- С Филиппой? - Сардоническое выражение лица бенедиктинца сменилось неподдельным изумлением. Однако он быстро овладел собой. - Тут, друг мой, я грешил лишь в моих мыслях. Вопрос в том, во что ввязался ты?
Они стояли друг против друга. Бартоломью, напряженный как струна, готов был оказать сопротивление при первом же враждебном движении Майкла.
Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался Грей сам не свой от волнения - это было видно даже в свете свечи.
- Доктор Бартоломью! Слава богу, вы здесь! И вы тоже, брат Майкл. Идемте скорее. В комнате мастера Уилсона что-то творится.
Он подскочил к окну и, ухватив наставника за рукав, потащил его к двери. Бартоломью с Майклом успели обменяться взглядами, в которых явственно читалось недоумение. Они бросились за студентом через двор, и брат Майкл немедленно начал тяжело отдуваться от напряжения.
- Ни слова больше, - вполголоса предупредил он Бартоломью. - Ты никому не скажешь, что прочитал в этой записке, а я никому не скажу, что ты прочитал ее. - Он остановился и вцепился в рубаху Бартоломью. - Даешь слово чести?
Бартоломью чувствовал, что голова у него вот-вот лопнет, столько вопросов разом в ней крутилось.
- Тебе известно что-нибудь о Филиппе? - спросил он.
Пухлое лицо Майкла сморщилось от досады на столь неуместный, по его мнению, вопрос.
- Я ничего не знаю ни о ней, ни о ее бездельнике братце, - сказал он. - Даешь слово?
- Я дам слово, если ты поклянешься, что ничего не знаешь об исчезновении Филиппы, а если услышишь что-нибудь - сколь бы незначительным это тебе ни казалось, сразу расскажешь мне.
К ним снова подскочил Грей.
- Давайте же! Скорее! - воскликнул он.
- Ой, ладно, клянусь, - раздраженно сказал Майкл. Бартоломью двинулся за студентом, но монах не пустил его. - Мы ведь друзья, - сказал он, - и я пытался оградить тебя от всего. Ты должен забыть то, что видел, иначе за твою жизнь, да и за мою тоже, никто не даст и ломаного гроша.
Бартоломью оттолкнул потную руку бенедиктинца.
- В какие игры ты играешь, Майкл? Если ты живешь в таком страхе, зачем вообще в этом участвуешь?
- Это тебя не касается, - прошипел тот. - А теперь клянись!
Бартоломью поднял руку в насмешливой пародии на присягу.
- Клянусь, о настырный монах! - саркастически произнес он.
Майкл явно разозлился.
- Видишь? По-твоему, это шуточки! Так вот, ты очень скоро узнаешь, с чем имеешь дело, если не поостережешься. Как и все остальные!
Он развернулся и поспешил к входу на лестницу Уилсона, где Грей уже извелся от нетерпения. Бартоломью остался ломать голову над тем, во что такое ввязался тучный монах, если оно смогло перепугать его едва ли не до безумия.
- Давайте же, давайте! - позвал студент, едва не подпрыгивая от нетерпения.
Бартоломью вбежал вслед за Майклом и Греем по лестнице, и все трое очутились в небольшом коридорчике перед комнатой мастера. Бартоломью держался подальше от монаха, не до конца уверенный, что это не какой-то план, состряпанный Майклом и Греем ему во вред.
- Что там? - прошептал бенедиктинец.
Студент сделал ему знак молчать. Бартоломью не поднимался по этой лестнице с тех самых пор, как умер сэр Джон, и его охватило странное чувство - он притаился здесь в темноте подобно вору. Грей приложил ухо к двери и сделал спутникам знак последовать его примеру. Сначала Бартоломью ничего не слышал, потом различил негромкое поскуливание, точно за дверью находилось раненое животное. Затем он услышал бормотание и треск, будто что-то разрывали. Он отодвинулся, уступая место Майклу, почти готовый уйти и оставить этих двоих здесь. Ему было не по себе оттого, что он вот так подслушивает у двери; какую бы гнусность Уилсон ни затевал в своей комнате, это его личное дело, и Бартоломью не желал ничего об этом знать.
