Потом я вышел в сад. Пчелы там уже не жужжали - они все удалились к себе в улей, но среди виноградников порхали два огромных светящихся мотылька. Было очень поздно, но спать мне не хотелось. Вместо сонливости я, как и прежде в конюшне, ощутил необычное обострение всех чувств. Лунный свет казался таким ярким, что я мог видеть все как днем, просто как будто солнце из желтого стало голубым. Все предметы казались знакомыми и вместе с тем необычными. Но, как и днем, я почувствовал странную скованность в членах. Я вышел из ворот и направился вдоль холма, пока не оказался в юго-западном углу поместья, и отнюдь не потому, что там находилась могила незнакомца, - просто это было самое уединенное место.
Я устал убегать от Рима. Рим такой большой. Нигде в мире не скроешься от него. Рим словно сеть, а люди - рыбы, в нее попадающие. Даже если человек слишком маленький и способен проскочить сквозь нее, то его все равно поймают другие, более крупные люди; а если ему удастся и от них ускользнуть благодаря своей хитрости и уму, то он отдастся на милость Судьбы, которая является морем, где все мы плаваем, и Рока, который является рифами, нам угрожающими. И другого исхода нет.
Я присел на камень, теребя край своей туники. И вдруг из груди моей вырвался крик. Я кричал со всей громкостью, на какую был способен, и никто меня не слышал - ни Вифания, ни Метон и Диана. Целый день я сдерживал внутри себя этот крик, этот вопль. Случилась неожиданная и ужасная вещь. Я трезво оценивал ситуацию, делал определенные выводы, старался сдерживать себя. Но с первого же мгновения, как я увидел обезглавленное тело, мне захотелось закричать - испустить яростный вопль, как делает волк, попавший в западню, или орел, запертый в клетке.
Часть вторая
CANDIDATUS
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Следующие несколько дней я провел в ожидании гостя, который все не приходил.
Тем временем жизнь вернулась в обычное русло. Работа на полях продолжалась, как и всегда. Арат присматривал за рабами и выполнял мои поручения. Конгрион стряпал, домашние рабы занимались своими делами.
Дни удлинились и стали более жаркими, ночи потеплели (но только не в моей постели, остававшейся по-прежнему холодной). Вифания ни разу не спросила меня о трупе, найденном в конюшне; она уже давно решила, и довольно мудро, что если мои занятия угрожают нашему спокойствию, то это мои тревоги, а не ее. Она редко впадала в гнев или в ярость, как в тот раз, и вовсе не собиралась укорять меня и дальше, предпочтя ни о чем не вспоминать. Своим молчанием моя жена показывала, что ей бесполезно высказывать свое мнение; но я догадывался, что в глубине души она очень волнуется.
Со мной Вифания обращалась холодно и отстраненно, как жены солдат, вечно живущие в ожидании смерти мужей и порицающие их за это, испытывая гнев и отчаяние. Деланное безразличие - это защита от безжалостного Рока. Вифании и раньше случалось показывать свою отчужденность, и я привык к такому поведению, но сейчас к ней примешивалось напряжение и подозрительность, как будто бы я был виноват в том, что по воле Рока в нашу жизнь ворвался обезглавленный Немо - Некто.
Она играет в спокойствие, думал я, ожидая, когда же я сломлюсь и расскажу ей все, что знаю о трупе и обстоятельствах его появления. Иногда я ей уступал, давая понять, что не прочь поговорить с ней на эту тему, но всякий раз она либо искусно уходила от беседы, либо покидала комнату, хлопнув дверью. И в такие минуты, казалось, она способна испортить жизнь всем обитателям поместья.
- Такого бы не случилось, если бы я не женился на тебе, а оставил рабыней, - ворчал я сквозь зубы, но, конечно же, никого рядом со мной не было, никто меня не слышал, да и сам я не верил своим словам.
