Александр поднялся, но попрощаться с родными не успел: в дверях гостиной появился лакей и доложил:
– Его светлость князь Горчаков!
Тётка Алина вскочила с кресла и полетела навстречу высокому шатену с умным, волевым лицом.
– Платон Сергеевич, как мы рады вас видеть! – воскликнула она. – Познакомьтесь, пожалуйста, с моими племянником и мужем.
Мужчины раскланялись. Алина, распорядившись принести чай, усадила Горчакова в кресло, села с ним рядом и светским тоном осведомилась:
– Как там Верочка?
– Спасибо, всё хорошо. Вера и Мария Григорьевна передают вам привет, а я очень благодарен за то письмо, что вы мне написали. Я пока скрыл его от жены (ей нельзя волноваться), а обсудил дела с графиней Румянцевой. Мы решили, что я должен поехать в Москву и узнать подробности того, что случилось.
– Конечно, давайте всё обсудим, – согласилась Алина. – Кстати, мой племянник встречался с капитаном полиции и лучше всех знает, как обстоят дела.
Открытие, что тётка, не поставив его в известность, написала родным Лив, уязвило Александра. Он до сих пор чувствовал вину за то ужасное объяснение, но одно дело – переживать в душе, и совсем другое – выяснять отношения с роднёй сбежавшей кузины. А уж обсуждать с посторонними убийство собственной матери хотелось меньше всего на свете. Однако князь Платон ждал ответа, пришлось объясняться:
– В доме случилось несчастье – погибла моя мать… К сожалению, до настоящего времени полиция не смогла найти преступника… Не буду скрывать, что все мы здесь находимся под подозрением. Нам запрещено покидать Москву, – слова не шли с языка, и Александр тянул их из себя, будто клещами.
– Примите мои соболезнования, – откликнулся Горчаков. Он чуть помолчал, как будто решая, о чём следует говорить, а о чём нет, и продолжил: – Я стал опекуном Лив по воле её матери. Я отвечаю за девушку. Меня волнует и настораживает тот факт, что моя подопечная уехала в Иерусалим, хотя совсем недавно просила вызвать её в деревню. Почему они с Полиной так резко изменили планы? Почему не поставили нас в известность? Вы связываете это с преступлением?
Не дав Александру ответить, в разговор вмешалась его тётка:
– Они уехали сразу после нашей с Эриком свадьбы и так и не узнали о том, что произошло ночью, – в глазах Алины блеснули слёзы. – Если бы Полина знала об этой беде, она никуда бы не поехала.
– А почему ей не сообщили? Путешественниц можно было вернуть с дороги, – удивился князь Платон, и в его голосе зазвучала сталь. – Александра Николаевна, мать и сёстры поручили Лив вашим заботам. При этом было поставлено условие, что вы со своей подопечной останетесь в московском доме нашей семьи. Мы никогда бы не дали согласия на паломничество.
– Для меня самой это стало ударом, – призналась Алина. – Я теперь подозреваю, что сестра давно уговаривала Лив поехать с ней, но нам об этом даже и не заикалась. Мы с покойной Евдокси, конечно же, не отпустили бы девочку в такую даль. Поэтому нам ничего и не сказали, а Полина оставила письмо у горничной Лив. Служанка отдала его, когда уже было поздно снаряжать погоню, а в доме хозяйничала полиция.
Горчаков нахмурился. Он явно настроился обвинить Алину во всех смертных грехах. Александр не мог этого допустить:
– Позвольте мне уточнить некоторые детали, – начал он. – Я мог бы сам отправиться вдогонку, но нам запрещено покидать Москву. Впутывать же посторонних в это дело – значит, ставить под сомнение репутацию девушки, чего никто из нас не хочет. Так и получилось, что тётя Полина и Лив до сих пор не знают о нашей беде.
– Понятно… – протянул князь Платон и уточнил: – Как же девушка смогла выправить заграничный паспорт, и никто из семьи об этом не знал?
– Я подозреваю, что никакого паспорта Лив не получала, – откликнулась Алина. – Сестра выправляла документы на себя и свою служанку – дворовую девушку по имени Люба. Думаю, что Полина увезла Лив именно по этим документам.
