Вскоре Черная вдова объявил Двойнику, что он со своими людьми на заводе должны играть главную роль в подготовке новой диверсионной акции. Но на этот раз их накрыла контрразведка Казанского военного округа. Агенту удалось скрыться. Правда, резидент решил, что в этом провале полностью виноват сам Двойник. Ну а последней каплей, склонившей весы приговора к смерти для Хагена, оказалась история с неудачной вербовкой начальника чистопольской школы прапорщиков. А эшафот для Двойника приготовили на Воскресенской улице.
Конечно, кайзеровский агент не стал дожидаться, когда его освежуют свои. Он посчитал за благо лечь на дно. Но однажды, находясь в казанских номерах "Франции", Двойник подслушал разговор двух мужчин, из которого понял, что ведется не только подготовка к ограблению Казанского банка, где хранился золотой запас России, но и взрыв порохового завода. Хаген понял, что в этих акциях не обойдется без длинных рук его бывшего шефа, Черной вдовы. И он решил, что наступил самый подходящий момент, чтобы пустить чека по следу этих субъектов. Короче, желая, чтоб чекисты вышли на самого резидента. "Когда у него возникнут проблемы, ему будет не до меня",- рассуждал опальный агент. И он черкнул в чека анонимку.
Шло время, ничего не менялось, но шестым чувством он стал ощущать, что неизвестность, как стальной обруч, вот-вот крепко сомкнется вокруг него. Правда, Двойник теперь больше боялся чека, чем своих. Вскоре окончательно пришел к выводу: надо бежать из этой губернии на все четыре стороны, иначе головы не сносить. Решиться на это сразу он не мог. Флора не собиралась покинуть Казань. А любовь к ней была какой-то даже болезненной. Свою жизнь без Флоры он не представлял. Ее красоту сравнивали с красотой легендарной царицы Сююмбеки.
Двойник не доложил шефу, как требовала того инструкция, о своих контактах с Флорой, но резидент все равно узнал об этом. Выкидник с упорством следователя допытывался у Хагена, насколько глубоки его чувства к этой женщине. Он, конечно же, утверждал, что Флора - обычная для него женщина, с которой он познакомился в шалмане "дяди Кости",- главаря банды Суконной слободы. Хаген прекрасно понимал: скажи он этому тупому связнику о своей любви к звезде подпольного публичного дома, которая по сути там была лишь приманкой, - участь его была бы решена прямо в номере гостиницы "Булгар", где он остановился. Ведь разведчик, влюбленный в женщину из стана неприятеля, - это добровольный пленник сумасшедших чувств, над которыми властвуют, как волшебники, не только его возлюбленная, но и ее хозяева. Такой разведчик стоит на пороге предательства или провала. Лишь взаимная любовь, как спасательный круг, еще может помочь влюбленным.
В мае восемнадцатого года Хаген понял, что Флорой заинтересовалась чека, и решил не искушать судьбу, а убраться из Казани подобру-поздорову. Но человек предполагает, а Господь располагает. В последний раз в ресторане "Казанское подворье" Двойник лицом к лицу столкнулся со своим бывшим связником Выкидником и мордастым мужчиной, которого он видел в московском ресторане "Яр" и на Воскресенской улице в Казани.
Хаген отужинал и собирался было уходить, как за спиной раздался знакомый голос:
- Не занято? Можно к вам?
Двойник резко обернулся и еле выдавил нечленораздельное.
Но не менее опешил и Выкидник, который сразу же узнал его:
- Вот те на! Пропащая душа…
"Живая душа, - чуть не слетело с языка у Хагена, - а не пропащая, как вам хотелось бы". Но он лишь развел руками и лихорадочно начал соображать: как уйти от этих архангелов, которые все сделают, чтобы отправить его душу на небо, а плоть - на кладбище. Двойник от этой мрачной мысли инстинктивно встал и нервно проронил: "Тороплюсь. Простите. Там меня ждут. До свидания". Но мордастый мужик, сообразивший, с кем имеет дело, схватил, будто клещами, его за локоть и тихо посадил на место.
