– Не имею ни малейшего представления, но, как ни странно, важно именно то, что портреты уничтожают без угроз, предупреждений или каких-либо посланий.
Ллуэллин остановился и повернулся к Оксби:
– Объясните.
– Если бы одна картина была уничтожена без всяких заявлений, я бы решил, что это сделал маньяк или сумасшедший, и с этим было бы покончено. Если бы погибли две картины и также ничего не сообщалось, я бы сказал, что какой-нибудь псих обрызгал первую картину, а другой человек, никак не связанный с первым, обрызгал вторую. У нас были подобные случаи. Это произошло год назад. Одну картину в церкви в Паддингтоне сильно изрезали ножом. Через неделю то же самое произошло в Суиндоне без всяких объяснений. С моей точки зрения, это были разные, хотя и связанные между собой случаи, и сделали это разные люди.
Они пошли дальше. Оксби продолжал:
– Но четыре картины в трех странах, одно убийство, и никаких посланий? – Он мрачно поглядел на Ллуэллина. – Это настоящая загадка.
Они дошли до Молл, перешли широкую улицу и вошли в парк Сент-Джеймс. Оксби ускорил шаг. Рассказывая о каждом случае, он перечислял значимые детали, которые были известны, и озвучивал вопросы, на которые не мог ответить: они касались картины Пинкстера и способа, каким был убит Кларенс Боггс.
– Потом Бостон,– сказал Оксби, дотронувшись до руки Ллуэллина. – Это говорит о другом.
– О чем? – спросил Ллуэллин.
– Я все пытался представить, что это за человек и какие у него могут быть мотивы. Почему Бостон? – Оксби криво улыбнулся и повернул на тропинку, огибавшую озеро в центре парка. – Он, должно быть, знал, что в Америке четыре автопортрета, три из которых находятся в музеях. Он выбрал бостонский потому, может быть, что это менее рискованно, чем уничтожить портрет в Музее современного искусства в Нью-Йорке или в галерее Филипс в Вашингтоне. Но прежде всего интересно не то, почему именно Бостон, а почему выбрана Америка. Пресса ухватилась за это. Особенно "Нью-Йорк таймс".
– СМИ просто наслаждаются, – сказал Ллуэллин.
– Но вернемся к другому вопросу: почему Сезанн и почему его автопортреты? Потому что у Сезанна была борода, или лысина, или потому, что он был зажиточным? – Оксби помолчал. – Или это что-то вроде сексуального отклонения: каждый раз, когда преступник обливал картину, он испытывал ощущения убийцы.
– Убийство хранителя Алана Пинкстера не было сексуальным отклонением, – возразил Ллуэллин. – Я уверен, что Алан тяжело перенес это.
– Вы знаете Пинкстера?
– Не особенно хорошо, но Алан появлялся в Нью-Йорке, и я видел его на нескольких приемах.
– Боггса убили примерно через двенадцать часов после уничтожения картины. Не думаю, что это совпадение. Он был отравлен редким ядом, его убил кто-то, кто хорошо разбирается в химии. К тому же вещество, использованное для уничтожения картин, имеет уникальный состав, и его компоненты найти не так просто. Далее, в день уничтожения портрета в галерее Пинкстера работал профессиональный фотограф, он снимал группу служащих из посольства Дании. Там были два снимка мужчины и женщины, личность которых мы не смогли установить. Мужчина стоит спиной, он высокий – выше шести футов. Это все, что мы о нем знаем.
– А женщина?
– Она попала в кадр, но лицо размыто. Думаем, там были и другие фотографии, и мы пытаемся их найти.
Они вышли из парка Сент-Джеймс.
– Я не психиатр, но у нас есть два первоклассных психиатра. Они уверены, что мы имеем дело с психопатом, и это неудивительно. – Оксби остановился и поглядел на Ллуэллина горящими глазами. – Мне не нравится слово "преступник", потому что оно ассоциируется у меня с карманным воришкой, я дал нашему подозреваемому имя. Это позволяет нам как-то идентифицировать его и создает ощущение, будто мы знаем, кого именно ищем.