Метон казался не слишком расстроенным появлением трупа в моем доме. Он вырос в Риме, и, очевидно, безумие городской жизни на него так подействовало, что он считал такие вещи само собой разумеющимися. Как и Вифания, он считал, что это не его заботы, и полностью доверял своему отцу, предоставив ему решать, как поступать в непредвиденных обстоятельствах, какими бы страшными и угрожающими они ни были. Его вера в меня очень трогала, тем более что сам я вовсе не был уверен в себе.
Диана, напротив, становилась все более мрачной и несчастной - скорее, впрочем, из-за разногласий между родителями, чем из-за того, что первой обнаружила ужасное тело. А может быть, я сам обманывал себя, говоря, что на моего ребенка вид обезглавленного трупа не подействует? Ведь иначе мне бы опять пришлось бежать в заросли ежевики и кричать, зажав в зубах тунику. Я старался уделять ей как можно больше внимания, брал за руки, расчесывал волосы, угощал сливками и медом, но она отдергивала руку, роняла на пол лакомства и показывала свое общее недовольство всем миром. Я вздыхал и вспоминал, что она все-таки дочь своей матери.
Тем временем, соблюдая величайшую осторожность, я расспрашивал рабов, стараясь выудить все, что они могли знать о Немо. Но мои расспросы ни к чему не привели. Арат, поклявшийся хранить рот закрытым, а уши открытыми, тоже не добился успеха. Казалось, будто только мы пятеро видели Немо, а до этого он даже не существовал.
Подходил к концу месяц июнь. Приближался квинтилий, а вместе с ним и вершина лета. Весь мир вокруг дремал от жары. Гора Аргентум дрожала, словно отражение в озере. Уровень воды в реке упал, а ее журчание перешло в тихое бормотание. Спать было слишком жарко даже в тени.
И вот наконец появился гость.
Он въехал не в ворота, а прошел по Кассиановой дороге ближе к холму, проложил себе путь сквозь дубовую рощицу и заросли ежевики. Гостя сопровождал великан с волосами цвета соломы, которому явно была маловата его лошадь. Они осторожно и не спеша приближались, внимательно оглядывая мой дом и прилегающие к нему поля, прежде чем подъехать поближе.
Мне повезло - я увидел их раньше, чем они меня, поскольку в это время я находился на вершине холма и разглядывал свое поместье. Даже в самую страшную жару в этом месте иногда бывает ветерок, поэтому там приятнее пережидать полуденный зной.
С другой стороны холма ко мне подошла Клавдия. На ней было грубое крестьянское платье и соломенная шляпа с широченными полями, делавшая ее похожей на гигантский гриб. Мы сидели в тенечке и толковали о прокорме скота, о нерадивых рабах, о погоде - а вовсе не о Немо, политике или ее враждебно настроенных кузенах. Слишком жарко было, чтобы делиться друг с другом секретами или говорить о неприятных вещах. Первой посетителей заметила Клавдия.
- Ах, Гордиан, те двое - ведь это не твои рабы?
- Где?
- Те двое, на лошадях, возле подножия холма. Нет, так ты их не видишь из-за деревьев, а теперь смотри, - сказала она, указывая на них своим корявым пальцем.
- Почему ты думаешь, что это не мои люди? - спросил я, тщательно вглядываясь в даль, но так ничего и не замечая.
- Потому что когда я поднималась по той стороне холма, я видела, как они отдыхали в стороне от Кассиановой дороги. Они прибыли с юга.
- Те же самые двое? Ты уверена?
- Только потому, что один едет на белой, а другой на черной лошади, и тот, что на черной, чрезмерно велик. Мне кажется, что у тебя нет таких здоровенных рабов в поместье.
Наконец-то и я разглядел их внизу, за оливковыми деревьями. Они повернулись к нам спиной и рассматривали дом.
- Ах, да, гости из Рима, как я предполагаю.
"Вот и Катилина пришел", - подумал я.
- Я знаю кого-нибудь из них?
Я кашлянул, стараясь придумать ответ и одновременно вглядываясь в посетителей. Но видел я только их плечи и круглые шляпы.
Клавдия рассмеялась.
- Извини, что я такая любопытная. Сельские привычки; если бы я выросла в городе, то не совала бы нос в чужие дела. А может, и нет. Ладно, спускайся и поприветствуй своих гостей.
