- О! не слишком много. Кое-какие подробности, позволившие объяснить некоторые необъяснимые факты. Но я, сударь, также обнаружил, что любой, будь он безумец или обыкновенный болтун, легко может попасть в заточение без суда и следствия, а это, как мне кажется, противоречит принципам, внушенным мне в свое время неким начальником парижской полиции.
- Ах, опять эта упертая бретонская башка! У вас, как ни у кого другого, развито чувство справедливости. Но давно пора научиться взвешивать последствия. Представьте себе, что этого субъекта освободили? и он немедленно развязал язык; надеюсь, вам понятно, о чем он начнет говорить везде и всюду? Публицисты Гааги, Лондона и Берлина тотчас сообщат обо всем в свои газеты, затем последуют памфлеты, листовки и куплеты, остроумцы напишут обо всем в рукописных новостях, что распространяют в гостиных… И каковы будут последствия для королевства? Об этом вы подумали? Те, кто стоит у кормила власти, всегда вынуждены балансировать между двумя неудобными решениями, одно из которых непременно будет несправедливым.
Тут он заколебался, словно в чем-то усомнился, но в конце концов оставил сомнение при себе.
- А что интересного говорят обо мне?
- Неужели такой человек, как вы, сударь, станет интересоваться сплетнями?
- Ну, почему же! Иногда это полезные сведения.
- Если говорить о венсеннском узнике, то, полагаю, вы понимаете, какие чувства он испытывает по отношению к вам… В остальном упорно ходит слух, что вы по-прежнему руководите полицией, а Ленуар лишь действует по вашей указке…
- Однако!
- Также говорят, что беспорядки в городе отнюдь не подавлены, ибо они являются частью плана, направленного на свержение Тюрго, чьей отставки вы столь жаждете.
- Я ее не жажду, я на нее надеюсь. Это все?
- Другие, впрочем, считают, что, несмотря на ненависть к генеральному контролеру, вы заняли выжидательную позицию, ослабляя, таким образом, движение за изгнание непрошеного министра.
- Ого! И это тоже говорят? Кто же?
- Мой осведомитель назвал мне имя одного из принцев крови.
- Орлеана или Конти, ясное дело. Скорее даже Конти… А откуда вы знаете, что говорит сей принц?
- Я пятнадцать лет служу в полиции и являюсь вашим учеником, сударь.
- Черт побери, похоже, я слишком хорошо вас обучил! Какое нахальство!
- А вы, сударь, в свое время внушили мне, что главное - это умение держать в секрете имена своих осведомителей.
- И вы применяете мои правила, когда они вас устраивают!
- Мне остается только прибегнуть к вашей помощи…
- Ого! Он хочет моей помощи; Боже, мир перевернулся! В конце концов, будь…
- В деле, касающемся венсеннского узника, вам, полагаю, приходилось слышать имя некоего Энефьянса, зерноторговца и спекулянта с улицы Пуарье? В то время вы занимали пост судьи по уголовным делам.
- Разумеется. Хотя сам я этим делом непосредственно не занимался. История деликатная, следы вели к самому генеральному контролеру. Кажется, на этого Энефьянса поступил донос. Принимая во внимание обстоятельства, рассудили, что открытый процесс может вызвать серьезные волнения. Тогда мы еще пребывали в состоянии войны… С точки зрения государственных интересов, галеры оказались наилучшим выходом. Потом я узнал, что, проведя в Бресте год или два, этот человек бежал, и больше его никто не видел и ничего о нем не слышал. Считают, что он утонул; лодку, на которой он совершил побег, нашли в открытом море.
- Почему он выбрал морской путь для бегства?
- По суше побег из Бреста невозможен. Там всюду патрули, всюду ведется наблюдение. Каждый побег немедленно становится известен. Каждый колокол превращается в набат. К тому же тот, кто не говорит по-бретонски, просто не выживет в тех краях.
