Многозначительно взглянув на Николя, Лепрево де Бомон похлопал рукой по деревянному лежаку, приглашая его присесть рядом. Комиссар принял приглашение. В нос ему немедленно ударила вонь, подобная той, что исходит от запертых в клетках животных.
- Надо быть осторожным, меня подслушивают, - прошептал узник, беспокойно озираясь по сторонам. - Давайте говорить как можно тише. Хотя я вас совсем не знаю, но почему-то готов вам все рассказать. Наверное, вы внушили мне доверие. Зачинщиками заговора выступили господа Лаверди, Сартин, Бутен, Ланглоэ, Шуазель, Ленуар, Крана дю Бур, Трюден де Мартиньи и многие другие высокопоставленные лица. Ну скажите, почему меня держат в тюрьме, меня, разоблачившего сговор против народа? А если они утверждают, что никакого сговора не было, тогда тем более, зачем держать меня в тюрьме, если меня не в чем больше обвинить?
Николя подумал, что аргументация человека, числившегося сумасшедшим, была не лишена логики.
- Вы сами видите, сударь, сколь чудовищен произвол власти, допускающей арест без всякой на то причины. Я лишился места, имущество мое описано, дела пришли в упадок, все существование мое порушено. О, я несчастный! Прибавьте сюда ночное похищение, диктатуру деспотов, именующих себя судьями, инквизиторов, заставивших меня на собственной шкуре испытать их отвратительную тиранию. Ах, сударь, сколько злоупотреблений, с коими мне довелось столкнуться, дают мне право законным образом подать жалобу его величеству! Наш король не может остаться нечувствительным к творящимся у него под носом беззакониям!
Привыкнув к полумраку тюремной камеры, на высоте человеческого роста Николя заметил надписи: словно кто-то напечатал на стене слова. Лепрево заметил направление его взгляда.
- Вопреки постоянным терзаниям, причиняемым мне моим тюремщиком, я работаю, пишу, делаю выписки из прочитанных мною книг. Господин граф де Лале, проживающий в замке и располагающий библиотекой в четыре тысячи томов, любезно одалживает мне книги без ведома коменданта, передавая их мне через привратника. Господи, я совсем забыл об осторожности. Безумец, что ты творишь? Я неосмотрительно доверился вам, и теперь вы расскажете об этом всем!
- Сударь, клянусь честью, что господин де Ружмон не узнает ни слова из того, что вы соблаговолите поведать мне во время нашей беседы. А вы, в свою очередь, также не говорите никому о содержании нашей беседы. Оно интересует только короля.
- Как вам будет угодно, обещаю вам. Вижу, вы пытаетесь прочесть надписи на моих стенах. Мне ничего не остается, как записывать свои разоблачения, хотя комендант время от времени закрашивает их известкой. Я пишу большими печатными буквами.
- Но где вы берете чернила?
- Это, сударь, сажа, образованная при обжигании березовых веточек в пламени свечи. Из них я делаю себе перья. Поверьте, письмо - очень долгое занятие; за час мне удается вывести не более пяти десятков букв. Однако вернемся к интересующему нас вопросу.
- К сговору, который обычно называют "пактом голода"?
- Да, сударь. Речь шла о том, - и я буду повторять это до самой смерти, - чтобы на двенадцать лет отдать снабжение зерном на откуп четырем миллионерам. Эти четверо хотели накопить огромные запасы зерна и муки, дабы стать единственными монополистами и устроить в стране голод. Придумал этот план некий Матиссе, бывший руанский булочник, чья булочная находилась возле церкви Сен-Поль. Сумев подкупить полицию, он развязал себе руки и нанял целую армию поджигателей, комиссаров, покупателей, посредников, сторожей на складах, инспекторов, бродяг, изготовителей вьючных седел, молотильщиков, веяльщиков, сеятелей, контролеров, проверяльщиков, сборщиков, налоговых инспекторов, приказчиков, булочников… Словом, целую шайку, из тех, кто имеет дело с зерном! Когда я разоблачил их в парламенте Руана, меня немедленно убрали из мира живых.
- И с тех пор вы пребываете в неведении?
- В забвении, в молчании! Даже святых мучеников не лишали права голоса! Молчание несовместимо с человеческой природой! Шесть лет я пребываю в этом адском донжоне. Вы видите, сколь я несчастлив, видите мое жалкое ложе, напоминающее эшафот, видите мои оковы, мои лохмотья. А голод, который меня постоянно мучит! А ведь, как мне недавно стало известно, на содержание мое государственная казна отводит три тысячи ливров. Но, видимо, эти деньги поступают в карман Ружмону, который только и делает, что преумножает мои страдания, не исполняет приказы и клевещет на меня в своих доносах. А жестокосердый Сартин, похитивший меня во мраке ночи, возненавидел меня еще больше и, похоже, вознамерился погубить.