За дверью раздался оглушительный грохот, и все трое подскочили. Майкл прислонился к стене, прижимая руку к груди и хватая ртом воздух. Грей таращился на дверь. Внезапно Бартоломью почувствовал что-то еще. Он приник к щели под дверью и тщательно ее исследовал. Сомнений быть не могло. В комнате Уилсона что-то горело!
Он с криком навалился на дверь, и в тот же миг изнутри понеслись обезумевшие вопли. Брат Майкл налег на дверь всем своим весом, и кожаные петли с жалобным скрипом поддались. Дверь распахнулась внутрь, и Бартоломью ввалился в комнату. Он схватил с сундука кувшин с водой и выплеснул ее на фигуру, корчащуюся на полу. Майкл с Греем срывали со стен гобелены, чтобы сбить огонь, языки которого пожирали половицы. Бартоломью краем роскошного шерстяного ковра загасил пламя, лизавшее Уилсона.
В считаные секунды все было кончено. Пожар, похоже, едва начался и потому не успел набрать полную силу. Грей обходил комнату, тщательно заливая вином и элем из запасов Уилсона пятачки, которые еще дотлевали. Они предотвратили то, что могло закончиться непоправимой бедой.
Бартоломью аккуратно развернул ковер. Одежда на Уилсоне в одном или двух местах еще дымилась, но огонь погас. Майкл помог Бартоломью взгромоздить мастера на кровать, и Мэттью начал осматривать его. Монах тем временем бродил по комнате, поднимал клочки обугленного пергамента, смотрел, как они рассыпаются у него в руках, и бормотал что-то о счетах колледжа.
Все остальные сбежались на шум посмотреть, что случилось. Первым появился Элкот, за ним Джослин Рипонский, отец Джером, Роджер Элингтон и незаболевшие коммонеры. При виде мастера, лежащего на постели в обгорелой мантии, и склонившегося над ним Бартоломью они остановились как вкопанные.
- Что вы натворили? - набросился на него Элкот.
Вмешался Грей, и Бартоломью восхитился его уверенностью и самообладанием.
- Я возвращался из пансиона Бенета и увидел в комнате мастера какое-то мерцание. Я испугался, что это пожар, и поднялся по лестнице, чтобы послушать у двери. Дымом не пахло, но я услышал чей-то плач. В этом плаче было столько боли, что невыносимо было слушать. Я побежал за доктором Бартоломью, поскольку подумал - вдруг мастер потерял рассудок, как бедный Грегори Колет, а доктор сможет ему помочь. Брат Майкл был с ним, поэтому он тоже пришел.
Бенедиктинец перехватил инициативу.
- Я не слышал плача, - сказал он, - только стоны. Потом что-то грохнуло - должно быть, мастер перевернул стол, а на столе стояла лампа. Хорошо, мы вовремя успели погасить огонь. Похоже, мастер жег документы. - Он протянул Элкоту горсть обугленных обрывков.
Тот с подозрением вступил в комнату. Пол был залит элем и вином, повсюду валялись горелые лохмотья пергамента.
- Зачем он стал жечь документы? - осведомился он. - Зачем перевернул стол? Он же тяжелый. Это не так-то просто.
- Возможно, мастер Уилсон упал на него, - сказал Бартоломью, поднимая глаза. - У него чума.
Элкот ахнул и выскочил из комнаты, на ходу прикрывая рот и нос краем одеяния.
- Чума? Но это невозможно! Он с самого начала был в своей комнате, до него никто даже не дотрагивался!
Бартоломью пожал плечами.
- И тем не менее у него чума. Сами посмотрите.
Элкот шарахнулся и растворился в группе студентов, которые сгрудились у порога. Бартоломью разогнулся.
- Все кончилось, - сказал он зевакам. - Был пожар, но теперь он потушен. Возвращайтесь в свои постели.
Он кивнул Грею, чтобы тот разогнал их. Элингтон и Джером с ужасом смотрели на обожженную ступню Уилсона, которая свисала с края кровати. Джослин нагнулся и поднял обгорелый клочок пергамента.
- Я слышал, от чумы сходят с ума. Бедняга. Он сжег счета колледжа!
