Между рамой и подоконником зияла небольшая щель, что меня не удивило, поскольку чуть раньше я оставил окно приоткрытым, дабы высох последний слой лака. Я поднял раму выше и выглянул на улицу, ища внизу продолжение следов. Нижний этаж Хорсхита находился на высоте шести футов от земли, но даже с этого расстояния я различал на замерзшей земле рельефные отпечатки, ведущие в направлении итальянского сада. Высунувшись из окна, чтобы лучше разглядеть их, я оперся ладонью о подоконник… и тут же отскочил назад. Моя рука угодила в какую-то вязкую жидкость. Я поднес свечу к подоконнику и увидел густую лужицу - шире, чем мой кулак, - полузасохшей крови. Ее было так много, что она стекла по стене, оставив - теперь я это увидел - темные полосы на дамастной обивке. Я положил руку на край лужицы и в результате замарал всю ладонь. Отвращение и тошнота вновь подступили к горлу. Вытянув вперед окровавленную руку, будто изувеченный, я заковылял к Фоули.
Он все еще колдовал над шкатулкой - крутил ее, вертел, встряхивал, пытался вскрыть ножом для бумаги. Внутри что-то издевательски гремело, но незримая защелка не отпиралась. При виде моей окровавленной ладони он положил шкатулку на стол и спросил:
- Что с тобой? Порезался?
- Это не моя кровь… Я оперся о подоконник. Там кровь… посмотрите сами, - с запинкой выпалил я.
Фоули вскинул брови, изумляясь моему возбуждению.
- Успокойся, Хопсон. Вот, возьми. Оботрись. - Он дал мне свой шелковый носовой платок и зашагал к окну. Я обернул ладонь платком, даже не задумавшись о том, что порчу дорогую красивую вещь, - так сильно я разнервничался. Через пару минут лорд Фоули решительно опустил раму и повернулся ко мне. Лицо его было бесстрастно, и, когда он заговорил, голос его был спокоен:
- Хопсон. Иди и тотчас же приведи сюда хозяев и гостей. Не сообщай им о нашей находке. Попроси только прийти сюда немедленно.
Хладнокровие, с которым были отданы эти распоряжения, быстро привело меня в чувство. Я сунул носовой платок Фоули глубоко в карман - мне уже стало стыдно за то, что я испачкал столь изысканную вещь, но как мог я вернуть ее владельцу в таком безобразном виде? - и отправился исполнять поручение.
Когда я вернулся в столовую, там царила мертвая тишина. Шестеро оставшихся участников пиршества сидели в неловких позах вокруг стола, избегая смотреть друг на друга. Только Роберт - новоявленный лорд Монтфорт - стоял, напружинившись, перед угасающим камином и немигающим взглядом смотрел на Элизабет. Ее лицо было обращено к окну, взор устремлен на невидимый пейзаж за стеклом.
Праздничный стол, который готовили с такой тщательностью, теперь представлял собой жалкое зрелище. Мне это странным образом напомнило сцену оргии, запечатленную на полотне одного итальянского художника (не помню фамилию), которое я видел однажды в лондонском особняке лорда Чандоса. На нем были изображены Вакх и его свита - нимфы и сатиры, - застывшие вокруг остатков своего ужина. Только в данном случае вместо обглоданных гроздьев винограда и недоеденного меда вид стола портили вазочки с оседающим кремом и тающими сливками, ореховая скорлупа и вянущая кожура фруктов, громоздившиеся горками тут и там, словно мусор, вынесенный приливом.
Едва я вошел, шесть голов повернулись ко мне с немым вопросом на лицах.
- Дамы и господа, - провозгласил я. - Лорд Фоули находится в библиотеке и просит вас немедленно присоединиться к нему. - Как и наказал мне Фоули, я ни намеком не обмолвился о том, что их там ожидает, хотя конечно же мой бледный вид и дрожащий голос свидетельствовали о случившемся несчастье. Однако ни один из них не подумал спросить, зачем они понадобились в библиотеке или почему их оставили здесь томиться ожиданием. Ни один не пожелал узнать, что происходит. Покорные, словно сонные дети, они безропотно поднялись из-за стола и последовали за мной через холл в библиотеку.
