Содержание:
-
Джон Диксон Карр - Тот же самый страх 1
-
Глава 1. "Из колыбели, что вечно качается…" 1
-
Глава 2. "Ах, Хлорис! Могу ли я быть безмятежным, как прежде…" 3
-
Глава 3. "Дженни обняла при встрече…" 5
-
Глава 4. "Его королевское высочество принц Уэльский" 7
-
Глава 5. "Сей смуту – и беги…" 10
-
Глава 6. "За робкую деву пятнадцати лет…" 12
-
Глава 7. "Но я оставался верен тебе…" 14
-
Глава 8. "Ему придется уклониться" 17
-
Глава 9. "Конечно, я так сильно влюблена…" 18
-
Глава 10. "На пистолетах, господа?" 20
-
Глава 11. "Скорей!" – кричали стены, когда мы мчались мимо…" 23
-
Глава 12. "Однажды, в старом "Друри-Лейн"…" 25
-
Глава 13. "Один во сне захохотал, другой вскричал: "Убийство!" 27
-
Глава 14. "Ночь, что укрыла меня…" 29
-
Глава 15. "И все, что сердцу мило…" 31
-
Глава 16. "От ведьмы и голодного гоблина… " 32
-
Глава 17. "Пришли вы с миром иль с войной?.." 35
-
Глава 18. "Отмщение, милорды!" 37
-
Глава 19. "Нет оправдания ему" 39
-
Глава 20. Истина 42
-
Эпилог. "И битвы прежних дней…" 45
-
Джон Диксон Карр
Тот же самый страх
Глава 1. "Из колыбели, что вечно качается…"
Хотя шесть часов пробило совсем недавно, леди Олдхем и ее компаньонка, мисс Крампет, уже переоделись к обеду и сидели в гостиной. Леди Олдхем читала вслух роман ужасов. Чтобы было страшнее, к камину придвинули круглый стол, покрытый зеленым сукном, и поставили на него всего лишь одну свечу.
Истории о страшном и сверхъестественном были последним криком моды. Однако в новинке под названием "Амброзио, или Монах", по слухам, речь шла не только о замках с привидениями и звенящих цепях. Те, кто успел прочесть "Амброзио", уверяли, что книга одновременно поразительная и неприличная.
Леди Олдхем откашлялась.
– "Бледные лучи луны замерцали в высоком узком окне…" – нараспев читала она, склоняясь ближе к пламени свечи.
Мисс Крампет хмыкнула.
Леди Олдхем была очень толстой и говорила хриплым басом; ее голос доносился словно из бочки. От возбуждения она тряхнула головой, и пудра, осыпавшись из-под страусовых перьев, припорошила ее обширный бюст, затянутый в желтый шелк. Мисс Крампет, тощая и костлявая особа, сидела с прямой спиной, стиснув руки.
Ни одна из них не обращала ни малейшего внимания на Дженнифер – к радости последней. Дженнифер сидела опустив голову: ее мучил страх, но книга была тут совершенно ни при чем.
– "Бледные лучи луны замерцали в высоком узком окне и высветили ее обнаженную грудь. Она лежала без чувств. Амброзио испустил крик, эхом отдавшийся в просторном зале со сводчатым потолком. И сразу же…" Ик! – Тут леди Олдхем вполне деликатно икнула.
Дженнифер проворно встала из-за стола. Леди Олдхем и мисс Крампет раздосадованно покосились на нее. Однако приличия восторжествовали.
– Вот и хорошо, милочка, вот и хорошо! – прогудела леди Олдхем, старая грешница. – Несомненно, эта литература – литература с большой буквы, но она не подходит для ушей хорошо воспитанной девицы вроде тебя.
Мисс Крампет наградила Дженнифер одобрительным, хотя и несколько лукавым взглядом. Некогда мисс Крампет была помолвлена с одним морским офицером в Бате. Хотя их роман ничем не закончился и, если можно так выразиться, растворился в слезах и истериках, предполагалось, что компаньонка приобрела некий жизненный опыт, некие загадочные познания, благодаря которым она уже не могла считаться старой девой, хотя и не дотягивала до замужней дамы.
