- Тебе причиняли боль? Тебя насиловали?
Гетера упорно молчала. Она сняла с бедер длинное белое полотенце и вытерла им пот. Когда рабыни выливали на Дафну очередную порцию воды, от ее тела шел пар. Она смотрела на обнаженную Мегару и восхищалась ее тугими, полными грудями, тонкой талией и округлыми бедрами. Дафна протянула к ней руку и Сказала:
- Ты красивая, как Афродита. Ты красивее всех.
- Тсс! Не так громко! Если это услышит прекрасная Аттис, начнется гражданская война.
Дафна хихикнула.
- Аттис считает себя самой красивой, - продолжала Мегара. - Самая умная, возможно. Во всяком случае, она на равных дискутирует с великими учеными из философской школы. Но самая красивая? Я думаю, что государственные мужи любят Аттис именно за ее ум.
- Как ты считаешь, что афинские мужчины больше всего ценят в женщинах? - поинтересовалась Дафна и снова легла на белый мрамор.
Мегара рассмеялась.
- Это зависит от того, о каких женщинах ты говоришь. Поэт сказал, что наивысшими достоинствами женщины являются молчаливость, скромность и умение тихо вести домашнее хозяйство. Но это касается только домохозяек. Известно, что каждый знатный афинянин любит женщин с противоположными качествами: умных, умеющих поддерживать беседу, возбуждающих чувства - в общем, с которыми не стыдно показаться в обществе. Не правда ли, парадокс?
- Действительно. Но такое отношение мужчин не говорит об их благородстве.
- Благородство! - Мегара всплеснула руками. - Что такое благородство? Каждый видит в этом что-то свое, и чаще всего то, что выгодно ему самому. Посмотри, например, на Фемистокла и Аристида…
- Я не сомневаюсь в благородстве Аристида! - перебила ее Дафна.
- Ты не сомневаешься! - Мегара усмехнулась. - Тогда попробуй спросить Фемистокла насчет благородства его противника, и ты услышишь совсем другое мнение. Он назовет Аристида властолюбивым, самодовольным и мстительным.
- Он вырвал меня из когтей гоплитов и избавил от участи рабыни. Я называю это благородством!
- О Зевс! Твоими устами, Дафна, говорит неопытность. В свои четырнадцать лет ты еще многого не понимаешь. Только не думай, что Аристид привел тебя сюда из благородных побуждений!
- Ты… ты считаешь, что он… - Дафна запнулась, и Мегара кивнула, не сказав ни слова. - Но он же мне в деды годится! - поразилась девушка.
- Вот именно, - подтвердила Мегара. - Вот именно…
Они стояли перед алтарем двенадцати богов, прикованные друг к другу за запястья, в рваной одежде, со спутанными волосами и мрачными лицами: военнопленные персы. Их было несколько сотен, и их ждала горькая участь рабов. Афиняне насмехались над варварами, соединенными между собой цепями. А ведь всего лишь несколько дней назад одно упоминание о персах наводило на жителей столицы страх и ужас. Теперь их можно было покупать как рабочий скот за двести драхм. Но торговля шла медленно.
Афиняне больше интересовались захваченным оружием и утварью. Все было выставлено в длинный ряд: повозки, щиты, копья. Особенно большим спросом пользовались персидские луки и стрелы. Их надежность была известна всем.
- Кому нужен такой раб, - говорил Фемистокл своему другу и боевому товарищу Фриниху, указывая на пленных варваров. - Ведь ни один из них не говорит на нашем языке. Его можно только отлупить и выгнать на работу. Но он же не будет знать, что и как ему делать. - Фриних утвердительно кивнул.
- Господин! - раздался голос из ряда пленников. - Я говорю на вашем языке!
Фемистокл изумленно замолчал, перешагнул через выставленные щиты и подошел к варвару, высокому, худому мужчине, который серьезно смотрел на грека.
- Я Артанаменеш, толмач.
