Бартоломью вернулся обратно, тщательно оглядывая каждый закоулок и каждую щелочку чердака, надеясь и одновременно страшась, что найдет Августа. Но напрасно: тела там не оказалось. Бартоломью возвратился обратно к узкому ходу. В пыли остались следы, и не только от его недавнего вторжения. Скорее всего, Августа прятали здесь до тех пор, пока не улегся шум, вызванный его смертью и исчезновением.
Свеча уже догорала, и Бартоломью чувствовал, что больше он не найдет на чердаке ничего интересного. В последнюю минуту он затолкал одеяло обратно в дыру в стене. Нельзя допустить, чтобы убийца, если он вдруг вернется, узнал об уликах, найденных Бартоломью.
Бартоломью спустился через люк обратно в каморку Августа и приладил деревянную панель. Она без труда встала на прежнее место, и Бартоломью вновь восхитился искусством мастера, сделавшего потайной лаз практически невидимым - даже когда знаешь, где искать. Он тщательно отряхнулся и подобрал клочья пыли, которые осыпались с его одежды. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался, чем он занимался. Он приложил ухо к двери, потом бесшумно выскользнул за порог.
Он заглянул к своим больным и спустился вниз. Небо с самого утра было затянуто тучами, и уже накрапывал дождь. Бартоломью постоял на крыльце, глядя на двор. Именно сюда он свалился, когда Уилсон столкнул его с лестницы. Он закрыл глаза и вспомнил шаги, которые слышал, лежа у двери. Должно быть, это Уилсон спасался бегством через чердак. В спешке он, очевидно, позабыл про необходимость двигаться тихо, и до Бартоломью донесся его топот.
Врач вспомнил ту ночь, когда Август заявил, что у него в комнате черти и они хотят сжечь его заживо. Теперь все стало ясно: кто-то пробрался в каморку Августа через люк, запер дверь и попытался поджечь кровать. Когда Бартоломью с Майклом высадили дверь, злоумышленник сбежал тем же путем. Но это не значило, что Майкл тут ни при чем. Он вполне мог выбраться с чердака через второй люк и, бегом бросившись к лестнице Августа, подоспеть как раз вовремя, чтобы помочь Бартоломью выбить дверь. Это объяснило бы и тот факт, что бенедиктинец оказался почти полностью одет посреди ночи.
Кинрик носил еду из кухни в зал - близилась главная трапеза дня. Бартоломью быстро прошел в дверь и поднялся по лестнице в зал. Там было холодно и мрачно. Кинрик зажег свечи, но они лишь усугубляли ощущение холода и мрака, мерцая и трепеща под порывами холодного ветра из окон.
Бартоломью налил себе из котла супа из лука-порея и уселся рядом с Джослином Рипонским, скорее ради компании, чем по дружбе. Джослин потеснился и принялся рассказывать ему, что землевладельцы вынуждены платить работникам бешеные деньги, лишь бы зазвать их к себе на ферму. Чума унесла стольких, что оставшиеся в живых были нарасхват и могли заламывать любые цены.
Джослин злорадно потирал руки, описывая бедственное положение богатых землевладельцев. Потом принялся излагать свой план собирать людей в артели и продавать их труд оптом. Так работники получат неплохую власть над землевладельцами и смогут добиться лучшей оплаты и условий труда. Если один землевладелец будет обращаться с ними нечестно, они перейдут к другому, который предложит лучшие условия. Себе Джослин отводил роль посредника для этих артелей. Бартоломью цинично задался вопросом, какую долю заработка предприимчивый Джослин потребует себе за труды. И попытался сменить тему.
- Вы не собираетесь возвращаться обратно в Рипон?
- Пока можно заработать здесь, нет, - отвечал Джослин.
Бартоломью сделал еще одну попытку.
- Что побудило вас приехать в Кембридж? - спросил он, выбирая ломтик солонины, не слишком отливающий зеленью плесени.
Джослин, явно раздосадованный тем, что его уводят от темы, щедро плеснул себе еще вина - оно ведь принадлежало колледжу.