- Не спеши, - тихо, как змея, прошипел Выкидник и обвел большой зал ресторана тяжелым взглядом.
"Примеряется, гад, можно ли меня прикончить прямо здесь",- мелькнула у Двойника мысль. Ведь он знал повадки своего бывшего связника. Однажды тот заколол свою жертву прямо в буфете театра почти на виду у всей честной публики. Выкидник никогда не расставался со стеком, точнее, со стальной заостренной мотоциклетной спицей, сработанной под стек. Он без видимых усилий натренированным движением мгновенно прокалывал человеку сердце. Жертва не успевала даже вскрикнуть, и мертвый человек тихо склонялся над столом или откидывался на спинку стула, будто хотел немного отдохнуть. А убийца как ни в чем не бывало вставал и удалялся.
И сейчас стек был у него в руке, готовый в любую секунду умертвить Хагена. Но Двойник, увидев за соседним столом красноармейских командиров, несколько успокоился. Вряд ли Выкидник будет рисковать сейчас, решил он.
Тем временем подошел официант и принял заказ гостей. А мордастый мужчина, когда к их столу припорхнула смазливая девица, чей заработок зависел от озабоченных мужчин, начал, как показалось сначала Двойнику, бахвалиться своими познаниями иностранной литературы.
- Господа. Простите, товарищи… - криво ухмыльнулся мордастый, он же бывший жандармский ротмистр Казимаков. - Я надеюсь, что вы различаете авентюру от авантюры? А?.. - Он немного выждал и продолжил: - Так вот, в авентюре о том, как Зигфрид был убит, - бывший жандарм недобро глянул на своих слушателей, - речь веду о "Песне о нибелунгах", о героическом эпосе германских народов. Там есть такие строки:
Как только Зигфрид воду рукою зачерпнул,
Бургунд, нацелясь в крестик, копье в него метнул.
Кровь брызнула из раны на Хагена струей.
Никто досель не совершал такой измены злой.
Двойник вздрогнул: "Это прямой намек на меня?! Откуда известно ему мое имя?! Неужто это Черная вдова?! Ведь только он мог знать мое подлинное имя. - У Хагена потемнело в глазах. - Ну конечно, это резидент. Откуда бы ему знать германский эпос? Да еще наизусть".
Бывший жандарм Казимаков уперся локтями о стол и картинно сцепил свои узловатые руки. На запястье левой руки виднелась, как тавро, искусная наколка с изображением двуглавого орла размером с гривенник. Мгновенно вспомнились Двойнику слова Свифта о том, что члены одной из тайных масонских лож в России, основанной для всемерной поддержки трона и Российской державы, имеют внешние отличительные признаки: наколки с изображением вензелей здравствующего императора либо двуглавых орлов. "Кто же он на самом-то деле?"
- Я вспомнил германский эпос, - громко произнес жандарм Казимаков, - потому как матушка Россия охвачена эпидемией заразы. Кругом измены. Брат предает брата. Сын - отца. Друг - своего друга. Спасенные от смерти убивают своих спасителей. Короче, как в этом эпосе. Никому никакой веры. Все, госпо… извините, товарищи, повторяется. - И, повысив голос, Казимаков продолжил. - Мерзавцы плетут сети заговоров против нашей власти. За нее надо горло перегрызать. Да вот беда - некому. Чека и милиция - дети несмышленые. Эдак еще когда они подрастут-созреют. А ведь изменников да предателей сейчас надобно изводить, как крыс. Чего доброго, прогрызть могут челнок государства - да на дно… А? Вот в одном огромном замке по ночам являлось привидение всегда в тот момент, когда кем-то из служивых замышлялось предательство против хозяев, и уносило душу виновного с собой. Вот мечта контрразведки, чтобы это было в масштабе государства! Ну а уж в масштабе Казанской губернии мы, как привидения, подсобим чека, выявим агентов гидры мирового империализма.
Казимаков своими россказнями тянул время, покуда военные, сидевшие за соседним столом, не покинули зал и вместо них не пришли какие-то истощенные, замызганные людишки в помятых картузах. Зал был полон. Из дальнего угла нежно запели скрипки в сопровождении гитар и трубы, бередя души посетителей ресторана.
