Вначале Данте не почувствовал ничего особенного. В окно лился утренний свет. Впрочем, уличные шумы казались поэту сейчас какими-то особо далекими, словно окно ему завесили очень толстым ковром. Он не различал слов, до него доносилось лишь неразборчивое бормотание. Не слышно было обычной перебранки прохожих. Конечно, по всему городу уже разнесся слух о том, что именно здесь поселился поэт Данте Алигьери, флорентийский приор. Данте внезапно захотелось высунуться из окна и поблагодарить всех, кого увидит на улице, но на это ему не достало сил. Его не слушались руки и ноги. Казалось, у него нет больше тела. Остался только мозг - маленький остров в бушующем море пустоты. Маленькая скала, оставленных всеми кораблями водах морей, где не слышалось больше даже пения сирен.
Данте не понял, когда именно вокруг него воцарилась полная тишина. Он слышал только стук крови в висках. Кровь забурлила, и периодами ему даже казалось, что она сейчас фонтаном вырвется из его тела.
Потом Данте услышал за закрытой дверью какой-то шум. Кажется, там люди. Они топчутся на месте и перешептываются, не решаясь его побеспокоить. Уже позднее утро. За дверью ждут кардиналы, чтобы объявить ему дату выборов. Может, они что-то замышляют у него за спиной? Почему не созвали конклав? А ведь выбрать преемника Бонифация должен он сам! Да ведь как раз ему самому-то и будет предложен посох исполненного Божьей благодати пастыря…
- Входите же! - крикнул он в сторону двери, из-за которой все время неслись шорохи. Из ее щелей пробивались лучи света от множества ламп, складывавшиеся на ее досках в огненные буквы смерти "IIICOE". Свет пробивался из всех щелей двери. Потом дверь распахнулась, и из нее вылетело огненное облако света. К постели Данте медленно приблизился выделявшийся на его фоне черный силуэт. Это была женщина, завернутая в просторную тунику из белого, зеленого и алого шелка. На фоне яркого света тело женщины было хорошо видно и под шелком. Она подошла к самой постели и наклонилась над Данте. Поэт почувствовал жар ее тела, когда она распахнула свои одеяния и обнажила перед его лицом свою плоть.
Данте с ужасом узрел прямо перед собой жуткую, кровоточащую, гниющую язву. Волосы женщины зашевелились вокруг ее лица, это извивались и шипели змеи, стараясь дотянуться до Данте. Поэт отпрянул, попытался сесть в изголовье кровати, вжался в стенку, лишь бы быть подальше от посетившего его исчадия ада.
Гниющие от проказы веки медузы Горгоны стали подниматься. Раздался душераздирающий вопль, оглушивший поэта как удар палицы.
Глава II
Аптека у фонтана
16 июня, около девяти часов
Пробуждение было внезапным. Данте как будто вынырнул из своего сна. Он обливался холодным потом, в голове еще звенело эхо страшного вопля. Вместо кровавого света ламп из сна комнату заливали лучи солнца, которое взошло уже довольно высоко. Плохо понимая, что происходит, он с трудом поднялся на ноги. Потом - обхватил голову руками, стараясь прийти в себя. Данте казалось, что он только что вынырнул из морских глубин, населенных страшными чудовищами. Но голова у него больше не болела. Все его тело пронизывало необъяснимое блаженство. От боли не осталось и следа. Он прекрасно помнил все события прошедшей ночи, словно только что вышел из церкви, где свершилось убийство. У поэта перед глазами стояло изуродованное лицо художника. Казалось, он взывает к поэту, просит его отомстить так страшно, словно он был его родственником… Ведь это долг Данте как приора - найти и покарать убийцу! Надо действовать немедленно и беспощадно, прислушиваясь лишь к тому, что говорят ему его ум и совесть!
Данте высунул из двери голову туда, где под сенью аркады двери келий охранял стражник.
- Где секретарь Магистрата? Пусть немедленно ко мне явится! - приказал он.