- Я списался с мастером Суинфордом. Мы с ним дальние родственники, и я поступил сюда, потому что собираюсь открыть грамматическую школу в Рипоне и хотел подучиться, как это лучше всего сделать. У меня есть дом, который можно пустить в дело, а поскольку это будет единственная грамматическая школа на многие мили вокруг, я не сомневаюсь, что преуспею.
Бартоломью кивнул. Все это он знал от Суинфорда, когда тот спрашивал членов коллегии, нельзя ли его родственнику пожить в Майкл-хаузе в обмен на преподавание грамматики. На словах план Джослина звучал благородно, но, познакомившись с ним лично, Бартоломью пришел к убеждению, что школа открывается исключительно ради извлечения прибыли и едва ли будет иметь отношение к распространению идеалов просвещения.
Обязанностью Бартоломью, как самого старшего из присутствующих членов коллегии, было чтение благодарственной молитвы, которая венчала каждую трапезу в колледже. Покончив с этим, он удалился к себе в комнату.
Грею не удалось купить все лекарства, которые были необходимы Бартоломью, и у него не оставалось другого выбора, кроме как пешком отправиться в Барнуэлльское аббатство и посмотреть, нельзя ли позаимствовать что-нибудь у тамошнего лекаря. Бартоломью подождал, пока студент поест, потом собрался в дорогу под дождем.
- Можешь не ходить, - сказал Бартоломью, когда Грей начал ворчать. - Оставайся в колледже, поможешь в лазарете.
- Я не против того, чтоб побывать в аббатстве, и мне хотелось бы побольше узнать о лекарствах. Просто мне не нравится все время ходить пешком. Вчера ночью, сегодня опять. Почему бы вам не завести лошадь?
Бартоломью вздохнул.
- Только не начинай, Сэмюел! У меня нет лошади, потому что она мне не нужна. К тому времени, когда она будет под седлом и готова тронуться в путь, я уже дойду, куда мне надо.
- Да, а как же ваши прогулки в Трампингтон? - дерзко поинтересовался студент.
Бартоломью почувствовал, что его нетерпение перерастает в раздражение.
- Я обычно одалживаю лошадь у кого-нибудь или нанимаю.
- Но сейчас вы не можете ничего нанять, ведь все конюхи умерли от чумы. А Стивен Стэнмор ни за что в жизни не одолжит вам лошадь после того, что случилось с прошлой.
Бартоломью стремительно обернулся и ухватил Грея за грудки.
- Послушай! Тебе не нравится ходить пешком. Тебе не нравятся мои пациенты. Ты не одобряешь того, сколько я с них беру. Может, найдешь себе другого учителя, раз я тебя не устраиваю?
Он отпустил студента и пошел дальше. Через несколько шагов он услышал, что Грей следует за ним. Он оглянулся, и юноша ответил ему недовольным взглядом исподлобья, точно избалованный ребенок. Дулся он всю дорогу до аббатства, пока разговор, который Бартоломью завел с тамошним лекарем о чуме, не отвлек его от мрачных мыслей. Мэттью сожалел о своей вспышке; в конце концов, парень спас ему жизнь. Он сделал попытку вовлечь Грея в обсуждение и постарался сделать так, чтобы студент понял, какие лекарства он берет у лекаря и каково их назначение.
Потом Бартоломью и лекарь оставили Грея складывать травы и снадобья в сумку, а сами вышли под дождик.
- Много монахов вы потеряли? - спросил Бартоломью.
Лекарь склонил голову.
- Больше половины, а вчера умер отец настоятель. Наверное, наш открытый образ жизни способствует распространению болезни. Вы слышали, что все доминиканцы мертвы? Но что мы должны делать? Отступить от устава и затвориться, как отшельники?
На этот вопрос у Бартоломью ответа не нашлось.
Когда Грей закончил, они распрощались с лекарем и пошли по мощеной дороге к городу. Дурное настроение юноши развеялось без следа, и он принялся болтать о том, что собирается делать, когда закончит учение. Слушая его, Бартоломью впал в уныние. Неужели люди думают только о том, как обогатиться?
