– Как вы догадались, что старик знаком с убийцей?
Озеровский пожал плечиками:
– Просто. Во-первых, наш собеседник все время величал Канегиссера на "вы". Заметили, как он говорил? Они стояли… Они спрашивали… Они появились. Старая косточка. Говорить только в уважительном тоне с начальством и о начальстве. Многолетняя привычка. Ее одним росчерком пера не ликвидировать. А сложить один и один, то есть слова швейцара и то, что Канегиссер в прошлом был секретарем Керенского, не составило труда.
– Это как же так получается? Убийца и убитый товарищ комиссар были близко знакомы? Так, что ли, выходит? – в голосе юноши звучало искреннее удивление.
– А что вы видите в том необычного? – Аристарх Викентьевич посмотрел в небо: не будет ли дождя? Вроде не намечался. – Они могли встречаться по разным причинам. К примеру, по просьбе отца убийцы, видного инженера. Или по какому иному поводу. Причем замечу: познакомились господин Урицкий с его будущим убийцей задолго до покушения. Так что причин для их встреч имелось множество. Кстати, вполне возможно, что именно эти встречи и стали причиной преступления. Но ответ на данный вопрос нам может дать только сам убийца. Меня сейчас интересует другое: зачем Канегиссер приезжал к господину Иосилевичу? Не к Урицкому, а именно к Иосилевичу? Чем мог ему помочь секретарь? Владимира Перельцвейга на тот момент уже не было в живых, а значит, просить за него необходимость отпала. По личному делу? Вопрос: по какому? Кстати, Иосилевича до сих пор толком не допрашивали. Побеседовали, на том дело и кончилось. А сей факт говорит только об одном: плохо мы еще работаем, Саша, далеко не на профессиональном уровне. Некачественно. Понимаете, грамоты не хватает вашим… Простите, нашим молодым следователям. Простой, элементарной грамоты сыскного дела. Опять же сыскарь в первую очередь должен быть прекрасным физиономистом. Наблюдать за собеседником, за его реакцией. Как думаете, почему я попросил вас отойти? Из-за того, что не доверяю? Ошибаетесь. При вас старик не стал бы говорить. Вы для него – человек новой формации. Он вас боится. А я для него понятен. Мы с ним одних лет, прошли одну школу жизни, потому он мне и открылся. А теперь предлагаю проехать в "Кресты", к кучеру господ Канегиссеров.
– А я предлагаю отложить поездку на вторую половину дня и проститься с товарищем Урицким, – неожиданно твердо заявил юноша. – Кучер никуда не денется. А товарищу комиссару следует отдать должное.
Озеровский без каких-либо эмоций посмотрел на молодого человека.
– Вы – большевик?
– Да.
– Тогда все понятно. Простите, но сия процедура не для меня.
– Несмотря на то что работаете на советскую власть, ненавидите комиссаров? – едко бросил Саша.
– Нет. Терпеть не могу покойников. В моем возрасте их вид навевает на грустные мысли. И вам не советую посещать без нужды подобного рода мероприятия. А посему едем в "Кресты".
– Нет, я на Гороховую.
– Молодой человек, – в голосе следователя послышались стальные нотки, – я с вами не советуюсь. Я приказываю. Выполним поставленную задачу, можете идти, куда душа пожелает. А в данный момент едем за кучером. И выполняем поставленную товарищем Бокием задачу.
С последними словами Саша по самые уши натянул на голову кожаную фуражку с красным околышком и широким упругим шагом направился к автомобилю.
Озеровский с сожалением посмотрел юноше вслед. Мальчишка, глупыш, не понимает, что следователь специально его не отпустил. Чтобы не проболтался, потому что за полчаса Мичурин услышал такую информацию, которую лучше до поры до времени не разглашать.
* * *
Григорий Евсеевич, в пятый раз пробегая глазами по тексту прощальной речи, дабы хорошенько ее запомнить, практически не слышал, что говорила Варвара Николаевна, а потому пропустил обращенный к нему вопрос:
– Как думаешь, он не догадался?
– Что? – Зиновьев растерянно оторвался от бумаг, приподнял голову. – Ты что-то спросила?
– Я сказала, что Феликс, скорее всего, догадался о том, что мы специально задержали захват здания посольства.
– И что с того? – Григорий Евсеевич только пожал плечами. – Лапушка моя, это уже ничего не меняет. – Зиновьев привстал, потянулся. – Вот скажи, кто на данный момент, у нас товарищ Дзержинский?