Леди Монтфорт возглавляла бредущую вразброд группу, и когда я открыл дверь, она первой увидела тело мужа. Признаюсь, ее реакция крайне удивила меня. Я ожидал потока слез, истеричных криков, неистового выплеска отчаяния. Ничего подобного я не увидел. Она не выказала ни испуга, ни потрясения. Не дрожала, не ежилась, как раньше. Она вообще не проявляла никаких чувств. Просто смотрела и смотрела на труп. И только через полминуты, когда остальные столпились за ней, охая в изумлении и смятении, до ее сознания дошел весь ужас случившегося. Ее ноги внезапно подкосились, она склонилась вперед и, наверно, упала бы, не подхвати ее вовремя лорд Брадфилд.
Поведение мисс Аллен стало полной противоположностью безмолвию невестки. Она протиснулась мимо Элизабет и, увидев мертвого брата, пронзительно взвизгнула, а потом, как безумная, стала теребить в костлявых пальцах бахрому своей шали. Поверенный Уоллес - он стоял, вытянувшись в струнку, и хмурился - в знак утешения одной рукой обнял ее за плечи. Через несколько секунд он что-то тихо пробормотал себе под нос.
- Что вы сказали? - раздраженно вскричал Фоули. - Говорите громче!
- Только то, что я должен предать огласке некоторые сведения, которые, возможно, имеют отношение к данной трагедии, хоть произошла она и не по моей вине.
Странно, что и Фоули, и Уоллес почему-то считают себя отчасти повинными в смерти Монтфорта, невольно отметил я. Конечно же это исключено. А может, они в сговоре? Прежде чем Уоллес успел пролить свет на эту загадочную смерть, вперед протолкался Роберт Монтфорт. Впервые увидев бездыханное тело отца, он кинулся к нему, упал на колени и, вытащив из рукава льняной носовой платок, промокнул им рану на голове покойного. Потом так же неожиданно выронил платок на пол, взял левую руку отца и прижал ее к своим губам.
- Не могу поверить, что он покончил с собой. Зачем он не поделился со мной своей печалью? - воскликнул Роберт, неловко поднимаясь с колен. - Это вы виноваты, Фоули. Мы все ждем от вас объяснений.
Фоули открыто встретил его укоризненный взгляд. Сейчас ничто в его лице не выдавало угрызений совести, которые он озвучивал раньше. Напротив, в его чертах читалось торжество, хотя, возможно, мне это только показалось.
- Покончил с собой? Что ты имеешь в виду? - вмешалась мисс Аллен.
- Посудите сами. Револьвер выпал из его руки. Разве одно это не есть свидетельство самоубийства? А если еще учесть, что у него случилась беда, и его странное расположение духа в этот вечер? - объяснил Роберт.
- Не думаю, что ваш отец покончил с собой, - сказал я, сообразив, куда клонит Роберт Монтфорт. Я хотел утешить его.
Он резко развернулся и впился в меня злобным взглядом.
- Хопсон-плотник, не так ли? Ты берешься утверждать, будто что-то в этом понимаешь? - презрительно произнес Роберт.
- Я… я… простите, сэр, я ничего не утверждаю, - пролепетал я, ошеломленный его тоном. - Просто, когда я вошел сюда, я споткнулся и, полагаю…
- Это семейная трагедия, Хопсон, и тебя ни в коей мере не касается, - грубо оборвал он меня. - Буду очень признателен, если ты оставишь свое мнение при себе. Лучше собери пиявки с тела моего отца. А потом немедленно покинь эту комнату. Фоули, я жду объяснений.
Должно быть, его приказ поверг меня в шок, ибо я стоял не шелохнувшись, пока мисс Аллен не сунула мне в руки маленькую керамическую баночку с крышкой, в которой были проделаны отверстия.
- Складывай их сюда, - шепнула она, дружелюбно потрепав меня по плечу.
Сжимая в ладонях холодную банку, чтобы подавить отвращение, я опустился на корточки возле трупа. По одной я стал снимать этих мерзких тварей - они были мягкие, как перезрелые ягоды, - с шеи Монтфорта, трясущейся рукой бросая их в сосуд.
