- Пока не знаю. Спорят.
Тем временем накал и интонация спора изменились. Малькамо в чем-то убеждал офицера, показывая на нас. Он произносил "руси", значит, речь шла о нас и наших странствиях.
Офицер волевым жестом прекратил спор и обратился к нам на неплохом французском:
- Господа, сейчас идут боевые действия с итальянцами. С белыми. Вы тоже белые. Вчера был сильный бой, много воинов полегло от итальянского оружия. Они - захватчики на нашей земле, и мы будем бороться из последних сил, чтобы защитить родину. Поэтому я хочу спросить вас: за кого вы? За соплеменников по цвету кожи или за нас, справедливых защитников своей страны?
- Мы уважаем и любим народ Абиссинии, - ответил Аршинов. - И цвет нашей кожи тут ни причем. Поэтому располагайте нами, как вам будет угодно.
- Я - меткий стрелок, - добавил Головнин, - и пусть мое оружие послужит делу справедливости. Только верните мне его.
- Здесь много раненых, - добавил Нестеров. - Я немного понимаю в медицине, и хотел бы помочь в облегчении их страданий.
- Присоединяюсь к доктору, - сказала я. - Тем более, что к итальянцам у меня есть свои счеты.
- Какие? - спросил офицер.
- Четверо напали на меня во дворе перед шатром Менелика и пытались лишить чести. Хорошо, что мои друзья подоспели на помощь.
- Брать силой женщину, если она этого не желает? - возмутился молодой офицер. - У нашего народа это считается одним из самых страшных преступлений!
Я не стала продолжать, что и Менелик поступил неправедно, заточив моих друзей в темницу, и поэтому пришлось переодеться в мундиры итальянцев, чтобы спасти узников. Это было ни к чему.
Но, словно услышав мои мысли, монах Автоном гаркнул басом:
- Постав их не будет на ризу, и не одеждутся от дел своих: дела бо их дела беззакония.
- Что он сказал? - спросил офицер.
- Дела итальянцев - дела беззаконные, - ответила я. - Наш монах - святой дабтар и знаток священного писания.
- И в святой книге написано о них?
- Да, - кивнула я, не задумываясь.
- Где?
Обернувшись к монаху, я спросила:
- Автоном, голубчик, откуда ты взял эти слова. Офицер спрашивает.
- Пророк Исайя возвестил.
- Священное писание мне! - приказал офицер.
Один из солдат подошел к полкам и благоговейно взял огромный фолиант в переплете телячьей кожи.
- Исайя говоришь? Посмотрим…
Он быстро перелистал книгу, нашел нужный раздел и вчитался.
- Дела их - дела неправедные, и насилие в руках их… Надо же. А ведь прав святой человек. Вы свободны, господа, и я счастлив, что вашему присутствию здесь, хотя и не при благоприятных обстоятельствах.
- Автоном, вы наш талисман! - прошептал Нестеров.
Но монаха, видимо, не интересовала наша похвала, он истово крестился, перебегая глазами с одного креста на стене до другого.
- И Малькамо? - спросила я.
- А что, Малькамо пособник итальянцев? - при этих словах принц энергично покачал головой. - Ну, вот, видите. А разбираться, враг он негусу или нет, мы будем после того, как разобьем итальянцев. Присаживайтесь, господа!
Мы уселись вокруг стола на табуретки, покрытые обезьяньими шкурами - это мне сказал Малькамо, севший рядом. Он же объяснял мне названия всех блюд. Монахи принесли инджеру, и устелили этими ноздрястыми блинами весь стол. На них навалили вареную кукурузу, "тыбс" - особым образом нарезанные полоски мяса, жареные с зеленым перцем. Налили "вотт" - острый соус из перца "бербери", который огнем горел на языке и в желудке. Запивать пришлось напитком "тэджем", по вкусу напоминавшем медовую брагу, но, почему-то, мутно-опалового цвета, и ячменным пивом "тэлла".