– Председатель ВЧК.
– Неправильно, – плотоядно улыбнулся председатель Совнаркома Петроградской трудовой коммуны, слегка щелкнув подругу по самому кончику носа. – Товарищ Дзержинский на данный момент – временный председатель ВЧК! Понимаешь? Временный! До прибытия в Москву. И в таковом качестве ему осталось быть всего несколько часов. Как думаешь, там, в столице, ему простят покушение на Старика? То-то! На нашего Феликса Эдмундовича уже готово постановление. Так что твоему Бокию недолго занимать пост руководителя ПетроЧК. А уж на то, догадался Дзержинский или нет, вообще наплевать. Спросишь, зачем в таком случае ты ему помогала с посольством? Отвечу. Во-первых, если бы отказалась, вот тогда бы он действительно догадался, откуда дует ветер, и, поверь, нам бы не поздоровилось. Потому что на тот момент ЧК еще находилась под ним. Отдал бы приказ Бокию, и сидели б мы сейчас на Гороховой. Или у стены лежали. А во-вторых, ты его оставила без главного свидетеля, Кроми. А без Кроми Дзержинский в Москве – никто. Те бумаги, что ты ему передала, многого не сообщат. Зато теперь нам известно, как и, главное, с кем Феликс работал здесь до отъезда в Москву. А в самой Москве его уже ждут. С распростертыми объятиями. Во всем, Варвара Николаевна, следует искать выгоду. Даже если ты ее не видишь. Так некогда говаривал мой батюшка, человек недалекий, но по-житейски мудрый. Мотай на ус. У тебя все? А то мне еще к выступлению готовиться.
Странно, но слова Зиновьева почему-то не успокоили женщину. Мало того, слишком успокоенное, даже умиротворенное состояние любовника только насторожило ее.
– И все-таки, Гриша, мне как-то не по себе.
– Разберись с Канегиссером, и все встанет на свои места, – отрезал Зиновьев, – а то только одни обещания. А где дело? Точнее, тело?
– Если все будет, как ты говоришь, будет и тело.
– Тогда, значит, и нет проблемы. Все, свободна. Встретимся на Марсовом поле.
* * *
Бокий, примостившись на стуле в углу кабинета, сквозь прищуренные щелки век внимательно, цепко следил за тем, как Рикс "тонко" плетет нить допроса задержанного князя Меликова. Глебу Ивановичу было любопытно познакомиться с "объективной, доказательной и аргументированной" базой, которую Рикс, как он сам признался, должен был по приказу Феликса подвести к банальному уголовному делу, чтобы перевести его из разряда "уголовных" в "политическое".
Петр Леванович Меликов, старик, хозяин той самой квартиры, в которую сунулся перепуганный насмерть Канегиссер, тяжело опустив плечи под бременем так неожиданно упавших на него обвинений, с трудом удерживал слабое, изможденное тело на привинченном к полу, тяжелом дубовом табурете. Князь был тяжело болен: слабое сердце, застарелая, обострившаяся язва желудка плюс геморрой не давали возможности радоваться оставшимся минутам жизни. Руки старика, мелко дрожа, постоянно елозили по брюкам, как бы приводя те в порядок. А взгляд затравленно и неотрывно буравил следователя.
– Гражданин Меликов, вы по-прежнему утверждаете, будто не знакомы с Леонидом Канегиссером?
– Да, да… – Старческая голова непроизвольно затряслась. – С батюшкой отношения имели. Но это давно было. Очень давно. Еще тогда… А вот с сыном… Никогда. Честное слово!
– В каких отношениях состояли с отцом убийцы?
– Простое, банальное знакомство, – быстро нашелся князь. – Инженера Канегиссера знал весь Петербург. А как же… Фигура! Личность! Дважды виделись у его превосходительства…
– Дома у него бывали?
– Простите, что?
– Дома у Канегиссеров бывали? – чуть повысил тон чекист.
– Ну что вы… – На лице Меликова проявилось некое подобие улыбки. – Они ведь евреи. Он, его батюшка, приходил ко мне.
– И с Леонидом, до 30 августа, ранее никогда не встречались?
– Именно.
– И он понятия не имел, где вы проживаете?
– Совершенно верно.
– И вбежал в вашу квартиру гражданин Канегиссер совершенно случайно?