Фемистокл оглянулся на своего друга Фриниха, спокойно взиравшего на пленника. Потом подозвал одного из демосиев, общинных рабов, которые вели продажу, и объявил:
- Двести драхм за этого мужчину, от Фемистокла из филы Леонтис!
Демосий освободил пленника от цепей. Фемистокл, окруженный целой толпой оборванных нищих, для которых алтарь двенадцати богов был родным домом, отсчитал в руку общинного раба двадцать золотых монет. Ситофилакс, ответственный за продажу рабов, записал сумму и имя покупателя на восковую табличку.
- Ты не пожалеешь, - учтиво произнес варвар и поклонился эллину.
- Для варвара ты превосходно говоришь по-ионийски! - Фемистокл был искренне удивлен.
А Фриних, поэт, добавил:
- Можно подумать, что ты научился нашему языку на одном из островов.
Артанаменеш кивнул.
- Я изучал язык в другом месте, нб мой отец родом с Сикинноса, одного из Кикладских островов. Вы, конечно, знаете этот остров. Сам я родился в Персии, в Эктабане. Мой отец, как и я, был переводчиком у Ахеменидов.
- Как тебя зовут? - переспросил Фриних.
- Артанаменеш, - ответил варвар.
- Ни один человек в Элладе не запомнит это имя! - запротестовал Фемистокл. - Мы будем называть тебя Сикиннос, как родину твоего отца. Все будет хорошо, пока ты будешь приносить пользу, - говорил Фемистокл, когда они шли к его дому в западное предместье. Это прозвучало не очень обнадеживающе для пленника, и он осторожно осведомился, какие обязанности ему придется исполнять. Полководец ответил, что это будет зависеть от степени доверия, которое сумеет внушить ему раб. Нередко прилежные рабы оказывались шпионами.
У подножия акрополя, где среди темных кипарисов протянулась Священная дорога, ведущая в Элевсин, варвар остановился, упал на колени и вознес руки к небу:
- Клянусь Митрой, который до этого оберегал меня, и Зевсом, который теперь направляет мою судьбу. В моих жилах течет эллинская кровь, и я никогда не предам греков! - Затем он поднялся и подошел вплотную к Фемистоклу, будто хотел шепнуть ему что-то на ухо.
Тот, однако, отстранился и спокойно произнес:
- Ты можешь говорить вслух. Фриних - мой друг. У нас с ним нет тайн друг от друга.
- Хорошо, - согласился Сикиннос. - Я хочу кое-что рассказать. Возможно, это обеспокоит тебя, но все, что ты услышишь, - правда.
Оба грека с нетерпением смотрели на раба.
- Ты угрожал пленным пытками в связи со смертью гетеры. - Сикиннос на мгновение замолчал, а затем негромко произнес: - Ты поступил бы очень несправедливо, потому что смертельная стрела прилетела не из лагеря пленных персов.
Фемистокл схватил Сикинноса обеими руками и стал трясти его, желая во что бы то ни стало узнать правду.
- Ты видел убийцу! - все время повторял он. - Ты видел убийцу!
Фриних с трудом успокоил друга, и раб продолжил:
- Хоть персидские луки и славятся своей мощью, позволяющей поражать цель на большом расстоянии, но лагерь военнопленных находился слишком далеко от палатки гетер: только стрела Геракла могла бы поразить цель на расстоянии в полстадия. Но попасть в человека сквозь палатку - это (видят боги!) вообще граничит с волшебством.
- Кто это был? Ты видел его? - наседал полководец на своего раба.
- Да, - ответил Сикиннос. - Была полная луна, и мы все видели коварного лучника. Он крался вокруг палатки и, видимо, подслушивал разговор, происходивший внутри. Это был один из ваших, грек. Ни один перс не будет носить хламиду.
- Но стрела! - возбужденно закричал Фемистокл. - Это же была варварская стрела!
Сикиннос сделал успокаивающий жест.
- Персидские стрелы тысячами лежали на поле битвы. Сегодня на агоре их продавали пучками.