Вместо того чтобы броситься исполнять приказ приора, стражник заговорщицки ему подмигнул.
- Приходил какой-то Манетто. Вы спали, и вас было не добудиться.
- Мессир Манетто? Что ему надо?
- Он вас искал. Злой был какой-то и раздраженный. Все бормотал о каких-то счетах. Сказал, что пойдет к вашему брату, если вы не заплатите.
Данте жутко разозлился. Проклятый ростовщик! Явился к нему прямо сюда! А наглый стражник смотрит и ухмыляется!..
- Выполняйте приказ! - рявкнул Данте и проводил возмущенным взглядом стражника, который с недовольным видом поплелся нога за ногу к лестнице.
Вернувшись к себе в келью, поэт сел за стол и стал ждать. Тут взгляд его упал на бумаги, с которыми он работал вчера ночью, пока загадочное преступление не отвлекло его от любимого занятия.
Он работал над трактатом, который назывался "О воде и земле". Данте собирался подать его ученому совету Падуанского университета по истечении своих полномочий в качестве приора. Данте уже завоевал лавровый венец как лучший из поэтов, а этот трактат должен был прославить его как ученого.
В нем Данте защищал богохульную и абсурдную теорию, утверждавшую, что воды могут затоплять землю в любой точке земного шара, а в южном полушарии может быть не только вода. Многие считали, что эта теория - полная чушь, но было и немало сторонников, приводивших в качестве доказательства горные источники. Защищать ее было все равно что утверждать, что где-то вода может течь вверх. На столе по-прежнему стоял кувшин и плошки. Данте хотел было повторить вчерашний эксперимент, но кувшин оказался пуст, и он раздраженно подумал, что слуг Магистрата следовало бы как следует наказать.
Впрочем, вряд ли стоило что-то доказывать. Оппонентам было достаточно сослаться на авторитет Аристотеля, чтобы в пух и прах разбить любые теории Данте.
Какой же косной стала так называемая "наука"!..
Секретарь - абсолютно лысый мужчина средних лет - возник в дверях с огромным фолиантом под мышкой. Обложкой фолианту служили две деревянные доски с ликами святых.
- Вы хотели меня видеть, мессир Алигьери? Вас, наверное, интересует бюджет нашего города. Я захватил с собой…
- Благодарю вас, мессир Дуччо, - перебил секретаря Данте. - Это подождет. Скажите лучше, знаете ли вы что-нибудь о строительстве новых стен?
- Конечно. Но записи о них в другой книге…
- Кто реставрирует церковь Сан Джуда? И зачем?
Секретарь некоторое время рылся в ящичках своей памяти, а потом затараторил так, словно читал страницы невидимой книги:
- Церковь и служебные постройки принадлежали Августиноцам. Потом этот монашеский орден оттуда выселился. Они стояли заброшенными лет пятьдесят и, следовательно, перешли во владение города как res nullus - ничейное имущество. В прошлом году из Рима поступила просьба передать эти здания для нужд Studium - учебного заведения широкого профиля.
- Из Рима?
- Да. Римский сенат направил к нам гонца. Монахи монастыря Сан Паоло фуори ле Мура обратились к нам с просьбой. Они собираются открыть в церкви Сан Джуда университет. Папа Бонифаций желает, чтобы знания распространялись во всех городах христианского мира. В Риме он способствовал основанию учебного заведения Sapientia, собравшего в своих стенах всех римских ученых.
- Значит, Studium во Флоренции намеревается открыть сам Бонифаций? - встревоженно спросил Данте. - А кто пригласил сюда художника, выкладывающего мозаику?
- Мозаику заказали у мастера Амброджо, проживающего у монахов в монастыре Санта Кроче.
- А кто оплачивает его труд?
- Мы точно не платим. Думаю, платит коллегия будущего учебного заведения.
- Выходит, у этих ученых немало денег?
Секретарь пожал плечами:
- Некоторые из них очень знамениты в своих областях. Возможно, они хорошо зарабатывают своими знаниями или имеют другие доходы. Например, аптекарь мессир Теофило явно не бедствует. Еще бы! У этих проклятых аптекарей такие дорогие снадобья!..
