- Могу себе представить, - весело ответила миледи Сен-Клер. - Ничего; думаю, она потерпит еще немного - мне ведь необходимо переодеться. Предложите миледи Каслмейн чаю или чего она там пожелает.
Аморе торопливо стала подниматься по лестнице в свои покои. Вбежав в будуар, бросила муфту и манто на постель и тут же призвала служанок. Когда обе девушки вошли, она распорядилась приготовить медвяного цвета сатиновое платье и причесать ее. "Нет уж, пусть я уже несколько месяцев не при дворе, но за собой слежу, - так что пусть эта Барбара ничего себе не воображает". Пока служанки хлопотали с платьем, Аморе сама надела колье и серьги, подаренные королем, после чего, бросив взгляд в зеркало, с удовлетворением убедилась, что ей не придется скрывать от миледи Каслмейн никаких изъянов во внешности.
Войдя в гостиную, Аморе увидела, как ее гостья пытается отогреть озябшие руки у камина.
- Как я понимаю, визитами вас не балуют, моя дорогая, - вы не считаете необходимым протапливать гостиную, - язвительно заметила Барбара. - Вынуждена была послать вашего дворецкого за дровами, а не то вы бы меня тут заморозили, милочка.
- Вам следовало бы загодя сообщить мне о вашем визите, Барбара, - с наигранным смущением ответила Аморе. - Тем более что уж вас я менее всего ожидала увидеть здесь.
Барбара ответила, неожиданно приветливо улыбаясь:
- Вы ведь знаете мою импульсивность, дорогая. Так что тут уж не до этикета.
Обе, не скрывая презрения, оглядели друг друга. Барбара Палмер, урожденная Вилье, вот уже четыре года как графиня Каслмейн, была личностью незаурядной. Вспыльчивая и непредсказуемая, она излучала жизненную силу. Ее алчность и чувственное сладострастие не знали границ, она была способна на жестокую месть, если кому вздумалось тягаться с нею. В ранней молодости, имея опытного любовника, сумела постичь все премудрости любви в духе Аретино, чем и околдовала невоздержанного по части плотских утех Карла. И при всем том Барбара была отнюдь не красавицей. На овальном лице господствовал чересчур длинный нос. Длинные же веки прикрывали голубые глаза, а и без того мясистый подбородок начинал понемногу тяжелеть. Но безупречно белая кожа, каштановые локоны, отливавшие в свете свечей золотом, округлое крепкое тело делали эту женщину неотразимой. Даже пуритане самых суровых нравов, за глаза бранившие ее развратницей, не могли отрицать ее силу воздействия на государя. Леди Каслмейн родила королю пятерых детей, которых он безоговорочно признал, хотя и не был уверен в своем отцовстве. Неуемные аппетиты Барбары подвигали ее искать утоления в объятиях не одного любовника, что, впрочем, не мешало ей временами невзначай укорять Карла, если и он позволял себе подобные вольности.
По отцовской линии Аморе была родственницей с Вилье, так что Барбара являлась ее отдаленной кузиной. И хотя отношения двух любовниц и фавориток короля были далеки от дружеских, все же леди Каслмейн расценивала почти свою ровесницу леди Сен-Клер не столь опасной конкуренткой, как, например, Франсис Стюарт, которая была на целых восемь лет моложе.
- Не знала, что королева уже вернулась в Уайтхолл, - нарушила молчание Аморе. - Я думала, ее величество до сих пор остается в Хэмптон-Корте.
- А она пока там, - сообщила Барбара. - Но вскоре ожидается ее прибытие вместе со свитой в Уайтхолл. Я специально приехала раньше для встречи с вами. Честно говоря, меня привело сюда чистое любопытство. Почему, ну почему вы не последовали велению его величества и остались в этом зачумленном Лондоне? Карл до сих пор не может простить вам этого, вы это знаете? Он думает, что вы нарушили данное ему обещание вернуться ко двору тотчас же после рождения вашего ребенка ради того, чтобы остаться с любовником, этим ирландским ландскнехтом, с которым вы в последний год были неразлучны.
Накрашенные губки растянулись в циничной улыбке.
