С наилучшими пожеланиями и благодарностями по поводу присланных рабов. Они прекрасно справились со своими обязанностями, а особенно повар Конгрион, не потерявший своего мастерства со времен, когда он служил моему кузену Луцию. И я вдвойне благодарна, поскольку мой собственный повар заболел как раз накануне приготовлений, так что Конгрион не просто помог, но оказался незаменим; без него мне пришлось бы плохо. Об этой услуге я никогда не забуду и буду вечно признательна.
Теперь о другом. Я лично постаралась замолвить за тебя слово в кругу моей семьи. Мы, Клавдии, довольно упрямы и самоуверенны, и я скажу, что мне не сразу удалось убедить кого-либо обходиться с тобой помягче, но мне кажется, что начало положено. Во всяком случае, я сделала, что смогла.
Спасибо еще раз за одолжение. Сообщи мне, когда понадобится моя помощь. Остаюсь вашей благодарной соседкой,
Клавдия".
Я скрутил письмо, перевязал его ленточкой и увидел, что Конгрион напряженно разглядывает меня.
- Она осталась довольна тобой, - сказал я.
Конгрион вздохнул и улыбнулся.
- Приятная женщина, - сказал он. - Требовательная хозяйка, но умеет благодарить за услуги.
- Вы исполнили мой приказ соблюдать осторожность?
- Да, господин, мы были осторожны и скрытны. Сожалею, что не могу сказать того же о других рабах.
- Что ты имеешь в виду?
- Клавдии привели с собой своих слуг, которые постоянно толклись на кухне. Я старался утихомирить их, когда становилось слишком шумно, но на кухне всегда околачивались толпы рабов, и сплетни никогда не прекращались. Я, конечно, сам не принимал участия в разговорах, но старался слушать их, занимаясь своими сковородками и горшками, как вы и приказывали.
- И что ты услышал?
- Большинство разговоров не представляло интереса - кто из рабов заслужил благорасположение своего господина, а кто потерял доверие… вымышленные рассказы о приключениях в то время, когда они с хозяевами были в Риме… грязные и непристойные истории о связях с девушками, занятыми на винодельческих прессах… плоские шутки - вся обычная грязь, которую и следовало ожидать и которая недостойна касаться ваших ушей.
- А что-нибудь поинтереснее?
- Было несколько грубых намеков и скрытых оскорблений в мой адрес. Рабы часто повторяют суждения своих хозяев, и если хозяева не в ладах, то и рабы не дружат между собой. Немногие из них знают, что я служил еще Луцию Клавдию, долго и преданно; но и они упрекают меня и скорбят о моей неверности, говоря, что я нашел теперь - извините, хозяин, но это их слова, они так сказали, - что я нашел теперь нового хозяина, самого низкого и недостойного. Я, разумеется, хранил гробовое молчание, и они удивлялись моей необщительности. Дело в том, что такие слова не сами пришли им в голову, а исходят, вероятнее всего, от их собственных хозяев.
- Я понимаю. А от самих Клавдиев ты слышал что-нибудь?
- Нет, хозяин. Так вышло, что я почти все время был занят на кухне, едва находил мгновение для отдыха. Повар Клавдии заболел…
- Да, она сообщает об этом в письме.
- Как вы понимаете, я был занят все время. Я почти не видел гостей - только их рабов, толпившихся на кухне.
- А вы? - спросил я, кивнув в сторону его помощников.
Они нервно выпрямились, беспокойно смотря друг на друга.
- Ну же?
- Большую часть времени мы провели на кухне, помогая Конгриону, - ответил один из них. - Все было так, как он и сказал, - намеки, скрытые оскорбления нашего нового хозяина, то есть вас. Но потом нас позвали прислуживать за обедом. Вас там тоже упоминали…
- Да?
На лицах рабов выразилось крайнее замешательство. Один из них был довольно дурен собой, с прыщами на лбу и щеках. Я удивился, что Клавдии пришло в голову заставить его прислуживать за обедом, ведь большинство римлян предпочитают смотреть на нечто приятное во время трапезы. Я отнес этот факт на счет ее необычности. Клавдия часто поступала по-своему.