– Как вы его назвали?
– Вулкан. Весь мир знает, что каждую картину обрызгали каким-то химикатом, и все они выглядели так, будто их вытащили из огня; я знаю это, потому что видел две из них. Кажется, Вулкан – подходящее имя.
– Вулкан, – повторил Ллуэллин. – Бог огня.
Они пошли по Дартмут-стрит к Бродвею и почти достигли пересечения с Виктория-стрит. Ллуэллин увидел обычное здание, холодное и безликое, оно могло бы быть еще одним обычным правительственным зданием, если бы не большая надпись в треугольнике травы: "Новый Скотланд-Ярд".
– Вы ведете меня на допрос? – полушутя спросил Ллуэллин.
Оксби дружелюбно покачал головой:
– Вам просто зададут несколько вопросов, и, поскольку я собираюсь сделать вам серьезное предложение, нам нужно найти укромное местечко. И хороший кофе.
Ллуэллин миновал охрану, прикрепил к лацкану пиджака значок посетителя и последовал к лифту за Оксби. Они вышли на пятнадцатом этаже и пересекли помещение, в котором было множество столов, щелкающих факсов, за пультами управления перед мониторами компьютеров сидели операторы; все было охвачено современной какофонией: писк электронных сигналов телефона, коротковолновых передатчиков перекликался со звоном мобильников. Оксби прошел в кабинет без окон и закрыл дверь, оставив снаружи нервирующий шум, в который они только что окунулись. Кабинет был квадратным. У одной стены располагался ряд телемониторов, посредине стоял большой стол, на другом столе подальше было несколько телефонов, провода, напоминавшие черно-красные ленты, валялись на полу. У другой стены была установлена большая доска на кронштейнах.
– В основном этот кабинет служит конференц-залом, а когда мы обсуждаем сложные дела, он становится нашим Залом Особых Случаев.
На столе стояли термос и чашки.
– Я обещал кофе, – сказал Оксби, жестом приглашая Ллуэллина к столу.
У стола стояли четыре кресла, по два с каждой стороны. Оксби сел в одно из кресел, попросив Ллуэллина сесть напротив, затем произнес:
– Сумасшествие, царящее за дверью, – лишь маленькая часть экспертного отдела, к которому мы относимся. Раньше нас называли отделом искусства и древностей, но теперь мы носим другие цвета. Мы имеем дело с международными и организованными преступлениями. Эллиот Хестон, которому мы подчиняемся, присоединится к нам в одиннадцать тридцать, если его, конечно, не похитит наш комиссар. Еще я попросил прийти сержанта Браули, а также Найджела Джоунза. Джоунз один из наших криминалистов и хочет показать нам кое-что интересное.
Ллуэллин налил себе кофе. Он с любопытством смотрел на Оксби и смущенно улыбался.
– Никогда не думал, что окажусь в Скотланд-Ярде.
– Да это просто отдел полиции большого города, который то и дело вмешивается в дела всей страны. Полагаю, вы, американцы, думаете о Скотланд-Ярде так же, как англичане думают о ФБР: сплошные киношные стереотипы.
– Как давно вы знаете Алекса Тобиаса? – спросил Ллуэллин.
– Мы знакомы десять лет или чуть больше. Особенно много мы общаемся последние два года, с тех пор как он занимается тем же, чем и я. Он сказал, что мы с вами сработаемся.
– Думаете, мы сработались?
Оксби кивнул:
– Да.
– Расскажите мне побольше о Вулкане.
– Если мы правы и Вулкан действительно психопат, тогда мы сможем заставить его выдать себя.
– Но каким образом?