– Вот именно! – отрывисто согласилась она.
– Дело не в книге, – наивно призналась Дженнифер. – Просто мне… я должна переодеться к обеду.
– Надо же, милочка! – Леди Олдхем нахмурилась и покачала головой. – Сразу видно, что вы росли в деревне!
– Неужели, мадам?
– Милочка, леди никогда не переодеваются. – Внезапно осознав, что ее слова звучат двусмысленно – леди Олдхем была довольно чувствительна к подобным оговоркам других, – старуха напустила на себя неприступный и величественный вид. – Леди не переодеваются сами, потому что их одевают служанки. Ступайте, дорогая, потому что нам надо читать… хм! А вы должны выглядеть наилучшим образом – сегодня вас представят его королевскому высочеству.
Обе дамы так бурно закивали, что с их голов посыпались новые облака пудры. Дженнифер повернулась и побежала.
Она бежала потому, что бояться в одиночестве легче, чем на глазах у посторонних. Кроме того, просторная мрачная скудно освещенная гостиная с темно-зелеными шторами наводила на нее такой ужас, что ей уже не нужны были никакие "страшные" романы.
Выбежав в вестибюль, Дженнифер вздохнула с облегчением. Здесь, по крайней мере, горели все свечи. Черно-белый мраморный пол наводил тоску, как и стеклянные призмы канделябров, и пахло плесенью, как в гостиной. Зато в камине пылало жаркое пламя.
Озябшая Дженнифер протянула руки к огню. Подняв голову, она увидела свое отражение в зеркале над каминной полкой работы Адама.
Лицо осталось тем же самым. Красивое – все всегда расхваливали ее своеобразную красоту. Однако из-за новой прически, блестящих каштановых локонов, ниспадающих на плечи, и из-за ленты, повязанной на лоб, ей показалось, что на нее смотрит незнакомка. Разумеется, ни леди Олдхем, ни мисс Крампет, будучи светскими дамами, не сделали ей замечания по поводу отсутствия пудры и страусовых перьев.
– Это значит… – прошептала она своему отражению.
Пребывая в смятении, Дженнифер, как и многие, принялась думать о мелочах, то есть о пудре для волос и о тонкости материи, из которой было сшито ее платье.
– Сейчас, в тысяча семьсот девяносто пятом году… – прошептала она, и ее передернуло. Потом она медленно повторила: – В тысяча семьсот девяносто пятом…
Из-за локонов ее личико, довольно круглое, с высокими скулами, как будто утратило всегдашний румянец. Зрачки расширились настолько, что серые глаза под густыми ресницами казались черными. Даже полные страстные губы и круглый подбородок выглядели чужими.
– В тысяча семьсот девяносто пятом году, – прошептала Дженнифер, – мистер Питт ввел налог на пудру. Налог положил конец моде, которая и так сходила на нет. Одни только ярые виги в знак протеста продолжают пудрить волосы. – Она как будто вспоминала полузабытый урок. – Да! – воскликнула она. – Из-за войны с французами мы должны носить главным образом тонкий английский ситец или муслин. Мы должны…
"Война с французами? Что тебе известно, дурочка, о войне с французами?!"
Что бы ни говорил ее внутренний голос, он говорил правду.
Дженнифер понятия не имела, кто она такая. Даже не представляла, как ее фамилия. Со вчерашнего дня она находилась совершенно в незнакомом мире, где по вечерам зажигали свечи и ездили в каретах.
"Какие же воспоминания ты сохранила о другой жизни, возможно, о будущей жизни через сто пятьдесят лет?"
Воспоминаний осталось очень мало. Ничтожно мало. Разве что несколько последних странных проблесков. Улица… идет дождь. У нее большое горе – Фил в беде. Он в смертельной опасности – ему грозит тюрьма или даже виселица! И она тогда выкрикнула несколько слов.
