* * *
Подо мной двигались тени, их босые ноги бесшумно ступали по каменным ступеням. Это были гладиаторы домовладельца, которые пришли за арендной платой.
У меня есть договоренность с портным, который шьет плащи, он живет на втором этаже: в случае крайней необходимости я могу пробежать через его комнату, спрыгнуть с балкона на защищающий от огня навес над входом, а оттуда на улицу. Я уже миновал дверь портного, полуобернулся назад. Дверь открылась. Вышел человек, который вовсе не был портным.
Гладиаторы только что вернулись из грязного гимнасия Смаракта и оставались в боевом облачении. Подо мной находились так называемые мирмиллоны, с намазанными маслом телами, блестевшими над ремнями. Их правые руки от ключицы до кулака покрывали металлические поручи, а крепкие высокие шлемы на голове по форме напоминали изогнувшуюся ухмыляющуюся рыбину. Когда я развернулся, то увидел над собой двух легких смеющихся мужчин в одних туниках, у каждого из которых вокруг руки была обернута дьявольская сеть. Это были ретиарии. Я ринулся назад.
- Дидий Фалько! Куда ты так торопишься?
Я узнал говорившего, узнал по фигуре. Он слегка склонился, приняв боевую стойку. Я не видел его лица за забралом. Наверное, я что-то выкрикнул.
- О, нет! Не сейчас, о боги, не сейчас…
- Сейчас, Фалько!
- Вы не можете, о-о, вы не можете…
- О-о, мы можем! Давайте покажем человеку…
Затем оба ретиария бросили сети вниз мне на голову.
Безнадежно пытаясь выпутаться из двух десятифутовых врезающихся в тело сетей, я знал, что дальнейшее будет гораздо хуже ареста головорезами эдила. Если Смаракт просто пытался мне напомнить о необходимости платить, они отлупят меня, словно осьминога, прижатого камнями к берегу. Если же Смаракт нашел себе нового жильца на верхнюю квартиру, мне конец. Хуже ничего и представить нельзя. Единственным утешением было то, что я об этом мало что узнаю, поскольку вскоре потеряю сознание и возможно никогда не очнусь.
Вероятно, их было пятеро, но казалось, что больше. Ретиарии не могли появляться на улице с трезубцами с шипами, однако мирмиллоны принесли с собой деревянные учебные мечи. Пока я дергался в сетях, они систематично избивали меня, и, наконец, я погрузился с темноту и вообще перестал слышать даже разрозненные звуки.
* * *
Я приходил в себя. "Наверное, с новыми жильцами туго. Может, они слышали, что представляет собой жизнь в квартире Смаракта. Квартира все еще оставалась моей". Я просыпался.
Но оказался не у себя в комнате, а где-то в другом месте. Я чувствовал ужасную усталость. Боль растекалась по мне, словно густой нектар, затем я вдруг попал в поток ощущений и яростных звуков, словно меня закрутило в водовороте.
- Он приходит в себя! Скажи что-нибудь, Фалько! - приказала Ления.
Мой мозг выдал слова. Я не услышал звуков, мой рот, словно шарик ваты, даже не пошевелился.
Мне было жаль этого Фалько, если у него все болит так, как у меня. Я отключился от действительности, возможно, секунд на тридцать, а может, и на сотню лет. Где бы я ни был, было лучше, чем здесь, и я хотел туда вернуться.
- Марк! - это больше не Ления. - Не пытайся говорить, сын.
Ления послала за моей матерью. Боже праведный.
Красный туман у меня перед глазами медленно рассеивался. Я и тот другой несчастный по имени Фалько медленно соединились в одно целое.
- Это…
Кто это сказал? Я или Фалько? Думаю, что он.
Послышался голос матери, полный облегчения.
- Именно поэтому люди не задерживают арендную плату!
Надо мной маячила Ления, ее морщинистая шея напомнила мне гигантскую ящерицу.
- Лежи и не шевелись, - приказала она.
Я сел, мне помогла мать. Я хотел снова лечь, но она подперла мне спину рукой и держала меня прямо, словно кукловод палкой свои игрушки.
Мать подняла мне голову и поддержала ее под подбородком уверенной рукой опытной сиделки, которая всю жизнь посвятила этой работе. Она воспринимает меня как безнадежный случай и разговаривает со мной, словно я умственно отсталый ребенок. Потеря моего великого брата горит между нами огнем и горчит, словно полынь в горле. Это постоянный упрек. Я даже не знаю, за что она меня упрекает. Я подозреваю, что она сама не знает.
