– "И деньги должны быть у мужчины! Он их должен зарабатывать, а тратить уже вместе. Отсюда раньше было и уважение к мужу и со стороны жены, и со стороны детей! Конечно, женщина может работать или до замужества, или после пятидесяти, когда уже и дети сами взрослые, но обязательно медсестрой, продавцом, в службе быта, воспитательницей в детском саду, учительницей в школе, но получать денег должна мало! Она должна больше помогать мужу в его бизнесе или в другой работе!
Пусть это и Домострой! Но при нём Россия была великой державой, занимала в Мире третье – пятое место по объёму производства! Да и в других странах Европы в то время был тоже так называемый Домострой! Люди к тому же жили более счастливо и нравственно, не было разводов, было много детей!" – невозмутимо продолжил Бармин.
– "А по поводу женщин, извините, я Вас перебью! Как я понял, Вы ярый защитник Домостроя, причём яркий представитель зажиточного крестьянства!?
И что же? По-вашему женщины не должны быть теперь, допустим, кандидатами медицинских наук? А только сидеть дома, на кухне, с детьми и ходить в церковь за Вас молиться? Как у немцев: Киндер, Кюхен, Кирхен, то есть дети, кухня, церковь!
Я считаю, что и платить больше надо не по половому признаку, а тому, кто больше и качественно сделает, заработает! Хотя, конечно, мне такие женщины тоже не попадались!
Но если следовать Вашей же логике, Вы получаетесь поборником католицизма, а не православия. И я с Вами тут не соглашусь! С одной стороны конечно приятно, когда женщина дома обеспечивает Вам тылы, но это должно быть с их стороны чисто добровольно!
И не дай Вам Бог озвучить свою позицию публично, или с трибуны, или по телевидению!
Вас тогда женщины просто живьём проглотят, вместе с вашей агрессивной спермой!" – закончил Платон очередной короткий монолог, на это раз ёрничая.
– "А причём тут я? Есть яркое подтверждение моих слов моими же родственниками! В нашей семье женщины или не работали, или работали на мелких должностях. Отсюда во всех наших семьях были хорошие дети, ни одного развода. А если они редко и случались, то только из-за пьянства или измены другой стороны!" – досказал свою мысль беспардонно перебитый.
Дабы не обижать старика, Платон не стал на этот раз его перебивать, лишь подумав про себя: конечно, не будет разводов, когда женщина в экономической зависимости от мужа! И какими же надо быть мужьями в семье, уважаемый…, если даже при этом женщины всё-таки разводились?!
Видимо что-то вспомнив, Вячеслав Александрович добавил:
– "Раньше в России не было алкоголиков и наркоманов, и все были верующими людьми!".
– "Чушь! Некоторые представители общества, как пили, так и пьют! А алкоголиков раньше никто и не выявлял, власти было наплевать! А наркотиков раньше не было вообще! Их ещё в то время не изобрели!" – не сдержался Платон.
– "Самое драгоценное в человеке, кроме конечно здоровья, это его способности и чувства! Без них нет человека, нет мудрости, осторожности. Болеют лишь здоровые, а умирают лишь живые!" – закончил дед, как ему показалось, большой мудростью.
– "Ну, это чистейшей воды дешёвый софизм! Болеют, как всем известно, лишь больные! А умирают… да! Ещё живые, но в последний момент уже не жильцы! Ибо между жизнью и смертью человека есть чёткая граница, а между здоровым и больным – её нет! Ведь человек, как правило, болеет перманентно" – закончил Платон спокойно и нравоучительно.
– "Давайте лучше теперь поговорим о политике и идеологии!" – неожиданно предложил поменять тему Бармин.
– "А что о ней говорить? Часто человек не может чётко объяснить, с какой классической идеологией он себя соотносит. Ибо зачастую частная идеология отдельного индивида намного шире и богаче, красочней и разнообразней идеологии группы людей, целого класса, или всего общества!" – первым начал Платон.
– "Я могу сказать одно, что "Еврейство" сыграло отрицательную роль в развитии России в двадцатом веке! До этого в руководстве страны были в основном русские люди или европейцы, а после революции и до настоящего времени руководили нами и продолжают руководить евреи, или полукровки с "жидовским" укладом ума! А результат тот, который имеем. Они заразили этой болезнью и многих русских, о стране и народе не думают, и ничего не делают, а только всё для себя! По их религии все не евреи – не люди и их можно обманывать и уничтожать!" – неожиданно выдал на гора Бармин.
– "Вы знаете? Я обычно придерживаюсь более осторожных позиций. К тому же по старорусской привычке защищаю тех, кого бьют! Поэтому не во всём и не в такой степени могу с Вами согласиться по поводу евреев. Они ведь тоже разные бывают. Я был знаком с такими по работе в оборонке" – перевёл инициативу Бармина в менее эмоциональное русло Платон.
