- У меня плохо получилось.
- А можно мне порисовать?
- Конечно..
Сначала она стерла остатки моих линий, затем принялась рисовать. Я взъерошил ее волосы и снова представил себе мельницу, стоящую на берегу. По ту сторону реки появились две женщины с глиняными кувшинами в руках - должно быть, рабыни с кухни. Заметив меня, они резко остановились, пошептались и скрылись в кустах, появившись через некоторое время чуть ниже по течению, в менее удобном месте. Погрузив кувшины в воду и взгромоздив их на плечи, они поднялись по берегу и удалились. Неужели Публий Клавдий представил им меня таким чудовищем?
- Это ты! - провозгласила Диана, протянув мне дощечку.
Среди беспорядочного пересечения линий и кружков я едва мог различить лицо. Моя дочь еще более плохой художник, чем я, хотя и не намного.
- Великолепно! - воскликнул я. - Еще одна Иайя Цизицена среди нас!
- Кто это? - удивилась она неизвестному имени.
- Иайя, рожденная в городе Цизикус, на берегу Мраморного моря. Она великая художница, одна из лучших в наши дни. Я встречал ее в Байях, тогда, когда там был и твой брат, Метон.
- А Метон знает ее?
- Да.
- Я встречусь с ней?
- Вполне возможно.
Я покинул Байи девять лет назад, а Иайя еще не была стара. Она может прожить достаточно долго, и тогда Диана познакомится с ней.
- Наступит время, вы встретитесь и сравните свои рисунки.
- Папа, а что такое Минотавр?
- Минотавр? - рассмеялся я неожиданному повороту разговора. - Не что, а кто. Насколько мне известно, был всего один Минотавр. Ужасное чудовище, порождение женщины и быка; у него были бычья голова и человеческое тело. Он жил на далеком острове Крите, где злой царь заточил его во дворце под названием Лабиринт.
- Лабиринт?
- Да, с такими вот стенами.
Я очистил дощечку и нарисовал ей лабиринт.
- Каждый год царь отдавал ему на съедение молодых юношей и девушек. Их загоняли вот сюда, видишь, а Минотавр ждал их вот здесь. И так продолжалось много лет, пока не появился герой по имени Тезей и не убил Минотавра.
- Он убил его?
- Да.
- Правда-правда?
- Правда.
- Ты уверен?
- Совершенно точно.
- Как здорово!
- А почему ты спрашивала о Минотавре? - поинтересовался я, предчувствуя ответ.
- Потому что Метон сказал, что если я не буду себя хорошо вести, то он отдаст меня ему. Но ведь ты сказал, что он умер.
- Да, его больше нет.
- Значит, Метон меня обманул! - Она подпрыгнула на моих коленях. - Ах, папа, я и забыла! Меня же мама попросила привести тебя. По важному делу.
- Да? - поднял я бровь, предвидя нудный разговор с рабом, которому поручили присмотреть за кухней в отсутствие Конгриона.
- Да! Тебя ждет какой-то человек. Он прискакал на лошади из самого Рима, и он такой пыльный!
Человек оказался не один. Их было трое. Двое из них были рабами, или, точнее, охранниками, принимая во внимание их телосложение и кинжалы на поясе. Они в дом не вошли, а стояли снаружи и смотрели за тем, как их лошади пьют воду. Их хозяин ожидал меня внутри, в маленьком парадном саду с прудиком с рыбками.
Он оказался высоким, довольно миловидным молодым человеком с темными глазами. Его черные волосы были коротко подстрижены возле ушей, но беспорядочно свисали надо лбом. Бородка его была аккуратно подстрижена, так что от нее осталась одна лишь полоска на подбородке и над губами, подчеркивающая скулы и линии рта. Как и сказала Диана, его одежда была покрыта пылью, которая, однако, не скрывала модного покроя дорогой туники и изящества верховых сапог. Его лицо показалось мне знакомым: кто-то из людей, вечно обретающихся на Форуме, подумал я.
Раб принес ему складной стул. Когда я вошел, он встал и отложил кубок с вином.
- Гордиан, - сказал он, - рад снова видеть тебя. Сельская жизнь пошла тебе на пользу.
Он говорил небрежным тоном, но в его речи были заметны признаки ораторского мастерства.
- Разве я знаю тебя? - спросил я. - Мои глаза подводят меня. Солнечный свет слишком ярок, и я не могу как следует рассмотреть тебя…
- Извини! Я Марк Целий. Мы встречались и раньше, хотя ты можешь и не помнить меня.