Если бы только она могла разыскать Фила в этом мире! Если бы только тот молодой гость с печальным лицом, которого ей представили как лорда Гленарвона, мог оказаться Филом!
Вначале Дженнифер стало смешно. Фил, с его заразительной веселостью, которая иногда переходила в самую мрачную тоску! Фил, которого она так любит! Впрочем, скоро ей совсем расхотелось смеяться.
Дженнифер едва не разрыдалась от тоски и одиночества. Она закрыла глаза, отчаянно подавляя рыдания, которые сжали горло и душили ее. Она села, съежившись, на скамеечку у камина, молясь об одном: чтобы никто не пришел и не застал ее в таком состоянии.
Постепенно ей удалось немного успокоиться. Однако легче не стало. Она находится в особняке леди Олдхем, Олдхем-Хаус, что на Хилл-стрит рядом с Беркли-сквер. Темные дубовые панели давили на нее, словно стены темницы.
Она должна пойти наверх – там, ей сказали, ее комната. Нужно разыскать женщину, которую она называет няней; няня одновременно горничная и дуэнья. Няню зовут миссис Поппет, и она верит в привидения и чудеса. Если открыться миссис Поппет, можно будет хоть что-то разузнать о своей теперешней жизни.
Дженнифер встала, разгладила юбки белого муслинового платья и зашагала по мраморному полу. Она уже поднялась на половину первого марша, как вдруг почему-то остановилась и подняла голову. На верхней площадке лестницы стоял лорд Гленарвон и смотрел прямо на нее.
По крышам и трубам Олдхем-Хаус постукивал легкий апрельский дождик. Хотя на лестнице горело более двадцати свечей, у Дженнифер потемнело в глазах. Лорд Гленарвон поклонился и откашлялся.
– Добрый вечер, мисс Бэрд! – произнес он учтиво. Невозможно! Нелепо! И все же…
Боже милостивый, до чего он похож на Фила! Да, он выглядит старше: Филу не более тридцати трех – тридцати четырех лет. А этому человеку можно дать все сорок. Хотя от него веет той же… жизненной силой? Энергией? Или просто силой ума? Те же блестящие темно-каштановые волосы, что и у Фила, слава богу, не посыпанные пудрой, зачесаны назад и стянуты в конский хвост на затылке.
Как хорошо, хотя и небрежно, сидит на нем костюм! Дженнифер оглядела черный узкий сюртук с закрученным воротником, под которым виднелся красный жилет, выдававший в его владельце тори. Сюртук выгодно подчеркивал широкие плечи и узкие бедра. На ногах у лорда Гленарвона были высокие черные ботинки с красным верхом и белые замшевые бриджи, которые сельская знать восемнадцатого века упорно носила даже в Лондоне.
Секунд десять они оба стояли неподвижно, словно призраки, в слабом, рассеянном свете. Гленарвон снова откашлялся.
– Вчера, мадам, – начал он мягко и вежливо, – когда я имел честь быть представленным вам…
Он улыбнулся – до того похоже на Фила, что Дженнифер почти перестала сомневаться: он! Впрочем, улыбка скоро увяла.
– Прошу вас, простите мою смелость, – продолжал он. – Однако могу ли я иметь удовольствие узнать ваше имя?
– Дженни… Дженнифер. – У нее сжалось горло. – Можно ли, сэр, узнать ваше?
– Мое? – рассеянно переспросил он, но тут же пришел в себя. – Мое? О! Филип.
Он сощурил карие глаза; у внешних уголков глаз образовались морщинки – совсем как у Фила, когда он, загнанный в угол, пытался в чем-то признаться ей, хотя и безуспешно. У Дженнифер отпали последние сомнения. Этот человек либо сам Фил, либо его странное, демоническое воплощение. Скорее всего, он решит, что она сумасшедшая, но все равно она не может не спросить…
Спросить – но что?