– В сфере искусства пристрастия Вулкана очень узки. Даже творчество Сезанна, кажется, особо его не интересует, за исключением автопортретов. Другими словами, я хочу узнать, есть ли кто-то, кто заказывает эти преступления. Есть ли у Вулкана хозяин? Чтобы выяснить это, я попросил наших умников составить психологический портрет Вулкана на основании той информации, которая у нас имеется. А известно нам следующее: химический состав растворителя, который он использовал, города и музеи, которые он выбирал, мы знаем о сгоревшем в лондонской Национальной галерее "дипломате", о фотографиях датской группы в галерее Пинкстера. У нас есть описание человека с кислородным баллоном, который посещал Эрмитаж, и описание мужчины с европейским акцентом, который помог женщине, упавшей в обморок в бостонском Музее изящных искусств.
Мы знаем, каким ядом отравили Кларенса Боггса, способ, которым это убийство было совершено, и, наконец, нам известны даты и время уничтожения картин.
– Звучит так, как будто у вас масса информации, – заметил Ллуэллин.
– Совершенно точно. Это так "звучит", но на самом деле этого очень мало, и мы не можем понять, действует ли Вулкан самостоятельно или выполняет чьи-то приказания. – Оксби отодвинул кресло от стола и встал. – Когда нам известно мало, мы составляем список того, чего не знаем.
– Не объясните зачем?
– Можно составить большой список вопросов, на которые мы не знаем ответов, но нужно уметь выбирать. В конце концов у нас останется всего несколько неразрешенных вопросов:
– Какие, например?
– Его национальность, соучастники; если они есть, то сколько их, каковы мотивы.
– Вы составили портрет Вулкана, а теперь нужно поймать его.
– Это не так легко. С одной стороны, мы имеем несколько не связанных между собой фактов, с другой – у нас есть неразрешенные, но очень важные вопросы. И мы сопоставляем то, что знаем, с тем, что хотим узнать. Психологи сделали свое заключение, и, когда мы найдем ответы на все вопросы и выяснятся новые факты, портрет станет более точным. В конце концов мы точно узнаем, кто есть Вулкан. Но мы должны сделать это быстро, пока снова не уничтожили картины и пока не погибли еще люди.
– А что вы можете сделать?
– Попытаться сделать так, чтобы все шло по нашему сценарию. Вот в этом вы и можете помочь нам.
Ллуэллин добродушно рассмеялся:
– Что, ради бога, я могу сделать?
– Вы можете стать громоотводом.
Ллуэллин нахмурился:
– Объясните, что вы имеете в виду.
Оксби улыбнулся:
– Может, Вулкан и психопат и убийца, но картины уничтожались, чтобы привлечь внимание к Полю Сезанну и повысить стоимость его картин. Особенно автопортретов.
– У Вулкана нет портрета, они все пересчитаны. Если он украдет картину, то кто же ее купит?
– Вы же знаете, что один из автопортретов Сезанна никогда не выставлялся на публике, никогда не был в музее, никогда не фотографировался и оставался в одной семье около сотни лет. Это вам знакомо?
– У моего деда были свои понятия о собственности, – сказал Ллуэллин, защищаясь.
– Точно. Есть люди, которые втайне могут потратить состояние, чтобы купить картину, а потом никогда никому ее не показывать.
– Вы считаете, что, если я привлеку внимание Вулкана, он попытается украсть мою картину?
– Я считаю, что, если у него будет такая возможность, Вулкан попытается забрать вашу картину потому, что она необычайно ценна, – вот и все. Возможно, Вулкан и тот, кто с ним в сговоре, планируют украсть портрет, чтобы продать покупателю, который уже согласился купить его за очень высокую цену.
Ллуэллин нервно поерзал в кресле.
– Я не уверен, что мне это нравится. – Он встал и прошел к доске, взял кусок мела и написал "Громоотвод". Он повернулся и посмотрел на Оксби. – Расскажите подробнее.
Оксби улыбнулся.
– Вы слушали очень внимательно, – сказал он успокаивающе, – и я благодарен вам за это. Может, вы не захотите глубже вникать в расследование, и если это так, я вас пойму. Но я подозреваю, что вы осознаете, как важно поймать Вулкана до того, как снова пострадают люди и картины. Я правильно понимаю?
Ллуэллин кивнул.