Внезапно Грей потянул его за край плаща.
- Надо сходить к Святой Радегунде! - сказал он.
- Зачем это? Они нас не впустят.
- А вдруг Филиппа вернулась туда, когда ушла от вашей сестры?
Бартоломью уставился на него. Грей был прав! Почему он не подумал об этом раньше? Студент зашагал по дороге, и Бартоломью нагнал его, когда тот уже барабанил в ворота монастыря. Пока они ждали ответа, Бартоломью не находил себе места, нетерпеливо вытирая с лица капли дождя. Грей перескакивал с ноги на ногу, пытаясь согреться. Бартоломью взглянул на дверь и, несмотря на всю свою озабоченность, отметил, что ворота уже начинают зарастать сорняками. Монахини всерьез оберегали свое уединение.
Небольшая решетка в дверном оконце с грохотом упала.
- Чего вам? - послышался неприветливый голос.
- Мне нужно поговорить с аббатисой, - сказал Бартоломью.
Голос его звучал спокойно, но в голове поднялась смута. Если сейчас он найдет Филиппу, целую и невредимую, в монастыре, всем его тревогам конец.
- Кто вы такой? - снова послышался голос.
- Мэттью Бартоломью из Майкл-хауза.
Раздался звон: решетку с силой захлопнули. Они немного подождали, но более ничего не последовало.
На лице Грея отразилось точно такое же разочарование, какое чувствовал Бартоломью.
- Ну ладно. Ничего не поделаешь, - сказал он. Внезапно решетка распахнулась снова, и на этот раз Бартоломью увидел за ней два лица.
- Ну? - раздался первый голос, нетерпеливый и враждебный.
Бартоломью был ошеломлен тем, что аббатиса сама подошла к воротам, и на миг утратил дар речи.
- Что-то с Генри?
Голос у аббатисы был низкий для женщины, и из-за высокого роста ей пришлось нагнуться, чтобы посмотреть через решетку. Внезапно причина, побудившая ее прийти, стала ясна Бартоломью. Она решила, что он принес новости о ее племянниках, братьях Оливер.
- С Генри все благополучно, матушка, - ответил Бартоломью.
Он придвинулся поближе к дверце, чтобы лучше видеть ее.
- Не подходите! - произнесла она сухо и неприветливо. - Я слышала, что вы возитесь с зачумленными. Я не желаю, чтобы вы занесли сюда заразу. Что вам от меня нужно?
Бартоломью опешил от ее враждебности, но ему не впервой было встречать подобный прием из-за того, что он имел дело с жертвами чумы, и этот раз, без сомнения, был не последний.
- Я пришел спросить вас, не получали ли вы вестей о Филиппе Абиньи, - внимательно глядя на красивое, но холодное лицо аббатисы, спросил он.
Ледяные голубые глаза сверкнули гневом.
- Как смеете вы являться сюда с этим вопросом после того, как сами похитили ее от нас? Своими действиями вы погубили ее репутацию!
Он ожидал подобной отповеди, хотя и не думал, что она будет источать такую злобу. Однако ему не хотелось спорить с аббатисой о том, запятнал ли он репутацию Филиппы, и он попытался держаться по-прежнему учтиво.
- Мне жаль, что вы так думаете, - сказал он, - но вы не ответили на мой вопрос.
- Полагаете, у меня хватит глупости на него ответить? - буквально выплюнула аббатиса ему в лицо. - Вы уже один раз похитили ее. Если я скажу, что она здесь, вы попытаетесь сделать это опять.
Бартоломью покачал головой.
- Вы неверно истолковываете мои намерения. Она пошла со мной по своей воле, хотя я желал, чтобы она вернулась туда, где ей не грозила чума. Я лишь хочу знать, что она в безопасности.
- Тогда можете продолжать терзаться неопределенностью, - сказала аббатиса. - Потому что я не расскажу вам ни о вестях, которые я получила, ни о ее местонахождении.
- Значит, вам известно, где она? - воскликнул Бартоломью.