– "Так там наверно были лучшие из них, и самые патриотичные?!" – чуть смягчился и тот.
– "Наверно?! Просто евреям, как людям без Родины, без роду и племени, понравились лозунги большевиков о всемирной революции, о всеобщем братстве и счастье!".
Бармин пожал плечами.
Его наскок на Кочета, как на возможно им предполагаемого еврея, был тем изящно парирован. Тогда он сменил направление главного удара:
– "Я вот что думаю! Надо вместо второй палаты, кроме Думы, создать Совет старейшин, где люди всех национальностей, выбранные пропорционально численности населения, будут окончательно по их выбору принимать или не принимать законы, подготовленные Думой!
Возраст этих людей должен быть не менее семидесяти лет! Это должны быть многим известные, желательно верующие, а ещё лучше, не имеющие собственности, монахи!".
– "По поводу Вашего предложения о палате старейшин. Соглашусь лишь в одном. Такой орган должен быть! Но не в качестве решающего при принятии законов, а в качестве совещательного! Ибо старики естественно являются носителями старого. К тому же не забывайте про старческий маразм! А если все такие будут в палате, то какие тогда законы будут приниматься? Не забудьте, как Вы сами наверно называли Политбюро ЦК КПСС – сборищем маразматиков!?" – иносказательно согласился с ним Платон Петрович.
– "Да! В Политбюро ЦК КПСС были люди без веры, зато с собственностью. Они, конечно, имели семьи, и стремились к личному обогащению. А я хотел, чтобы в этой Палате были люди в большинстве православные, пользующиеся доверием у населения в разных частях страны, которые были бы специалистами в разных областях знаний, и желательно монахи!" – продолжил Вячеслав Александрович.
– "Возможно? Но чего далеко ходить-то! Возьмём Ваш пример. Вы, как представитель Домостроя, какие законы примете в своей палате? Так что только совещательный орган! Пусть старики своей логикой докажут молодым правильность своей позиции, приведут свои доводы и аргументы!
А по поводу маразма. Старые люди думают, что они всё знают, всё понимают лучше всех, умнее всех – истина в последней инстанции. А на деле зачастую бывает, что они не только в лучшем случае догматики, а уже ничего не понимающие, плохо соображающие люди, маразматики одним словом! А как я уже кому-то говорил и даже описал в стихах: маразм – не оргазм! Кайфа не поймаешь!" – высказался о своей позиции Платон.
– "Человек – раб своих идей, прихотей и заблуждений! А любое понятие можно истолковать по-разному, даже прямо противоположно! Поэтому надо решить, кто должен управлять Миром – мудрецы или воины? У одних нет силы, другие лишены разума! Поэтому надо выбирать щедрых душой! И сама жизнь покажет, а люди сами разберутся, кто из них является щедрым душой!" – как ему показалось, завершил на возвышенной ноте Вячеслав Александрович.
Причём тут мудрецы и воины? Да ещё и целый Мир приплёл!
О чём он говорит? О какой-то мировой мафии, что ли? И зачем мудрецам физическая, да ещё и какая-то военная сила? А откуда он взял, что у воинов нет разума? И как вообще узнать, да ещё и измерить щедрость чьей-то души? – про себя удивлялся бреду считающего себя щедрого душой, Платон.
Ему даже стало дурно от таких глупых сентенций кандидата в палату Старейшин, и он пока свернул дискуссию. При следующей их встрече, видимо лучше теоретически подготовившийся, и хорошо отдохнувший за лето, Вячеслав Александрович ознакомил Платона со своими, читай Ильина, свежими мыслями об истории России и её народа:
– "Во время правления большевиков была очень страшная атмосфера общего отречения, измен, предательств – непредставимая по масштабам духовная катастрофа! Были миллионы людей, пленённых ложью и вовлечённых в сатанинскую расправу над своим же народом, церковью и своей страной.
Всё это повергало в уныние и отчаяние, приводило к ощущению обречённости и безнадёжности. Потеряв веру в Бога, прежде великая Россия, стала беззащитным объектом сатанинского плана геноцида.
Гражданская и Отечественная войны, искусственно созданный голод, тюрьмы и лагеря привели к уничтожению многих самых активных людей.
Прежде православный народ спивается, приучается к обману, воровству и лжи, как способу жизни. Люди теряют способность организовывать свою частную жизнь, не могут нормально трудиться, любить, жить семейной жизнью, рожать и воспитывать детей" – как пономарь по заученному и с трудом запомненному у Ильина, вещал бывший торговец фруктами бывшему… марксисту-ленинцу.