- Впрочем, не могу удержаться, чтобы не выразить вам восхищение, дорогая. Вы всегда были такой примерной, до тоски примерной. И вдруг вы даже меня переплюнули, потеснив в списке всех наших светских сплетников и памфлетистов.
- Прошу вас, Барбара, не напоминайте мне об этих бесстыдных стихоплетах, - невольно вырвалось у Аморе.
- А вы что же, рассчитывали, что ваш роман так и останется тайной? Стоило об этом узнать нашему достопочтенному кузену Бекингему, как тут же об этом заговорил весь город.
- Проклятый болтун, злобный завистник! - разорялась Аморе.
- Не стану с вами спорить. Но все же признайтесь, правда это или нет? Вы остались в Лондоне из-за возлюбленного?
Аморе, видя любопытство в глазах Барбары, медлила с ответом. И с чего ее это так взволновало? Леди Каслмейн явно искала свеженькой темы для придворных сплетен. Все лучше, чем болтать о своих похождениях. Но, подумав как следует, Аморе отбросила эту версию. Ей было нечего скрывать, и она стремилась недвусмысленно дать понять об этом.
- Я осталась в Лондоне помогать бедным и пострадавшим от мора, - выдержав паузу, с холодным достоинством ответила она. - Слишком многие состоятельные люди сбежали из города, и городскому совету отчаянно недоставало средств для того, чтобы облегчить участь больных.
Голубые глаза Барбары округлились от изумления.
- Вы разыгрываете меня?!
- Отнюдь. Поскольку вы, как и я, католичка, то поймете, что я не могла остаться в стороне от страданий неимущих и недужных. Они ведь ни гроша не получили ни от кого.
- Ну, если это и на самом деле так, тем лучше, - сказала леди Каслмейн с саркастической улыбкой. - Карл лишь успокоится, узнав о том, что истинная причина вашего непослушания - отчаянное положение его верных подданных. Он, несомненно, простит вас и будет рад снова видеть при дворе.
Аморе озадаченно посмотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова.
- О, вы наверняка удивитесь, отчего это обстоятельство столь радует меня, - продолжала Барбара. - Поверьте, для меня нет ничего радостнее, чем видеть вас при дворе. И я приехала, чтобы заверить вас в том, что намерена содействовать вам. Как только королева переберется в Уайтхолл, я непременно замолвлю за вас словечко Карлу.
- С чего бы вам хлопотать за меня? - с нескрываемым недоверием спросила Аморе, хотя прекрасно понимала мотивы леди Каслмейн.
Барбара Палмер поднялась с кресла и нервно заходила взад-вперед по гостиной.
- Разумеется, такой вопрос не мог не возникнуть у вас! А между тем беда в том, что Франсис Стюарт, эта простенькая мордашка, эта дерзкая девчонка, намертво вцепилась в короля когтями. И, к своему стыду, я вынуждена признать, что одной мне с ней не справиться. Вы должны вернуться ко двору, Аморе!
- Да, но король не любит меня. Я всегда была для него лишь развлечением, не более, - трезво рассудила Аморе.
- И несмотря на это Карл обожал проводить вечера в вашем обществе, когда был не в духе. Вы умели отвлечь его от нелегких мыслей. А одержимость его этой недозрелой святошей день ото дня становится все невыносимее. И поскольку она отказывает ему, Карл день ото дня становится все мрачнее. Вы знаете, как себя с ним вести, когда он в дурном настроении, я - нет! Мы сразу же начинаем ссориться. Опасаюсь, как бы он в припадке отчаяния не стал добиваться от королевы согласия на развод и не предложил руку и сердце этому ничтожеству Франсис. Тогда она добьется того, чего так желает. Этого нельзя допустить! И если мы с вами будем держаться вместе, то сможем помешать этому.
Аморе погрузилась в размышления. Так вот, оказывается, что не дает покоя леди Каслмейн. Она страшилась, что король сделает супругой ту, которую вожделеет, а прежнюю любовницу сдаст в архив! Такое унижение ее гордыне не вынести, вот она и решилась на отчаянный шаг - взять себе в союзницы соперницу.