Похоже, теперь она в меня верит. Мать заговорила голосом, который глубоко врезался в месиво, некогда бывшее моим мозгом.
- Марк! Меня беспокоит та девушка. Мы прочитали ее записку. Я отправила Петрония на ее поиски, но тебе следует идти…
* * *
Я прибыл на Форум на носилках. Меня несли сквозь толпы людей, словно какого-то огромного евнуха, у которого денег больше, чем вкуса. Мы поднялись к Золотому мильному камню, откуда начинаются все дороги в империи. Я думал о Сосии, ожидающей встречи со мной в центре мира. Теперь ее не было и следа. Один из подчиненных Петрония передал мне, что его начальник ждет меня в переулке Ворсовщиков. Этот человек задерживался. Он ждал кого-то еще, поэтому отправился пешком.
В поисках нужного переулка на задворках я нашел нескольких мастеров, которые прокладывали канализационные трубы и всей толпой крутились вокруг одного люка. Мастера работали с большим, чем обычно, энтузиазмом. Бетон яростно бросали вниз, а поблизости не стояло ни одной емкости с вином для освежения.
Я обратился к мастерам официальным тоном, который всегда использую с профессионалами.
- Простите, что отрываю вас от работы. Вы случайно не видели Петрония Лонга, начальника авентинской стражи?
Старший в ответ изложил мне свою жизненную философию.
- Послушай, центурион, когда огромная канализационная система начинает свой священный путь, заглатывая дерьмо, скопившееся за последние пятьсот лет, у землекопов, укрепляющих кульверт, есть более важные дела, чем следить за прохожими!
- Извините за беспокойство, - вежливо ответил я. - Для разнообразия это сработало.
- На складе перца, с задней стороны, - хрипло сообщил он, - целая толпа глупых сатиров поднимает пыль.
Я находился уже на полпути туда, выкрикивая благодарности. Торопиться не требовалось.
Переулок Ворсовщиков располагался с южной стороны Форума рядом с рынком специй. Это была типичная крутая, петляющая боковая улочка, но достаточно широкая, чтобы по ней могла бы проехать повозка. Множество таких улочек ответвляются от главных улиц. Там было много засохшей грязи, валялись бревна и отходы. На петлях качались ставни там, где здания нависали над улицей, закрывая небо. Пахло затхлостью. В ночное время здесь явно собираются маргиналы. Когда я проходил там, яростно завопил кот. Это была дыра из тех, где начинаешь беспокоиться, если видишь, как кто-то к тебе направляется, и также беспокоишься, если не видишь никого. Она казалась печальным концом для величественных караванов, которые везли богатства Аравии, Индии и Китая через полмира для продажи в Риме.
Склад, который я искал, выглядел заброшенным. Густая растительность пробивалась сквозь выбоины на подъездной дороге. Перед зданием стоял сломанный фургон, накренившийся на один бок. Я нашел Петрония Лонга и еще дюжину мужчин в открытом дворе. Даже до того как я оказался у дверей, грустные голоса мастеров предупредили меня о том, чего ждать. Я много раз в прошлом слышал подобные приглушенные голоса.
Петроний направился мне навстречу.
- Марк!
Я утратил все надежды и сомнения.
Он добрался до меня и взял обе мои руки в свои. Его взгляд прошелся по моим синякам, правда, он был слишком обеспокоен, чтобы все их отметить. Петроний никогда не станет черствым. Пока другие мужчины сидят в кабаках и демонстрируют цинизм фактически на пустом месте, Петроний Лонг просто улыбается улыбкой терпеливого человека, которая медленно появляется у него на лице. У него за спиной послышалось какое-то движение, он повернулся и обнял меня за плечи, не говоря мне, что случилось. Это не имело значения. Я уже знал.
Они нашли ее на складе. Я появился в тот момент, когда ее выносили… Я увидел белое платье, которое висело, словно моток шерсти, на руках у мрачного солдата. Ее голова запрокинулась так, что при одном взгляде на нее становилось понятно: Сосия Камиллина мертва.
Глава 18
Темнота, вспышки, патруль ждет магистрата. Они легко справлялись с задушенными проститутками и торговками рыбой, забитыми палками, но это дело касалось сената. Расследовать не труднее, но предстоит масса бумажной работы.
Петроний стонал от отчаяния.
- Мы потратили несколько часов на поиски. Взяли за жабры нескольких сутенеров, которые за ней следили. Нашли переулок, отдубасили нескольких стражников перед тем, как найти место. Слишком поздно. Я ничего не мог сделать. Я просто ничего не мог сделать. Этот проклятый город!