Фемистокл кивнул. Эмоции захлестывали его.
- Ты бы узнал этого лучника? - спросил он через некоторое время.
Раб подумал и ответил, закрыв глаза:
- Да, я ясно вижу перед собой этого человека с его крадущейся походкой и странными движениями, будто он превозмогает сильную боль. Он казался очень обеспокоенным и все время потирал лоб. Я, честно говоря, не видел его лица, но узнаю по осанке среди многих.
- А почему ты уверен, что это был не варвар?
- Через забор нашего лагеря невозможно перелезть.
- А если это был отбившийся от своих варвар?
На лице Сикинноса появилось удивленное выражение.
- О великий полководец афинян! Я всего лишь невежественный переводчик и далек от военного искусства. Но скажите мне: если воин разбитой армии пробирается в стан врага, разве это не подобно проникновению в пещеру ко льву?
Фриних согласился с рабом и заметил, что у перса вообще не могло быть мотива убивать гетеру эллинов. Посланный врагом убийца пустил бы стрелу в полководца, а не в его возлюбленную. Нет, этого стрелка нужно действительно искать среди своих.
- Да поразит его молния Зевса! - прошипел Фемистокл в бессильной ярости.
- Гнев не поможет тебе, - пытался успокоить друга Фриних. - Лучше принеси жертву олимпийским богам за то, что ты сам остался жив. Пожертвуй статуэтку Аполлону Дельфийскому и спроси у оракула, где тебе следует искать подлого убийцу Мелиссы.
Фемистокл, не выдержав, стал кричать, что ему не нужен оракул и он не верит во всеведение пифии, двусмысленность предсказаний которой стала притчей во языцех.
Фриних перебил друга и напомнил ему, что пифия предсказала и падение Милета, и захват острова Эвбея. Конечно, эти предсказания исходили не от нее самой - устами жрицы говорил Аполлон, бог ясновидения.
- За звонкую монету! - насмешливо воскликнул Фемистокл.
- Да, за звонкую монету, - раздраженно повторил Фриних. - Потому что ничего в этой жизни не дается даром. Пекарь требует два обола за свою лепешку. За дом с участком ты должен заплатить целый талант, и даже на народном собрании каждый гражданин вносит в кассу обол. Почему же этого не может делать оракул?
Тем временем мужчины подошли к дому Фемистокла в филе Леонтис. Приземистое здание казалось не особенно представительным - такие дома были повсюду в предместье Афин. Передняя половина, андронитис, служила хозяину дома и состояла из гостиной, столовой и комнаты отдыха. За ней находился гинеконитис, женская половина, в которой жила Архиппа с двумя рабынями и обеими дочерьми. Эти помещения она покидала редко и только по особому поводу.
Сикинносу отвели крошечную комнатку без окон, находившуюся сразу возле колонн у входа в дом. Этот щедрый жест свидетельствовал о том, что Фемистокл проникся большим доверием к новому рабу.
- Где вино? - крикнул Фемистокл и хлопнул в ладоши. Фриних без приглашения опустился на покрытую белым кушетку и, сладко потягиваясь, разлегся на ней. Кроме второй кушетки и крохотного низкого столика из белого мрамора, никакой другой мебели в этом помещении не было. Рабыня принесла два изящных черных глиняных кувшина и плоские чаши и молча поставила их на стол. Фриних положил руки за голову, а Фемистокл налил в чаши вино, разбавив его водой.
- Если хочешь, - предложил Фриних, не отрывая взгляда от потолка, - я поеду в Дельфы вместо тебя и поговорю с оракулом.
Фемистокл сделал большой глоток, отставил свою чашу и ответил, тихо вздохнув:
- Фриних, друг, если варвар прав и убийца Мелиссы действительно грек, то для меня годится любое средство, которое поможет найти предателя. Привези мне слово пифии, но привези не обоюдоострый меч, а надежное оружие, которое даст мне возможность отомстить. Я сам закажу жертвенную статуэтку. Главк отольет из бронзы фигурку Афродиты.