Опять сначала?! Он же уже об этом говорил! Так это ж прям история его рода! А ведь активный – не значит лучший! А кто дал большевикам таких слабаков, которые вдруг сразу стали пить, воровать, лгать, лицемерить? Так в этом виновата, согласно его же заключениям, фактически получается только Церковь с многовековой верой в высшие силы, в Бога, а не, по его заключению, большевистская элита, нелюбящая и презирающая свой народ!
Вот сразу видно человека без естественнонаучного образования! Как же с таким мировоззрением он вступил в партию? Значит, врал, изворачивался, лицемерил, приспосабливался из карьеристских побуждений! Наверно ещё и кричал на собраниях "За", когда был фактически против. И с этим он жил всю жизнь?! А теперь освободился и стал тявкать: то не так, это было не эдак! А ты-то где был? Боялся? Тогда сиди теперь и молчи! Совесть то где твоя была, в кармане?! – слушая и анализируя, про себя возмущался Платон, вслух лишь поведав всего одну концентрированную мысль:
– "В нашей стране началось всё с того, что государством стали управлять доярки! А закончилось всё это прогрессом: к власти пришёл комбайнёр и развалил великую страну!".
Вячеславу Александровичу понравилась заключительная мысль Платона, что он и подтвердил широкой и добродушной улыбкой, сказав напоследок:
– "Да! Людям свойственно в течение жизни умнеть, поэтому обогащать свои знания и менять свои убеждения! Невозможно оставаться на своих же позициях только из-за того, что они твои собственные!
Если начинаешь видеть, что ошибался, то для умного человека, в отличие от упрямого, вполне естественно признать свои ошибки, и критиковать свои же, ранее высказанные мысли и поступки. Таких примеров в истории много, тем более на протяжении прошедших десятилетий и изменений условий жизни. Сама жизнь указывает на допущенные ошибки.
До революции семнадцатого года, согласно статистики, пьющих было значительно меньше, чем позже. И только большевистская пропаганда во время Гражданской войны провозгласила: всё дозволено, грабь награбленное, человек волен свободно любить! И это дало толчок к увеличению и дальнейшему росту пьянства и безнравственности. А последние двадцать лет нашей жизни подняли среднюю цифру пьянства до ста восемнадцати литров на человека в год! Я уж и не говорю о нравственности!".
К следующей их встрече уже тщательнее готовился Платон. Он бегло прочитал оставленную ему оппонентом книгу И.А. Ильина, и даже кое-что для себя выписал.
В этот раз Платон угостил Вячеслава Александровича чаем. Так за чашкой медленно убывающего и остывающего напитка и прошла их очередная беседа.
Платон решил теперь лишний раз не влезать в монолог старого человека, дать ему высказаться как можно полнее.
Как сам бывший руководитель, на своём опыте познавший это, Бармин начал с темы начальника и подчинённого:
– "Каждый правитель вынужден терпеть холуёв. Знаешь, что это подлый человек, подхалим, что любит не тебя, а лишь себя, свою шкуру и свои интересы, но ничего не можешь поделать. Ибо нет у тебя по-настоящему близких людей, друзей. А мешает этому власть и блага, создаваемые ею. Вот и ползёт к тебе лакей на брюхе".
Платон молча выслушал, кивая в знак согласия.
Тогда Бармин продолжил:
– "Завершение чего-либо на свете сразу же знаменует собой начало его уничтожения. Дом начинает понемногу разрушаться сразу же по окончании его строительства. И мы, разве не начинаем умирать, только родившись?".
– "Нет! Мы сначала растём и крепнем, потом идёт застой, и уж только после этого – закат! Трилогия развития! Дом, кстати, как и любое строение, тоже не сразу разрушается, а сначала стоит и функционирует!" – вынужденно вмешался Платон в слова не знакомого с диалектикой развития.
И тот, пока говорил Платон, отхлебнувши чая, продолжил несколько другое:
– "Чтоб Держава могла расцветать и подниматься выше всех народ должен согласиться на некоторые тяжести и жертвы. По доброй воле он на это не пойдёт. Надобно заставить!".
– "Здрасьте, Иосиф Виссарионович!" – не выдержал Платон такого резкого поворота в мыслях православного из крестьян.
А тот, усмехнувшись произведённому эффекту, бодро продолжил:
– "Новая власть часто пытается заимствовать у старой всё годами проверенное, установившееся, непоколебимое! Правд всегда будет мало, хотя книг и много. Может быть под натиском примитивных головорезов погибли мировые сокровища человеческого духа, а потомкам осталась лишь хвала и слава завоевателей. Того же, что было на самом деле, так никто и не узнает".
– "О-о! Это интересная мысль! Никогда ранее, что-то её не слышал!" – действительно с восторгом реагировал Платон.