Что именно она помнит? Как она ни старается вспомнить, в голове теснятся лишь смутные образы: он учился в Кембридже, потом воевал – на какой войне? Затем он снова учился; учился ли? Какова его профессия? Когда и где они познакомились? Когда полюбили друг друга? Искривленное время давило на нее; голова кружилась; она ясно помнила только улицу, дождь и смерть, которая гналась за ним по пятам, как, возможно, гонится и сейчас.
Однако голос, который она слышала, несомненно, принадлежал Филу!
– Я бы не смог вас забыть! – воскликнул Гленарвон, ударяя кулаком по ладони другой руки. – Мы ведь встречались раньше, мадам?
В голове у Дженнифер все смешалось от ужаса.
– Если и встречались, сэр, – отвечала она, приседая в книксене, – то вы, разумеется, должны помнить когда и где.
Лицо Гленарвона стало таким же белым, как его шейный платок. Но Дженнифер ничего не видела – опрометью кинулась вниз.
– Прошу меня простить, сэр, – запинаясь, на ходу выговорила она. – Я совсем забыла… я оставила там… в гостиной… мою рабочую шкатулку… да.
Он поклонился.
– Во всем виноват я, мадам, – отвечал он, криво улыбаясь. – Как глупо я себя вел! Пора переодеваться: жена ждет меня.
Не поднимая головы, Дженнифер ухватилась за перила.
Конечно, его жена! Восхитительная и яркая Хлорис, леди Гленарвон! Дженнифер ни за что не поверила бы, что коротенькое словечко "жена" способно так жечь и ранить: сердце ее сжалось, как сжимается и немеет рука после укуса ядовитой змеи.
Она не видела выражения лица человека, который, проснувшись вчера утром, вдруг узнал о том, что он – Филип Клаверинг, четвертый граф Гленарвон. Дженнифер было невдомек, что выглядит он старше потому, что в другой жизни перенес страшный удар. Пока он пребывает в счастливом неведении, но скоро вспомнит все.
Филип Клаверинг изумился сильнее, чем Дженнифер, так как у него сохранилось еще меньше воспоминаний, чем у нее. Неожиданно он очутился в прошлом; в ушах у него раздавался какой-то рев. И проснулся он в странном месте – в меблированных комнатах Джексона на Бонд-стрит.
– У Джексона. Но почему? – произнес он вслух и, прикусив губу, направился в будуар своей жены.
По крайней мере, внешне ему все удавалось – он с легкостью вел себя и говорил как человек восемнадцатого века. Кстати, непонятно, как ему все сходит с рук?
Его окружают странные личности; и держатся они довольно вызывающе. Их речь почти не отличается от речи людей двадцатого века. Правда, виги – либералы – стараются нарочно говорить в нос и растягивают слова: "умо-ора", "пре-мно-ого обязан" и "югурец" вместо "огурец". Консерваторы – тори – изъясняются более внятно. Труднее с фразеологией. Пышные и цветистые обороты речи легко соседствуют с откровенными непристойностями и бранными словами. Однако Филип Клаверинг с легкостью усвоил их манеру речи, как будто специально учился так говорить.
Да! Он бы бесконечно наслаждался обманом, если бы не замешательство, не боль и не любовь, которые ассоциировались с…
– Дженни! – произнес он вслух.
Стоя у двери будуара своей жены, Филип неожиданно раздумал стучать и опустил руку. Он повернулся и быстро зашагал по коридору к собственной гардеробной.
Благодаря своей сообразительности он успел многое узнать о себе, слушая разговоры со вчерашнего дня и до сегодняшнего вечера. И рассчитывал узнать еще больше. В гардеробной, где на полочке над фарфоровым умывальником стоял расписной фарфоровый кувшин, его ждал пожилой слуга.
– Хопвит! – радостно вскричал лорд Гленарвон. – Если я не ошибаюсь, сегодня мы обедаем в Карлтон-Хаус с его королевским высочеством принцем Уэльским?
– Да, милорд. – Хопвит почтительно наклонил голову.
– Чертовски нелепо, Хопвит! – продолжал Филип. – То есть… странно, зачем мы с женой остановились у леди Олд-хем, если наш собственный загородный дом совсем рядом!