– В том-то и дело!
– И вы, конечно, его не ждали?
– Ни в коем случае!
– Вас уже грабили? – неожиданно поинтересовался Рикс.
– Дважды.
– Били?
– Да. – Князь все еще не понимал, куда клонит чекист.
– Вы звали на помощь? Вам помогли?
– Нет. Как же… Сейчас все люди боятся высунуть нос из своих квартир, – Меликов понял, что сболтнул лишнее, тут же поправился: – То есть я хотел сказать, такие времена… Беспокойные.
– А как в таком случае, – Рикс постучал указательным пальцем по исписанному листу протокола, – вы поясните тот факт, почему двери именно вашей квартиры в тот день оказались открыты для преступника? Чем тот и воспользовался.
– Не могу знать… – Меликов быстро обернулся, бросил взгляд на Бокия, словно ища в нем поддержку, после чего снова повернулся к следователю. – Я… поймите, я не слежу за дверьми. У меня есть прислуга. Они… Да, да, это скорее кто-то из моих девушек забыл закрыть дверь. – Князь робко улыбнулся. – Молодость, что поделаешь…
– Вы – монархист? – Рикс, не глядя на допрашиваемого, принялся пролистывать протоколы из папки с делом Канегиссера.
Меликов с силой сжал кисти рук.
– Государь отрекся от престола. Думаю, не имеет смысла…
– Смысл есть всегда. И во всем, – чекист чуть приподнял короткостриженую голову, исподлобья взглянул на подследственного, – особенно в таком неоднозначном деле.
Князь вторично обернулся к Бокию, но, не получив поддержки со стороны руководителя ПетроЧК, вынужден был вернуться в исходное положение.
– Что ж, – Рикс макнул перо в чернильницу, – будем расценивать ваше молчание как положительный ответ. Монархист.
Перо, скрипя, прошлось по бумаге.
– С кем поддерживаете контакты?
– В смысле? – не понял Петр Леванович.
– С кем из представителей прежней власти поддерживаете отношения?
– Ни с кем. Многие разъехались. Покинули Петербург… Простите, Петроград. К тому же мое состояние…
– Иначе говоря, ни с представителями царской власти, ни с представителями Временного правительства вы никаких контактов не поддерживаете?
– Так. Именно так.
– Опять врете! – Хлопок ладонью по столу. – А князь Юсупов? А полковник Ставров? А генерал Халимов?
Руки князя снова принялись елозить по брюкам.
– Но это же было так давно. Я с Юсуповым виделся год тому… А Халимов скончался…
– Это не имеет никакого значения! Раз вы раньше поддерживали связь с врагами республики рабочих и крестьян, то и сегодня поддерживаете их. Сие есть аксиома, не требующая доказательств! Вы были знакомы с Керенским? Да или нет?
– С Александром Федоровичем?
– Да или нет?
– Несколько раз имело место быть…
– Так и запишем в протокол: поддерживали отношения с Керенским.
Рикс неожиданно резко вскинул голову:
– Что же вы тут врете, гражданин Меликов? Вы были знакомы с Канегиссером! Потому что убийца состоял в секретарях Керенского! И не знать этого вы не могли! Почему вы мне только что солгали? Вы ждали его? Вы специально открыли дверь? Вы знали о покушении? А может, вы один из соучастников убийства?
Это было настолько неожиданно, что даже Глеб Иванович вздрогнул. А что говорить про арестованного… Бокий видел, как спина князя согнулась в дугу и мелко-мелко задрожала. Глебу Ивановичу стало противно. Он быстро вскочил на ноги, прошел к двери.
– Вы дальше не будете присутствовать? – вскинулся следователь. – Сейчас как раз начинается самое интересное.
– Думаю, справитесь без меня, – Бокий толкнул дверь, – мне нужно успеть на похороны Моисея Соломоновича.