Джослин взял под руки своих товарищей-коммонеров и мягко повел их прочь. Бартоломью подумалось, не был ли Джослин в прошлом солдатом, ибо пугающий вид торчащей ступни, красной и покрытой волдырями, оставил его на удивление невозмутимым.
Майкл закрыл дверь и встал за плечом Бартоломью.
- Как он? - спросил монах.
Бартоломью снова склонился, чтобы послушать сердце Уилсона. Оно билось все так же сильно, но раны были ужасны. Огонь перекинулся на край мантии и быстро добрался до пояса, прежде чем Бартоломью успел загасить его. Ноги Уилсона превратились в массу бесформенной почерневшей плоти и сочащихся сукровицей волдырей, а пальцы до сих пор были горячими на ощупь. В довершение всего у Уилсона обнаружились огромные нарывы под мышками, на шее и в паху. Один из них лопнул, и по обожженным ногам сочилась струйка гноя вперемешку с кровью.
- Он будет жить? - спросил Майкл, старательно отводя глаза от ног мастера.
Бартоломью отошел в сторонку на случай, если Уилсон в сознании и может его услышать.
- Нет, - сказал он. - Он умрет до исхода ночи.
Майкл взглянул на неподвижное тело Уилсона.
- Зачем он жег счета колледжа? - спросил он.
- Доказательства платежей людям, которых ему не хотелось выдавать? - пробормотал Бартоломью, не задумываясь о смысле.
- Подобные платежи нигде не записывают, - ехидно заметил Майкл. - Их производят с отдельных счетов, записи о которых любой здравомыслящий мастер держит лишь у себя в голове. Эти счета, - добавил он, взмахивая стопкой обгорелых пергаментов в воздухе, отчего на пол посыпался пепел, - ерунда. Здесь только записи о денежных делах колледжа. Ничего такого, что стоило бы жечь!
Бартоломью пожал плечами и снова занялся пациентом. Он полагал, что Майкл рассчитывал найти какие-то документы, относящиеся к злосчастному университетскому заговору. Уилсон лежал тихо, и Бартоломью смочил ему губы несколькими каплями воды, оставшимися на донышке кувшина. Обожженные ноги умирающего он накрыл чистой тряпицей, но не видел смысла в болезненном лечении, когда жить тому все равно оставалось несколько часов. Если он придет в сознание, можно будет дать ему снадобье, которое притупит боль.
Поскольку Грей все еще разгонял любопытных школяров, в кладовку за снадобьем Бартоломью отправился сам. В последнее время ему нечасто приходилось прибегать к столь сильным средствам - у больных чумой они чаще всего вызывали рвоту. Все подобные лекарства он держал в запертом сундучке в укромном углу каморки, а ключ обыкновенно носил на поясе. Сейчас он снял его и нетерпеливо склонился к замочной скважине. Но ключ не подошел. Он развернул сундучок к свету и оторопел.
Замок был взломан. Кто-то полностью сорвал его. С тошнотворным ощущением страха Бартоломью открыл ларец и заглянул внутрь. Он вел очень тщательный письменный учет этих средств - с датами, временем и количеством израсходованного снадобья. Все было на месте, за одним пугающим исключением. Бартоломью потрясенно смотрел на почти опустевший флакончик, где раньше был концентрированный опиат. Неужели это им отравили Элфрита? Недостающего количества определенно хватило бы, чтобы убить.
Бартоломью, помертвев, склонился над сундучком. Неужели это никогда не кончится? Может, Уилсон под покровом ночи прокрался в каморку Бартоломью и украл яд, чтобы убить Элфрита? Если убийца - Уилсон, недолго же он ждал расплаты. Пораженный бессмысленностью происходящего, Мэттью переложил несколько уцелевших крупинок белого порошка в пустой флакончик, сделал пометку в специальной книжечке и вернулся к мастеру.
Он велел Грею найти другой сундучок, чтобы переложить в него снадобья, и присел на постель Уилсона. Майкл отправился за всем необходимым, чтобы соборовать умирающего.