Двойник судорожно просчитывал в уме варианты спасения.
Он понял одно: к лестнице ему не удастся прорваться, ведь его стол находится в противоположной стороне, рядом с окном. До боковой двери соседнего банкетного зала тоже было неблизко. "И если даже удастся прихлопнуть этих двоих, то все равно, пожалуй, до двери не добраться. В зале конечно же кто-то пасется из чека". Остается окно. Придется прыгать со второго этажа. Шансов не поломать кости - мало. Еще меньше - остаться живым на свободе.
Тем временем Выкидник положил руку со стеком на стол. Острие стека было нацелено прямо в грудь Хагена. Теперь осталось убийце сделать, как фехтовальщику, резкий выпад - и все будет кончено. Двойник от этой перспективы быстро пришел в себя. Он внешне беззаботно откинулся на спинку стула, дабы быть подальше от острия стека, а руки, как арестант, заломил за спину и притворно потянулся, хрустнув суставами. Его враги и не подозревали, что он приготовил им неприятный сюрприз: в рукаве пиджака на резинке у него был маленький, как игрушка, дамский браунинг, всегда готовый к стрельбе. Двойник незаметным движением вытащил спасительное оружие и снял предохранитель. И как только Выкидник чуть подался вперед, чтобы сделать молниеносный выпад, Двойник резко подался в сторону и в ту же секунду пальнул из браунинга в лицо нападавшему. Выстрелить в его мордатого спутника он не успел: тот юркнул под стол и присел. Двойник по инерции пальнул из браунинга в стол и, низко пригнувшись, рванулся к окну.
Визг, крики заглушили музыку. Весь зал разом пришел в движение.
Беглец оглянулся, увидел, что Казимаков прицелился в него из револьвера, и бросился на пол. Прогремели выстрелы. Падая, Двойник выпустил из руки браунинг, точнее, оружие утянула обратно в рукав резинка. Не мешкая, он сунул было руку в карман, чтобы достать свой двенадцатизарядный "манлихер" - подарок самого кайзера Вильгельма II, - но в этот момент на него кинулся какой-то худощавый парень. Но агент ударил его ногой так, что тот, падая, опрокинул соседний стол со всей посудой и снедью.
Хаген выхватил свой "манлихер" и наугад пальнул в сторону Казимакова. Какая-то толстая молодая женщина, стоявшая у мраморной колонны, истошно заверещала: "Ой, убили!! Помогите!!"
Паника охватила весь зал. Падали стулья, летела на пол посуда. Оркестр разбежался.
- В зале кон-нтр-ра-а!! Переодетое офицерье-о!! - истошно орал мужчина в синей косоворотке, размахивая наганом. - Держите их!!
Но ни к Казимакову, ни к Двойнику никто не приближался. Да и трудно было разобраться в этом хаосе, где же находится контра. Каждый в зале думал только о собственном спасении.
Из боковой двери соседнего зала выскочил милиционер в форме и закричал:
- Ложись!! Всем ложиться!! - Он выхватил из кобуры оружие и выстрелил в потолок, полагая, видимо, что теперь-то ошалелая толпа внемлет его требованию. Но его приказу подчинились единицы. Толпа горной рекой хлынула в дверь, к лестнице.
Двойник, дважды полыхнув в сторону Казимакова, вскочил на ноги, схватил стул и с разворотом, как дискобол, со всей силой метнул его в окно. Со звоном посыпались стекла на тротуар. Стреляя, не целясь, в то место, где залег, как солдат на стрельбище, бывший жандарм, вскочил на подоконник и прыгнул вниз. Ему повезло и на этот раз: свалился прямо на старика нищего, который, не имея представления, что творится на верхнем этаже ресторана и почему рассыпалась толпа, что осаждала вход в это увеселительное заведение, протягивал руку за милостыней.
Старик бездыханно распластался по земле, а кайзеровский агент с проворностью зверя вскочил на ноги и понесся прочь от этого места. На углу улицы вскочил в конную пролетку и умчался от преследователей, вывалившихся из ресторана вместе с толпой.