Николя показалось, что для магистрата, едва знакомого с делом, Сартин знает слишком много подробностей. Но он не стал высказывать эти мысли вслух, удовлетворившись сведениями, сообщенными ему министром. Карета въехала под своды Шатле.
- И как вы ладите с шевалье де Ластиром?
- Прекрасно - когда пути наши пересекаются. Пока события решают за нас. Насколько я понял, он внимательно следит за волнениями последних дней, и дело об убийстве на улице Монмартр его не интересует. Так что мы встречаемся, обмениваемся сведениями, и не более того.
Задумавшись, Сартин что-то пробурчал себе под нос, а потом снова обратился к Николя:
- Да, он уже сделал мне отчет. Надо сказать, в ночь с воскресенья на понедельник он предупредил меня о том, что готовится в Версале. У него есть нюх. Прислушивайтесь к его советам. А сейчас я вас покидаю. Полагаю, вы спешите на одно из ваших кошмарных сборищ, столь пришедшихся вам по сердцу? Еще один труп, из тех, которые вы сеете на своем пути?
- Нет, сударь, - ответил Николя, направляясь к воротам, - всего лишь пропавшие кролики.
Кучер щелкнул кнутом, карета тронулась, но Николя успел разглядеть изумленное лицо Сартина. В дежурной части Бурдо и Семакгюс о чем-то увлеченно беседовали.
- Как я рад, что вижу вас обоих! - воскликнул Николя. - Мне надо многое вам рассказать.
Судя по лицам друзей, им также было чем поделиться.
Не говоря ни слова, Бурдо протянул ему свернутый пополам лист бумаги. Николя развернул его и увидел нарисованный углем большой вопросительный знак.
- Что это значит?
- Это значит, что после долгих поисков я узнал, что трактир Гранд-Ивер расположен на улице Фобур-дю-Тампль, возле Ла Куртий. Я немного побродил вокруг; неожиданно в глаза мне бросилась побеленная стена с остатками вывески заведения, находившегося там лет пятнадцать назад. Но это еще не все. Разозлившись, я стоял и смотрел на развалины, как вдруг ко мне подбегает посыльный и протягивает мне эту бумагу. Я еще головы поднять не успел, как мошенник уже исчез, и я не успел спросить, кто поручил ему передать этот листок.
- Мне кажется, - промолвил Николя, - нас хотят направить на ложный путь. Наш противник захотел привлечь мое внимание к тем местам, чтобы помешать вести расследование здесь.
- Этот рисунок вам о чем-то напоминает?
- Мне кажется, я уже видел лист с таким необычным краем… Надо подумать.
Он рассказал им о своем походе на улицу Пуарье и о злоключениях Рабуина и Сортирноса.
- Черт, денек сегодня явно выдался неудачный! - воскликнул Бурдо. - Как теперь мы его поймаем? Ниточка оборвалась, птичка улетела!
- Быть может, мы еще найдем его. Не только мы преследуем его, но и он ищет нас. Так что вряд ли он оставит нас в покое. Мне почему-то кажется, что он стремится досадить именно мне.
- Господа, - сделав многозначительную паузу, торжественно объявил Семакгюс, - у меня для вас важные новости. И весьма удивительные. Николя, извольте показать мне свои сапоги.
Опершись обеими руками на стол, удивленный комиссар поднял правую ногу. Нацепив на нос очки, Семакгюс присел на корточки и, тотчас побагровев, тяжело задышал: живот изрядно препятствовал ему. Аккуратно собрав мелкий мусор, прицепившийся к подошве комиссара, он встал и, восстановив дыхание, принялся внимательно разглядывать свою добычу.
- Так я и думал. Вы вернулись из того же места. Как и в прошлый раз. Ничего удивительного. Одни и те же причины имеют одни и те же следствия. Мои предположения подтверждаются.
- Скажете ли вы, наконец, Гийом, что побуждает вас изъясняться столь загадочно?