Данте вскочил на ноги и шагнул к секретарю. Тот оробел и попятился, внезапно вспомнив, что и поэт - член гильдии аптекарей. Он прикусил язык и стал судорожно думать, как бы выйти из дурацкого положения, но Данте думал совсем о другом.
- Теофило? Вы говорите о Теофило Спровьери, у которого аптека рядом с Фонтаном Смерти? Он что, входит в состав коллегии Studium? - Поэт живо вспомнил умные глаза аптекаря, но теперь Теофило предстал перед ним в совсем другом - менее благоприятном - свете.
Выходит, этот аптекарь связан с папой римским - этим лицемернейшим из смертных!
Секретарь стал быстро листать свою книгу, а потом кивнул головой.
Данте молчал и думал. Наконец он вспомнил о присутствии мессира Дуччо, который по-прежнему прижимал к груди фолиант, как будто от того зависели его жизнь или смерть.
- Я вас больше не задерживаю, но вам придется предоставить мне подробный список членов коллегии Studium. Я хочу знать, кто они, откуда, их политические пристрастия, пороки, страшные тайны - все, что удастся обнаружить!
Секретарь кивнул и вышел.
Данте был озадачен. Его очень встревожила мысль о том, что Бонифаций оснует свой университет во Флоренции, а потом - с помощью своих приспешников - подчинит своему влиянию этот город. Только этого не хватало!
Поэт снова высунулся за дверь и властным жестом подозвал стражника, дремавшего у колонны во дворе монастыря. Стражника явно утомил предыдущий приказ приора. Он скорчил недовольную физиономию и пошел к поэту, еле передвигая ноги.
Данте с каменным лицом подождал, пока стражник приблизится, а потом влепил ему звонкую затрещину.
- Мерзавец! Ты будешь выполнять мои приказания бегом! С быстротой мысли и даже еще быстрее, а то - не сносить тебе головы! - прошипел Данте и влепил стражнику пощечину.
Ошеломленный стражник закрыл голову руками и забормотал:
- Да, да, мессир! Слушаю и повинуюсь!
- Приведи сюда двух городских стражников. Мы пойдем с ними в Санта Кроче.
Стражник закивал, схватившись рукой за покрасневшую щеку, и помчался к казарме городской стражи. Впрочем, перед этим он бросил на поэта такой злобный взгляд, что тот упрекнул себя за вспышку гнева.
Впредь надо быть осторожнее. Не век же ему быть приором!
В тот день у старых стен Флоренции шумела ярмарка. Чтобы сократить путь, Данте решил пройти по улицам, заставленными лотками и столами с товарами. Впрочем, оказавшись в толпе дурно пахнущих торговцев с их сомнительного вида товаром, он очень быстро пожалел о том, что не сделал крюк вдоль берега Арно. Теперь он толкался в толпе кавалеров и блудниц, дворян и карманников, заполонивших улицы Флоренции. В некогда благочестивом городе царили разврат и воровство.
Перед лицом этого удручающего зрелища Данте почувствовал, как в нем вскипает глухая злость.
- Не отставать! - крикнул он сопровождавшим его стражникам.
Впрочем, несмотря на то что они во все горло орали и прокладывали себе пиками дорогу в толпе, поэт быстро потерял их из виду в людском море, колыхавшемся от одного края улицы до другого. Казалось, все жители Флоренции одновременно назначили друг другу свидание в лабиринте узких улочек между церковью францисканцев и баптистерием, да еще привели с собой всех своих вьючных животных.
Данте с трудом продвигался вперед, стараясь не попадать в давку и держаться поближе к стенам домов, чтобы не ступить в конский навоз. Он думал, что регалии приора откроют ему дорогу в толпе, но не тут-то было. Потеряв вооруженных стражников, он быстро убедился, что никто не обращает ни малейшего внимания ни на его шапочку, ни на позолоченный посох. Более того, знаки его должности, кажется, будили в простолюдинах особую дерзость. Уже два раза он с трудом увернулся от выплеснутой в окно мочи и стал подозревать, что поток нечистот вокруг него льется не случайно.