Она поднялась и надела шляпу.
- Хотя странно, что они подъезжают к тебе не по дороге, а окольным путем, как разбойники. Ты точно их знаешь, Гордиан?
- Да, - уверил я ее, сам, впрочем, сомневаясь в своем положительном ответе.
Я подождал, когда она отойдет, потом глотнул вина из бурдюка. Те люди внизу тоже выпили вина, передавая друг другу дорожную флягу. Казалось, они очень довольны тем, что их путь подошел к концу. Я тем временем тоже следил за ними. Так продолжалось довольно долгое время, пока мне не надоело сидеть и пока я немного не рассердился. В конце концов, по делу они пришли или нет, они не имели права находиться в моих владениях без моего ведома и разглядывать мой дом, словно шпионы.
Я решил, что с меня довольно их дерзости, и собрался уже спуститься с холма, чтобы встретить их как подобает истинному землевладельцу и гражданину, не вооруженному ничем, кроме чувства собственного достоинства, как вдруг светловолосый великан повернулся и посмотрел в мою сторону. Я не разглядел его лица из-за тени, отбрасываемой шляпой, но он, должно быть, заметил меня и сказал что-то своему компаньону, который так же резко повернулся ко мне. Он приказал высокому оставаться на месте, а сам спешился и принялся подниматься по холму.
Почему я сразу не узнал походку? И очертания тела его были знакомыми, хотя лицо и оставалось скрытым под шляпой. Но только когда он вплотную подошел ко мне, выпалил его имя:
- Экон!
- Отец!
Он снял шляпу и обнял меня, сдавливая мне грудь изо всех сил.
- Надеюсь, что свою жену ты так крепко не обнимаешь.
- Конечно, я так ее и обнимаю! - Он сжал меня еще крепче и наконец отпустил. - Она податлива, как молодая ива.
- Но я-то старое тисовое дерево и могу сломаться, - посетовал я, распрямляя спину.
Он шагнул назад.
- Извини, папа. Я просто очень рад видеть тебя.
В его голосе до сих пор слышались хриплые нотки - след прежней немоты. Девяти лет от роду он заговорил после долгого молчания, и это всегда было для меня чудесным доказательством того, что боги все-таки могут быть щедрыми и милосердными.
- Но что ты тут делаешь? И почему ты так выглядишь? - спросил я, разглядев, что он носит такую же бородку и прическу, как Марк Целий - коротко по бокам, но длинно сверху. Так кто угодно выглядел бы занятно. Марку Целию, с его резкими скулами и красными губами, все это шло, в оршчие от Экона.
Мой сын удивленно поднял брови, потом дотронулся до подбородка.
- А тебе нравится?
- Нет.
Он рассмеялся.
- А Менении нравится.
- Глава семьи не должен слишком заботиться о том, что в его облике нравится, а что не нравится его супруге, - сказал я и тут же подумал про себя: "Ах, клянусь задницей Нумы, ты ворчишь, как самый привередливый римский старикашка". - Ну ладно, - поспешил заметить я. - Поступай как хочешь, лишь бы ты не связался с определенной группировкой.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что такие стрижки и бородки носят члены определенного политического кружка…
Он засмеялся и покачал головой.
- Это просто такая мода, папа. Но давай поговорим о другом. Я как можно скорее старался попасть сюда. Меня не было в Риме, когда пришло твое письмо, - я был в Байях, по делу одного клиента из Корнелиев; ты ведь знаешь, как хорошо они платят. Вернулся я только вчера. Когда я прочитал твое письмо, то сразу же привел все дела в порядок и постарался отправиться как можно скорее - но, как ты понимаешь, после такого долгого отсутствия я не мог уехать из дома, не проведя с Мененией хотя бы одной ночи. С собой я взял Билбона на случай, если нам действительно будет угрожать опасность. Ах, да, я передал то единственное сообщение Марку Целию.
- Но, Экон, я вовсе не просил тебя приезжать.