От пива я отказалась, но мои спутники пили и похваливали. Сидящие на противоположном конце стола солдаты ели что-то похожее на французский "стек тартар", только они называли его "кытфо" и резали кривыми, остро отточенными ножиками.
Есть, как обычно, пришлось руками, заворачивая мясо и овощи в "скатерть" - инджеру. Острый сок тек по пальцам, но никто не обращал на это внимания - все были голодны и старательно набивали желудки - когда еще придется так же плотно поесть?
Когда все насытились, принесли кофе, черный и густой. Аромат разнесся по всей трапезной, и я приободрилась: жизнь уже не казалась такой мрачной, страхи перед завтрашним днем отпустили.
Запасливая Агриппина собрала в сумку все, что не успели доесть сотоварищи, а Малькамо мне сказал:
- Полин, пей кофе, такого кофе, как в Абиссинии, ты не найдешь даже в Париже.
- Да, я согласна, - кивнула я и отпила маленький глоточек.
- Самый лучший кофе готовят к юго-западу от Аддис-Абебы - в городе Бонга. А знаешь почему?
- Нет, не знаю. Расскажи.
- Бонга - это столица провинции Каффа. Тебе ничего не говорит это название?
- Похоже на кофе, - я показала на чашечку.
- Верно. Существует легенда: однажды некий пастушок пас коз. Заснул и потерял их. Козы убежали. Когда пастух пошел их искать, то нашел их скачущими возле неизвестного дерева - козы наелись плодов этого дерева и пришли в неистовство. Пастушок был любознательным парнем. Он собрал несколько плодов, отнес дабтару и рассказал о поведении коз. Дабтар долго колдовал над зернами, и придумал напиток, вселяющий бодрость и силы. Напиток назвали кофе, по имени провинции Каффа, а уж оттуда он распространился по всему миру. Теперь понятно, почему в Бонга варят лучший в мире кофе?
- Спасибо, Малькамо, очень интересная история.
- Не за что, Полин. Мне так приятно сидеть рядом с тобой, - он потупился.
Я смотрела на юношу и недоумевала. Неужели он мне нравится? Он не глуп, строен и высок, знатного рода, у него тонкие черты лица, вот только цвет кожи не такой, к которому я привыкла. Но разве это мешает мне общаться с ним? Подумав, я решила, что общаться не мешает.
И тогда я спросила:
- Скажи, Малькамо, кто этот офицер, который нас допрашивал?
- Его зовут Астер Тункара, он фитаурари.
- Кто?
- Фитаурари - это генерал-майор, начальник или отдельной армии, или одного из отрядов негуса. С нашего языка переводится, как "вперед грабить".
- Понятно, - кивнула я. - Раз вперед, значит авангардный отряд, а фитаурари - командир авангарда. Теперь все ясно.
Словно услышав мои слова Астер Тункара, молчавший во время еды, заговорил:
- Господа, - сказал он, - завтра нас ждет тяжелый день. Отправляйтесь спать, потому что на рассвете мы выступаем против итальянцев.
При этих словах Агриппина задрожала и принялась мелко креститься.
- Позвольте лишь узнать, - спросил Головнин, - каковы силы противника?
- Превосходящие, - ответил командир отряда. - На нас идет генерал Баратиери. Самое страшное во всем этом, что у нас настоящая гражданская война.
- Как? Ведь вы боретесь против итальянцев! - воскликнула я. - Они хотят установить протекторат и отобрать у вашей страны независимость.
- Все так, - кивнул Тункара, - но итальянцы только командуют. Простые воины - это такие же эфиопы, как и мы. Страна раскололась на два лагеря. Теперь ты понимаешь, Малькамо, что попав у руки противника, тут же станешь разменным козырным тузом?
- Не понимаю, - Малькамо мотнул головой. - Ты же служишь узурпатору, захватившему власть в стране. Не отсюда ли все беды нашей страны?
- Ах, оставь, - Тункара махнул рукой, - захватил он или получил по праву, но у Абиссинии нет сейчас другого правителя, способного противостоять итальянцам. А твой кузен Мангашия лижет им пятки, надеясь, что итальянцы свергнут негуса.