Он попытался запомнить дома, из которых вылили мочу. Может быть, там живут сторонники враждовавшего с Данте семейства Донати?
Ничего, он скоро придумает, как им отомстить!
Скрывшись на секунду от толпы в палатке менялы, Данте поднялся на цыпочки, высматривая в толпе стражников, но эти бездельники как сквозь землю провалились.
Кто-то вцепился Данте в руку. Он вздрогнул и попытался вырваться, но его руку держали очень крепко.
- Одну монету!
- Чего тебе, старуха?! - заорал поэт на оборванку, которая вцепилась в его руку. Ее длинные седые волосы в беспорядке ниспадали ей на плечи. Она склонила голову, словно не осмеливалась взглянуть в глаза приору.
- Монету, и я тебе погадаю.
- Гадай сама себе, ведьма. Вот я тебя сейчас!..
- Монету, и я тебе погадаю, - повторила старуха. Несмотря на свой оборванный вид, она говорила твердым и звонким голосом, с силой разжала Данте пальцы и начала читать линии его ладони.
Толпа кипела вокруг Данте и гадалки. Люди обтекали их, как вода струится среди высящихся среди моря скал, и поэт с облегчением подумал, что в нем наконец признали приора, но на самом деле прохожие смотрели только на женщину и старались держаться от нее подальше.
- Пусти меня. Я не верю в твою болтовню!
- Монету, и я скажу тебе, когда ты погибнешь.
- А кто хочет меня погубить?
- Ты сам себя губишь!
Данте снова попробовал вырвать руку, но гадалка ее не отпускала.
- Ты увидел лицо мертвеца, - сказала она.
- Что?!.
- Но мертвец ничего тебе не скажет.
Данте был ошеломлен. Он потянулся к привязанному на поясе кошельку и достал медную монету.
- Расскажи мне о мертвеце.
- Он ведет живых.
- Куда?
- В землю других мертвецов. Не надо было тебе открывать его лица!
Данте ничего не понимал. Эта гадалка, как и все остальные, говорила сплошными загадками, но, кажется, что-то знала о разыгравшейся ночью трагедии.
- Зачем ты мне это говоришь?
- Чтобы тебе было больно.
Внезапно женщина отпустила руку Данте и мгновенно скрылась в шумной толпе.
Пораженный Данте хотел было догнать женщину и расспросить ее более подробно, но между ним и гадалкой быстро выросла непреодолимая стена людей.
- Кто это была? - спросил он у менялы, стоявшего рядом со своей палаткой и наверняка все слышавшего. - Кто эта женщина? Говорите! Вам приказывает флорентийский приор!
На менялу его регалии, похоже, не произвели должного впечатления.
- Это старая Мартина. Она сумасшедшая. Не обращайте на нее внимания. Она свихнулась, когда обоих ее сыновей убили при Кампальдино.
Данте еще некоторое время стоял на месте. А кипевшая толпа снова начала толкать его со всех сторон.
Наверняка старуха случайно заговорила о мертвеце! А может, кто-то из стражников рассказал о случившемся в церкви и по городу уже распространились сплетни.
Пожав плечами, Данте стал дальше пробираться к монастырю, проклиная себя за то, что слушал безумную старуху, изображавшую из себя ведьму или колдунью. Во Флоренции таких сумасшедших было больше, чем во всех кругах ада.
"Монету, и я тебе погадаю! Да пошла ты к черту!"
Наконец Данте с трудом добрался до Санта Кроче. Мастер мозаики жил в монастыре францисканцев. В том его крыле, которое монахи отдали в распоряжение паломников.