Время от времени я поглядывал на Фоули, - наверно, чтобы отвлечься от своего жуткого занятия. Но не только. Хоть смерть Монтфорта меня и не касалась, я был заинтригован и хотел знать, что скажет Фоули. Выражение его лица удивило меня. Казалось бы, человек, только что потерявший близкого друга, должен чувствовать скорбь, но в его чертах не было и тени горя; не мелькало в них и торжество, которое мне почудилось чуть раньше. Взгляд его был пустой и холодный.
- Полагаю, дурное настроение вашего отца было вызвано крупным проигрышем, - начал он, обращаясь к Роберту. - Вы, должно быть, знали про его страсть к картам. На протяжении многих лет мы - Брадфилд, ваш отец и я - проводили вечера за игрой в клубе Уайта. От случая к случаю всем нам не везло, но в последний раз - две недели назад - не повезло особенно. - Фоули помедлил. Я тем временем, кусая щеку, чтобы сдержать тошноту, поймал последнюю пиявку, бросил ее на кишащую груду в банке и плотно закрыл крышку.
- Не повезло вам всем, лорд Фоули? - прошептала Элизабет. Она уже несколько оправилась от потрясения и теперь внимала Фоули с живым интересом.
- Главным образом вашему мужу, сударыня. Мы были там, должен добавить, не одни. Играли в "фараона". Я метал банк. Кроме нас, за столом сидели еще человек пять, и они подтвердят мои слова. В тот вечер мы с Брадфилдом, предвидя дальнейший поворот событий, настоятельно просили его играть осторожней, не догадываясь, что своими советами лишь разжигаем в нем азарт. - Фоули замолчал, видимо, не желая продолжать; его темные глаза горели.
- Сколько он проиграл, лорд Фоули? - спросила Элизабет.
- Много, сударыня. Более десяти тысяч фунтов. По векселям, которые он выдал мне, должно быть уплачено в недельный срок. Думаю, за тем он и пригласил сегодня Уоллеса.
При этом сообщении поверенный покраснел, но, прежде чем он успел ответить, Элизабет покачнулась, и все заботливо столпились вокруг нее. Мисс Аллен достала свои соли и провела флакончиком у нее под носом. Воспользовавшись заминкой, я поставил банку с пиявками на стол и двинулся из комнаты. Когда я закрывал за собой дверь, меня нагнал Фоули. Поймав меня под локоть, он шагнул вместе со мной в холл, чтобы удалиться от чужих ушей, и сказал тихо:
- Я хотел бы знать, почему вы считаете, что смерть Монтфорта не является самоубийством. - И уже более громко распорядился, чтобы я послал кого-нибудь к местному судье, сэру Джеймсу Уэстли, с просьбой немедленно прибыть в Хорсхит-Холл.
Исполнив его указание, я умылся в буфетной и, желая поскорее уединиться, вернулся под благодатную сень людской, где, к моей великой радости, никого не оказалось - остальные слуги были заняты на кухне. Я раздул угли в очаге, и, когда огонь уверенно запылал, сел в кресло с высокой спинкой и закрыл глаза, размышляя над необычными событиями, свидетелем которых я только что стал.
Почему я так уверен, что Монтфорт не покончил с собой? Почему Фоули считает, что вина за эту смерть отчасти лежит на нем? Абсолютно ясно, что сам он не стрелял в Монтфорта; и все же самоубийство, вызванное расстройством из-за крупного проигрыша, не объясняет того, что я увидел в библиотеке. Интересно, что собирался огласить Уоллес, когда Роберт прервал его? Кстати, и вел он себя отнюдь не как любящий сын. Его обуревал скорее гнев, чем горе. Итак, если Роберт и все остальные, похоже, склонны думать, что Монтфорт совершил самоубийство, я абсолютно убежден в обратном.
Я все еще рассуждал сам с собой, когда, спустя несколько минут, в людскую пришла Констанция с пинтой портера и куском мясного пирога, которые прислала миссис Каммингз, дабы приободрить меня. Работники кухни были поражены известием о смерти хозяина, но плакать о нем не стали: он не пользовался любовью у слуг. Я тоже не испытывал сожаления. Хотел только поскорее прийти в себя после пережитого и забыть ужасный труп. При виде милого личика Конни и легкой закуски, что она мне принесла, я улыбнулся.