- Ах, да, - сказал я. - Теперь понятно. Ты один из приближенных Цицерона - а также и Красса, полагаю. Ты прав, вне сомнения, мы встречались раньше в доме Цицерона или на Форуме. Но я уже постепенно забываю о Риме. Да и твоя бородка меня обманула. Раньше ее не было.
Он с гордостью погладил ее.
- Да, когда мы встречались, ее еще не было. Да и ты, как я погляжу, отрастил бороду.
- Скорее от лени. В моем возрасте нужно сохранять тепло в крови. А что, в Риме теперь это модно? Я имею в виду бородку?
- В некоторых кругах. - Его самодовольство было несколько отталкивающим.
- Как я вижу, тебе уже принесли вина.
- Да, неплохое вино.
- И это не с самого лучшего виноградника. Мой друг Луций Клавдий гордился своим вином. Ты держишь путь дальше на север?
- Нет, я приехал к тебе.
- Неужели?
У меня замерло сердце. Я надеялся, что он заехал ко мне по дороге.
- У меня к тебе дело, Гордиан Сыщик.
- Скорее Гордиан Деревенщина, если не возражаешь.
- Как угодно. - Марк пожал плечами. - Может, нам удалиться в комнату?
- В это время суток во дворе прохладней и удобней вести беседу.
- Но, может, есть еще какое-нибудь более скрытое от посторонних ушей место? - предположил он.
Мое сердце снова замерло.
- Марк Целий, я и в самом деле рад видеть тебя. Сегодня жаркий день, а дорога такая пыльная. Я рад, что могу предложить тебе вина. А может, ты нуждаешься в отдыхе? Я гостеприимный хозяин. Проехать весь путь из Рима и обратно за один день нелегко даже для такого крепкого молодого человека, как ты, и я предлагаю тебе переночевать у меня, если пожелаешь. Но только при условии, что разговор пойдет исключительно о сенокосе, оливковом масле или виноградниках. Я не хочу вспоминать свои старые дела.
- Мне так и говорили, - сказал он дружелюбно, с бесстрастным блеском в глазах. - Но не беспокойся. Я не предлагаю тебе дела.
- Нет?
- Нет. Я приехал просто попросить об одолжении. Не для себя, но для одного очень важного в городе человека.
- Цицерона, - вздохнул я. - Я так и знал.
- Разве римлянин может отказаться, когда его просит законно избранный консул? - сказал Целий. - Особенно принимая во внимание те связи, которые существуют между вами. Так ты уверен, что нет никакой комнаты, более пригодной для нашего разговора?
- Моя библиотека, пожалуй… но и она не совсем подходит, - добавил я, вспомнив, как два дня назад увидел из ее окна удалявшегося Арата. - Пойдем.
Оказавшись там, я закрыл дверь и предложил ему стул. Сам я сел возле двери в сад, так, чтобы видеть, кто к нам приближается, а также смотреть за окном через плечо Целия.
- Так зачем же ты пришел, Марк Целий? - спросил я, отбросив всякие формальности. - Я же сказал, что в город я больше не вернусь. Если вам нужен кто-то, чтобы раскапывать всякую грязь, то могу предложить вам своего сына, хотя и ему не пожелал бы такой работы.
- Нет, никто тебя и не просит возвращаться в Рим, - сказал Целий спокойно.
- Нет?
- Даже наоборот. Цицерону как раз нужно, чтобы ты оставался в провинции.
- Что-то мне не нравятся ваши планы.
Целий слегка улыбнулся.
- Цицерон так и предполагал.
- Я ведь не орудие какое-нибудь, которое можно в любой момент подобрать и использовать. Хоть он и консул, он такой же гражданин, как и я. Я имею полное право отказаться от его просьбы.
- Но ты ведь еще даже не знаешь, о чем он тебя просит. - Целий казался удивленным.
- О чем бы он ни просил, мне это не нравится.
- Вероятно, но как ты можешь отказаться от возможности помочь государству?
- Пожалуйста, Целий, не надо попусту распространяться о патриотизме.
- Я не преувеличиваю. - Его лицо стало серьезным. - Угроза действительно велика. Ах, мне понятен твой цинизм, Гордиан. Я прожил вдвое меньше твоего, но уже вдоволь насмотрелся и мошенничества, и предательства - хватит и на десять жизней!