Бартоломью смочил тряпицу водой и протер лицо Уилсона. Ему бросилось в глаза, что даже на смертном одре тот умудрился сохранить напыщенный вид. Бартоломью отогнал эти жестокие мысли и еще раз обтер лицо больного; к его изумлению, мастер открыл глаза.
- Лежите спокойно, мастер Уилсон, - сказал врач, стараясь не думать о том, что этот человек, возможно, убил Элфрита. - Попытайтесь уснуть.
- Скоро я усну навсегда, - последовал еле слышный ответ. - Не пытайся обмануть меня, лекарь. Я знаю, что мне осталось совсем недолго.
Бартоломью не стал спорить. Он смочил пересохшие губы умирающего и протянул руку к снадобью, которое могло принести облегчение. Белая рука Уилсона жалко заколыхалась.
- Нет! Мне не нужны ваши зелья! - проскрипел он. - Я должен кое-что рассказать.
- Брат Майкл скоро придет, - сказал Бартоломью, снова затыкая флакончик пробкой. - Вы исповедуетесь ему.
- Я не хочу говорить с ним, - сказал Уилсон. Голос его окреп. - То, что я хочу сказать, я скажу вам одному.
По спине у Бартоломью побежали мурашки, и он задался вопросом, не собирается ли мастер признаться в убийстве. Рука Уилсона снова дернулась и накрыла руку Бартоломью. Того охватило отвращение, но руки он не отнял.
- Это был я, - сказал Уилсон. - Это я дрался с вами в темноте той ночью, когда умер Август. Это я столкнул вас с лестницы.
Бартоломью выхватил руку.
- Значит, вы убили брата Пола! - воскликнул он. - Бедный брат Пол! Убить его, беззащитного, на тюфячке!
Уилсон скривился в жуткой гримасе, которую Бартоломью счел улыбкой.
- Нет! Вы ошибаетесь, лекарь. Вы всегда были не в ладах с логикой. Выслушайте меня и узнаете.
Бартоломью стиснул зубы, чтобы не выказать своего отвращения.
Уилсон продолжал, хрипло дыша:
- После праздничного обеда я вернулся в комнату, которую делил с Элкотом. Мы немного поговорили и улеглись, как и сказали епископу на следующий день. Но я не спал. Элкот столько выпил, что уснул мертвым сном. Несложно было выскользнуть из комнаты, лишь он зашелся пьяным храпом. Он проснулся только после того, как Александр пришел за нами, когда вы подняли тревогу, а к тому времени я уже успел вернуться в постель. Это было мое алиби!
Он замолчал и немного полежал с закрытыми глазами, тяжело дыша. Некоторое время спустя Уилсон снова открыл глаза и впился в Бартоломью неприятным взглядом.
- В ту ночь я ждал довольно долго, прежде чем отправиться в комнату Августа, - продолжал он слабеющим голосом. - Я собирался отослать Элфрита и предложить помолиться за Августа до рассвета. Я поднялся по лестнице, но увидел, что комната перерыта, а старик исчез. Элфрит лежал на полу без сознания. Ставни были открыты, и при свете луны я увидел, что с деревянным полом что-то не так. Сомневаюсь, чтобы я заметил это при обычном освещении. Я закрыл ставни и приподнял половицу, и тут появились вы. Мы сцепились, и я столкнул вас с лестницы.
Уилсон умолк и слабо закашлялся. Бартоломью вытер тонкую струйку крови, которая показалась из его рта, и вернулся мыслями к той драке. Уилсон, как и Майкл, был пухл и щедро наделен подбородками, но это не значило, что он слабак. Бартоломью вполне верил, что подхлестываемый паникой и отчаянием Уилсон мог одолеть его.
- Полагаю, в комнату Августа вас привело не желание помолиться? - спросил Бартоломью.
Уилсон ощерился.
- Ну уж нет! Я хотел найти печать. Уверен - тот, кто убил сэра Джона, не нашел ее на его теле.
Бартоломью затаил дыхание.
- Вы хотите сказать, что сэра Джона убили? Уилсон снова ощерился.