Хопвит осторожно подлил в умывальник горячей воды.
– Что же здесь странного, милорд? Ведь в вашем доме идет ремонт. Будьте так любезны, ваша светлость, снимите сюртук…
– Ах да! – Филип сорвал с себя сюртук и швырнул его через всю комнату. Вслед за сюртуком полетел жилет. – Сегодняшний обед будет скромным, он пройдет в узком кругу. Его высочество позволил себе передышку от медового месяца в Бейсингстоуке; его чрезвычайно удручает заключенный недавно брак. Обед закончится не позже полуночи, если только…
– Да, милорд?
– Я хотел сказать – если только его королевскому высочеству не будет угодно надраться больше обыкновенного!
– Верно, милорд, таково общее мнение.
Филип посмотрел на Хопвита. Лицо слуги оставалось невозмутимым. В Филипа словно вселился бесенок.
– Скажите, Хопвит, правда ли, что леди Джерси подсыпала накануне первой брачной ночи в еду невесты большую дозу английской соли?
Хопвит погрустнел.
– Ходят такие слухи, милорд.
– Однако ее усилия пропали втуне. Его королевское высочество, находясь под воздействием большого количества холодного пунша, упал головой на каминную решетку, да так и заснул.
Хопвит нерешительно заявил, что произошедшее не причинило большого вреда здоровью принца, хотя могло быть и иначе. И поскольку вопрос о престолонаследии представляет государственную важность, он, Хопвит, искренне и от всей души желает счастья новобрачным – принцу и принцессе Уэльским.
Поняв, что ему прочитали отповедь, Филип разволновался. Он позволил Хопвиту умыть себя – по мнению Филипа, воды могло быть побольше; затем позволил облачить себя в вечернее платье – все черное, кроме бриллиантовых пуговиц и пряжек и белого шейного платка. Хопвит одевал его весьма осторожно.
– После обеда мы с женой отправляемся в наш загородный дом. – Филип покосился на слугу. – Какая чертовски досадная неприятность, Хопвит! Неужели придется ехать настолько далеко?
– Не слишком далеко, милорд.
– Что?
– Ваш дом находится лишь немногим далее деревни Челси. Полагаю, ее светлость не очень устанет от путешествия…
– Да. Полагаю, не устанет. И все же…
Филип подошел к главному. Надо поподробнее расспросить Хопвита о людях, с которыми он познакомился накануне. Один из них, когда бы речь ни заходила о женщинах, доверительно склонялся к нему и с ужасно плотоядным видом заявлял: "Ей-богу, Гленарвон! Ну и хорошенькую же кобылку я подцепил вчера у Олмека! Да, черт меня подери!"
Однако подражать подобной манере Филип не мог.
Хотя он и чувствовал себя полным идиотом, что-то в его натуре восставало против подобного поведения. Когда он думал о лице Дженнифер, таком странном в обрамлении блестящих светло-каштановых локонов, и ее широко раскрытых глазах…
– Хопвит, – негромко сказал он, – вчера я познакомился с одной весьма привлекательной молодой леди.
– Неужели, милорд? – В бесцветных глазах Хопвита мелькнула искорка заинтересованности.
– Да. Строго между нами, я… нахожу ее очаровательной!
– Считаю за честь доверие вашей светлости! – воскликнул Хопвит, впервые выказывая признаки жизни. – Могу я осведомиться, как зовут молодую леди?
– Кажется, мисс Бэрд. Дженнифер Бэрд.
Вся заинтересованность тут же исчезла с лица Хопвита.
– Вот как, милорд? – пробормотал он. – Завязать шейный платок потуже?
– К черту шейный платок! Кто она такая?
– По-моему, племянница леди Олдхем, милорд. Провинциальная родственница, – Хопвит намеренно подчеркнул слово "провинциальная", – которая радуется возможности побывать в городе и другим перспективам. А теперь, милорд, к вопросу о пудре для волос…
– Кто она, черт вас подери? Что вам о ней известно?