- Так вы намерены вернуться ко двору? - нетерпеливо спросила Барбара.
- Конечно, - ответила Аморе. - И весьма признательна вам за помощь.
С чувством нескрываемого облегчения леди Каслмейн вновь опустилась в кресло.
- Хорошо. Я передам Карлу соображения, которыми вы руководствовались, чтобы остаться в Лондоне. А теперь расскажите-ка мне о вашем ирландце-ландскнехте. Каков он в любви?
Аморе невольно передернуло, но она не подала виду. У нее возникло чувство, что она заключила пакт с самим дьяволом.
Глава 5
Как и обычно по утрам, Ален, покорившись судьбе, не в силах разлепить веки после сна, охая и вздыхая, поднялся с постели. Раскрыв окно и выглянув на темную еще в этот ранний час улицу, он основательно зевнул, словно собрался проглотить ее, и стал стягивать с себя ночную рубашку. В этот момент к нему в комнату зашла Молли.
- Доброе утро, сэр, - от души пожелала она. - Я принесла вам горячей воды. Доктор Фоконе сказал, чтобы я не дожидалась, пока вы проснетесь, а не то вас вообще не вытащишь из постели.
- Как любезно с его стороны, - сыронизировал Ален. Впрочем, присутствие молоденькой служанки явно взбодрило его. Стоило ему приглядеться к ее округлым формам, как в чреслах стал разгораться огонь.
- Молли, ты поставь кружку да присядь ко мне, - медовым голосом попросил он.
Служанка послушалась и подошла к кровати, на краю которой сидел Ален. Тот, не раздумывая долго, подвинулся и обнял девушку за талию. Потом его рука скользнула под толстую шерстяную юбку, благополучно преодолела преграды в виде льняных нижних юбок и, наконец, коснулась, бархатной кожи Молли.
Девушка, хихикнув, игриво произнесла:
- Но, мастер Риджуэй, в такую-то рань!
- При чем тут время? - ухмыльнулся он в ответ.
Молли не сопротивлялась, пока ласки Алена ограничивались руками. Но едва он попытался задрать юбку повыше и усадить ее к себе на колени, как девчонка ударила его по рукам и вырвалась.
- Вы же знаете, что ничего такого у вас не выйдет! - прошипела она. - Или желаете, чтобы я в подоле принесла?
- Конечно, не желаю, - упавшим голосом ответил Ален. - Ладно, ладно, иди, злюка ты эдакая, и оставь меня наедине с моими муками.
Молли тут же выскользнула прочь, едва не столкнувшись с Иеремией, который уже собрался войти к Алену.
- Вы неисправимы! - строгим голосом отметил иезуит. - Удержу на вас нет!
- Вам этого не понять! Вы книжный червь, а не человек из плоти и крови. И всегда были таким. А мне временами необходимо прикоснуться к теплому женскому телу.
- Если вы без этого не можете, тогда женитесь! Но не ставьте под угрозу спасение души.
- Я не создан для брака, и вы это знаете! - разгорячился Ален. - Для меня нет ничего важнее моей работы хирурга. А жена и дети только помешают мне посвящать всего себя без остатка работе. Нет, я никогда не женюсь. Ни за что на свете!
- Поверьте, я всерьез тревожусь за вас, неужели это трудно понять? - стоял на своем Иеремия.
- Я это понимаю. Но вот вы не желаете меня понять. Впрочем, возможно, вы просто не способны на это.
Иеремия суровым взором оглядел друга, после чего решил сменить тему.
- Я собрался сходить к Лэкстонам, увидеться с девушкой и расспросить ее кое о чем. Составите мне компанию?
- С удовольствием, - согласился Ален и стал умываться.
Когда они добрались до лечебницы мастера Лэкстона на Дак-лейн, им отворила женщина средних лет, поразительно похожая на убитую повитуху. Это была ее родная сестра Элизабет, старая дева, так и не сумевшая выйти замуж, которую скрепя сердце терпел в своем доме муж покойной сестры. Но поскольку она была единственной родственницей жены, ему ничего не оставалось, как взять ее под опеку. Выяснилось, что в доме нет ни мастера Лэкстона, ни его сына, что несколько успокоило Алена.