- Прежде я расскажу вам одну историю, которая, как вы убедитесь, подведет нас к убийству мэтра Мурю и приведет на улицу Пуарье. Четверть века назад, во время захода в Пондишери, я узнал, что крупного коммерсанта с острова Маврикий нашли мертвым в одной из комнат губернаторского дворца. Все терялись в догадках о причинах его кончины. Потом заподозрили отравление, столь часто случавшееся в тех краях. Капитан торгового судна отвез тело в Порт-Луис, а тамошний губернатор попросил меня забальзамировать его. Намереваясь исполнить работу добросовестно, я приступил к вскрытию и обнаружил те же явления, что и при вскрытии тела мэтра Мурю. А через некоторое время один из слуг губернатора скончался при невыясненных обстоятельствах.
- А вы так ничего и не обнаружили? - спросил Бурдо.
- Разумеется, обнаружил! Нашелся свидетель, утверждавший, что слугу укусила гамадриада.
- Как! - воскликнул Николя, вновь ощутив себя воспитанником иезуитов. - Его укусила лесная нимфа?
Семакгюс звучно расхохотался.
- Во время любовных забав! Нет, так ученые называют азиатскую королевскую кобру, иначе именуемую очковой змеей.
Вытащив из кармана свинцовый карандаш и клочок бумаги, он уверенно набросал голову рептилии; Николя внимательно разглядывал рисунок.
- Но при чем здесь господин Мурю? Насколько мне известно, на улице Монмартр подобных рептилий не водится.
- Вы совершенно правы. И тем не менее у жертвы были обнаружены все симптомы отравления ядом.
- Значит, его кто-то укусил или уколол?
- Помните мое замечание относительно небольшой ранки на ладони? Мне не хотелось опровергать Сансона у вас на глазах, но омертвевшие края ранки не выходили у меня из головы, напоминая об уже виденных мною точно таких же повреждениях. Хотя в нашем случае речь идет скорее о надрезе, а не об уколах, характерных для зубов кобры.
- Возможно, это была не кобра. Что вы скажете о гадюке?
- Я о ней думал, однако сомневаюсь. Укус гадюки, сколь бы глубоким он ни был, не всегда смертелен для человека. Разумеется, он убивает воробья, кролика, курицу, иногда собаку, если это еще щенок. От господина Жюсье мне известно, что некий Фонтана, физик великого герцога тосканского, провел более шести тысяч подобных опытов.
- Ваш рассказ о ранке заинтриговал меня, - произнес Бурдо. - Каким образом ввели змеиный яд в организм мэтра Мурю?
- Как вы помните, у меня пока всего лишь догадки. Возможно, перед нами случай, где вместо яда змеи использовали обычный яд.
- Мне уже не по себе, - сообщил инспектор. - И все же, чтобы отравить человека змеиным ядом, надобно иметь змею.
- И содержать ее в тепле, ибо кобры живут в тропических странах и не переносят холода.
- В Королевском ботаническом саду есть кобры?
- Только заспиртованные.
- А у частных лиц?
- Я таких не знаю. Но нет ничего невозможного. Главное, чтобы для рептилии поддерживали нужную температуру.
- Судя по вашим словам, - заметил Николя, - вы полагаете, что можно собрать змеиный яд, но я не представляю, как это сделать.
- Нет ничего проще, - ответил Семакгюс. - Я раз двадцать видел, как это делают в Индии. Факиры и дервиши, которые управляются со змеями, заставляют их кусать ткань, натянутую на калебас.
- Калебас?
- Высушенная и особым образом обработанная тыква. Что-то вроде круглой супницы.
- А это не опасно?
- Сначала змею раздражают палкой с рогаткой на конце, а потом, изловчившись, хватают за голову и сжимают ее. Защищаясь, змея выпускает яд. Когда отпускаешь змею, следует соблюдать предельную осторожность!
- Так, значит… - словно отвечая самому себе, начал Николя, - улица Пуарье, кролики, комочки шерсти, огонь в запертой комнате…
- И желтоватые и темные желтые чешуйки, которые оба раза вы принесли на своих сапогах! - объявил Семакгюс, торжественно потрясая мусором, собранным с подошв сапог Николя. - Да, дорогой Николя, на улице Пуарье преступник содержит кобру, чей яд убил мэтра Мурю!