- Ты, - сказал я прыщавому юноше. - Говори! Меня ничто не удивит.
Он кашлянул и начал:
- Они не любят вас, хозяин.
- Я знаю. Сейчас я хочу узнать, что они замышляют.
- Ну, ничего особенного. Просто называют вас по-всякому.
- Например?
Раб сделал такое лицо, будто я сунул ему под нос какую-то дрянь и заставил его попробовать.
- Городской самодовольный вонючка, - сказал он наконец, поморщившись.
- Кто так назвал меня?
- Публий Клавдий. Мне кажется, это тот самый пожилой человек, живущий за рекой. На самом деле он высказал еще пожелание - окунуть вас в воду и протащить вниз по течению, чтобы вы ртом ловили рыбу. - И юноша снова поморщился.
- Ну, это не обидно, - сказал я. - Что еще?
Его товарищ облизал губы и поднял руку, попросив слово.
- Глупое ничтожество без предков, которого только в клетку посадить и отвезти обратно в Рим, - сказал он. - Так говорил Маний Клавдий, человек, который живет к северу от нас.
- Я знаю. Опять же ничего, кроме злобного ворчания.
Тут прыщавый раб что-то проворчал.
- Да? - побудил я его к разговору.
- Самый молодой из них, по имени Гней…
Тот самый владелец горы, не приносящей особых доходов, которому, по мнению Клавдиев, должно было достаться поместье Луция, подумал я.
- Продолжай.
- Он сказал, что у семейства должны найтись кое-какие доверенные лица, которые пришли бы ночью и окропили бы землю кровью.
Это уже не так забавно, хотя, вполне возможно, что тоже пустая болтовня.
- А он предложил что-то конкретное?
- Нет, он просто так и сказал; "Пролить кровь на землю".
- Он сказал это при вас, и вы слышали его слова?
- Мне кажется, он не знал, откуда мы. Наверное, никто не знал, кроме Клавдии. Кроме того, этим вечером было выпито немало вина, и Гней тоже не забывал опустошать свою чашу.
- Но вам, хозяин, следует знать, - сказал другой раб, - что Клавдия встала на вашу защиту. Она отвечала на каждое оскорбление и угрозу и советовала другим не разжигать своей ненависти, ведь дело уже решено в суде и ничего не изменишь.
- И как же родственники приняли ее слова?
- Не слишком тепло, но ей удалось утихомирить их. Ее манеры довольно…
- Грубы, - заключил Конгрион. - Нужно еще помнить, что встреча происходила у нее, и она вела себя как хозяйка. Мне кажется, что Клавдия не позволит в своем доме говорить и делать что вздумается, даже если гости - ее родственники.
Я улыбнулся и кивнул.
- Женщина, с мнением которой следует считаться. Женщина, которая требует уважения к себе. А ее рабы уважают ее?
- Конечно, - кивнул Конгрион. - Хотя…
- Ну? Говори.
Он нахмурил свои пышные брови.
- Мне кажется, они привязаны к ней не так сильно, как некоторые рабы к хорошим хозяевам. Она довольно требовательна, как я понял на собственном опыте. Ничто не должно пропасть зря, никаких отходов! Все в животном должно быть использовано - и мясо, и молоко, и труд; каждое зернышко нужно поднимать с пола. Некоторые из старых рабов ворчат, что они сгорбились не от старости, а от ее требований.
- Уже то, что они дожили до этой самой старости, говорит о ее доброжелательности, - сказал я, думая о поместьях, где к рабам относятся хуже, чем к домашним животным. После смерти их кожа не имеет никакой цены, в отличие от кожи быка, например, и большинство хозяев не скупятся на побои; мясо рабов в пищу не годится, поэтому их можно почти не кормить. Даже старый мудрый Катон не слишком был озабочен судьбой рабов; он советовал отбирать из них самых здоровых, а больных и старых не кормить и избавиться от них поскорее.