- Нам бы очень хотелось побеседовать с вашей племянницей, если можно, - церемонно обратился к Элизабет Иеремия.
Свояченица лекаря недоверчиво смотрела на пришедших.
- Вот вас я знаю, мастер Риджуэй, а с вами кто?
- Доктор Фоконе, врач, - пояснил Ален.
- Врач, говорите? Тогда я, так и быть, разрешу вам. Хотя это неслыханное дело - двое мужчин в спальне у девочки.
- А что, ваша племянница занемогла? - встревоженно спросил Иеремия.
- Да, со вчерашнего дня. Ее рвало, живот болел и голова кружилась.
Эпи лежала под толстым шерстяным одеялом. Девушка выглядела побледневшей и измученной. Иеремия присел на краешек ее кровати.
- Как вы, мисс Лэкстон? - участливо спросил он.
Она взглянула на него полузакрытыми глазами.
- Почему вы здесь?
- Хотелось поговорить о вашей матери, - пояснил Иеремия. - И тут мне сообщили, что вы разболелись. Давайте я вас осмотрю, если позволите.
Девушка в ответ лишь обреченно кивнула. Под бдительным тетушкиным оком Иеремия приложил руку ко лбу, затем, приподняв покрывало, осторожно ощупал живот. Энн пару раз вздрогнула, но ничего не сказала.
- Жара у вас нет, - констатировал иезуит. - Скорее всего вы съели что-нибудь недоброкачественное. Что вы в последнее время ели или пили?
- Вчера она съела остававшийся с прошлого дня суп, - ответила за нее Элизабет.
- Кто-нибудь еще ел его?
- Нет, остальные поужинали паштетом.
- И когда вам стало плохо, мисс Лэкстон? - обратился Иеремия к Энн.
- Ночью, - ответила она.
- Но сейчас вам лучше?
- Да, лучше, - заверила она дрожащим голосом. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Недовольно фыркнув, Иеремия поднялся и с озабоченным лицом подошел к окошку. И хотя сам был человеком немногословным, он терпеть не мог вытаскивать из людей правду клещами. Он был абсолютно уверен, что Энн знала больше о гибели матери, чем говорила, и что и ей, в свою очередь, грозит опасность, но не понимал, почему девушка так упорно отмалчивается.
- Я не смогу вам помочь, если вы не хотите со мной говорить, - укоризненно произнес Иеремия.
- Что вы хотите сказать, доктор? - вмешалась Элизабет.
- Боюсь, убийца вашей сестры намеревался застрелить и вашу племянницу. И не отказался от своего намерения. Потому что эта внезапная болезнь сразу же после нападения наступила неспроста. Может быть такое, что кто-нибудь из вашей семьи желает зла вашей племяннице?
Тетушка Элизабет огорошенно посмотрела на Иеремию.
- Ерунда какая-то!
- Почему ваша племянница ела суп, а остальные нет?
- Я не люблю паштет, и все, - решительно заявила Энн.
Иеремия бессильно закрыл глаза. "Нет, это каменная твердь, - подумал он, - и штурмом ее не возьмешь".
Ален, молча следивший за разговором, был полностью на стороне своего друга, считавшего, что девушке грозит опасность. Он присел к Энн на краешек постели.
- Мы хотим вам добра, поймите, - вкрадчиво произнес он. - Почему вы отвергаете нашу помощь? Если есть кто-то, кто внушает вам страх, назовите его имя. И ваша мать, будь она сейчас с нами, наверняка поддержала бы нас.
И что самое удивительное, вкрадчивость Алена сделала свое - по глазам Энн было видно, что девушка прислушивается к нему.
"Этот мастер Риджуэй, что бы там про него ни болтали, очень хороший человек", - подумала она.
Ей нравилась его добрая открытая улыбка, и, когда Ален, желая ободрить девушку, легко сжал ей ладонь, Энн не отдернула ее. Он был таким дружелюбным, ласковым, а не таким властным, грубым и жестоким, как отец или… Мастер Риджуэй не вызывал у нее даже следа отвращения. Может, он и вправду хотел ей помочь, размышляла Энн. Вероятно, он единственный, кто мог бы ей помочь.
