сюда, - позвал Ракитин, - и посмотри, как твой борец за культурное наследие торопился!
В маленькой кухоньке в углу притулился складной столик. На нем стояла сковородка с засохшей недоеденной яичницей, вскрытый пакет кефира и две чашки с остатками кофейной гущи.
- Зуб даю, что здесь пировали не конкуренты, - сказал Олег.
- Почему бы и нет? - пожал я плечами без особой уверенности. - Притомились искать, решили…
Я недоговорил. В прихожей неожиданно громко зазвонил телефон. Мы переглянулись. Ракитин кивнул мне:
- Возьми трубку.
- Но мы же…
- Я сказал, бери! И отвечай спокойно, как хозяин.
Я снова пожал плечами и вышел в прихожую. Телефон продолжал надрываться. Тогда я снял трубку и сказал:
- Алло.
- Антон Васильевич? - поинтересовался низкий мужской голос с едва заметным акцентом.
- Да… То есть, нет, его нету дома. - Олег сделал мне страшное лицо, но было поздно. - А кто его спрашивает?
- Извините, я, кажется, ошибся номером. - В трубке запикали гудки.
- Ну и дубина же ты, Котов! - в сердцах выдохнул Ракитин. - Знаешь что, занимайся дальше расследованием сам и не путайся у меня под ногами! - Он отвернулся от меня, достал мобильник и нажал вызов. - Борцов?.. Говорит Ракитин. Высылай дежурную группу. Записывай адрес…
Я понял, что больше мне здесь делать нечего, мысленно дал себе хорошего тумака и вышел из квартиры.
"Памятная тетрадь № 3. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е. И. В. Академии наук. Ноябрь 1745 года Р. Х.":
16 сентября 1734 года
…А поход наш через кряж Салтышык, поначалу казавшийся небольшой познавательной прогулкой, на деле получился тяжким испытанием и для наших тел, и для психического состояния души.
14 числа мы втроем - ваш покорный слуга, студент Семен Торопчин и телеут Торбок - сошли на берег у длинной каменистой косы, отделявшей русло Томы от широкого и шустрого ручья, означенного на кроке господина Гмелина рекой Нижняя Терсь.
Иван Георгиевич сразу после заутрени отца Евстафия пригласил меня в свою каюту - кстати, единственную на струге, ибо на судах этих каюты предназначались исключительно для капитанов или, к примеру, для казачьих атаманов во время похода. Господин Гмелин милостиво предложил мне присесть, сам же расположился в венском кресле против окна и принялся набивать трубку из серебряной табатерки. Я же за отсутствием других сидений воспользовался бочонком у двери.
Господин Гмелин тщательно умял табак, взял щипцами уголек из маленькой жаровни и разжег трубку. Лишь окончив сию сложную процедуру, Иван Георгиевич счел возможным начать разговор.
- Ты, верно, думаешь, Степан Петрович, и зачем это меня немец через гору посылает?
- Да, господин Гмелин, - подтвердил я. - Если позволите, я уточню свои сомнения…
- Не стоит, - отмахнулся Иван Георгиевич и на короткое время отвлекся курением. Затем снова заговорил: - Видишь ли, Степан Петрович, наше путешествие по Сибири еще в самом начале, предстоит пройти многие и многие мили… э-э, версты… и по воде, и по суше. И не всегда нам придется делать это вместе. Посему я уже сейчас решил озаботиться созданием малых отрядов для самостоятельной работы на просторах этого… unermeβlich - необъятного края.
- То есть, если я правильно понял, господин Гмелин, вы предлагаете провести нам что-то вроде подготовительного похода?
- Да, точно - подготовительного. Или нет, это скорее будет Ausflug - познавательная прогулка.
- Что ж, мы готовы верой и правдой…
- Нет, Степан Петрович, ради науки! Только ради истины и полноты знания пойдете вы туда. Вам нужно будет преодолеть примерно сорок-пятьдесят верст - это займет пять дней. И еще два дня я буду просто стоять в устье Сары-су.
Иван Георгиевич вновь занялся своей трубкой, я же терпеливо ожидал продолжения.
- Я не жду от вашего похода ни открытий, ни событий - их здесь просто не может быть. Ваша главная задача - пойти и дойти. Я должен увериться в ваших… Möglichkeiten, э-э… возможностях, дабы в будущем поручать вам настоящие и серьезные исследования.
- Постараюсь оправдать, господин Гмелин…
- Да уж, будьте любезны, господин будущий адъюнкт. - У профессора отчего-то начало портиться настроение, что, впрочем, бывало с ним и ранее, если случалось переедание.
Я счел за благо ретироваться, тем паче что напутственное слово было уже получено…
Весь первый день мы довольно быстро шли по редколесью и опушкам почти параллельно течению Терси. Погода нам благоприятствовала. Осеннее солнце словно вспомнило о своем летнем прошлом и припекало наши спины так, что к полудню пришлось снять шабуры и переложить их в заплечные мешки. Пообедав солониной, хлебом и чесноком и запив это двумя-тремя глотками портвейна, мы продолжили поход.
Я нашел на одной из полян необычное метельчатое растение, похожее на мелкий камыш, но со странно изрезанными листьями. Торопчин сумел поймать крупную красивую бабочку с огненно-красными пятнами на темно-вишневых крыльях. Я определил ее как представителя семейства Pyralidae весьма редкой разновидности. Торбок же чувствовал себя лучше всех и весь день распевал свои гортанные песни, а на ужин неожиданно приволок большого зайца, успевшего нагулять зимний жир.
Я стал подумывать, что у нас действительно получается легкая познавательная прогулка, однако следующий день в корне поменял сие поспешное заключение.
Поутру, доев остатки зайца, мы продолжили подъем на Салтышык. Речка Терсь, и ранее неширокая, совсем превратилась в ручей, временами исчезавший среди сланцевых выходов, затянутых мхами и камнеломкой. Спустя час Торбок объявил, что надо уходить от реки, и махнул рукой в направлении широкого распадка между двух покатых склонов, укрытых разноцветьем осеннего леса.
Двигаться по камням, хотя и сглаженным ветрами и временем, стало не в пример труднее. Распадок, хоть и широкий, однако же уводил нас вверх. Скорость продвижения упала до полуверсты в час. Но Торбок пообещал провести нас, как он выразился, старой тропой. Она якобы шла по восточному, более ровному склону распадка и проходила мимо некоего загадочного места Козыр-агаш. Невзирая на расспросы, хитрый телеут только щурил и без того узкие глаза и улыбался, заверяя, что белым телгерам будет интересно.
Подъем по тропе продолжался несколько часов. Дважды мы останавливались и почти валились с ног от усталости. Пот заливал мне глаза и шею, рубаха прилипла к телу.
И это невзирая на, в общем-то, нежаркую погоду и путешествие под сенью сосновых крон.