- Констанция… мой добрый ангел… какой приятный сюрприз, - с искренней радостью воскликнул я.
Она отвечала на мой комплимент улыбкой - более лучезарной, чем обычно.
- Что-то не так? - спросил я.
- Опять влетело от миссис Каммингз. После событий сегодняшнего вечера она как с цепи сорвалась. Обвиняет меня в том, что я разбила хрустальную солонку и не признаюсь в этом.
- Ничего, скоро сменит гнев на милость. У нее доброе сердце.
- По мне, так она настоящая мегера. Хорошо хоть я не видела того, что пришлось наблюдать тебе, Натаниел.
- Да уж. Труп - зрелище не из приятных. Меня оно потрясло до глубины души. Ужасы той комнаты, кровь, пиявки… этот кошмар я никогда не забуду. Потрогай мой лоб. По-моему, у меня жар.
Констанция со смехом поставила поднос на стол.
- Ты, конечно, жуть что пережил, но сейчас у тебя вид совсем не больной. Уверена, никакого жара у тебя нет. - Она замолчала, с насмешкой во взоре рассматривая мой лоб. - Откуда у тебя шрам?
- Который?
- Ну как же? Я вижу только один. - Она нежно, как я и надеялся, коснулась пальцем моего лба.
- Ах да. Это долгая история. Она тебя утомит…
- Расскажи, иначе, клянусь, я сильно рассержусь!
- Что же, вкратце дело было так. Несколько лет назад я неторопливо ехал в Лондон в дилижансе и вдруг в заднее окно увидел, как из леса выскочили человек десять разбойников и бросились к нам. Они были вооружены до зубов. - Я выдержал паузу, будто актер в театре. Глаза Констанции округлились, как блюдца. - Я не предупредил тебя, что это очень страшная повесть?
- Не томи, Натаниел, рассказывай.
Серьезно глядя в ее горящие нетерпением глаза, я продолжал - поначалу нарочито медленно, постепенно переходя на скороговорку, дабы привести ее в неистовство (во всяком случае, я к этому стремился).
- Возница ничего не замечал, остальные пассажиры спали… Не желая будить их и поднимать тревогу, я прыгнул из окна на лошадь скачущего сзади форейтора… подхлестнул остальных коней и оторвался от бродяг, но один из них все же успел ударить меня рукояткой револьвера.
Я все так же серьезно смотрел ей в глаза и вдруг, не выдержав, широко улыбнулся.
Констанция игриво чмокнула меня в щеку.
- Ох и мастер ты сказки рассказывать, Натаниел Хопсон. Все шутишь со мной. Десять разбойников. Так я тебе и поверила. Выдумки все это.
Я пожал плечами, признавая свое поражение.
- Даже если и выдумки, что с того? Разве я тебя не позабавил?
Она опустила ресницы и стала смотреть на огонь.
- Это ты сейчас меня веселишь, а наступит завтра, и я тебя больше не увижу.
Я услышал в ее тоскливом тоне поощрение и тотчас же бросился в наступление.
- И эта мысль тебя печалит? Иди сюда, я помогу тебе забыть твою грусть.
Я взял ее за талию. Она кокетливо рассмеялась и покачала головой, но не настолько решительно, чтобы положить конец моим ухаживаниям.
- Будто у меня других забот нет, как только горевать о твоем отъезде. Миссис Каммингз говорит, что мы все скоро потеряем работу, - сообщила Констанция, ловко снимая с себя мою блуждающую ладонь и меняя тему разговора.
- С чего вдруг она так решила?
- Услышала кое-что, когда носила закуски в гостиную.
- Так расскажи. Я вижу, тебе не терпится поделиться. Она присела на подлокотник кресла. От нее пахло патокой и розовой водой. Я почувствовал, как во мне растет возбуждение, и осторожно накрыл ее ладонь своей. Этот жест не обеспокоил ее, ибо она беспечно защебетала:
- Поверенный Уоллес сказал, что его вызвали сюда оформить на Фоули большую часть имущества Монтфорта, в уплату за его карточные долги. Уоллес говорит, что лорд Монтфорт, вероятно, покончил с собой от отчаяния, поскольку значительная часть его имущества уже заложена из-за долгов. По словам миссис Каммингз, это означает, что его жене и сыну почти ничего не останется, и им придется продать дом. Ну а нас, скорей всего, уволят.