- Разве, папа? - Он пристально посмотрел на меня и вынул свиток пергамента из-за пояса. - "Моему любимому сыну Экону, от его любящего отца…" - так много чувств в самом начале, что я сразу насторожился. А потом эти намеки на неожиданности в сельской жизни и на то, что случилось нечто важное, - как будто ты писал под надзором и не мог высказать всего на пергаменте. Сначала ты напоминаешь мне о предстоящем посвящении Метона во взрослую жизнь - как будто я мог забыть об этом и как будто мы еще весной не обсудили это событие со всеми подробностями! Потом, как бы между прочим, ты просишь меня передать послание - явно с каким-то тайным смыслом - шутка, как же! - и просишь быть осторожным и осмотрительным. Ты с тем же успехом мог сесть и написать: "На помощь, Экон, приезжай поскорее!"
- Дай мне посмотреть на письмо, - сказал я и взял пергамент у него из рук. - Ты всегда так тщательно читаешь между строк?
Он пожал плечами.
- Папа, ведь я твой сын. Разве ты не рад моему приезду? Разве ты не этого хотел?
- Да. Да, я рад, что ты здесь. Мне нужно с кем-нибудь поговорить.
Я сел на пенек и приподнял бурдюк с вином.
Экон кинул свою шляпу на траву и опустился рядом со мной.
- Забавно, - сказал он, похлопывая ладонями по шершавой поверхности, - этот пенек такой теплый, несмотря на то, что находится в тени. На нем кто-то сидел до меня?
Я покачал головой и вздохнул:
- Да, хорошо это или плохо, но ты истинный сын Сыщика!
- Не удивительно, что у тебя такое кислое лицо, - сказал Экон, вытягивая босые ноги среди густой травы и греясь под послеполуденным солнцем.
Пока мы разговаривали, тени удлинились. Я все ему рассказал, все, что случилось за последний месяц, а что я позабыл, он выудил из меня своими расспросами. Бурдюк лежал между нами опустошенный. Кони стояли привязанные к небольшой скале, а Билбон дремал в тени.
- Значит, ты предполагаешь, что мертвое обезглавленное тело принес в конюшню Марк Целий, как тайный знак? - спросил Экон, задумчиво глядя вниз, на дом.
- А кто еще?
- Ну, кто-нибудь с другой стороны, - предположил он.
- С какой стороны? Вот в чем вопрос.
- Значит, ты не веришь, что Целий представляет Цицерона?
- Кто знает? Когда я попросил у него письменных гарантий от самого Цицерона, он отказался, хотя и не без причин. Он не хочет, чтобы я был напрямую связан с Цицероном.
- Мы можем обойтись и без него, - сказал Экон. - Я сам могу передать послание Цицерону так, что никто не заметит, и получить от него ответ.
- И что тогда? Предположим, что Цицерон уверит нас в том, что Целий - действительно его агент во вражеском лагере, - разве Цицерон умеет читать чужие мысли? Целий говорит, будто притворяется, что он сторонник Каталины, а на самом деле он служит Цицерону. Но что, если он предатель вдвойне? Вдруг он и на самом деле сторонник Каталины? Так что, если я соглашусь на его просьбу, то так и не узнаю, в чьих интересах меня заставили действовать. Меня словно бросили в яму со змеями - одни более ядовиты, другие - менее, но все они кусаются. Что за выбор - выбирать, какая из змей укусит тебя! И это в то время, когда я считал, что навсегда выбрался из этой ямы…
- Но вернемся к телу, - сказал Экон настойчивым тоном. - Ты говоришь, что это было послание от одной стороны другой?
- Это совершенно очевидно. Загадка Каталины. Голова без тела и тело без головы. Если я хочу согласиться с предложением Целия, то я должен ответить: "Тело без головы". Я сомневался, и вот ответ появился в моей конюшне! Через пять дней после того, как Целий вернулся в Рим. Рановато он начал на меня давить, не правда ли?
- Но только если послание не пришло с другой стороны, как ты заметил.