Разузнав все, я отпустил рабов, но когда Конгрион выходил в дверь (он, как я заметил, был вынужден повернуться боком, чтобы протиснуться сквозь узкий дверной проем), я окликнул его.
- Да, хозяин?
- Клавдии в основном собирались, чтобы решить вопрос о предстоящих выборах, насколько я понимаю.
- Да, хозяин, мне тоже так показалось, хотя они обсуждали и более насущные вопросы.
- Такие, например, как незваный сосед и как с ним поступить, - сказал я угрюмо. - Ты что-нибудь услышал насчет того, как Клавдии собираются голосовать?
- В этом вопросе они проявили единодушие. Они будут поддерживать Силана, хотя и не очень уважают его. "Кто угодно, только не Катилина", - слышал я много раз. Даже рабы подхватили эту фразу.
- Понятно. "Кто угодно, только не Катилина". Ты можешь идти, Конгрион. Вифания хочет посоветоваться с тобой по поводу сегодняшнего ужина.
После того как он вышел, я стиснул пальцы и некоторое время смотрел в стену, погруженный в глубокие раздумья.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В течение нескольких последующих дней я отбросил все мысли о политике, о Риме и об окружающем нас большом мире. Мне даже удалось прогнать мысли о Клавдиях. Из города больше никто не приезжал; никто не выкрикивал оскорбления с того берега реки. Горожан занимали предстоящие выборы, а мои соседи, как и я, были поглощены думами о сенокосе. Солнце ярко светило и согревало землю; рабы, казалось, были довольны своей работой; скот дремал в загонах. Метон и Диана помирились, по крайней мере, на время. В Вифании пробудились материнские чувства, и она гуляла с детьми по холму и рвала с ними цветы. В свободные минуты я забавлялся тем, что обдумывал план водяной мельницы, которую собирался построить Луций Клавдий.
Ночи были очень теплыми, но приятными. Спать я ложился рано; мы с Вифанией три ночи подряд занимались любовью. (Появление такого молодого красавца, как Марк Целий, произвело, вероятно, свое действие, но я не задумывался об этом и не был против). Спал я спокойным и глубоким сном. Казалось, что на мое поместье в Этрурии опустился мир и покой, невзирая на то, что творилось вокруг. Так часто боги обманывают нас, устраивая небольшое затишье перед бурей.
Дела пошли плохо с середины месяца, в июньские иды. Рано утром ко мне в библиотеку прибежал раб и сообщил, что Арат хочет немедленно поговорить со мной и ждет меня на поле. По его встревоженному виду я догадался, что меня ждут неприятности.
Я последовал за ним к полю, располагавшемуся на севере, возле стены, отделявшей нас от владений Мария Клавдия. Поле это было самым дальним, и рабы принялись за него в последнюю очередь. Траву скосили всю, но связали только несколько снопов. Рабы праздно стояли поодаль и заволновались при моем появлении. Навстречу мне шагнул мрачный Арат.
- Я хотел, чтобы вы сами посмотрели, - сказал он. - Чтобы потом между нами не было непонимания.
- Что мне надо посмотреть самому?
Он указал на сноп сухой травы. Его челюсти сжались, и я заметил, как легкая судорога исказила его рот.
- Я ничего не вижу, - сказал я, - кроме того, что остальное сено лежит несвязанным, а эти люди слоняются без дела.
- Присмотритесь повнимательней, хозяин, - сказал Арат, наклоняясь над связкой сена и показывая мне, что я тоже должен наклониться.
Я присел на корточки и всмотрелся в скошенную траву. У меня уже не такое острое зрение, как когда-то. Вначале я не заметил серой пыли, которая, словно легкий слой сажи, покрывала сено. Потом, попривыкнув, я заметил такие пятна по всему снопу.
- Что это, Арат?
