Эмблемой этого общества было яйцо - символ энергии и жизни, а свое учение и философию они называли Великим знанием. Все братья придерживались строго регламентированного образа жизни, полного ритуалов со сложной аллегорической символикой. Члены общества пользовались особым оккультным письмом - так называемым фиванским алфавитом (алфавитом Гонория из Фив). Двенадцать алхимических операций имели для них духовное значение и воспринимались как символическое средство достижения внутреннего совершенства. В соответствии с кодексом, основу которого составляли четыре главных положения, каждый из братьев был обязан: всецело посвятить себя самосовершенствованию и улучшению окружающего мира; являться на общий сбор общества в первое воскресенье каждого месяца; воспитать ученика; не выдавать тайн общества даже под страхом смерти.
Варезе сам завязал знакомство с Леонардо, когда тот приехал в Милан, чтобы поступить на службу к Моро. Алхимика интересовало удивительное мастерство художника, и Леонардо вскоре тоже заинтересовался алхимиком. Несхожесть в характере и убеждениях не помешала им найти общий язык в интеллектуальном общении. Оба они были выдающимися людьми, и хотя многое не понимали и не принимали друг в друге, их общение, несомненно, чрезвычайно обогатило обоих.
Идея о получении изображений посредством воздействия света на определенные химические соединения пришла к Леонардо именно благодаря Варезе. Явление, лежащее в основе этого процесса, было впервые описано арабским врачом по имени Абу Муса аль-Суфи, который, по словам Варезе, был величайшим алхимиком всех времен. Используя в своих исследованиях классический набор алхимиков - золото, ртуть, мышьяк, серу, соли и кислоты, - Абу Муса открыл множество химически активных веществ, неизвестных ранее. Так, например, он обнаружил, что некоторые соли серебра имеют свойство темнеть на свету, однако практического применения этому интересному открытию арабский ученый не нашел.
Леонардо был первым, кто попытался использовать это явление для получения изображений. С этой целью он проводил эксперименты, помещая в камеру-обскуру пергамент, покрытый солями серебра. Результаты некоторых опытов были вполне удовлетворительными, однако существовала проблема, которую Леонардо никак не мог разрешить: изображения, получаемые таким образом, были слишком нечеткими. В течение нескольких месяцев, вопреки чрезвычайному непостоянству своей гениальной натуры, да Винчи работал над улучшением качества изображения. Он перепробовал множество разных способов, но добиться положительного результата так и не смог. Покинув Милан спустя некоторое время, Леонардо забыл об этих опытах, вызывавших у него такой интерес и в то же время ставивших его в тупик.
Новый заказ, полученный от Борджиа, заставил художника глубоко задуматься, и вот после длительных размышлений в его сознании стала вырисовываться идея того, как можно было осуществить, казалось бы, неосуществимое. Этот замысел был еще совсем смутным и расплывчатым, как изображение в камере-обскуре, однако что-то говорило Леонардо, что он на верном пути.
Да Винчи уже давно занимался усовершенствованием оптических линз для одного из самых значительных своих изобретений - телескопа. Он не только разработал новые типы линз, но и усовершенствовал методы их изготовления и шлифовки. Именно в процессе работы над линзами Леонардо обнаружил, что они способны не только увеличивать или уменьшать наблюдаемый объект, но и корректировать искажения.
Итак, мысль заработала. Времени терять было нельзя. Уже истекла почти половина невообразимо короткого срока - четырех недель, отведенных ему Чезаре Борджиа для копирования плащаницы. Первым делом Леонардо решил испробовать все готовые отшлифованные линзы, имевшиеся в мастерской. Взяв в помощники Салаи, он принялся за дело. Некоторые из имевшихся линз были вставлены в трубки различных размеров, выкрашенные изнутри сажей для предотвращения бликов. Другие еще не были готовы к использованию и находились на различной стадии процесса изготовления.