Александр вскипел. Ну, Алина, удружила! Очень захотелось дать тётке крепкого пинка. Зная о подложных документах, она не соизволила поделиться своими опасениями с главой семьи, а теперь вываливала всё это опекуну Лив. Да кем он их после этого будет считать? Полными идиотами?! Впрочем, отчасти справедливо. Сам Александр – идиот и есть. Если бы он не был таким мужланом, таким бестактным ослом… Понятно, что Лив уехала из-за унижения. Она просто не упустила подвернувшийся шанс и уплыла за моря по чужим документам. Если бы не его отповедь в ответ на почти детскую выходку, Лив осталась бы дома. Но что делать теперь? Признаваться, что это он виноват в её бегстве? Это только всё усугубит…
– Как только мне разрешат покинуть Москву, я готов выехать за тётей и Лив в Иерусалим, – заявил Александр. – А сейчас давайте избавим Александру Николаевну от печальных воспоминаний. Тётя и так не слишком здорова. Позвольте пригласить вас ко мне. Там мы могли бы всё подробно обсудить.
– У меня есть другое предложение: мой дом недалеко отсюда – на Большой Дмитровке. Милости прошу, – отозвался князь Платон.
– Хорошо, поедемте к вам.
Алина попрощалась с ними, а Эрик слабо махнул рукой и вновь закрыл глаза. Он выглядел таким измождённым, да и тётка совсем истаяла. "Надо завтра же поговорить о них с доктором", – решил Александр.
Дом Горчакова и впрямь оказался рядом. Пройдя вслед за хозяином в большую, обставленную по старинке гостиную, Александр сразу же перешёл к делу:
– Как я теперь понимаю, Лив должна была оставаться в доме Чернышёвых с Александрой Николаевной, а то, что там поселилась и моя мать, для вашей семьи стало сюрпризом. Впрочем, со мной мать тоже не советовалась, лишь поставила перед фактом. К сожалению, наши с ней отношения всегда оставляли желать лучшего, а в последнее время совсем испортились. Я жил в том флигеле, где раньше обитала тётка Алина, а баронесса перебралась к сестре и начала вывозить Лив.
– Мы всё это знаем из писем Полины Николаевны и самой Лив, а вы расскажите о том, что произошло в тот роковой день, – перебил его Горчаков.
Александр начал со свадьбы тётки Алины. Он постарался вспомнить все подробности того дня и вечера и умолчал лишь о несчастном объяснении в кабинете. Князь Платон слушал внимательно. Потом заговорил:
– Значит, полиция зашла в тупик? Тогда она не сможет найти убийцу. Но если вы и впрямь заинтересованы в том, чтобы установить истину, я могу попросить одного своего друга приехать сюда и во всём разобраться.
Вот когда Александр понял, что чувствует утопающий, ухватившийся за соломинку.
– Пожалуйста, сделайте это! – попросил он. – Моя жизнь свалилась в тупик: обещанного места в министерстве теперь уже точно не будет, деньги мои лежат за границей, и я не могу до них добраться, и даже полученное от дяди наследство до сих пор не оформлено. Я приму любую помощь и готов на всё, лишь бы разорвать этот порочный круг.
– Ну что ж, тогда я отправлю курьера в Петербург. Надеюсь, что частный пристав Щеглов мне не откажет, – сказал князь Платон.
Александр после таких слов перекрестился – для него наконец-то забрезжил лучик надежды.
Надежда – это чувство пришло к ней незаметно, как-то само собой. Может, из-за безбрежных лазурных просторов, а может, из-за вкуснейшего солёного ветра? Как бы то ни было, но Лив захотелось жить. Уже третий день барк "Посейдон" рассекал косматые макушки чёрноморских волн и уносил паломниц всё дальше от Одессы. Непогода, изводившая всех на берегу, отступила, и паломницы теперь часто выходили на палубу. Хотелось дышать, набираться терпкой морской свежести. Сейчас Лив снова шла на палубу и почти тащила на себе тётку. Полина невероятно страдала от морской болезни. Она не вставала с койки с самого начала пути, но сегодня нашла в себе силы подняться.
– Ох, дорогая, если бы я раньше знала, как действует на меня качка, я, наверно, не решилась бы на это путешествие, – не раз жаловалась она, – уж и не знаю, как я доживу до конца плавания.