Он, вероятно, говорил правду - принимая во внимание то, что воспитывался он в кругу Цицерона. Сам Цицерон учил его ораторскому мастерству, и учеником Целий оказался достойным: слова так и лились из его уст. Из него мог бы выйти неплохой актер или певец. Я поймал себя на мысли, что прислушиваюсь к его словам, а не доводам.
- Государство наше подошло к краю великой пропасти, Гордиан. И если его свалят в эту пропасть - против воли всех добропорядочных граждан - то нас ожидают неприятности и бедствия, какие нам и не снились. Определенные круги общества вознамерились разрушить основы нашей Республики раз и навсегда. Представь себе Сенат по колено в крови. Представь себе, что вернулись мрачные дни правления Суллы, когда любого гражданина можно было без всяких причин назвать врагом государства. Ты, должно быть, помнишь, как по улицам шныряли банды подонков с отрезанными головами в руках, за которые им полагалась награда от Суллы. Только на этот раз безвластие распространяется быстрее, не встречая препятствий, словно круги по воде от брошенного в пруд камня. На этот раз враги хотят не просто переделать законы по-своему, но отменить их насовсем, чего бы это им ни стоило. У тебя теперь есть поместье, Гордиан. Неужели ты хочешь, чтобы его отняли у тебя силой? А так, вероятнее всего, и случится, поскольку все устои государственной власти обратятся в прах. И тебя не спасет то, что ты покинул Рим и живешь в провинции. Можешь прятаться в стогу сена, если тебе угодно, но и там разбойники найдут и прикончат тебя.
В течение некоторого времени я сидел молча и даже не моргал.
- Недурно сказано, Марк Целий! Ты почти околдовал меня своими речами! Цицерон прекрасно обучил тебя своему мастерству. От твоих риторических упражнений у любого волосы на голове встанут дыбом!
Он поднял брови и прищурил глаза.
- Цицерон предупреждал, что тебя невозможно убедить. Я сказал ему, чтобы он лучше послал того раба, Тирона. Ты его хорошо знаешь и доверяешь ему…
- Да, я всецело доверяю и уважаю его, потому что он человек порядочный и с добрым сердцем, но его легко переспорить, поэтому Цицерон и не послал его. Нет, он выбрал своим представителем тебя, Марка Целия, но он не мог знать о моем презрении и отвращении к римским политикам и о нежелании вмешиваться в дела его консульства.
- Так неужели мои слова ничего для тебя не значат?
- Они значат только то, что ты напрасно овладел умением строить пылкие речи, делая вид, что они волнуют и тебя самого.
- Но все это правда. Я ничего не преувеличил.
- Целий, пожалуйста, перестань! Ты прекрасный образец римского политика. Тебе не обязательно говорить правду, и при этом ты любого в чем хочешь убедишь.
Он сел на стул и немного подумал, собираясь с мыслями. Глаза его блестели. Потом он погладил бородку и сказал:
- Ну, хорошо, Республика для тебя ничего не значит. Но ты же печешься хотя бы об остатках своей былой чести римлянина.
- Ты в моем доме, Целий. Попрошу тебя не оскорблять меня.
- Хорошо, не буду. Не буду и спорить с тобой. Я просто напомню об услуге, которую тебе оказал Марк Туллий Цицерон и за которую ты теперь платишь неблагодарностью. Но я верю в твою честность и надеюсь, что ты его не подведешь.
Я беспокойно заерзал на стуле. В проем двери влетела оса и тихо зажужжала. Я вздохнул, предчувствуя свое поражение.
- Ты имеешь в виду то, что Цицерон защищал меня в суде прошлым летом?
- Да, это так. Это поместье ты унаследовал от Луция Клавдия. Однако его семья оспорила завещание, и у них были на это причины. Клавдии - довольно древний и благородный патрицианский род, ты же - плебей, без знатных родственников, с сомнительными источниками доходов, с необычной семьей. Ты бы проиграл свое дело и не смог бы уехать из города, который, по твоим словам, ты так сильно ненавидишь. За свою победу ты должен благодарить Цицерона - я был в суде и помню, как он блистательно провел защиту. Редко мне удавалось услышать примеры подобного красноречия - извини, неправды и преувеличений, ведь так ты это называешь. Ты сам попросил его защищать тебя. Он мог бы и отказаться.
Ведь он тогда только что закончил тяжелую политическую борьбу и со всех сторон был связан обстоятельствами и просьбами. Но он подготовил защитную речь и сам произнес ее на суде. И не попросил с тебя платы за нее; он был рад помочь тебе, вспомнив о том, как часто и ты помогал ему с тех пор, как вам пришлось защищать Секста Росция семнадцать лет тому назад.