– Хорошо. – Оксби набрал номер на телефоне и сказал в трубку: – Мы готовы. – Он откатил доску от стены и встал рядом с ней, он был похож на учителя.– Я хочу, чтобы вы объявили через средства массовой информации, что вы возьмете на себя ответственность за доставку вашей картины в музей Гране в Экс-ан-Провансе.
– Почему я должен это сделать? – спросил Ллуэллин.
– Потому что при обычных обстоятельствах вашу картину упаковали бы и отвезли, она исчезла бы на несколько недель и к нужному моменту появилась в музее Гране. В это время ни вы, ни Вулкан не знали бы, где находится картина. Но чтобы стать громоотводом, вы должны путешествовать вместе с картиной.
Оксби развернул на доске карту Франции.
– Я предлагаю вам отправиться в Париж, там вы заночуете в отеле "Морис" и на следующее утро появитесь как специальный гость на симпозиуме в музее д'Орсэ. Вы будете говорить, разумеется, о Поле Сезанне и о его влиянии на постимпрессионизм. Самое важное: вы покажете портрет, это будет первый публичный показ на мероприятии, которое привлечет международное внимание. Утром третьего дня вы отправитесь на скором поезде в Лион и в тот же вечер представите портрет на выставке в Музее изящных искусств.
Оксби указал линейкой на Лион и на шоссе А7 на юге. Шоссе пересекало Рону в ста тридцати шести милях от Авиньона. Оксби постучал по оранжевому кружку, окружавшему Авиньон.
– На четвертый день вы поедете в Авиньон и остановитесь в отеле "Европа" на три дня. Я заранее договорился, что вы примете участие в местном фестивале искусств пятнадцатого, в понедельник. – Оксби присел на край кресла и скрестил руки на груди. – За очень короткое время вы станете знаменитостью, а лицом, наиболее заинтересовавшимся вашей поездкой на юг из Парижа, будет Вулкан. Он будет пристально наблюдать за вами, и думаю, появится на ваших презентациях, но не для того, чтобы послушать рассказы о Сезанне, а чтобы посмотреть, насколько хорошо вас охраняют и кто это делает.
– Я сам бы хотел это знать.
– В Париже вы будете находиться под строгой охраной полиции, в музее д'Орсэ вас будут охранять два моих сотрудника и я.
Ллуэллин кивнул и нагнулся, положив локти на стол.
– А после Парижа?
– В Лионе я устрою так, что местная полиция будет сопровождать вас в публичных местах, а в отелях и в другое время у вас будет персональная охрана.
– В Авиньоне?
– То же самое. Это маленький город, там не будет толп туристов в это время года. Вряд ли Вулкан попытается сделать что-то в Париже или в Лионе. Он поймет, что вас хорошо охраняют, но через несколько дней мы ослабим охрану – скажем так. Если он собирается украсть картину, то сделает это в Авиньоне, как я считаю, во вторник, шестнадцатого января, на следующий день после вашей последней презентации.
– Это будет для него удобным моментом? – сухо спросил Ллуэллин.
Оксби кивнул:
– Я возьму на себя ответственность за вашу безопасность, и охранять вас будут очень хорошо, но поймите, что это надо разработать, и трудность в том, чтобы не позволить охране проявить себя.
Оксби встал напротив Ллуэллина.
– Все равно есть риск.
– Какой?
– Это будет зависеть от Вулкана. Не могу ответить.
В дверь постучали. В комнату вошел Найджел Джоунз с большим листом картона в руках и поставил его на пол у стены.
– Чудесно, Джоунз, как раз вовремя, – сказал Оксби, представляя мужчин друг другу. – Обещаю, что Джоунз все прояснит.
Ллуэллин крепко пожал руку Джоунзу и добродушно сказал:
– Я боюсь, что меня ударит молнией, и не хочу показывать свою картину, как будто это набросок углем, сделанный уличным художником на Монмартре.
– Покажите мистеру Ллуэллину, что вы принесли, – сказал Оксби.
То, что принес Джоунз, оказалось картиной, которую он поставил на мольберт перед Ллуэллином.