Монах-привратник не очень удивился появлению поэта. Казалось, его не очень взволновало даже известие о смерти гостя его монастыря. Ведь монахи лучше других понимают бренность человеческого бытия. Он, наверное, привык к тому, что люди приходят к нему в монастырь и уходят из него, а смерть - это ведь просто один из способов отправиться в далекое странствие…
Однако Данте в глубине души подозревал, что до монаха - как и до старухи с ярмарки - уже могла долететь весть о случившемся.
- Кто-нибудь заходил в келью к мастеру Амброджо? - спросил поэт.
- Я никого не видел, но за этой кельей никто не смотрит. Пойдемте. Я покажу вам, где жил мастер.
Келья находилась в конце узкой галереи с колоннами, выходившей прямо во внутренний двор монастыря. Один из углов этой галереи почти упирался в боковую дверь церкви.
Смешавшись с толпой богомольцев, в эту келью мог войти кто угодно!
Обстановка кельи была спартанской: дощатые нары, у стены - доска, приспособленная вместо стола. На доске коробка с углем для рисования и несколько керамических плошек для чернил. Одна чернильница опрокинулась, и на доске расплылось пятно, которое кто-то явно поспешно осушил валявшейся тут же на полу тряпкой. Среди бумаг была грамота, подтверждавшая цель появления мастера во Флоренции, и папская булла с приказом мастеру Амброджо прибыть в Рим для ремонта зданий монастыря Сан Паоло фуори ле Мура. На булле не было даты, но она казалась совсем новой.
- Прежде чем приехать к нам во Флоренцию, Амброджо побывал в Риме?
- По-моему, да. Он рассказывал об этом святом городе так, словно очень хорошо его знает.
Данте вертел в руках буллу. Теперь он почти не сомневался в том, что мозаика прославляла Centesimus - юбилейный год в Риме, и ему очень захотелось узнать, что же должны были изображать ее незавершенные части.
- А в поведении мастера не было ничего странного? - спросил поэт монаха-привратника.
- Да нет. Он был поглощен работой… Вот разве что письмо…
- Какое письмо? Это? - спросил Данте, указывая на грамоту.
- Нет. Другое. Недели две назад мастер Амброджо спросил у меня, не отправляется ли кто-нибудь из наших монахов на север. Он хотел передать с ними письмо своим товарищам-мастерам. Может, он писал о том, как идет работа…
- Он отослал это письмо?
- Да. У нас как раз был священник проездом в Мантую, и мастер Амброджо дал ему пакет.
- Вы, конечно, не знаете, что там было написано?
Монах пожал плечами.
Рядом с нарами стоял большой открытый ящик, набитый бумагами и пергаментами с набросками арок, сводов, мозаичных украшений стен и полов. В бумагах царил полный беспорядок. Вряд ли сам владелец бросил бы их в таком виде. Судя по всему, здесь что-то искали…
Что же хотели найти в бумагах убитого? Может, эскизы мозаики, которые и сам Данте тщетно пытался разгадать, изучая огромную мозаику в церкви?
Поэт сел на тюфяк и стал внимательно изучать эскизы. Он надеялся найти если не подробное изображение большой мозаики из церкви Сан Джуда, то хотя бы эскизы каких-нибудь ее деталей. Но среди бумаг мастера не было ровным счетом ничего о его работе, за которой его застала смерть.
Может, те, кто уже копался в бумагах убитого, нашли и унесли эти эскизы?
Данте почти отчаялся что-нибудь найти. Остались несколько последних пергаментных листов. Он взял один из них, поднес его к узкому оконцу, подставляя под лучи света. Данте отвлекся на прекрасный разноцветный рисунок витража, но вдруг в косых лучах света заметил на обороте листа какие-то знаки. Проведя кончиками пальцев по пергаменту, поэт почувствовал на нем следы от кончика пера. На обороте пергамента явно что-то изобразили, а потом - стерли.
Подстегиваемый любопытством, Данте подошел к служившей столом доске, нашел кусочек угля и стал водить им по поверхности пергамента легкими равномерными движениями. Монах у него за спиной встал на цыпочки и вытянул шею, стараясь понять, что происходит.