- Но значение этого послания одно и то же, какая бы сторона его ни послала. Мне нужно сделать то, что мне предложили, - принять Каталину в своем доме. Я тянул с ответом, и вот меня принудили ответить, испугали мою дочь, взбудоражили мой дом.
- Ты думаешь, это сделал Катилина?
- Не думаю, что Цицерон мог скатиться до таких действий.
- Это мог бы сделать и Целий, без ведома Цицерона.
- Да хоть бы и он, какая разница? Кто-то просто решил показать мне, что я в его власти.
- Значит, ты уступил и попросил меня дать ответ Целию.
- У меня не было выбора. Я послал тебе письмо, потому что мог доверять тебе и действительно в глубине сердца надеялся на твой приезд. Не думаю, что мой ответ Целию задержался из-за твоего отсутствия в Риме. Странно, что не последовало никаких действий с его стороны. С момента его отъезда и до появления тела прошло едва пять дней, сейчас же миновал срок более чем в два раза больший. Ты передал мой ответ Целию только вчера, а в промежутке ничего не случилось.
- Приближаются выборы консулов. Собирая голоса избирателей, политики и их приспешники с ног сбились. Наверное, они забыли о тебе на какое-то время.
- Если бы только они забыли обо мне навсегда!
- Или же…
- Да, Экон?
- Возможно, послание - тело - пришло совершенно с другой стороны.
Я едва кивнул.
- Да, я думал об этом. Ты хочешь сказать, мне его подкинули Клавдии.
- Из того, что ты мне про них рассказал, я понял, что они уже угрожали тебе и решили не ограничиваться в средствах. Что там Гней Клавдий сказал насчет убийц?
- Что-то вроде того, что можно нанять в Риме людей, они придут сюда и "прольют немного крови на землю". Или, по крайней мере, мне так передали его слова. Но, как большинство горячих молодых людей, он только грозился, насколько я полагаю.
- А если нет? Его слова наводят на мысль, что он вполне способен оставить труп в конюшне, чтобы напугать тебя.
- Но почему труп без головы? Нет, слишком невероятное совпадение. А если он и хотел кого-нибудь убить, то почему этого Немо, чье имя я даже не могу определить? Почему не одного из моих рабов или не меня? Нет, я подумал раз-другой о Клавдиях, но никаких доказательств их причастности к происшествию не нашел…
На какое-то время Экон задумался.
- А ты расспрашивал своих рабов?
- Не прямо. Я не хочу, чтобы они узнали о Немо. А то - прощай дисциплина.
- Чего ты осторожничаешь? Другие бы вовсе не беспокоились насчет рабов. Они бы подвергли их пыткам, пока бы не обнаружилась правда.
- Другие могут и всех рабов заменить на новых; а я не могу. Кроме того, не в моих правилах действовать жестокостью, ты ведь знаешь. Никто из них ничего подозрительного не видел и не слышал.
- Как же так? Принести тело на конюшню так, чтобы никто не видел, - для этого нужно знать, где в данный момент работают или спят рабы, а для этого, в свою очередь, нужно договориться или расспросить рабов. Может, тебя предали?
Я пожал плечами.
- Я рассказал тебе о своей ссоре с Аратом.
Экон покачал головой.
- Ты же присутствовал на бесчисленных судебных разбирательствах, папа. Представь себе, как Цицерон разбивает твои подозрения. Ты просто не любишь его.
- Я и не обвиняю его. Я никого из рабов не обвиняю. С тех пор как подавили восстание Спартака, римские рабы не восстают против своих хозяев.
Мы посидели в тишине, передавая друг другу бурдюк. Наконец Экон сжал челюсти и нахмурил брови, что, как я знал, предполагало наличие у него некоего решения.
- Мне все это не нравится, папа. Мне кажется, тебе следует покинуть поместье и вернуться в город. Здесь ты в опасности.
- Ха! Покинуть провинцию и переехать в Рим ради безопасности? Ты бы уж лучше посоветовал для скорости плыть против течения. Или покинуть спокойные воды и войти в стремнину ради безопасности.
- В спокойной воде могут быть опасные подводные течения.