Леонардо очень много занимался телескопом, поэтому им с Салаи удалось набрать более двух десятков готовых линз. Половину из них да Винчи забраковал из-за неподходящего размера или недостаточно высокого качества, а с оставшимися десятью начал проводить опыты, поочередно вставляя в отверстие камеры-обскуры, которой служила одна из внутренних комнат в его доме. В соседней комнате, прилегавшей к первой со стороны стены с отверстием, имелись огромные боковые окна. Несколько находившихся там сферических зеркал собирали свет в центральной точке, расположенной напротив отверстия в общей стене. Наверное, это была самая большая камера-обскура из когда-либо существовавших.
Для опытов Леонардо использовал покрытые йодидом серебра квадратные куски пергамента со стороной около пятидесяти сантиметров. Процесс происходил медленно, поскольку светочувствительность вещества была весьма невелика. Именно поэтому для создания максимальной освещенности использовались зеркала. По истечении времени, необходимого для появления на пергаменте отпечатка, его нужно было зафиксировать. Для этого пергамент подвергали воздействию паров ртути - излюбленного вещества алхимиков, которое они называли hydroargentum, то есть "жидкое серебро". И наконец для предотвращения дальнейшего изменения изображения под воздействием света пергамент промывали концентрированным раствором поваренной соли, это останавливало процесс потемнения. Затем оставалось лишь промыть лист в чистой воде, чтобы увидеть конечный результат - позитивное изображение, состоящее из коричневых пятен различной светлости и интенсивности.
Итак, отобрав десять подходящих линз, Леонардо велел Салаи приготовить пергамент и приступил к опытам, используя в качестве объекта уменьшенную модель конной статуи Франческо Сфорца. Установив первую линзу в отверстие гигантской камеры-обскуры, да Винчи выждал время, необходимое для получения отпечатка, после чего повторил ту же операцию с другой линзой и новым куском пергамента. Таким образом были испробованы все линзы.
Леонардо с нетерпением ждал результатов, однако по мере того, как на листах пергамента появлялись изображения, его воодушевление сменялось огорчением и досадой. Лишь с одной линзой удалось получить достаточно узнаваемое изображение, но в целом нельзя было сказать, что новый метод был многим лучше, чем прежний, при котором отпечатки делались вообще без использования линз. Однако художник не позволил отчаянию и унынию завладеть собой и решил, тщательно проанализировав каждый пергамент, подумать над причиной неудач.
В первую очередь он обратил внимание на то, что отпечатки на разных листах не совпадали. На тех из них, где изображение получилось не полностью, в центре был большой белый круг. Там же, где изображение отпечаталось целиком, оно представляло собой размытые пятна, похожие по форме, но отличающиеся размерами на разных пергаментах.
Леонардо не боялся ошибаться, и в этом была его сила. Он спокойно признал, что на этот раз расчет его оказался неверным. Однако плохо было то, что он не мог понять почему.
6
1888, Париж
- Иду, иду, имейте терпение!
Священник церкви Сен-Жермен с досадой недоумевал, кого принесла нелегкая в такой час. Он уже спал, и его разбудил сильный стук во входную дверь.
- Перестаньте ломиться! Слышите? - крикнул священник безо всякой надежды, что его слова возымеют какое-то действие.
Он прошел от ризницы до центрального нефа церкви, опустился на колени перед алтарем и осенил себя крестным знамением. Поднявшись, священник поспешил к выходу, держа в руке светильник. Его торопливые шаги разносились эхом по всей церкви. Когда он приблизился к двери, стук наконец прекратился.
- Кто там? Что вам нужно в такое время? - спросил священник, не открывая дверь. - Или за вами гонятся бесы? - добавил он саркастически.
Ответ донесся словно издалека, приглушенный толстой деревянной дверью. Священник с трудом разобрал слова человека, стоявшего по другую сторону. "Не послышалось ли мне?" - подумал он и, отодвинув многочисленные засовы, приоткрыл дверь. Через узкую щель священник увидел перед собой невысокого коренастого мужчину с грубым шрамом на правой щеке. Судя по внешнему виду и одежде, это был простой горожанин. Он был бледен как полотно, и глаза его лихорадочно блестели. В руке незнакомец держал какой-то мешок, со страхом поглядывая на него и отстраняя как можно дальше от себя.