Внезапно Николя, посмотрев в глаза узнику, прошептал:
- Три точки и тридцать один.
Узник с криком отшатнулся.
- Предатель, так ты, значит, принадлежишь к этому адскому отродью?
- Сударь, уверяю вас, вы заблуждаетесь. Слова эти долетели до меня из толпы, их произнес какой-то подозрительный субъект, зачинщик беспорядков. Если вам, как вы сами утверждаете, дороги интересы короля, государства и народа, объясните, что значит эта формула.
Заколебавшись, Лепрево де Бомон вперил взор в Николя, словно пытаясь понять, что скрывает открытое лицо посетителя.
- Сударь, не знаю, почему, но верю вам на слово. Невидимыми путями, указать которые я не могу, ибо узнал их совершенно случайно, став слепым орудием судьбы, ко мне попали эти слова, служащие сигналом для общего сбора. Значит, все по-прежнему… В свое время, когда существовали тайные договоренности, слово это являлось своего рода магическим ключом. Однако формула nihil obstat должна была измениться и, возможно, послужить иным целям.
- Но что все это значит? Что за тайная формула?
- Устраивались собрания. Полагаю, на этих собраниях встречались сообщники. Совет обычно проходил в Париже, в одном из трех мест, откуда и три точки, и состоял из тридцати трех человек. Это первый ключ, второй, мне неизвестный, позволял уточнить место, одно из трех… Во всяком случае, мне так кажется.
- Благодарю вас, сударь. Не угодно ли? - и он протянул узнику открытую табакерку.
Некоторое время они усиленно чихали, что, как неоднократно убеждался Николя, укрепляло чувство доверия.
- Сударь, - продолжил Николя, - мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов. Вам знакомо имя Энефьянс?
И снова узник дернулся, подтверждая тем самым подозрения Николя.
- Сударь, - ответил Лепрево, - могу лишь повторить, что вы проникли в их тайны гораздо глубже, нежели сами можете предположить. Впрочем, я уже ничем не рискую, если попробую расширить ваши знания. Хотя едва ли я знаю больше вашего. Но, видимо, вам неизвестно, что булочник с улицы Монмартр, имя которого я не знаю, разгадал попытки Энефьянса-сына обмануть лигу и сообщил об этом совету. Нечестивца сразила молния, иначе говоря, Энефьянс был уничтожен, не узнав, кто и откуда нанес ему удар.
- Еще одна подробность. Когда именно вы узнали о доносе?
- Незадолго до моего похищения людьми Сартина.
- Сударь, - подвел итог Николя, - надеюсь, вы были со мной искренни.
- Я знаю, как тебе противна ложь любая,
Что жизнь - и ту отдаст, о Лепрево,
Коли ему, дабы себя от смерти сохранить,
Уста хоть словом лжи придется осквернить.
Так что сами видите, сударь, несчастный узник не напрасно пользуется библиотекой господина де Лале. Надеюсь, я могу рассчитывать на ваше благорасположение.
Николя всегда мучили призраки прошлого; вот и теперь перед ним предстала камера, где отчаявшийся узник, назавтра ожидавший приведения приговора в исполнение, тоже просил у него заступничества. А он не мог ему ничего ответить.
- Сударь, будьте уверены, если представится случай, я не премину походатайствовать за вас.
- Благодарю вас, вы кажетесь мне человеком чести.
Николя толкнул тяжелую дверь и вышел из камеры. На первом этаже он нашел коменданта, и тот с недовольным видом подписал записку Ленуара. Напомнив Ружмону о необходимости держать его визит в полнейшей тайне, Николя покинул крепость и ее неприятного управляющего.
Сев в фиакр, Николя предался размышлениям. Несмотря на возбуждение, речи узника звучали вполне осмысленно. Собственно, в чем его обвиняли? Не похоже, чтобы он злоумышлял против короля. Значит, из его речей можно было сделать вывод о существовании заговора государственных мужей. Столкнувшись со злоупотреблениями, честный и простодушный Лепрево стал громко возмущаться… Но горе тому, кто поднимает шум с благими намерениями! Видимо, подозрения поборника истины завели его слишком далеко и высоко. Служители короля, министры, интенданты, откупщики, оптовые торговцы и армейские поставщики постепенно, незаметно для посторонних глаз, захватывали торговлю зерном в свои руки. Тайна скрывала продажность и служебные злоупотребления, а донос пресекал любые поползновения сделать махинации достоянием гласности. Честный и упорный Лепрево де Бомон, не обладая достаточными доказательствами, попытался выступить в роли разоблачителя, но те, кто стоял у руля государства, не могли этого допустить.