- Разумеется! Его убили из-за перстня с печаткой, который он всегда носил при себе. Без печати от его человека в Оксфорде не пришло бы больше ни одного письма. Мне любой ценой необходимо было найти эту печать. Я видел ее у него на шее, когда вечером накануне своей смерти он шел на обед. Вид, в каком его нашли, говорит о том, что ее на нем не было, когда он умер, иначе убийцы не стали бы трудиться переодевать его - они просто бросили бы тело в мельничный ручей. Ни один убийца не задерживается на месте преступления дольше необходимого, - пояснил он со снисходительной улыбкой.
- Единственное место, куда сэр Джон заглядывал между обедом и тем моментом, когда он покинул колледж, это каморка Августа, - продолжал Уилсон. - Значит, печать должна была находиться там. Когда вы сказали мне, что Август мертв, я решил поискать ее, пока кто-нибудь меня не опередил.
- Но вы не нашли ее, - сказал Бартоломью.
Он вспомнил, как днем перед пиром Август бессвязно лопотал что-то, уговаривая Джона Бабингтона "спрятать ее хорошенько". Если бы сэр Джон спрятал злополучную печать не так хорошо, как это, по-видимому, ему удалось, Август, Пол и Монфише могли бы сейчас быть живы.
- Нет, не нашел, - подтвердил Уилсон. - Когда вы так некстати появились, я как раз нащупал небольшое углубление под половицей. Однако, - продолжал он, стискивая запястье Бартоломью холодной, но потной рукой, - я не оглушал Элфрита, я не подсыпал сонное зелье в вино, и я не убивал Пола. - Он взглянул на Бартоломью. - И я не знаю, что случилось с Августом, хотя и не думаю, что на нем лежит вина за события той ночи. Несчастный старый осел был слишком безумен, чтобы провернуть столь продуманный план.
- Продуманный? - переспросил Бартоломью с отвращением. - Вы называете убийство Пола и Монфише продуманным?
Уилсон не ответил на его вопрос и некоторое время лежал молча.
- И как же вы скрылись? - спросил Бартоломью чуть погодя. - Вы не проходили мимо меня по лестнице.
- А вы наблюдательны, мастер Бартоломью, - едко заметил Уилсон. - Если бы вы смотрели не вниз, а вверх, то могли бы заметить мое укрытие. Впрочем, я в этом сомневаюсь, ибо оно весьма искусно замаскировано. Южное крыло Майкл-хауза построено так, что в потолке второго этажа имеются два люка. Этот секрет передается от мастера к мастеру на тот случай, если у него возникнет нужда подслушать, не замышляют ли профессора какие-нибудь козни.
- Сэр Джон умер до того, как вы стали мастером. Откуда вы все это узнали?
- В тот день, когда канцлер объявил, что я стану мастером, он передал мне документы, запертые в шкатулке. Мне пришлось вернуть эти документы ему сразу же после того, как я прочитал их, - на случай, если бы я умер, не успев передать сведения моему преемнику. Среди них было и упоминание о потайных дверцах, с оговоркой, что лишь мастерам надлежит знать об их существовании. Я немедленно отправился в каморку Августа и отыскал одну из них. Он видел меня, но не понял, что я делаю.
- Кому еще известно о потайных дверцах?
- Если вы узнаете это, то узнаете имя убийцы.
Мозг Бартоломью лихорадочно заработал. То, что Уилсон так небрежно сбросил Августа со счетов, вероятно, стоило старику жизни. Вполне возможно, что бедняга по своему старческому слабоумию сболтнул кому-то о потайной дверце, которую у него на глазах открывал Уилсон, и тем самым обрек себя на гибель. И кому же он мог это сказать? Очевидно, не Элфриту, иначе тот догадался бы, куда спрятался нападавший, и не искал бы его вместе с Бартоломью. Может, Майклу? Или какому-то другому профессору?
Врач силился разобраться в этой путанице, а Уилсон смотрел на него с самодовольным видом, словно Бартоломью был одним из его студентов и пытался разрешить юридический вопрос, не имеющий решения. Мастер заговорил снова:
- После того как я столкнул вас с лестницы, мне оставалось только забраться на подоконник и протиснуться в люк. Я слышал, как вы искали меня, и знал, что вам никогда не обнаружить дверцу, особенно в тусклом свете. Тот, кто убил Пола и забрал Августа, явно знал о люках.