– Говорят, что к этому привыкают, – подбодрила тётку Лив, – сестра Феодора обещала, что дней через пять вы почувствуете себя гораздо лучше.
– Дай-то бог, а то уже сил нет терпеть эту муку. Ты не знаешь, как там наши переносят путешествие?
– Сестра Феодора – хорошо, а вот Ираида так же, как и вы, до сих пор лежала. Варя качку совсем не заметила, зато Домна Фёдоровна два дня мучилась, а теперь ей полегче. – Лив потянула тётку вперёд, ей так хотелось показать Полине барк: – Вы наконец-то увидите, какой наш корабль большой. На нём одних кают семь штук, и все заняты.
Лив и Полина размещались в маленькой каюте на двоих, остальные паломницы заняли большой отсек с четырьмя койками, а слуги-мужчины ночевали вместе с экипажем. Варя ещё четверть часа назад заглянула в маленькую каюту и сообщила, что она, обе монахини и Домна Фёдоровна собрались на палубу, и теперь Лив вела туда же тётку. Они уже одолели большую часть коридора, им оставалось подняться по маленькой лесенке в три ступени, но ослабевшая Полина всё тяжелее висла на руке Лив.
– Ох, дорогая, ступеньки… – тёткин голос сорвался.
– Позвольте вам помочь, мадам, – произнёс по-французски мужской баритон, и сильные руки, подхватив Полину под оба локтя, молниеносно переместили её на верхнюю ступеньку лестницы.
Лив с удивлением смотрела на незнакомого пассажира, В чёрном сюртуке и алой шёлковой феске он смотрелся весьма необычно. Турок? Скорее всего… Пассажир был немолод, его виски посеребрила седина, но узкоглазое приятное лицо казалось моложавым, а брови и густые усы, в отличие от волос, остались иссиня-черными. Турок отпустил локти Полины и, улыбнувшись, сказал:
– Простите мою бесцеремонность, но, выйдя из каюты, я понял, что мы с вами – соседи. Вот и поспешил на помощь. Позвольте представиться: Ахмет Гюнель, я торгую коврами и шёлком. У меня лавки по всей Турции, а сейчас я возвращаюсь из Одессы, где только что открыл свой первый магазин.
– Очень приятно, месье, – ответила Полина. – Моя фамилия – Денисова, а эта мадемуазель – графиня Чернышёва, моя племянница. Мы обе благодарим вас за помощь.
– Пустяки… – отозвался турок. – Но я действительно могу помочь. Вы ведь страдаете от морской болезни? А у меня есть настойка из трав. Несколько капель этого эликсира, разведённых в холодной воде, снимут все симптомы дурноты. Я сам принимаю их каждое утро и провожу день в полном здравии.
– Мне неловко вас беспокоить…
– Что вы, никакого беспокойства, – отмахнулся новый знакомый и предложил: – Ваша племянница отведёт вас на палубу, а я пока схожу за питьем.
Он посторонился, пропуская Лив, и повернул обратно к своей каюте. Вновь покрепче обняв тётку, девушка толкнула дверь, ведущую на палубу. Прохладный морской воздух ударил им в лицо, защекотал ноздри. Как же хорошо здесь дышалось!
– Полина Николаевна, Лив, идите сюда, – позвала Варя.
Все паломницы собрались у борта. Лив как раз успела усадить тётку на складной парусиновый стул, когда рядом с ними появился новый знакомый со стаканом в руке.
– Прошу, мадам, пейте безбоязненно, – сказал он, протянув стакан Полине, – четверть часа – и вы станете гораздо бодрее.
– Вы уверены? – Полина выглядела растерянной.
– Смелее, я побуду с вами, пока эликсир не подействует, – пообещал турок.
Полина отпила глоток. На вкус питьё оказалось обычной водой, и женщина осмелела. Выпила всё.
– Вот и отлично, – оживился турок, забирая у неё стакан, и попросил: – Мадам Денисова, представьте меня, пожалуйста, вашим спутницам.
Полина выполнила его просьбу. Лив показалось, что монахини отнеслись к этому знакомству прохладно. Понятное дело – иноверец. Вечно хмурая, Рогожина лишь кивнула, а Варя на ломанном французском сообщила, что рада знакомству.