Какое-то время Иеремия стоял молча, уставившись перед собой. Потом поднял взор и повернулся к Элизабет.
- Скажите, а ваша сестра вела запись вызовов?
- Да, она всегда в точности записывала, куда ходила, и к кому, и сколько ей там платили, - с готовностью и без тени хвастовства ответила женщина. - Маргарет была, знаете, очень аккуратной во всем, что касалось работы.
- Могу я взглянуть на эти записи? - спросил Иеремия.
- А зачем вам это понадобилось?
- Возможно, ее убили как раз потому, что она была повитухой.
- Ну ладно, сейчас принесу.
Вскоре тетушка Элизабет вернулась с переплетенной в кожу книжкой. Пролистав ее, Иеремия был приятно удивлен.
- Да она и впрямь тщательно записывала все визиты. Эти записи могут нам очень помочь. Я был бы вам весьма благодарен, если бы вы позволили мне на пару дней взять эту книгу с собой.
- Берите на здоровье. Только уж верните, пожалуйста.
Иеремия пообещал вернуть записи ее сестры в целости и сохранности, после чего жестом дал Алену понять, что пора идти. Его друг на прощание еще раз пожал руку Энн, которую, кстати, и не выпускал все время, пока иезуит вел переговоры с тетушкой Элизабет. Перед тем как последовать за иезуитом, он повернулся и тепло улыбнулся девушке.
Уже когда оба шли по Патерностер-роу, Иеремия заметил:
- Мне надо бы забежать на церковный двор собора Святого Павла. Не желаете пройтись со мной?
Ален кивнул и улыбнулся во весь рот. Церковный двор собора Святого Павла был местом, где собирались "книжные черви" вроде Иеремии. Тот не мог пройти мимо выложенных на столах книг, среди которых иногда можно было отыскать очень и очень интересные, а то и вовсе раритеты.
Каждый раз, когда Ален оказывался перед этим огромным, выстроенным еще норманнами собором, здание поражало его. На запад протянулся главный неф с пристроенными к нему двумя боковыми нефами с полуциркульными окнами, через которые в здание попадал свет. Восточные хоры, напротив, воспринимались легкими; это впечатление усиливалось готическими окнами, украшенными массверком - тонким ажурным орнаментом. Над средокрестием возвышалась поддерживаемая арочными контрфорсами башня. Некогда здание увенчивалось самой высокой в христианском мире шлемовидной крышей, но в нее лет сто назад угодила молния и с тех пор ее так и не восстановили. Собор без нее казался незавершенным, Ален мог судить о первоначальном виде здания лишь по старинным гравюрам. Повсюду валялись осколки камня и даже каменные глыбы - остатки сраженных ветрами и непогодой декоративных элементов собора. Ален едва не споткнулся об осколок крестоцвета, рухнувшего с фиалы. При сильном ветре разгуливать у стен собора было небезопасно.
- Может, срежем путь и пойдем через поперечный неф? - предложил Иеремия и, не дожидаясь ответа друга, двинулся вперед.
Внутри собора Святого Павла царило оживление как на рыночной площади. Алену и Иеремии пришлось проталкиваться через людскую толпу. Дело в том, что жители Лондона использовали главный неф собора как проход, связывавший Патерностер-роу и Картер-лейн. Разносчики тащили через храм ведра с водой, мешки с углем, корзины, наполненные хлебом или рыбой, с грохотом катили по каменным плитам пола бочки с пивом или вином, а кое-кто даже не стеснялся вести под уздцы лошадей к рынку Смитфилд, старательно огибая изысканной формы контрфорсы. Повсюду у колонн или прямо на надгробиях мелкие торговцы расставили палатки, где продавали книги, фрукты, табак или паштет. У одной из колонн толпился пестрый люд, жаждавший найти работу, у другой новых клиентов ловили стряпчие. Нищие в живописных лохмотьях, выставляя напоказ истинные или фальшивые язвы и опухоли, вымаливали у прохожих милостыню. Ален невольно проверил, на месте ли кошель с деньгами, поскольку это место кишело ворами.