- Не смей так говорить о сыне сестры моего отца! - вскипел Малькамо. - Он - достойный представитель нашего рода! Мой отец в лицо сказал итальянцам: "Ваша страна от моря до Рима, a моя от моря до сих мест", дав им понять, что их ноги не будет в Абиссинии, и нас этому научил. А у Менелика итальянцы по шатру разгуливают и чувствуют себя, как дома!
- Спокойно, молодые люди, спокойно, - Аршинов попытался утихомирить спорщиков. - Я не хочу, чтобы гражданская война началась прямо здесь, в монастырской трапезной.
Головнин вновь повторил вопрос:
- Мне так никто и не ответил: каковы силы противника, вооружение, тактика боя. В конце концов, какого черта ваши люди, я имею в виду жителей вашей страны, служат итальянцам?
- За деньги, - ответил Тункара.
- И что, итальянцы много платят? - спросил Нестеров.
- Да куда там! Одну лиру и 50 граммов муки в день. И за это люди борются против своей страны.
- Неужели все так плохо?
- Голод… На юге еще не так страшно, а вот север, города Аксум, Керен, уже давно испытывают нехватку продовольствия. Люди оттуда бегут, нанимаются к итальянцам, а те бросают их против регулярных войск негуса. Что для простого человека слова "договор", "независимость", "протекторат"? Инджера для них понятнее.
Малькамо сидел, опустив голову. Его смуглое лицо почернело от обиды и стыда. Слова молодого фитаурари горько ранили его в самое сердце. Я понимала, что с ним творится: он же полагал негуса Менелика захватчиком власти, а оказалось, что именно Менелик борется за независимость страны, когда его кузен перешел на сторону итальянцев, чтобы удержать власть.
- Простите, уважаемый, - обратился Тункара к Головнину, - я еще не ответил на ваш вопрос. Разведка доложила, что диспозиция такая: у нас около трех тысяч воинов и полутора тысяч винтовок "ремингтон". У кого нет винтовки, вооружены копьями и дубинками. Триста лошадей и сто верблюдов. У противника шесть отрядов дервишей по пятьсот человек, известных своей жестокостью, силой и выносливостью. Ими командуют итальянские офицеры под предводительством генерала Бальдиссера. Кроме них около полутора тысяч наемников башибузуков и тысяча итальянских, хорошо вооруженных солдат, которых генерал держит на базе в Дангиле, позади линии фронта. Он ими рискнет в последнюю очередь, подставив под пули эфиопов самих же эфиопов.
- Есть ли у них артиллерийские орудия? - спросил Аршинов.
- Да, - кивнул Тункара. - четыре орудия у них и два у нас, и для тех не хватает снарядов. Скоро башибузуки пойдут на штурм. Надо будет обороняться и тут каждый человек на счету.
- Мы с вами! - заявил Аршинов. Остальные подтвердили согласие.
- Женщины пусть останутся здесь, за монастырскими стенами. И лекаря не отпускайте - он понадобится раненым. Собирайтесь, господа, уже совсем рассвело.
Агриппина, не скрывая рыданий, бросилась к Сапарову и обняла его. Он молча погладил ее по голове, потом оторвал от себя ее руки. Григорий вышел за ним.
- Прикажите вернуть нам наше оружие и лошадей, - сказал Головнин. - Я, конечно, не профессиональный военный, но поохотиться люблю. Просто сегодня это будет двуногая дичь.
Во дворе послышались крики. Мы выбежали наружу.
Над нами, в синем небе, парил огромный воздушный шар! В нем сидели два итальянца. Один смотрел в подзорную трубу, другой отвязывал балласт - мешки с песком и бросал их вниз. Шар от этого качало, и он понемногу набирал высоту.
- Заряжай! По шару пли! - приказал Тункара.