Турок осведомился, куда следуют столь достопочтенные дамы, и, получив ответ, что в Акко, обрадовался. Оказалось, он тоже направляется в этот порт и, поскольку корабль идёт через Константинополь, где останется на двое суток для перевалки груза, пригласил новых знакомых посетить его магазины.
– Благодарю, но мы не станем сходить с корабля, – сразу же отказалась Полина. Она перевела слова турка и свой ответ остальным паломницам, и монахини дружно закивали.
– Возможно, что за оставшиеся дни вы перемените своё мнение, – любезно заметил торговец и спросил Полину: – Вы чувствуете улучшение?
– Да, и впрямь, мне легче, – удивилась та, – ваше питье творит чудеса.
– Я рад, – заулыбался турок. – Может, ещё кто-то из дам нуждается в таком напитке?
Полина перевела вопрос, но все женщины отказались. Даже землисто-серая, как болотная тина, сестра Ираида, явно страдавшая от морской болезни, покачала головой.
Новый знакомый откланялся, а паломницы остались на палубе. Оставив старших обсуждать чудодейственное питьё, девушки прошли на нос корабля: смотрели, как барк рассекает волны, а сотни белоснежных гребешков превращаются в кружева под его килем.
– Как красиво! – вырвалось у Лив.
– Да… – согласилась с ней Варя, – как будто в сказке. Я ведь в первый раз по морю плыву. Скажи мне кто раньше, что я через полмира в путешествие отправлюсь, не поверила бы…
Через полчаса совсем бодрая Полина позвала всех обедать. Сама она решилась поесть впервые со дня отплытия.
На следующее утро сосед-турок вновь принёс Полине стакан с эликсиром, и она, расхрабрившись, попросила второй – для сестры Ираиды. Монахиню пришлось долго уговаривать, но потом она сдалась, выпила "колдовскую воду", и… ей полегчало. С тех пор путешествие для паломниц стало совсем приятным, и в Константинополь все они прибыли бодрыми и полными сил.
Константинополь поразил Лив. Город оказался огромным. Мачты минаретов вздымались в небо, окружая шапки куполов, а длинные, словно распластанные, дома с покатыми крышами теснились вокруг великолепных дворцов. Девушкам так хотелось посмотреть город, да и новый знакомый предлагал свои услуги (обещал и лодку, и охрану), но Полина даже слышать об этом не захотела. Пришлось Лив и Варе остаться на корабле.
– Купите у разносчиков всё, что захотите, вот и будет вам развлечение, – посоветовала им Полина.
Так девушки и сделали: они накупили у разносчиков фруктов и сладостей, а Ахмет Гюнель принёс им в подарок изумительной красоты платки: Лив – бирюзовый, а Варе – золотисто-жёлтый. Полина Николаевна порывалась оплатить их, но турок отказался.
Выгрузив часть товаров, "Посейдон" отплыл из Константинополя. Погода стояла – лучше не бывает. Подсвеченное ярким солнцем Мраморное море казалась васильковым, а когда корабль вошёл в Дарданеллы, Лив с Варей долго стояли у борта. Надо же – с одного борта Европа, а с другого – Азия… В Эгейском море берега разбежались – исчезли, растворились вдали, и "Посейдон" окружила безбрежная морская синь. С каждым днём становилось всё теплее, и когда десять дней спустя корабль встал на якорь в порту Акко, паломницы поняли, что здесь им даже шали не нужны. Привезённые шубы пришлось связать в узлы.
– Господи, сколько же вещей получилось, – вздыхала Полина, глядя на гору сундуков, поверх которых топорщились узлы с одеждой. – Придётся лишнюю телегу нанимать.
– Не беспокойтесь, мадам, – успокоил её Гюнель. – Мы же с вами договорились – я всё устрою.
Турок давно объяснил паломницам, что у него есть торговые дела в Акко и сопроводить их до Иерусалима он не сможет. Но зато Гюнель пообещал ночлег в хорошей гостинице еврейского квартала, а к утру – экипажи и охрану до Иерусалима. Эскорт должен был доставить паломниц до православного женского монастыря Онуфрия Великого – сестра Феодора везла письмо от московского архиепископа для его настоятельницы. Гюнель подвёл Полину к борту и указал на терракотовую черепичную крышу с узкой башенкой, видневшуюся за мачтами кораблей.