Служа королю, Николя вполне мог представить себе мотивы, по которым Лепрево удерживали в одиночном заключении. Множество подданных его величества были уверены в существовании заговора, "пакта голода", а потому выход на свободу человека, готового во всеуслышание доказывать существование сговора, мог породить ненужные волнения. В 1774 году портной, мэтр Вашон, сообщил комиссару королевской полиции, что, судя по слухам, короля обвиняли в создании ажиотажа вокруг запасов зерна. В то время даже Бурдо верил этим слухам, а когда Николя стал их опровергать, посчитал своего начальника излишне прекраснодушным и не знающим жизни.
Убеждения Николя помещали истину где-то посредине. Прежняя система регулирования торговли зерном, несомненно, открывала простор для махинаторов, извлекавших выгоду из ее несовершенства. Возможности множились, пользовались ими бесконтрольно, и дряхлый механизм монархии стал давать сбои. Зло зарождалось, росло и расползалось по всему королевству; откупщики и прочая сомнительная публика, кишевшая вокруг главного продукта питания, показала зубы, беспорядки привели к несправедливостям. Бывший секретарь управляющего церковной собственностью, радея за государство, принялся кричать о злоупотреблениях на всех углах.
Николя окончательно заблудился в собственных мыслях, уводивших его далеко от срочных нужд дня сегодняшнего. Но постепенно его охватила хорошо известная ему лихорадка охотника, почуявшего дичь. Связь между семьей Энефьянс и убитым булочником с улицы Монмартр открывала простор для новых версий… Следовало уточнить обстоятельства исчезновения сына Энефьянса. Поглощенный обдумыванием новой версии и связанных с ней новых задач, Николя велел кучеру высадить его у начала тихой улочки Пуарье.
Глава X
УПРЕЖДАЮЩИЕ ШАГИ
Истина, как солнце, не может двигаться в обратном направлении.
Барон Гольбах
Уверенный, что, посетив Шатле, Рабуин вновь присоединился к Сортирносу и они вместе несут службу где-нибудь неподалеку, Николя спрыгнул на мостовую и огляделся. Судя по тому, что лавка сапожника была заперта, хозяин ее в настоящий момент отсутствовал. В этот предвечерний час улица казалась пустынной, однако он точно знал, что осведомители где-то здесь, в незаметном на первый взгляд укрытии. Озираясь по сторонам, он ожидал сигнала, которым Рабуин обычно выдавал свое присутствие: крика птицы, свиста или неожиданно выкатившегося из-под ног камня. Но все было тихо, и он встревожился. Неужели неизвестный вышел из дома и оба агента, оставив наблюдательный пост, отправились за ним? Или же Рабуин задержался, а Сортирнос отправился следить за женщиной?
Время шло неимоверно медленно; не вытерпев, он направился к обветшавшему особняку, расположенному напротив дома Энефьянса. Ворота уступили при первом же толчке; при входе под портиком он заметил разбросанную солому. Постройка ничем не отличалась от владений Энефьянса. Жилой дом пришел в негодность, и, хотя Николя двигался очень осторожно, половицы то и дело потрескивали. Внезапно он замер от удивления: впереди на полу валялось снаряжение Сортирноса - два ведра, клеенчатый плащ и коромысло. Неужели их владелец стал жертвой нападения? Оглядевшись, он заметил запачканную и помятую треуголку Рабуина, легко узнаваемую по светлому кремовому цвету. Что здесь произошло? И куда делись его друзья? Он спешно обошел все комнаты, внимательно заглядывая в каждый угол. Вокруг царила приводившая в отчаяние тишина, и только под ногами трещали деревянные полы.
Отыскивая вход в подвал, он услышал сдавленные крики, доносившиеся из-за кучи гнилых заплесневевших дров: там открывался темный узкий проход. Ступив под высокие своды, он выдрал листок из записной книжки и зажег его, но сквозняк тотчас загасил импровизированный светильник. Он двинулся на ощупь, и вскоре приглушенные призывы зазвучали более отчетливо. Неожиданно нога его наткнулась на что-то мягкое; нагнувшись, он разглядел распростертое тело. Рука нащупала лицо с кляпом во рту. Порывшись в карманах, он вытащил перочинный ножик и не без усилия перерезал плотные завязки. Раздался шумный выдох.
- Кто бы вы ни были, благодарю! - прозвучал знакомый голос Рабуина.