Первым среагировал Головнин. Он прицелился и выстрелил. Раздался свист - пуля пробила оболочку. Шар стал стремительно опускаться, влекомый ветром. Аршинов вскочил на коня.
- Вперед! Схватим лазутчиков!
Григорий с Сапаровым поскакали за ним. Издалека, навстречу им приближались всадники. Тункара послал отряд на помощь, а я молила Господа, чтобы нащи друзья успели вернуться с добычей до того, как их настигнут башибузуки.
Успели! Противника встретили огнем - толстые стены монастыря защищали стрелявших. Наша отважная троица возвращалась, пригнувшись к гривам, у Аршинова через круп коня был перекинут итальянец: он висел, как тряпичная кукла.
Итальянца привели в чувство, он ошарашено смотрел по сторонам, не понимая, как среди эфиопов оказались белые европейцы, которые с ними заодно.
Итальянца увели для допроса. Второй, бывший в корзине, разбился насмерть. Страшная смерть.
Мы занялись лошадьми. Сапаров седлал их, Григорий проверял сбрую. За этим занятием я и не заметила, как к нам подошел Астер Тункара и спросил Аршинова:
- Сколько вас человек?
- Все здесь, - ответил Аршинов. - Семеро мужчин и две женщины.
- Не отбивался ли от вас кто-то еще?
- Нет. Мы держимся вместе. А что случилось?
- Итальянец утверждает, что видел сверху всадника. И судя по одежде на вас, тот тоже был русским, у него похожие сапоги, - Тункара показал на сапоги казака.
- Как он увидел сапоги? - спросила я.
- В подзорную трубу.
- И где этот человек? - спросил Нестеров.
- Как только он заметил воздушный шар, тут же пришпорил коня и скрылся в ущелье.
- Его нужно найти! - заявил Аршинов. - Может, это, действительно, человек из нашей колонии, спешит к нам, чтобы сообщить что-то важное.
- Тогда почему он прячется?
- Не от нас же, - возразил Аршинов. - Кто знает, что у него на уме?
Но тут раздался взрыв совсем неподалеку от нас.
- Полина, Груша, в укрытие! За мной, друзья! - закричал Аршинов, вскочил на коня и поскакал на арену боевых действий, которой служила большая песчаная поляна позади монастыря. Наши мужчины устремились за ним. Со мной остался только Нестеров.
Вскоре стали прибывать раненые. Мы работали, невзирая на грохот вокруг, крики и стоны: перевязывали, чистили, промывали раны, но, к сожалению, ощущалась нехватка всего. Нам помогали монахи, но и от них было скорее психологическое подспорье.
Так продолжалось до заката. Урвав минутку, я выбегала за монастырские ворота, чтобы посмотреть, не возвращаются ли наши, но в огромном поле, все в дымке от снарядов, ничего нельзя было разобрать, оставалось только надеяться на Господа.
Сердце мое было неспокойно, уже реже стали гулкие взрывы от ударов снарядов, уже длинные тени поползли по монастырскому плиточному двору, а мои соотечественники все не возвращались.
Вдруг в воротах появился Малькамо на взмыленной лошади. Весь в саже, рукав холщевой рубашки оторван:
- Полин, где месье доктор? Аршинов ранен!
Как назло, Нестеров был внутри монастыря, вместе с монахами переносил и устраивал раненых. Не было времени его дожидаться.
- Вот его саквояж! - я схватила кожаный саквояж Арсения Михайловича. - Возьми меня к нему!
Малькамо легко подхватил меня, усадил на лошадь и мы помчались по полю, усеянному неподвижными и стонущими телами.
Сильный толчок остановил лошадь, словно она наткнулась на непреодолимую преграду. Передние ноги ее подкосились, она стала заваливаться набок, раненая в шею, а мы с Малькамо кубарем скатились с нее.
Ах, как больно я ушиблась! От удара даже дыхание перехватило. Единственное, что успокаивало, я крепко прижимала к себе саквояж Нестерова. Если бы он пропал, Арсений Михайлович очень бы расстроился.