Я отвернулся, избегая его взгляда и наблюдая за осой - такой свободной, в отличие от меня.
- Ах, Цицерон действительно обучил тебя всему! - сказал я, переводя дыхание.
- Да, - признался Целий, криво усмехнувшись.
- И что же он хочет от меня? - проворчал я.
- Всего лишь небольшое одолжение.
Я сжал губы.
- Ты испытываешь мое терпение, Марк Целий.
Он добродушно рассмеялся, словно говоря: "Да, я победил, и теперь шутки в сторону".
- Цицерон хочет, чтобы ты выступил в роли хозяина для одного сенатора. Он просит тебя предложить ему твой дом в качестве надежного пристанища и убежища от городской суеты. Ты и сам понимаешь, как иногда хочется отдохнуть от волнений.
- Кто это сенатор? Друг Цицерона или Цицерон обязан ему чем-либо?
- Не совсем так.
- Тогда кто?
- Катилина.
- Что?!
- Луций Сергий Катилина.
- Цицерон просит меня дать пристанище своему заклятому врагу? Что вы задумали?
- Это Катилина что-то задумывает. Его нужно остановить.
Я решительно потряс головой.
- Нет, я в этом не участвую!
- Твоя честь, Гордиан…
- Убирайся в преисподнюю! - Я так резко встал со стула, что тот со стуком опрокинулся. Выскочив из комнаты, я пересек двор, отогнал рукой осу и направился в сад, не оглядываясь.
Дойдя до самых передних ворот, я вспомнил, что охранники Целия до сих пор там слоняются. Их вид мог привести меня в еще большую ярость. Я повернулся и побежал к задним постройкам. И тут я заметил чью-то фигуру, прячущуюся под окном библиотеки. Снова за мной шпионит Арат!
Я открыл было рот, но проклятья застряли у меня в глотке. Фигура обернулась, и я узнал собственного сына. Метон смотрел мне прямо в глаза. Он приложил палец к губам и осторожно отошел от окна. Потом подбежал ко мне так, как будто вовсе не испытывал вины от того, что подслушал разговор своего отца.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
- Сын не должен подслушивать отцовские разговоры, - сказал я, стараясь быть строгим. - Некоторые отцы в Риме высекли бы своих детей за такие дела и даже свернули бы им головы.
Мы с Метоном сидели на гребне холма и созерцали поместье. Охранники Целия расположились в тени тисового дерева. Сам Целий вышел в сад и смотрел по направлению к реке, прикрыв глаза рукой. Он и понятия не имел, куда я делся.
- Я не совсем подслушивал, - сказал Метон.
- Не подслушивал? А как же это называется?
- Ну, я, наверное, просто научился этому у тебя. Это в крови.
Бессмыслица, поскольку я усыновил Метона и в нем не было ни капли моей крови, но меня растрогало его предположение. Я не мог удержаться, чтобы не погладить его по голове.
- Ты меня обвиняешь?
- Да нет, я просто говорю, что у меня многое от тебя, папа.
Он улыбнулся. Умный, очаровательный мальчик, которого я когда-то усыновил, превратился в юношу. Его лицо стало задумчивым.
- Папа, а кто такой Катилина? И почему ты настроен против Цицерона? Я думал, ты его друг.
Я вздохнул.
- Все это так сложно. Или не сложно, если человек следует голосу разума и отворачивается от всего недостойного.
- Но разве можно так поступать? Марк Целий сказал, что ты многим обязан Цицерону.
- Да, это правда.
- Без Цицерона у нас не было бы поместья.
- Могло бы не быть, - поправил я его. Но его невинные глаза заставили меня признаться. - Ну да, хорошо. Без Цицерона мы бы не владели всем этим. Если бы он не встал на мою защиту, то судьи, подкупленные Клавдиями, съели бы меня живьем прямо в здании суда. И я ему многим обязан, нравится он мне или нет. Но что толку в поместье, если я должен расплачиваться за него тем, что буду пускать в него людей вроде Каталины и таким образом приводить Рим к самому моему порогу?
- Неужели Рим и вправду так ужасен? Мне здесь нравится, папа, но иногда я скучаю по городу, - Его глаза загорелись. - Знаешь, по чему я скучаю больше всего? По праздникам, когда устраивают игры и скачки! Особенно по скачкам.
"Конечно, ты скучаешь по ним, - подумал я. - Ведь ты молод, а в молодости так хочется развлечений". Себя я чувствовал глубоким стариком.