- Это болезнь, под названием "сенной пепел". Она появляется приблизительно раз в семь лет. Это становится заметно, только когда скосят траву, а иногда даже гораздо позже, когда зимой обнаруживается, что все сено сгнило.
- Что это за болезнь?
- Сено становится несъедобным. Скотина и не притронется к нему, а если и съест, то заболеет.
- И как велик наш ущерб?
- По меньшей мере, вся трава на этом поле, несомненно, заражена.
- Даже если на ее листьях не видно пятен? - спросил я, посмотрев на свежескошенное сено и не увидев признаков болезни.
- Они появятся через день или два. Вот почему о болезни часто узнают только зимой. Сено почти уже убрано, когда появляется болезнь. Она разрушает травы изнутри.
- Коварная штука, - сказал я. - Внутренний враг. А с другими полями? Что с сеном, которое уже сложили?
Арат выглядел очень мрачным.
Я послал одного из рабов посмотреть уже готовый стог, собранный возле дома.
И он протянул мне траву, покрытую теми же пятнами.
Я заскрежетал зубами.
- Другими словами, Арат, ты говоришь мне, что все сено испорчено. Весь урожай, что должен помочь нам перезимовать! Я полагаю, что эта пропасть не вызвана тем, что ты затягивал сбор сена?
- Она и раньше здесь была, только незаметно. Между временем сенокоса и появлением болезни нет никакой связи…
- Я не уверен, что доверяю тебе, Арат.
Он ничего не сказал, только поглядывал куда-то вдаль и сжимал челюсти.
- А можно спасти хотя бы часть сена? - спросил я.
- Возможно. Мы постараемся отделить хорошее сено и сжечь плохое, хотя болезнь до поры может оставаться незаметной.
- Тогда делай, что в твоих силах! Я передаю это на твое усмотрение, Арат!
Я повернулся и оставил его стоять среди остальных рабов, в то время как я сам шел по скошенному полю, стараясь не подсчитывать в уме, сколько времени и труда я потерял впустую, собирая сено, которое оставалось только сжечь.
В полдень в безоблачное небо поднялись огромные столбы дыма от костров - это Арат приказал сжечь испорченное сено. Я лично пришел проверить, чтобы сжигали сено с видимыми признаками болезни, но оказалось, что среди снопов попадались и незатронутые. Когда я указал на них Арату, то он признал ошибку, но сказал, что несколько вязанок делу не помогут, да и среди них могут оказаться зараженные. Мне же такая отговорка не показалась убедительной - вдруг это прекрасное сено? Мне приходилось верить Арату только на слово. А что, если он обманывает меня? Вдруг я уничтожил прекраснейший урожай по совету раба, которому доверяю все меньше и меньше?
Столбы дыма продолжали возноситься в небо и на следующее утро; Арат просмотрел еще несколько стогов и обнаружил испорченное сено.
Не удивительно, что из поместья Клавдии прибыл гонец. Раба провели в библиотеку; в руках у него была корзина со свежими фигами.
- Передайте ей слова благодарности.
Я приказал одному из своих рабов позвать Конгриона, который несколько смутился и удивился, что его вызывают так рано утром. Он как-то странно посмотрел на раба Клавдии, и мне показалось, что за время его пребывания в соседнем поместье между ними что-то произошло; рабы часто ссорятся между собой.
- Конгрион, - сказал я, - видишь эти прекрасные фиги, которые мне прислала Клавдия? Чем нам отблагодарить ее?
Конгрион, казалось, немного замешкался, но потом предложил отправить ей корзину яиц.
- Куры сегодня снесли больше обычного, - уверил он меня. - Желток словно масло, а белок как взбитые сливки. Свежие яйца - это настоящие драгоценности, хозяин.
- Хорошо. Проводи его на кухню и дай корзину яиц.
Когда они уже выходили из комнаты, я подозвал раба, который украдкой посматривал в окно.