За этим заявлением последовала долгая тишина.
- Круг поисков суживается, - задумчиво произнес Бурдо. - Насколько мне известно, в Париже кобрами не торгуют.
- Быть может, цыгане? Они иногда показывают рептилий на ярмарках.
- Маловероятно. Они слывут похитителями детей, а потому за ними ведется постоянный надзор. Это стало бы известно.
Николя покачал головой.
- Тогда частное лицо? Похоже, мы снова выходим на нашего неизвестного. Получается, он содержал змею на улице Пуарье. Но зачем и почему?
- Два хитроумных сыщика констатируют существование змеи и отравление ядом, - заговорил Семакгюс. - Эти же сыщики располагают клочком ткани, происходящим из Ост-Индии. Но у них нет ни одной версии. Так позвольте же мне, простому хирургу, высказать предположение, что тот, кто убивает с помощью змеиного яда, скорее всего, является моряком, солдатом, монахом или негоциантом, ибо такое живое оружие может попасть в руки только тех, кто побывал в жарких странах. Разумеется, от этого поиски не становятся легче, зато обретают целенаправленный характер. Я сам бывал в дальних краях и видел кобр, и готов разоблачать уловки противника, дабы полностью снять себя подозрения.
- Вы только послушайте его! - рассмеялся Николя. - Боюсь, наш Гийом хочет снова вкусить Бастилии. Но, в сущности, он прав: пора готовить наступление. Нас ждет решающая битва. Шеренги строятся и наступают врассыпную. Давайте еще раз составим план того, что нам предстоит сделать в ближайшие дни.
И он подробно изложил порядок дальнейших действий.
- Один факт по-прежнему продолжает беспокоить меня, - заметил Бурдо. - Энефьянса-сына приговорили к галерам, следовательно, его имущество должно было перейти в пользу короны…
- Я вас перебью, Пьер, - сказал Николя. - Когда не было ни процесса, ни приговора, речи не идет и о передаче имущества.
- Значит, поэтому дом и оказался заброшенным?
- Без сомнения, хотя это не объясняет исчезновение мебели. Ее увезли, но почему и кто? Вопрос открыт. Вдобавок имеется еще загадочный дом напротив. Пьер, я призываю вас начать действовать в этом направлении. Узнайте, кому он принадлежит. Походите и порасспрашивайте соседей, а также местного нотариуса. У меня такое ощущение, что отсутствует какая-то очень важная деталь, и когда мы ее найдем, мы многое поймем.
- Вам надо бы, - вставил Семакгюс, - расспросить людей в Министерстве морского флота. Без сомнения, Сартин распахнет перед вами дверь архивов своего департамента, к коему относится и каторга в Бресте.
- А почему мы продолжаем говорить о галерах, когда таковых более не существует? - спросил Бурдо.
- Да будет вам известно, - назидательным тоном объяснил Семакгюс, - что королевские галеры прекратили свое существование в 1749 году, после смерти своего последнего главнокомандующего. Тысячи узников в Тулоне, Бресте и Рошфоре перешли под начало Морского министерства…
- Но галер более нет, остались только праздные узники!
- Вы не правы! Неужели вы думаете, что кому-то могло прийти в голову лишить государство рабской рабочей силы? Когда в 1755 году я был в Бресте, каторжники занимались строительными работами по обустройству порта. Кирками и мотыгами они разрушали скалистые берега реки Пенфельд, копали землю, вывозили камни и ил, откачивали воду, забивали сваи, строили фортификационные сооружения и пороховые склады, выполняли тяжелейшие земляные работы.
- Что ж, давайте зайдем с этой стороны.
- Пока мы будем добывать сведения, человек с улицы Пуарье снова ускользнет от нас! - воскликнул Бурдо. - Словно мы ищем иголку в стоге сена!