Только дюжина пленных варваров, как и Сикиннос, получили хозяина. Языковые трудности удерживали афинян от покупки рабов-персов, так что большинство из них отправились к рудникам на восточном побережье Аттики, где афиняне столетиями добывали серебро. Однако в последнее время выход серебра был незначительным, и уже появились планы свернуть работы, чтобы начать добычу где-нибудь в другом месте.
Греки довольно пристойно обращались с рабами-варварами. Пленники жили в бараках недалеко от штолен; питание их было не изысканным, но обильным; многие из рабов даже получали премии за успешную работу. Их почти никогда не били, хотя надсмотрщики всегда ходили с кнутами. Варварам повезло. Двое из них научились горному делу у себя на родине, в Персии, и теперь охотно применяли свои знания в Лаврионе.
Сикиннос пришел в один из бараков по окончании рабочего дня. Варвары лениво лежали, отламывали кусочки лепешек и макали их в миски из-под каши с салом. Узнав в приближающемся к ним человеке своего товарища, они с радостными возгласами окружили его и стали расспрашивать, куда он попал. Когда горнорабочие выяснили, что хозяином переводчика стал греческий военачальник, они решили, что ему повезло. Но теперь в их отношении к нему сквозило недоверие, да и Сикиннос слишком уж доброжелательно отзывался о греках, утверждая, что это образованный народ с высокой культурой.
После взаимных расспросов Сикиннос сообщил причину своего визита.
- Вспомните ночь после битвы под Марафоном!
- Лагерь военнопленных?
- Лагерь военнопленных. Некоторые из вас видели тогда лучника.
- Грека, который целился в палатку? - спросил один пожилой перс.
Сикиннос подошел к нему.
- Почему ты думаешь, что это был грек?
- Насколько я смог различить, - ответил тот, - на нем была греческая одежда. Борода и волосы тоже были подстрижены на греческий лад. А почему ты спрашиваешь?
Сикиннос долго смотрел на старика, потом сказал:
- Этой стрелой была убита возлюбленная моего хозяина. Фемистокл хочет отомстить за убийство. Ты бы смог опознать лучника?
Старик, медленно качая головой, ответил, что была ночь и злодей находился на расстоянии двух полетов камня. Единственное, что он мог бы опознать, - это его странную манеру движений. Сикиннос был доволен и этим.
Намереваясь продолжить разговор, старик отвел переводчика в сторону. Остальные настороженно оглядывались, не наблюдает ли за ними кто-нибудь. Теперь он говорил тихо:
- Ахриману, богу зла, было угодно отдать нас врагам. Но Аура Мацда, бог добра, дал нам знак.
- Знак? - Сикиннос вопросительно посмотрел на старика.
Тот улыбнулся, блеснув хитрыми глазками. Продолжая говорить, старик схватил удивленного гостя за рукав и потянул к одному из бесчисленных лазов в штольни.
- Дома, в Эламе, мы так глубоко зарывались в землю, что жара становилась невыносимой, и рабочие думали, что подошли к вратам преисподней. Мы говорили об удаче, когда находили хотя бы одну золотую или серебряную жилу. Но здесь…
Старик мягко, словно обезьяна, скользнул по шесту в шахту. Сикиннос с трудом последовал за ним. Сверху ему бросили факел, и он ловко поймал его.
- Пойдем! - сказал перс и, пригнувшись, исчез в штольне. Через несколько метров был поворот, а еще через пару шагов они остановились перед монолитной скальной породой.
- Держи факел! - С фантастической ловкостью старик нащупывал один кусок скалы за другим и вытаскивал их из стены - сначала мелкие, потом более крупные. Постепенно в скале образовался проход, через который мог спокойно пройти человек.
- Пойдем!