- Скажите же мне наконец: кто вы?
- Простите, что потревожил вас, месье кюре. Я Жан Гару, держу рыбную лавку неподалеку от набережной. А живу я…
- Не нужно рассказывать мне, где и как вы живете, - прервал его священник, нетерпеливо подняв руку. - Скажите лучше, что у вас в мешке - ведь вы с этим пришли ко мне?
- Это б-б-было в реке, месье кюре. П-п-похоже, оно обладает какой-то дьявольской силой, - сказал Гару, заикаясь, со страхом в голосе.
- В самом деле? Вы нашли это в реке? А может быть, на дне пивного бочонка, месье Гару? - спросил священник, начиная терять терпение.
- Ради Бога, поверьте мне. Клянусь вам, я не пил сегодня ни капли. Я честный человек. Я упал в реку и нашел там вот это.
Жан не понимал, почему священник не хотел ему помочь. Он был уверен, что в найденном им предмете таилась какая-то зловещая сила, и справиться с ней мог только служитель Бога. Именно поэтому Жан отважился покинуть свой дом посреди ночи и отправился в ближайшую церковь Сен-Жермен.
- Умоляю вас, месье кюре… - сказал он, всхлипнув.
Священник внимательно посмотрел на своего ночного гостя, ничего не говоря и, казалось, раздумывая над его словами. В конце концов он распахнул дверь и посторонился:
- Что ж, проходите.
Жан вошел в церковь, и священник провел его к алтарю, где вновь опустился на колени и перекрестился. Жан сделал то же самое, после чего последовал за священником через боковую дверь в его комнаты. Они пришли в маленькую кухню, и священник, предложив Жану сесть, стал разжигать огонь в очаге. Гару молча повиновался. Свой мешочек он положил на пол подальше от себя, но в то же время не сводил с него глаз.
- Выпейте вот это, месье Гару, - сказал священник, протягивая ему большую дымящуюся чашку. - Это куриный бульон, приготовленный моей экономкой. Он вам поможет.
- Спасибо, месье кюре.
- А теперь расскажите мне, пожалуйста, все по порядку.
Жан глубоко вздохнул и поведал священнику все, что случилось с ним этим вечером - начиная с того момента, когда он вышел из своей лавки, чтобы отправиться домой. Пока Жан рассказывал, священник внимательно наблюдал за ним то с любопытством, то с недоверием. Многое в этом рассказе заставляло священника сомневаться - особенно уверения Жана, будто что-то держало его за ногу до тех пор, пока он не схватил тот странный предмет. Несколько раз Гару замолкал, боясь сообщить очередную ужасающую подробность, и священнику приходилось настаивать, чтобы он продолжал свой рассказ. Выслушав всю историю, кюре некоторое время молчал, а Жан тем временем допивал свой бульон.
Священник не знал, что и думать. Казалось, этот человек говорит правду - зачем ему лгать? Однако в его рассказе было слишком много неправдоподобного: свет в реке среди кромешной тьмы, предмет, обладающий сверхъестественной силой… Во все это трудно было поверить. Вполне возможно, перед ним просто сумасшедший. Священник с прискорбием подумал, что несколько веков назад человек, рассказавший подобную историю, был бы обвинен в связи с нечистой силой и приговорен судом инквизиции к сожжению на костре. В те времена церковь была скора на расправу со своими возможными противниками.
- Вы можете показать мне свою находку? - спросил наконец священник.
Жан со страхом посмотрел на него. Было несомненно, что тот таинственный предмет внушал ему настоящий ужас.
- Оно там, внутри, - наконец смог выговорить Жан, указав кивком на мешок. - Возьмите его, пожалуйста, и делайте с ним, что считаете нужным. А я уж лучше не буду больше его трогать.