Аббатиса отступила от решетки и улыбнулась столь холодной улыбкой, что Бартоломью поежился. Внезапно ему вспомнились полные ненависти взгляды, которые бросал на него Генри. Ну и семейка, воплощенная злоба и неприязнь! Он увидел, как аббатису накрыла большая тень. Она обернулась, вся ее холодность испарилась на глазах. Бартоломью заметил края великолепно расшитого черного плаща и понял, что это Элиас Оливер.
- Где она? - крикнул Бартоломью.
Аббатиса зашагала прочь, статная и величественная, улыбаясь высокому мужчине рядом с ней и не замечая Бартоломью. Врач бессильно замолотил в дверь кулаками, но решетку уже захлопнули, и никакие крики и стук теперь не могли заставить монахинь открыть ее снова.
Бартоломью обреченно привалился к стене. Грей присел рядом с ним.
- Не переживайте так, - сказал он. - У меня есть идея.
Бартоломью старался взять себя в руки. Неужели эта гнусная баба знает, где Филиппа? Или она просто водит его за нос, чтобы отомстить за "похищение"? Он почти не имел дела с монахинями Святой Радегунды. Они вели уединенную жизнь в своих кельях, и даже когда Мэттью приходил навестить Филиппу, он толком не видел ни аббатства, ни его обитательниц.
Грей поднялся и зашагал вдоль стены монастыря. Бартоломью последовал за ним, и в памяти у него отчетливо встали события, которые произошли, когда он в прошлый раз пошел вслед за студентом вдоль этой стены. Юноша то исчезал за деревьями, то вновь выныривал из-за них, пока не очутился в том месте, где стены совершенно утопали в густом подлеске. Он без колебаний двинулся по узкой тропке, которая привела их к дверце в стене. Грей негромко стукнул в нее два раза.
Бартоломью с изумлением смотрел, как дверца отворилась и из нее выглянула молоденькая женщина в монашеском одеянии. Она узнала Грея, убедилась, что никто ее не видит, и вышла к ним, тщательно закрыв за собой дверь.
- Это моя кузина - сестра Имельда, - сказал Грей, обращаясь к Бартоломью.
Женщина застенчиво улыбнулась ему, потом посмотрела на Грея.
- Я знала, что ты придешь! Но я не могу задерживаться, иначе меня хватятся.
Она огляделась вокруг, словно ожидала увидеть призрак аббатисы. Грей кивнул и передал ей какой-то сверток. Имельда быстро взяла его и спрятала в складках одеяния. Потом поднялась на цыпочки и торопливо поцеловала его в щеку.
- Спасибо! - прошептала она…..
Грей покраснел.
- Доктор хочет кое о чем тебя спросить, - сказал он, скрывая смущение.
Имельда снова улыбнулась Бартоломью.
- Я помню вас еще с тех пор, как вы ухаживали за Филиппой. Бедняжка Филиппа! Здешняя жизнь была ей ненавистна, особенно в зимнюю пору, а когда вы перестали приходить - еще больше.
- Она сейчас здесь? - спросил он.
Имельда покачала головой.
- Нет. Ее нет с тех пор, как вы увели ее. Если бы она была здесь, я бы знала, потому что на мне вся стряпня, а еду распределяют очень строго. Я поняла бы, что у нас появился лишний рот.
- Вы не получали от нее никаких вестей?
И снова она покачала головой.
- Вы не знаете, аббатисе что-нибудь известно о местонахождении Филиппы?
- Ничего ей не известно! Вот она и бесится. - Имельда хихикнула. - В такой маленькой общине трудно хранить тайны, и я знаю, что мерзкие племяннички по тетушкиному наказу пытаются выяснить, где Филиппа. Надеюсь, вы успеете найти ее первым.
В монастыре зазвонил колокол.
- Третий час, - спохватилась Имельда. - Мне пора.
Она улыбнулась обоим мужчинам и быстро скрылась за дверцей.
Грей повел Бартоломью через подлесок обратно на дорогу. Того распирало от вопросов.