Хмурясь, я обдумывал слова Конни и спрашивал себя, можно ли теперь поцеловать ее.
- Мне ясны их доводы, но они не видели того, что видел в библиотеке я.
- Ты заблуждаешься, Натаниел. Они видели то же самое.
- Нет, ты не поняла.
- Изъясняйся проще, тогда, может, я пойму. Я ласково потрепал ее по коленке.
- Видеть и замечать - две разные вещи. Сияние луны ярче, чем туман.
- Что это значит?
- Кому-то надо, чтобы смерть Монтфорта выглядела как самоубийство, но меня им в том убедить не удалось. Тем не менее, хоть я и не верю, что он покончил с собой, я не нахожу объяснения тому, что произошло на самом деле.
Она заерзала на подлокотнике и сбросила мою руку с колена. Мое терпение истощалось. Если мне не удастся тотчас же укротить ее, шанс будет упущен.
- С чего ты взял, что ты более наблюдателен, чем другие?
- Я же отметил твое несравненное очарование. А они, готов поспорить, едва ли глянули в твою сторону. Разве одно это не доказывает, что я, в отличие от них, обучен наблюдательности?
Ее щечки порозовели, из чего я заключил, что она растаяла от моего комплимента. И все же мои рассуждения не убедили ее.
- Ты - краснодеревщик, Натаниел. Это ремесло требует умелых рук, а не наблюдательности.
Я поднес палец к губам Констанции, нежно коснулся их, увещевая ее.
- Однажды в детстве я ходил с отцом - он у меня плотник - в дом к одному местному джентльмену.
- Какое отношение это имеет к смерти Монтфорта? - Она досадливо тряхнула головой, но не запретила мне гладить ее щеку.
- Джентльмену требовался новый секретер для гостиной. Отцу было поручено смастерить его. Он взял меня с собой.
Конни шлепнула меня по руке и поджала губы.
- Говори яснее, не то я уйду.
- Нас провели в гостиную, где должен был стоять секретер. Пока отец обсуждал заказ, я разглядывал помещение. Более роскошной комнаты мне еще видеть не доводилось: зеркала, диваны, комоды, все сияет, блестит.
После, когда мы вернулись домой, отец спросил, как мне показался дом. "Очень богатый", - ответил я.
"Тогда скажи, - не унимался он, - какая вещь особенно тебя поразила?"
Я упомянул крытый черным лаком буфет с китайским орнаментом, который привлек мое внимание. Отец потребовал, чтобы я описал запечатленную на нем сцену. Я не смог. Тогда он попросил назвать еще три вещи из комнатной обстановки, которые мне понравились. Гостиная, казалось, была такая необыкновенная, но детали интерьера напрочь исчезли из моей памяти.
- И какой же ты извлек урок? - спросила Конни. Я пристально посмотрел ей в глаза.
- Зрение - инструмент, и, как и всякий инструмент, его надобно оттачивать.
Она поняла мою аналогию.
- Значит, твое острое зрение позволило тебе увидеть нечто такое, чего остальные не заметили. Говори же, что это было?
- Не хочу тебя расстраивать.
Словно не в силах сердиться, она игриво толкнула меня в плечо.
- Натаниел, ты опять меня дразнишь. Ну, скажи же, прошу тебя.
- Я не дразню, - возразил я, тараща глаза. - Я и сам точно не знаю. - Я помолчал, вспоминая. - Следы должны бы быть не такие; кровь на подоконнике, на обоих рукавах. - Я привлек Конни к себе, намереваясь поцеловать ее в нежную щечку и тем самым уйти от ответа. Она не сопротивлялась, но закрепить свой успех мне все равно не удалось. Едва я попытался завладеть ее бедром, она вывернулась из моих объятий, уже и думать забыв про Монтфорта. Миссис Каммингз она была нужнее, чем мне.