– Вы узнаете это?
Ллуэллин в изумлении уставился на картину, на которой была изображена сгорбившаяся женщина с сильными крестьянским руками, перебиравшая четки.
– Это "Старуха с четками" Сезанна из вашей Национальной галереи. Почему она у вас?
– Я объясню, – ответил Джоунз, – но сначала я бы хотел спросить, не заметили ли вы что-нибудь необычное в картине.
Ллуэллин внимательно смотрел на картину целую минуту.
– Очень сильно. Ее взгляд направлен на руки, и все же мне кажется, что она смотрит на меня… Что она сейчас заговорит и произнесет: "Аминь".
– Посмотрите на картину повнимательнее.
Ллуэллин подвинулся вперед в кресле.
– Затененные места написаны очень густо, с большей глубиной, чем мне казалось.
– Ближе, – настаивал Джоунз. – Дотроньтесь до полотна.
– Мне не нравится, когда полотна трогают.
– Совершенно верно, но это можете потрогать.
Ллуэллин робко дотронулся до рук старухи.
– Что это?
– Фотография, – ответил Джоунз. – Снятая "Полароидом" на обычную пленку. Картина такого размера может быть воспроизведена с помощью фотоаппарата с хорошим объективом. Цвета делаются на компьютере и соответствуют оригиналу с точностью до девяноста девяти процентов. Наконец, наносятся краски. Это очень секретный процесс, – объяснил Джоунз.
– Я поеду на юг, как голливудский антрепренер с фотографией?
Оксби кивнул:
– Вы произведете сенсацию, привлечете внимание. Особенно внимание Вулкана.
– Предположим, у нас получится, но Вулкан может прорваться через кольцо охраны, и я с ним столкнусь.
– Это вряд ли произойдет, но вы в любом случае сможете подать нам сигнал, и, если захотите, мы дадим вам пистолет. Вы когда-нибудь им пользовались?
– Я когда-то охотился, но не держал в руках револьвер лет десять.
– Не боитесь брать его в руки? – спросил Оксби.
Ллуэллин помотал головой:
– Мне бы попрактиковаться.
– Мы сделаем еще лучше. Возьмите свой пистолет, а потом с вами поработает наш инструктор, когда вам будет удобно.
– Вы говорите так, будто я уже согласился.
Оксби улыбнулся:
– Просто вы задаете правильные вопросы.
– У меня есть еще вопросы. Что будет с моей картиной, с настоящей?
– С вашего согласия Алекс Тобиас доставит ее в Экс-ан-Прованс. С ним поедет его жена, но даже она не будет знать, что Алекс везет эту картину.
– Кто сделает копию. Или это тоже секрет?
– Я отвечаю за это, – ответил Джоунз. – Я сделаю снимки, остальное закончат специалисты Кембриджа из Массачусетса.
– Джоунз доставит копию к вам домой и поможет вставить ее в раму, в которой сейчас оригинал, – сказал Оксби.
– Когда вы собираетесь сделать снимки? – спросил Ллуэллин.
– Как только вы вернетесь в Нью-Йорк, – ответил Джоунз.
– Если хотите, оставайтесь со мной, – сказала Ллуэллин. – Я буду в Париже в этот уик-энд, а в воскресенье поеду в Фонтенбло на встречу по вопросам безопасности. Я вернусь в Нью-Йорк в следующую среду.
– Я надеялся на это, – произнес Оксби. – Я и сам туда собираюсь.
– А леса Фонтенбло нам для тренировки не подойдут?
– Не наш участок.
– Тогда постреляем в пятницу, – сказал Джоунз.
Ллуэллин дал Джоунзу визитную карточку:
– Позвоните мне из аэропорта. Вас встретят.
Оксби поглядел на Джоунза:
– Ты мне еще должен последний отчет.
– Я его получу послезавтра. Нового там будет мало, мы все еще работаем над составом растворителя.
– Держись за это, Джоунз, – мрачно произнес Оксби. – Нам должно повезти.