Малькамо досталось больше. Ведь слетев с лошади я упала на него, чем смягчила удар, который и так был не слаб, а он потерял сознание.
Я принялась его тормошить и упустила момент: к нам подбежали четыре башибузука, скрутили и потащили с собой. Всю дорогу я волновалась, не случилось ли у юноши сотрясения мозга, ведь его так сильно трясли и подталкивали тычками в спину и шею.
Мы шли довольно долго. Вечерело. Последние шаги оказались особенно трудны - дорога вела в гору.
На небольшом плато был разбит ярко-красный шатер, видный издалека. Вокруг охрана из эфиопов. Повсюду командовали итальянские офицеры. На нас они смотрели с любопытством, некоторые даже приветствовали, но башибузуки не останавливались. С упорством ослов, бегущих за морковкой, они тащили нас к цели - в ставку командира армии.
Внутри шатра было душно, чадили масляные факелы, освещавшие неровным светом сидящих за походным плетеным столом офицеров. В центре сидел полный итальянец в опереточном мундире, увешанный галунами и звездами. Рядом - два эфиопа в высоких тюрбанах. Позади стояли стражники со свирепым выражением лиц - только зубы и белки глаз блестели в наступающем сумраке.
Толстый офицер что-то спросил по-итальянски.
- Я говорю по-французски и по-русски, - ответила я.
- Русская? - удивился он.
- Да, - кивнула я, стараясь придать себе гордый и неустрашимый вид, - дворянка, по фамилии Авилова.
- Очень приятно иметь таких очаровательных врагов, - он встал и подошел ко мне. Ростом толстяк доходил мне до плеча. - Я вам не враг, прелестная синьорита Авилова, просто мне хочется узнать, как вы оказались на поле боя?
У толстяка замаслились глаза. Он смотрел на меня, как жирный кот на крынку со сметаной. Скорее всего, генерал много месяцев не видел белых женщин, даже таких замарашек, как я: после падения с коня платье было разорвано и в пыли, волосы спутаны. Что ж, надо обратить его чувства на пользу себе. Я повела плечом и улыбнулась с возможным обаянием, на которое была способна.
- Синьора, с вашего позволения. Я вдова. Хотела бы иметь представление, с кем имею честь?
- Генерал Баратиери к вашим услугам, мадам, - он слегка опустил подбородок, но тут же его задрал. - Теперь вы скажете, почему вы оказались на поле боя?
- Я спешила помочь моему другу, раненому на поле боя.
- Хорошо, я задам вопрос по-другому: как ваш друг оказался участником боевых действий?
- По стечению обстоятельств. Мы мирные путешественники, знакомимся с историей и географией страны, изучаем ее флору и фауну. Направляясь на озеро Тана, мы совершенно случайно попали на передовую.
В это время Малькамо издал короткий стон, пошатнулся и упал.
- Воды! Воздуха! - закричала я на местном языке, так как уже знала немного слов. При этом двое в тюрбанах встали и подошли к нам поближе, переглянулись.
- Малькамо… - сказал один из них.
Тут же началась суета и суматоха. Принца вытащили на свежий воздух, уложили на кошму, дали выпить какой-то остропахнущий напиток из глиняной плошки. Он отдышался и немного пришел в себя. Тогда тот эфиоп, который узнал Малькамо, принялся его целовать и тереться носом о его нос. Мы с генералом с интересом смотрели на это проявление таких бурных чувств.
Наконец, эфиоп оторвался от Малькамо, встал, поклонился мне, протянул руку и стал что-то взволнованно восклицать.
- Это рас Деджиак Мангашиа, племянник негуса Иоанна. Он утверждает, что этот молодой человек - сын негуса, а он - его опекун. Верно?
- Да, - кивнула я. - Это Малькамо. Принц, сын негуса Иоанна. Все правильно. Насчет опекуна сказать ничего не могу. Не имею представления.
- Как получилось, что он оказался с вами? По последним сведениям, дошедшим до меня, выходило, что он в тюрьме и ждал приговора Менелика.