Николя помог агенту встать на ноги, перерезал путы, стягивавшие ему руки, а затем поджег еще одну страничку, мысленно пообещав себе отныне носить в кармане огарок свечи. Обхватив руками голову, Рабуин с трудом держался на ногах; Николя поддержал его.
- Ты один? А где Сортирнос?
- На улице, там, где я его оставил.
Листочки из черной записной книжечки один за другим таяли в огне. Они пошли дальше и вскоре наткнулись на опутанное веревкой безжизненное тело Сортирноса. После многих усилий им удалось привести его в чувство и пробудить в нем дар речи.
- Когда Рабуин вошел в дом…
- А почему ты покинул свой пост на улице? - спросил Николя Рабуина.
- Ворота приотворились, и кто-то позвал меня по имени.
- По имени?
- Я решил, что это вы. А кто ж еще? Я и побежал. Вбежал во двор, а там никого. Ну, я пошел в дом, а там кто-то сильно ударил меня по голове, и я потерял сознание.
- Со мной случилось то же самое, - сказал Сортирнос. - Я увидел, как кто-то, приоткрыв ворота, машет треуголкой Рабуина, и подумал, что это он меня зовет. Ну и тоже, во дворе никого, а как вошел в дом, так сразу получил по макушке, а вдогонку тумак по шее, и вот я на земле!
Догорел очередной листок, и они снова очутились в темноте. Сортирнос достал из кармана куртки огарок свечи, и при его свете они молча оглядели подземелье. Усыпанный соломой проход упирался в тяжелую панель. Однако когда ее толкнули, она неожиданно повернулась вокруг своей оси, и они, к своему изумлению, оказались в доме Энефьянса. На другой стороне панели Николя увидел тот самый ребус, который разгадал Луи. Заметив, что в камине под грудой пепла дотлевает огонь, Николя бросился выгребать на пол содержимое камина. Но сыщиков постигло разочарование: бумаги сгорели, все до единой; в качестве добычи им достался лишь маленький кусочек пестрой ткани необычной текстуры. Рассматривая обгоревший клочок, Николя пытался понять, зачем некто пытался сжечь кусок дорогой материи. Понимая, что любая, даже самая ничтожная, подробность может помочь выяснению личности таинственного обитателя дома, он решил показать клочок своему портному, мэтру Вашону, признанному знатоку модных костюмов и тканей, как легких, так и тяжелых. Еще раз обойдя владения Энефьянса, они обнаружили исчезновение кроликов; судя по усыпавшей подземный проход соломе, их перенесли в другое место, но вот куда? Неужели неизвестный обитатель здешних мест рискнул увезти их на телеге?
- Кажется, мы все обошли и ничего не упустили. Держу пари, больше здесь никто не появится.
- Тогда стоит ли продолжать наблюдение? - спросил Рабуин. - Поднятый зверь никогда не возвращается в свое прежнее логово.
На всякий случай Николя опечатал входную дверь в дом Энефьянса, равно как и дверь дома напротив. Если кто-то решится проникнуть в один из домов, они об этом узнают. Собирая свое снаряжение, Сортирнос поведал, что без него он чувствовал себя половинкой человека, но теперь, когда он снова во всеоружии, он готов выполнить любое задание. Сапожник вновь восседал в своей лавке и, отвечая на приветствие Николя, рассыпался в благодарностях за прием, оказанный ему на улице Монмартр; особенно ему понравилось, что Катрина в прошлом была маркитанткой. Комиссар попросил бывшего солдата наблюдать за обоими домами и при первом же подозрительном оживлении предупредить его. Просьбу сопровождал луидор, а потому, покидая лавку, Николя был уверен и в преданности, и в благодарности ее хозяина.
Высадив Рабуина на углу улицы Сент-Оноре, он приказал везти себя на улицу Вьей-дю-Тампль: он хотел навестить мэтра Вашона и показать ему спасенный от огня клочок ткани. Сколько он ни ломал голову, он не мог понять, зачем кто-то хотел уничтожить такой красивый лоскут. Ему нравилась мастерская мэтра Вашона, которую он после своего приезда в Париж, иначе говоря, вот уже пятнадцать лет посещал довольно часто. Спрятанная в глубине темного дворика, она выглядела неказисто, и вряд ли кто-нибудь с первого взгляда сумел бы догадаться, что ее посещают самые знатные лица королевства. Сейчас сия обитель хорошего вкуса светилась огнями, словно собор в день большого церковного праздника. Высокий и прямой как палка, мэтр Вашон самозабвенно вещал, успевая при этом внимательно следить за когортой учеников, сидевших, по-портновски поджав ноги, на скамье из светлого дуба.