Это был, однако, его последний удачный побег в жизни. Вскоре, в сентябре восемнадцатого года, его вычислили казанские чекисты и задержали. Вел его дело молодой сотрудник чека Шамиль Измайлов, немало приложивший сил вместе с председателем губчека Гиршем Олькеницким для поимки этого кайзеровского агента. Но Олькеницкий был вскоре убит в дачном поселке Займище, что находится под Казанью на берегу Волги. Раскрыть это преступление было поручено Измайлову и его оперативной группе. Судя по всему, ниточка расследования должна привести к гнезду кайзеровской агентуры.
Глава III
Фиолетовое небо мерцало редкими, но яркими звездами в темных промоинах серых облаков, едва выделявшихся на общем темном фоне. А за дремлющими домами, почти у самого края неба, громоздились, как скалистые горы, черные тучи с неестественно ярко светящимися кромками, будто за тучами полыхнул адский, с багровым отблеском взрыв. И от этих лучей света, веером расходившихся по горизонту, веяло чем-то грозным, зловещим. Вскоре выплыла огромная луна с красноватым оттенком на своем печальном лике, и тревожно-таинственное свечение исчезло, обернувшись в тоскливое видение, напомнившее сгоревший дотла минувший день. А он был для чекиста Измайлова нелегким. Кроме допроса кайзеровского агента Двойника разбирался с новой попыткой диверсии на пороховом заводе. Кто-то пронес на территорию завода восемь шашек тола и подложил на склад готовой продукции. Взрывчатка была обнаружена случайно ремонтниками. Диверсанта установить не удалось. И это очень тревожило чекиста. "Неужели замешана охрана? - раз за разом задавал себе вопрос Измайлов. - Ведь при входе на завод - учитывая военное время - все без исключения подвергались проверке, точнее, осмотру".
А после полудня, в пять часов, позвонили с железнодорожной станции: на участке железной дороги, что проходит за Арским кладбищем неподалеку от реки Казанки, произошло крушение товарняка с одиннадцатью вагонами. Это было в нескольких верстах от улицы Гоголя, где размещалось здание губернской чека, и уже через полчаса Измайлов с тремя работниками милиции были на месте. Они без труда установили причину аварии: гайки на стыке рельсов были откручены, а костыли из шпал вытащены.
Несколько вагонов скатились под откос, другие лежали на боку. Движение на участке было парализовано. Перед товарняком за два часа прошел пассажирский поезд из Вятки. Значит, в промежутке этих поездов и "трудились" диверсанты, заключили чекисты.
Измайлов осмотрел состав, вернее, что осталось от него, груз: металлические болванки и пиломатериалы, но ничего такого, что дало бы зацепку для поиска диверсантов, не обнаружил. И спросить было не у кого: кругом безлюдье. Только высоко в небе заливались жаворонки да стрекотали без устали кузнечики. Чекист стоял в каком-то оцепенении, не зная, что дальше делать. От берега Казанки донеслось мычание коров. Небольшое стадо буренок тянулось из-за холма к речке на водопой. Позади плелся пастушок с длинным кнутом, конец которого, как серая змея, извивался по траве.
Чекист поспешил вниз к берегу.
- Мальчик, ты давно здесь? - спросил он подростка.
- А што?
- Ты видел, как произошло крушение поезда?
Пастушонок настороженно посмотрел на Измайлова и кивнул головой:
- Видел. Грохот был. Скрежетали вагоны, будто великан зубами. Шибко громко. Аж все коровы замерли. Перестали траву щипать. А Дунька аж припустила, - кивнул он головой на пегую корову, - еле догнал.
- А до аварии тут, на линии, кто работал? Может, кого заметил?
Мальчик пожал плечами:
- Никово не видал, дядя. Я все за коровами гляжу. Ведь чуть что - сразу уведут.
- А здесь по берегу никто не проходил?