- Положимся на случай. Помните, как недавно мы случайно обнаружили в желудке жертвы остатки ананаса, оказавшиеся главной уликой? Я очень верю в случай, хотя его неведомая сила превосходит наше понимание.
Бурдо усмехнулся, но так, чтобы Николя не увидел его усмешки.
- Итак, я беру на себя Морское министерство и Ост-индскую компанию. Бурдо отправится к нотариусу.
- А ваш Камине? - неожиданно спросил Семакгюс. - По-прежнему ничего? Ни одного нового трупа для вскрытия?
- Мы распространили его описание. Трупы, выловленные в реке, тщательно осматривают, равно как и тела, найденные в окрестностях города.
- Хорошо. Я продолжу поиски нашего изворотливого ядовитого убийцы среди своих ученых собратьев из Королевского ботанического сада.
Когда они расстались, ночь уже вступила в свои права. Сидя в карете, Николя нажал кнопку звонка часов с репетицией, и те пробили семь. Посмотрев на циферблат, он обнаружил, что стрелки опаздывают на пятнадцать минут. Усталость, сотканная из голода и желания выспаться, давила на него всей своей неподъемной тяжестью. Однако стоило ему подумать, что дома его ждет семейный ужин в обществе сына и Ноблекура, как усталость сменилась радостью. Но мысль об Эме д’Арране сжала ему сердце. Девушка упорно не давала о себе знать. Он попытался отогнать тревожные мысли и - хотя он и не желал признаваться в этом - ревнивый страх, вызванный ее молчанием. Призрак госпожи де Ластерье вновь возник между ним и его очаровательной возлюбленной, продолжая держать его в напряжении.
Перед домом Ноблекура он увидел роскошный экипаж и узнал гербы маршала Ришелье: маршал приехал навестить старого друга. Значит, надежда на спокойный вечер откладывалась. Войдя во двор и бросив взгляд в сторону погруженной во мрак булочной мэтра Мурю, ему стало грустно. Интересно, когда во двор вновь вернется аромат горячего хлеба, к которому, оказывается, он успел привыкнуть настолько, что теперь чувствовал себя обделенным. Жизнь дарила и отбирала. Мгновения счастья складывались в минуты и часы, но он замечал их, только когда они исчезали. Среди взрывов смеха, доносившихся с кухни, он узнал смех Луи, и вошел потихоньку, чтобы не нарушить всеобщее веселье. Размахивая половником, Катрина рассказывала что-то ужасно интересное, так что даже Пуатвен прекратил водить щеткой по башмаку. У Марион от смеха на глазах выступили слезы, и она вытирала их кончиком передника. Луи, верхом на стуле, сотрясался от хохота. Сирюс, радостно тявкая, размахивал в такт хвостом. И только устроившаяся на подоконнике Мушетта бесстрастно и презрительно взирала на непонятные содрогания человеческих существ.
- Так вот, - продолжала Катрина, - я этому индюку каждое утро кошачий концерт устраивала, чтопы божрать бригласить. И вот настал день, когда я ему польше ничего не давала, а к вечеру и вовсе бринялась гонять его бо всему бтичьему двору, чтоп он бобегал.
Присев на корточки, она изобразила бегущего индюка, вызвав очередной взрыв хохота благодарных слушателей.
- Но, боже мой, к чему такие сложности? - давясь от смеха, спросила Марион.
- Чтопы довести его до отчаяния и набугать до болусмерти. Когда он зовсем очумеет и берепугается, его хватают, накидывают на шею петлю, зловно брестубнику, и заставляют броглотить болстакана уксуса с золью и имбирем. Ну, тут он лапы и отпрасывает! А как пьется при этом! Но куда ж ему, петняге, теваться! Его душат и на бару тней оставляют висеть на крюке. Затем его ощипывают, потрошат, ошпаривают, промывают холодной водой, натирают золью, перцем и имбирем, шпигуют салом, добавляют корицу, рыльца гвоздики и - давай, давай! - на фертел!