Он любил Рим.
* * *
Они положили ее во дворе.
На этом этапе обычно несложно сохранять отстраненность. Я редко знаком с жертвой, я встречаюсь с ней только после совершения преступления. Так гораздо лучше. Я закрыл лицо руками.
* * *
Я понял, что Петроний Лонг отводит своих людей назад. Мы дружим очень давно. Мы сражались на одной стороне. Он дал мне столько времени на прощание, сколько мог.
Я стоял в ярде от нее. Петроний тихо подошел и встал за моим плечом. Он что-то пробормотал, потом наклонился и нежно закрыл глаза Сосии своей большой рукой, затем снова встал рядом со мной. Мы оба смотрели на убитую сверху вниз. Петроний смотрел, чтобы не смотреть на меня. Я - потому что больше никогда ни на что не хотел смотреть на этой земле.
Ее милое лицо все еще оставалось ярким от косметики, которой пользуются молодые женщины ее сословия, но кожа под краской уже побелела и напоминала алебастр. Это была она и не она. Погасли огоньки в глазах, исчез смех, осталась только безжизненная, неподвижная белая оболочка. Сосия мертва, тем не менее, я не мог относиться к ней как к трупу.
- Она ничего не поняла, - тихо произнес Петроний и откашлялся, - ее просто убили. Больше ничего.
Изнасилование. Он имел в виду изнасилование, пытки, осквернение, оскорбление.
Она мертва, и этот несчастный дурак пытается сказать мне, что она не подверглась насилию? Я хотел наорать на него, что больше ничего не имеет значения. Друг пытался сказать мне, что все случилось быстро. Я это видел! Сосию Камиллину убили одним быстрым сильным ударом до того, как она догадалась, что сделает этот человек. Крови было очень мало. Она умерла легко.
- Она была мертва, когда вы пришли? - спросил я. - Она успела что-то сказать?
"Рутинные вопросы, Марк. Придерживайся своей рутины". Спрашивать не имело смысла. Петроний в бессилии пожал плечами, затем отошел.
* * *
Итак, я стоял там практически наедине с Сосией, больше такого шанса мне не представится. Я хотел взять ее на руки, обнять, но рядом находилось слишком много людей. Через некоторое время я просто присел на корточки рядом с ней, а Петроний не позволял своим подчиненным к нам приближаться. Я не мог с ней поговорить даже в мыслях и не смотрел на девушку, чтобы не видеть крови. Я мог этого не выдержать.
Я сидел на корточках, переживая то, что здесь произошло. Это было единственной помощью, которую я мог оказать Сосии. Это был единственный способ, которым я мог ее успокоить после того, как она умерла в одиночестве.
* * *
Я узнаю, кто это был, и убийца должен это понимать. Когда-нибудь, как бы тщательно он ни защищался, этот человек будет держать передо мной ответ.
Сосия нашла его здесь что-то пишущим (это было очевидно). Что он писал? Не опись серебряных слитков, потому что она ошиблась, - слитков тут не было, хотя мы на протяжении нескольких дней переворачивали заброшенный склад вверх дном. Но он писал, потому что белая одежда девушки было запачкано чернилами. Возможно, она его знала. Когда она нашла убийцу, тот понял, что ее нужно заставить замолчать, поэтому встал и быстро заколол жертву одним ударом в сердце. Он убил девушку пером.
Петроний был прав. Сосия Камиллина не могла этого ожидать.
* * *
Я встал. Мне удалось не шататься.
- Ее отец…
- Я им сообщу, - ничего не выражающим тоном заявил Петроний. Эту обязанность он ненавидел. - Отправляйся домой. Я сообщу семье. Марк, просто иди домой!
В конце концов я решил, что будет лучше, если им на самом деле сообщит Петроний.
Пока я шел прочь, чувствовал, как друг провожает меня взглядом. Он хотел помочь, знал, что никто ничего не может сделать.
Глава 19
Я пошел на похороны, в моей работе эта традиция. Петроний отправился со мной.
Как обычно церемонию проводили на улице. Процессия протянулась из дома ее отца, Сосию Камиллину несли на открытых деревянных носилках с гирляндами в волосах. Кремация проводилась за пределами городской черты, у семейного мавзолея на Аппиевой дороге. Они отказались от профессиональных плакальщиц. Носилки несли молодые люди, которые были друзьями семьи.