В коридоре, закрыв за собой дверь, Бокий дал волю чувствам и с силой ударил кулаком по кирпичной, выкрашенной в серый цвет стене. Он испугался. Нет, даже не испугался, а ужаснулся. Там, в допросной камере, сидя в углу и наблюдая за тем, как Рикс медленно, методично, целенаправленно подтасовывает факты под необходимый результат, Глеб Иванович неожиданно представил, как в один "прекрасный" момент, в один из таких же теплых осенних или летних дней могут арестовать и его. И вот такой же Рикс или тот же самый Рикс точно так же – методично, цинично – станет и на него искать компромат, "подтягивая" показания под нужную статью. И весь ужас заключался в том, что Глеб Иванович прекрасно понимал: в данной ситуации он, как и князь, ничего не сможет сделать. Не сможет себя защитить. Не сможет себя отстоять. В конце концов, спасти себя. Вот такой же дотошный Рикс станет копаться в его прежних связях, случайных встречах, беседах, которые он проводил с разными людьми. А беседы, споры, дебаты проводились не только с друзьями, но и с врагами, и их начнут "подводить" под расстрел. Будет "шить дело", подстраивая совершенно случайные факты под нужный политический момент. И не важно, кто отдаст такому вот Риксу приказ. Важно то, что это будет оправданно. И обоснованно.
Конвоир, ожидавший у двери арестанта, с недоумением посмотрел на чекиста, чем и привел председателя ПетроЧК в чувство. Действительно, что это он размяк? Чтобы по нему не отдали приказ, он должен сам отдавать приказы, и тогда все будет в порядке.
Бокий резким движением рук оправил на себе гимнастерку, быстрым шагом направился к выходу: ему действительно нужно было успеть на проводы Моисея Соломоновича.
Кучера Матвея Поливанова привели в "допросную" минут через двадцать. И то только после того, как Озеровский нашумел на дежурного. Как после выяснилось, все руководство тюрьмы выехало на похороны товарища Урицкого. А дежурный долго не мог решиться на самостоятельные действия: отдать приказ на привод арестованного или нет? Все сомнения разрешили мандат Озеровского и его расписка.
Как ни странно, кучер, невысокого росточка, крепкий, бородатый мужичонка, в чистом, хотя и залатанном зипуне, не выказывал никакого страха. Спокойно разместился на табурете по центру комнаты, основательно оседлав его.
"Крепкий орешек", – сделал вывод Озеровский. И чтобы не терять время, с ходу маленьким, но твердым, как речной голыш, кулаком врезал в челюсть мужику, чем и вывел того из состояния равновесия.
– За что? Прав таких не имеете! – в голос заверещал Поливанов. – Я того…
– Куда возил барчонка? – Кулак вторично опустился на голову арестованного.
– Я?
– Нет, я. – Озеровский носком башмака больно ударил кучера по ноге, для острастки. – Рассказывай!
– А ты кто… – начал было орать мужик, за что вторично получил по косточке голени. Очень больно.
– Ы-ы-ы-ы-ы, – завыл в голос Матвейка.
– Не ты, а вы. Это раз. – Озеровский встал напротив лица лежавшего на полу кучера. – И вопросы задаю я, ты отвечаешь. Это два. Итак, куда возил сына инженера?
– Так, много кудысь… – всхлипнул Матвей.
– Последние две недели, – уточнил Озеровский.
– Не помню! – Поливанов быстро сообразил, что его могут снова ударить, а потому заголосил. – Правду говорю! Почем мне помнить? Приказали – поехали. Нам-то что? Куда прикажут…
– На Васильевский ездили?
– На Васильевский? – задумался. – Так на эту… На Пятую линию.
– Номер дома?
– Не знаю.
– Верю. Дом запомнил?
– А как же…
– Часто туда возил?
Кучер замотал головой.
– Нет, на Васильевский редко. Чаще на Фонтанку приказывали.
– Тот адрес тоже не помнишь?
Снова отрицательно замотал головой.
– Показать сможешь?
Теперь голова закивала положительно.
– Сколько раз отвозил барчука на Васильевский?
– Раза три, кажись.
– Кажись…
Кучер только шмыгнул простуженным носом.
– Как хоть дом выглядит?
– Дом как дом. Такой же, как у нашего барина. Серый. Крыльцо со ступеньками. Зверюки по обеим сторонам крыльца.
– Что еще за зверюки? – не понял Озеровский.
– Да нет. Эти… Как их… – Рука кучера принялась чесать бороду. – Из камня. Мордатые… С волосней.
– Львы?
– Во! Они самые.
– Барчук оставался, а ты уезжал?
– Так, вот ей-богу…
– Поедешь со мной, покажешь дом.
Рот кучера искривился в улыбке.
– Так что ж сразу не сказали! Мы ж с радостью! Мы ж…
– Не радуйся! – оборвал возбужденные крики Озеровский, – с охраной едем. Не убежишь.