- Это та самая дверца, о которой упоминала Филиппа, - ею пользовалась сестра Клемент, когда уходила помогать больным. Откуда ты узнал о ней? - осведомился он. - И почему ты никогда не говорил мне, что у тебя в монастыре кузина? Что в свертке, который ты ей передал?
Грей поднял руку, чтобы замедлить поток вопросов, чем неприятно напомнил Бартоломью Уилсона.
- Имельду отправили в монастырь Святой Радегунды, когда мы были еще детьми. Это она рассказала мне о калитке. Вам я о ней не рассказывал, потому что вы никогда не расспрашивали меня о моих родных. А что я ей передал, это мое дело.
Грей понял, что перегнул палку, еще до того, как Бартоломью раскрыл рот.
- Простите, простите, - пробормотал он. - Я расскажу, но вам придется пообещать, что вы не будете сердиться.
- Этого обещания я не дам, - холодно отрезал Бартоломью.
Грей вздохнул.
- Ладно, - сдался он. - Там лекарство для моей матери. Она тоже в монастыре. Когда я вырос настолько, что смог заботиться о себе сам, она приняла постриг. Но теперь она тяжело больна, и каждую неделю я приношу лекарство, чтобы облегчить ее страдания.
Он вызывающе взглянул на Бартоломью, прежде чем продолжить.
- Это одна из причин, по которым я должен был пробиться к вам в ученики. Я зарабатывал уйму денег, ухаживая за больными чумой богатеями, но Джонас отказывался продавать мне лекарство. Я воровал его у Роупера, пока учился у него, а теперь ворую у вас.
Он остановился и воинственно посмотрел на Бартоломью, ожидая его ответа. Бартоломью тоже остановился и вгляделся в лицо этого странного юноши.
- Почему ты просто не попросил меня? - спросил он мягко.
- Потому что вы вечно заняты и потому что моя мать в богатом монастыре. Я думал, что вы предпочтете отдать лекарство какому-нибудь бедняку.
Бартоломью был потрясен. Неужели в глазах студента он был настолько бесчувственным?
- Я никогда не отказывал в лекарствах никому, будь он богат или беден, - сказал он.
Внезапно Грей утратил всю свою воинственность и уставился в землю.
- Я знаю. Простите меня, - проговорил он дрожащим голосом. - Просто мне было легче украсть, чем попросить.
Бартоломью понял, что именно поэтому Грей убедил его сходить в монастырь Святой Радегунды - не ради того, чтобы расспросить о Филиппе, а чтобы передать лекарство матери. Может быть, из-за недуга матери он так ужасно вел себя утром.
- Может, мне посмотреть ее? - предложил он.
Грей поморщился.
- Я был бы только рад, но эта старая мегера аббатиса никого не впустит и не выпустит, а моя мать слишком больна, чтобы можно было ее перенести. Это лекарство единственное, которое помогает.
- А что за лекарство? - спросил Бартоломью.
Грей ответил.
- Господи, парень! - вспылил Бартоломью. - Концентрированные опиаты могут быть сильнодействующим ядом! Не удивительно, что Джонас отказался продавать его тебе! Оно действительно обладает болеутоляющим действием, но, если принять слишком много, она может умереть!
Грей вздрогнул и отступил на шаг.
- Я понимаю, - сказал он виновато, - но я знаю, сколько ей можно. Я видел, как Роупер давал это лекарство своему сыну, когда он страдал такой же болезнью. Я отмеряю порошок и раскладываю по маленьким пакетикам, чтобы Имельда могла давать его матери.
- Боже правый! - простонал Бартоломью. - Чем я заслужил такое наказание? - Он поглядел на Грея. - Полагаю, тебе известно, что мои запасы подходят к концу и я ломал голову, пытаясь понять, куда они подевались. Поэтому ты решил мне открыться?
Студент опустил голову, чтобы спрятать глаза.
Бартоломью зашагал дальше. Юноша поплелся следом. С одной стороны, Бартоломью вздохнул с облегчением - значит, не его лекарства стали причиной смерти Элфрита. С другой стороны, его тревожило, что Грей стащил у него сильнодействующее средство и кому-то его прописал.