Подросток потрогал козырек выцветшей фуражки, точно размышляя: говорить или нет, и медленно произнес:
- Туточки давеча Мунька Лисопедчица проходила… Она вон туда шла, - махнул он рукой в сторону железной дороги. - Кажись, к Сибирскому тракту. Землянику да грибы ходит продавать на дорогу. Там много народу-то шастает.
- А когда она здесь проходила, - с замиранием сердца спрашивал Измайлов, - до того, как поезд упал, или после?
- До того. Я еще краюху ел, а она мне сказала: "Ты хоть, Рауф, коровку подоил бы какую-нибудь да молочка испил". Я ей ответил, что их выдоили токо щас. Доят-то их в обед.
Чекист спросил, почему у этой женщины такое прозвище. Оказывается, на всей Подлужной улице, где он проживает, был только у нее старый скрипучий велосипед, на котором она ездила. Вот соседи и нарекли ее этим прозвищем.
Муньку Лисопедчицу он нашел быстро. Оказалось: она видела двух железнодорожников, что копались, как она выразилась, на рельсах. Было это около трех часов пополудни.
- А чево случилось-то? - осведомилась женщина, закуривая тонкую папироску. Она глубоко затянулась, и в потухших глазах появилась живинка.
- Товарный поезд потерпел крушение.
- Да ну! С рельсов, што ли, сковырнулся? - Желтоватое лицо ее вытянулось от удивления. - Неужто такое может быть?
Чекист кивнул и спросил:
- Вы запомнили этих двух железнодорожников?
- Да неужель те мужики напаскудили? - вопросом на вопрос ответила Мунька Лисопедчица.
Измайлов выжидательно промолчал.
- А ведь с виду-то навроде и неплохие. Рабочие как рабочие. - Я еще у одного из них прикурить попросила. Так он быстренько с вежливостью чиркнул зажигалкой.
- Как эти типы выглядели?
Она надула впалые щеки и замолчала.
- И не припомню как-то. - Свидетельница немного подумала, поморщила угреватый лоб. - Один был крепко сбитый, коренастый. Не шибко высокий. Темноволосый. Возраст? Возраст сорок - сорок пять лет. А другой… - Мунька Лисопедчица скривила рот и, не вынимая папиросу, плюнула на пол, потешно шмыгнула сизоватым от выпивок носом, - …а другой - высокий, широкоплечий. Да, еще усы у него вислые, длиннющие, как хвосты коров. Можно за них как за вожжи ухватиться. Ей-богу. А вот другова у нево ничего не запомнила.
"Когда у человека во внешности что-то кричаще выделяется, многие обращают внимание только на эту особенность, упуская из виду все остальное, - подумал Измайлов. - Видимо, нарочно приклеил такие усищи".
Потом он еще долго расспрашивал о деталях их внешности. Но свидетельница в конце концов вспомнила две примечательные особенности:
- На руке тово, што давал прикурить, навроде круглой наколки, синеватые пятна прямо на запястье. А форма, кажись, у железнодорожников новехонькая. Пуговицы шибко блестели на солнце, будто осколки зеркала.
- Мунечка! - послышался с улицы мужской голос. В открытое окно просунулась нечесанная обросшая голова. - Муня, девушка моей мечты, - запела причудливая голова. Но, заметив Измайлова, обросшие челюсти мужчины плотно сомкнулись. И он сквозь зубы прохрипел: - Опять, подлюга, хахиля молодого приволокла?!
Хозяйка пояснила, что этот парень из чека. Но мужчина вскипел:
- Те жеребцы, с которыми я тебя, сука, заставал в кровати, ржали о том, что в милиции работают. - Мужчина скрежетнул зубами. - Ну, паскуды, я с вами щас разберуся.
Для молодого чекиста было странно все это слышать: ведь хозяйке было около сорока - и ему казалось, что в этом возрасте женщинам ничего такого уж и не нужно.
Женщина заломила руки и побледнела.
- Он ведь бешеный! Ей-богу, бешеный. Поколотит нас. Ты уж беги в окно, а я как-нибудь слажу с ним…
Дверь распахнулась, и в комнату кочетом влетел грузный мужичище. В руке у него был черенок от лопаты.