Дул сильный ветер. Они пронесли носилки через Рим при дневном свете, музыка флейт и плач нарушали покой городских улиц. Один из молодых носильщиков пошатнулся у погребального костра. Это место представляло собой сооружение из кучи дров, сложенных в виде жертвенника, со сплетенными вокруг него темными листьями. Я, не глядя, шагнул вперед, чтобы помочь. Носилки оказались такими легкими, что чуть не вылетели у нас из рук, когда мы поднимали их наверх.
Речь ее отца была краткой, почти небрежной. Это, наверное, правильно. Именно такой была ее жизнь. В тот день Публий Камилл произнес простые слова и простую правду.
- Это моя единственная дочь. Сосия Камиллина была честной девушкой, почтительной, обязательной, преданной долгу и покинула этот мир до того, как узнала любовь мужа или ребенка. Примите ее молодую душу с нежностью, о боги…
Он взял один из факелов и, не глядя на дочь, зажег погребальный костер.
- Сосия Камиллина. Здравствуй и прощай!
Она покинула нас в окружении цветов, маленьких безделушек и благоухании ароматических масел. Люди плакали, я был одним из них. Языки пламени взметнулись вверх. Единожды я увидел ее сквозь пелену дыма. Сосия Камиллина покинула нас.
* * *
Мы с Петронием присутствовали на похоронном ритуале много раз, нам он никогда не нравился. Мы стояли чуть в стороне, и я тихо ругался себе под нос.
- Это ужасно. Напомни мне еще раз, что, именем Гадеса, я здесь делаю?
Он ответил мне тихим голосом, пытаясь меня поддержать.
- Официально выражаешь соболезнования. Также остается слабая надежда на то, что тут может появиться и выродок, которого мы ищем. Вдруг очарованный своим преступлением, он решит пощеголять перед мавзолеем…
Сохраняя траурное выражение лица, я фыркнул.
- Выставит себя любопытным взглядам как раз в том единственном месте, где, как он точно знает, стоят представители закона, мечтающие о возможности броситься вслед за неприглашенным гостем, со странным выражением лица и огнем в глазах…
Петроний опустил руку мне на плечо.
- Ты знаешь, у членов семь, бывает, наблюдаются странные реакции, не совсем соответствующие ситуации.
- Семью можно исключить, - объявил я.
Петроний вопросительно приподнял брови. Он оставил этот щекотливый вопрос претору - пусть магистрат их же ранга пачкает чистую обувь в навозе. Я думаю, Петроний предположил, что у меня разбито сердце и в таком состоянии я не в состоянии обдумывать этот вопрос. Но я обдумал.
- У женщины недостаточно силы, у детей не хватает роста. У Децима Вера в свидетелях пятьдесят членов правительства, чьим словам я никогда не поверю, а вот свидетельства старого раба с Черного моря, его чистильщика обуви, для меня достаточно. Все заявляют, что Децим находился в сенате. Публий Метон обсуждал торговые корабли с бывшим мужем дочери его брата, с которым она развелась. Это, кстати, исключает также и бывшего зятя, даже до того, как мы стали рассматривать его кандидатуру, Петроний.
Я проверял. Я знал о местонахождении родственников сенатора и его брата, о существовании которых они забыли.
Единственное, что я не сделал, не встретился с бывшим мужем Елены Юстины. Я даже не потрудился выяснить его имя. Я исключил его по двум причинам. Полезный раб-чистильщик обуви сказал мне, где находился этот человек. И в любом случае он развелся с Еленой. Я видел слишком много браков других людей, чтобы поверить: сторонам лучше после того, как они положат конец официальному союзу. Если муж Елены был со мной согласен, то он безусловно разумный человек.
* * *
Не думайте, что мой верный старый армейский товарищ ничего не делал. Петроний оказался в составе группы расследования под руководством местного претора. Он стал незаменим для эдила, занимающегося этим делом (к счастью, не Пертинакса. Убийство произошло в Восьмом квартале, районе римского Форума). Петроний лично провел обыск во всех лавках и лачугах переулка Ворсовщиков. Выяснилось, что склад, где нашли Сосию, принадлежал бывшему старому консулу по имени Карпений Марцелл, который медленно умирал от какой-то болезни в сельском поместье в пятидесяти милях к югу от Рима. Претор принял бы предсмертное состояние за алиби, но Петроний тем не менее, проехал в имение, чтобы убедиться. Это не мог сделать Карпений Марцелл. Он так страдал, что едва ли увидел Петрония, стоявшего у его постели.
Склад был пустым, когда мы его нашли, но мы не сомневались, что он кем-то использовался. Во дворе оставались недавние следы колес фургонов. Любой, знавший, что владелец болен, мог тайно им воспользоваться.