Невероятная теснота, пыльный воздух, которым едва можно было дышать, таинственно колеблющийся свет и неопределенность - все это вызвало у Сикинноса мучительную тревогу. Больше всего ему хотелось побыстрее убежать отсюда. Но за скальной стеной оказалась длинная высокая штольня, пробудившая в нем любопытство. Старик поднес факел к стене.
- Смотри, - благоговейно произнес он. - Нигде в Эламе мать-земля не бывает так щедра.
Теперь Сикиннос понял, что старик имеет в виду: повсюду на стенах сверкали жилы, покрывая породу светлой искрящейся сетью.
- Серебро, - сказал старик. - Чистое серебро! - В его голосе звучала гордость.
Сикиннос онемел, Никогда в жизни он не видел такого зрелища, тем более глубоко под землей. Но зачем такая таинственность? Прежде чем он успел открыть рот, чтобы задать свой вопрос, старик начал говорить, неуверенно и запинаясь:
- Друг, это открытие ценнее, чем сокровища Ахеменидов. Его хватило бы, чтобы кормить и одевать всех эллинов в течение года. Этот клад дает огромную власть. И поэтому мы поклялись хранить тайну как зеницу ока. Ты один из нас, ты должен это знать.
- Но, - робко начал Сикиннос, - мы рабы в чужой стране. У невольников нет никаких прав. Даже если бы вам удалось незаметно добывать и прятать драгоценный металл, как потом использовать его?
- Серебро открывает все двери! - воскликнул старик.
- В этом я не сомневаюсь, - ответил Сикиннос. - Но не кажется ли тебе, что у первого же человека, которого подкупит раб-азиат, возникнут подозрения?
Старик молчал, понимая, что Сикиннос прав, но ему не хотелось соглашаться с тем, что эти несметные сокровища не принесут им пользы. Дома, в Эламе, он сразу же превратился бы в богача, потому что там все получали свою долю от подобной находки. Но здесь, в Элладе, они сидели на несметных сокровищах и не знали, как извлечь из них выгоду.
- Как ты думаешь, Дарий смирится с поражением? - осторожно спросил старик.
Сикиннос немного подумал и сказал:
- Афиняне победили только Датиса и Артафрена, двух наших военачальников. Царь Дарий правит уже три десятилетия, и он еще ни разу не смирился с поражением.
- Ты полагаешь, - возбужденно продолжал старик, - что Дарий придет с новым войском и отомстит за поражение под Марафоном?
- Это знает только Иштар, богиня борьбы! - Сикиннос осторожно провел рукой по сверкающей серебром стене. - Неизвестно еще, предпримет ли Дарий вообще новый поход против греков, а уж исход битвы известен только звездам. Нам остается ждать и надеяться… - Помолчав, он вдруг твердо произнес: - Нет, наверное, нам следует действовать и все поставить на карту. Если мой план удастся, мы будем свободны. В ином случае…
- В ином случае? - Старик вопросительно посмотрел на Сикинноса.
Великие элевсинские мистерии начались на четырнадцатый день осеннего месяца боэдромиона. Иерофант, верховный жрец элевсинского святилища, как всегда, член семьи Эвмольпидов, с горделивой осанкой и каменным лицом, в окружении свиты одетых в белое жрецов нес накрытую покрывалом статуэтку богини по священной дороге в Афины, чтобы установить ее в святилище Деметры у подножия Акрополя.
На два дня и две ночи иерофант и жрецы закрылись в святилище, полностью отказавшись от пищи, и в экстазе бормотали молитвы Деметре, кормящей богине плодородия. Потом верховный жрец открыл ворота храма, вышел на широкую лестницу святилища, перед которой стояла в ожидании огромная толпа людей, и громко крикнул:
- Афиняне! Слушайте из моих уст слова Деметры, которая совокупилась с Иасионом на трижды вспаханном поле. Я приглашаю вас всех - свободных и рабов - при условии, что вы говорите на нашем языке, на священный праздник элевсинцев!
- Да будет так, именем Деметры! - вырвалось из тысяч глоток. - Именем Деметры, да будет так!