- Если вдруг твоя хозяйка спросит насчет дыма, - сказал я доверительным тоном, - то это горит сено, пораженное особой болезнью. Сенной пепел, как ее называет мой управляющий. Пусть она передаст это другим Клавдиям, ведь я сомневаюсь, что они пошлют своих рабов, чтобы самим узнать, в чем дело.
Он кивнул и ушел вместе с Конгрионом. Положить яйца в корзину - довольно быстрое дело, но час спустя, проходя мимо задней двери, я заметил, как посланец Клавдии выходит из кухни, держа корзину в руках и что-то шепча на ухо Конгриону. Потом он повернулся ко мне лицом, и я понял причину его задержки - свободной рукой он вытирал с губ остатки сладкого крема. Кто может устоять перед возможностью попробовать шедевры Конгриона? Раб заметил меня и вздрогнул, но потом овладел собой и удалился с ухмылкой на устах.
На следующий день мне представилось еще одно доказательство нерадивости Арата. Уже под конец дня, когда я направлялся к холму, чтобы в одиночестве погоревать по поводу потери большой части сена, на Кассиановой дороге показалась повозка, запряженная двумя лошадьми. Тяжело загруженная, она тряслась и поднимала целые облака пыли и, наконец, остановилась возле дома, у кухни. Вышедший Конгрион принялся наблюдать за выгрузкой.
А где же Арат? Ведь это его обязанность. Я спустился с холма и подошел к Конгриону, который, пыхтя, помогал своим слугам выгружать мешки с просом и деревянные ящики с глиняной посудой. Вечером стало прохладно, но Конгрион весь покрылся потом.
- Конгрион! Ты должен быть на кухне. А эта работа для Арата.
Он пожал плечами и нахмурился.
- Пусть уж лучше будет так, хозяин.
Он говорил, немного заикаясь, и было видно, что он расстроен.
- Я много раз просил Арата заказать мне в Риме посуду - по эту сторону Кум просто невозможно достать глиняные горшки, но он все время откладывал этот вопрос, пока я сам наконец не отдал приказание. Нашлись кое-какие запасы серебра из кухонных расходов. Пожалуйста, не сердитесь на меня, хозяин, но мне кажется, лучше уж я сам буду распоряжаться этим, а не идти с ним на открытый спор.
- Но даже если так, то пусть он хотя бы наблюдает за выгрузкой, ведь это его обязанность. Посмотри на себя, ты весь вспотел, как скаковая лошадь, весь красный, Конгрион, ты слишком надрываешься. Твое место на кухне.
- А Арат пусть роняет ящики и разбивает мою посуду? Пожалуйста, хозяин, я сам справлюсь. Так лучше. Я слишком толст, потому и потею.
Я немного подумал, потом нехотя кивнул.
- Спасибо, хозяин, - сказал он с облегчением. - Так действительно лучше. А то придет сюда Арат, и опять конца не будет спорам. Я уже достаточно насмотрелся на него.
- Да и я тоже, - пробормотал я себе под нос.
Итак, вслед за передышкой наступила буря, по крайней мере, я так думал, уверенный в том, что неудачный сенокос - несчастье, достойное того, чтобы быть единственным в году.
На следующее утро, несмотря на неприятности, я проснулся в отличном расположении духа. Я взял ломоть хлеба, восковую табличку и стиль и отправился на берег реки мечтать о водяной мельнице. Я немного порисовал, но потом стало теплее, и я задремал, откинувшись на спину. Передо мной журчала река. Над головой щебетали птицы. Пятнышки света танцевали у меня на веках, ласкали мои руки и лицо. Несмотря на неприятности, связанные с руководством поместьем, несмотря на споры со сварливыми рабами, несмотря на существование Клавдиев, жизнь все-таки хороша, просто великолепна! На что мне жаловаться? Есть люди, которым приходится значительно хуже, у которых ничего нет. У других же есть гораздо больше, чем у меня, но до чего доводит их неправедное богатство? Я же честный человек и в ладах с богами, повторял я сам себе, я довольно мирно существую рядом с другими людьми, насколько это возможно в такие времена.