– Да, да, Платон Петрович! Именно так! Вся наша история, и не только наша, но и других стран, изобилует подобными фактами! То о ком-то говорят, что он был героем! А то пишут, что он был злодеем! Даже про последнюю Мировую войну пишут прямо противоположное, в зависимости от того, чего хотят добиться, и кого считают героями!".
– "Согласен!" – практически не перебивая, кивнул головой Платон.
– "Люди неуклонно будут обрастать новыми вещами, новыми предметами, навязанными им чужой волей. Люди будут задыхаться от них и сами когда-нибудь превратятся в предметы.
Вещи когда-нибудь уничтожат человека! Пока их мало – человек их любит, украшает ими свой дом. А они служат ему и помогают жить, пока не мешая.
Потом их становится чрезмерно много. Они уже не украшают жизнь человека, а выбросить их не хватает времени. Исчезает и искусство пользования вещами, и человек остаётся фактически один. А горы ненужного мусора громоздятся вокруг него!" – продолжил Вячеслав Александрович уже не по Ильину.
– "Фу, аж страшно делается! Вы, прям, как мой отец рассуждаете! Сильно!" – во второй раз одарил гостя комплиментом Платон.
А того было уже не остановить:
– "А сила всегда прекрасна именно своей скрытостью!" – принял тот комплимент, ещё и усилив его.
– "Держава всегда старается покупать таланты, но часто не умеет их находить и выбирать. Поэтому купленные таланты часто бывают посредственными, которые умеют лишь своевременно выскочить вперёд. А настоящие, великие таланты, часто исчезают бесследно, или предаются забвению!" – снова продолжил Вячеслав Александрович.
– "Да! Опять здорово! Вы обратили внимание, что среди начальников, управленцев, редко бывают талантливые люди? Потому что система их выдавливает! А происходит это вот почему…" – снова поддержал его Платон, пытаясь перехватить инициативу.
– "Необходимо было уравновесить новое, чужое, со старым, своим. Но ничего не получалось. Старое бунтовало, а новое зачастую шло вопреки видимой потребности" – как показалось Платону в полудрёме, тише прежнего, не слыша собеседника, нечаянно перебил его Бармин.
– "О чём это Вы?!" – разбудил он того вопросом, окончательно отвлекаясь от своей темы.
– "Да вот Вам пример! Революция и Гражданская война в России, и также борьба идей при Петре Первом!" – показал Бармин, что вовсе не спит, а настойчиво продолжает свою мысль.
– "Вы теперь о другом!? Ну, ладно!" – не стал выяснять отношения Платон.
– "А-а?! Люди охотно уступают право на муки другим. Быть может именно поэтому так много всегда великомучеников, и так щедро выделяется для них место в истории?! Апостолов признавали лишь после их мученической смерти!" – снова встрепенулся апологет веры.
– "Давайте лучше о земном, у нас это лучше получается!" – предложил хозяин.
– "Часто в жизни люди физического труда завидуют людям умственного труда. Ибо не могут взять в толк, как это может такое быть, чтобы один копал землю и ворочал камни, но получал за это намного меньше того, кто просто носит голову на плечах? Разве головы не одинаковые? Может внутри они и различаются между собой? Но кто может заглянуть вовнутрь?
Я считаю, что молоть языком человек идёт лишь тогда, когда не способен ни к какой другой работе!" – перешёл гость на новую тему.
– "Ну, Вы, прям мазохист какой-то!" – поперчил её Платон.
Они допили чай, но разговор продолжили теперь о языке.
– "Научиться чужому языку толком невозможно. Лишь от своей матери в младенчестве возьмёшь всю глубину и сущность его. А от чужого языка возьмёшь лишь одни поверхностные сливки. Про хлеб и воду на чужом языке ещё спросишь, а вот проникнуть в его душу не сможешь!" – начал Вячеслав Александрович.
– "Вам виднее, Вы же учили персидский!" – скромно не стал развивать тему Платон Петрович.
– "В нашей великой империи люд до того был унижен и обобран, что стал равнодушен ко всему, утратив желание к протестам и восстанию!" – вдруг неожиданно выдал гость чью-то дурную мысль.
– "Это Вы о чём?!" – сразу встрепенулся вольнолюбивый Кочет.
– "Взять хотя бы современную историю! Сейчас почти всё население нашей страны недовольно жизнью, но восставать почти никто не решается!? – не прореагировав на вопрос, продолжил Вячеслав Александрович.
Он как будто бы и не слышал собеседника, сразу же перескочив на другую тему:
– "Только тогда есть настоящее искусство, когда оно непривычно. Власти это не по вкусу. Она желает, чтобы всё было одинаковым. Ибо только тогда можно уповать на свою незыблемость. А настоящая краса лишь в неодинаковости!".
Тут-то Платон понял, что Бармин специально всё время быстро меняет темы, чтобы не дать оппоненту время на раздумья и ответ.