– Вон та гостиница, о которой я вам говорил. Как только сойдёте на берег, через пять минут уже будете у её порога. Сейчас спустим в шлюпку вещи, посадим слуг и доставим сундуки до гостиницы. А пока мы будем их таскать, шлюпка вернётся за вами. Я сам буду ждать на берегу. Не волнуйтесь: через час вы уже будете отдыхать в своих комнатах, а завтра отправитесь в Иерусалим.
– Благодарю вас, месье, вы так нас выручаете, – с чувством сказала Полина. Попутчик был не только приятным, но и очень полезным человеком.
С борта опустили шлюпку, а потом, разом закрутив их в сеть, погрузили вещи. По веревочной лестнице спустились слуги, за ними – Гюнель. Прежде чем исчезнуть за краем борта, он махнул Полине рукой.
Стоя на палубе, паломницы наблюдали, как лодка причалила к берегу и как мужчины перетаскали из неё вещи. Гребцы развернулись и направились в обратный путь. Ещё четверть часа – и шлюпку вновь закрепили у борта "Посейдона". Капитан – рябой и кривоногий забияка-грек – сам вышел проследить за тем, как будут спускать в шлюпку пассажирок. Паломниц по очереди обматывали толстым канатом, а потом осторожно опускали вниз. Лив отправляли последней, и, хотя она быстро оказалась в лодке, неприятное впечатление от спуска осталось.
Шлюпка приближалась к берегу. Куча с вещами паломниц уже сильно поредела – большую часть вещей перетаскали. Слуга Рогожиной с хозяйкиным сундуком на плечах брёл в сторону гостиницы, за ним с баулом в руках ковылял Гюнель. У воды поджидал шлюпку Назар. Гребцы сложили весла. Один из матросов кинул Назару канат. Тот подтянул шлюпку к берегу и, обмотав канат вокруг каменной тумбы, протянул руку сидевшей на носу Полине:
– Прошу, ваше сиятельство, я держу, не бойтесь.
Назар вынес сначала хозяйку, потом перетащил на сушу обеих монахинь и Рогожину, а Варя с Лив сами перепрыгнули на берег. Паломницы собрались у своих вещей. Сундуков было мало, зато узлы с одеждой лежали нетронутыми.
– Давайте возьмем шубы, их мы сможем донести сами. Тогда останется всего два сундука, – предложила Полина. Так они и сделали: все взяли в руки по узлу и двинулись навстречу Гюнелю, спешащему через площадь.
Вдруг всё вокруг неуловимо изменилось. Топот копыт взорвал тишину. Вдоль берега скакали всадники – все в длинных белых рубахах и с пёстрыми платками на головах. Откуда они взялись? И что это за напасть?.. Кони неслись прямо на паломниц.
– Стойте! – закричала Полина. – Сбейтесь в кучу, или они нас затопчут!
Но женщины остолбенели от ужаса. Они как будто приросли к земле… Шум нарастал, пыль от копыт взвивалась столбом. Как сквозь дымку, увидела Лив белую рубаху Назара, метнувшегося вперёд.
– Спаси тёт… – закончить Лив не успела. Голова её взорвалась от боли – и для неё всё закончилось.
Когда?.. Ну, когда же всё это закончится? Отбивала часы очередная бессонная ночь. Третья или четвертая? Нет, даже пятая… Нетерпение изнуряло Палача – разбивало в прах и без того жалкие остатки душевного равновесия. Ну почему же так долго?.. Как только враги исчезнут, мечта наконец-то обернется явью. Надо просто набраться терпения. Если так себя изводить, можно и не дотянуть до победы. Растерять с дуру своё счастье, или хуже того – подарить его соперникам.
Пальцы сами потянулись за изголовье: где там заветный лист? А его-то и нет – перепрятан… Вот и хорошо! Нечего вытаскивать его каждый час, нечего считать клетки. Всё равно больше, чем одну в день, зачеркнуть нельзя. Да и опасно…