- Хорошо, - сказал кюре, взяв мешок и положив его в шкаф рядом с очагом. - Идите с Богом и будьте спокойны, я с этим разберусь.
Священник заметил, с каким облегчением вздохнул Жан, услышав эти слова. На его измученном лице на мгновение даже появилось подобие улыбки.
- Не знаю, как вас благодарить, месье кюре… - заговорил он с искренними слезами в голосе.
- О, оставьте, месье Гару, не стоит благодарности. Возвращайтесь домой, ложитесь спать и постарайтесь забыть обо всем этом.
Священник проводил своего гостя к выходу. Когда они снова подошли к алтарю, Жан встал на колени и долго молился, окутанный тусклым желтоватым светом церковных свечей. Несомненно, он благодарил Всевышнего за его безграничную доброту. Священник с удивлением поймал себя на мысли, что ему не терпится поскорее распрощаться с этим человеком, чтобы вернуться на кухню и хорошенько рассмотреть его таинственную находку. Однако лавочник все молился, и кюре терпеливо ждал, уважая силу его веры. Когда Гару поднялся с колен, на глазах его блестели слезы. Еще раз поблагодарив священника за помощь, он попрощался и вышел из церкви.
Кюре проводил Жана взглядом, пока тот не скрылся за углом, а потом запер тяжелую входную дверь и направился к себе. Когда он вошел на кухню, огонь уже почти погас, и там было холодно и темно. Оставался освещенным лишь небольшой участок возле очага, откуда доносилось слабое потрескивание. Мешочек лежал на прежнем месте, но видна была лишь та его часть, которая находилась ближе к очагу. Все остальное окутывал мрак. Священник подбросил в очаг несколько поленьев, чтобы огонь разгорелся, и, решив, что этого освещения будет вполне достаточно, не стал зажигать лампу. Усевшись на массивный деревянный стул, он положил мешочек себе на колени.
"Что ж, посмотрим, что там внутри…" Кюре засунул руку в мешок и пошарил в нем, пока пальцы его не наткнулись на что-то влажное и шероховатое. Как ни странно, прикосновение к этому предмету не вызвало неприятных ощущений. Напротив, по всей руке - от кончиков пальцев и до плеча - пробежала какая-то странная, но приятная дрожь. Священник повел плечами, чтобы избавиться от этого ощущения, и сказал себе, что это не более чем плод его воображения: вероятно, суеверный торговец рыбой заразил его своими нелепыми выдумками.
Вынув предмет из мешочка, священник поднес его к очагу, чтобы получше рассмотреть. Это был медальон, покрытый, как и говорил Жан, каким-то зеленоватым налетом - очевидно, смешанные с грязью водоросли, прилипшие к нему за то время, пока он находился в реке. На том небольшом участке, где грязь отскочила, был виден металл, однако все равно невозможно было поверить, что его блеск из-под воды был настолько силен, что привлек к себе внимание Гару. Это было совершенно невероятно. Священник положил медальон на каменный пол и стал осторожно постукивать по нему кочергой, чтобы сбить инородный верхний слой. Постепенно зеленоватый налет начал отставать, открывая металлическую поверхность. Очистив находку лавочника от основной грязи, кюре с удовлетворением улыбнулся и снова взял ее в руки, чтобы внимательно рассмотреть. Медальон был серый и довольно тяжелый для своего небольшого размера, из чего можно было заключить, что сделан он, очевидно, из свинца. Прикрепленная к нему цепочка была разорвана, словно медальон был сорван с чьей-то шеи. Одна ее сторона была безупречно отполирована, а на другой имелись какие-то шероховатости.
Что именно это было, священник смог разглядеть, лишь промыв медальон в воде. То, что он увидел, привело его в такое смятение, что он рухнул на стул, не в силах совладать с собой. Отерев диск рукавом собственной сутаны, кюре еще раз поднес его к глазам, чтобы удостовериться, действительно ли там было то, что привиделось ему в первый раз. На свинцовой поверхности вырисовывалось то самое изображение.
- Боже мой, - прошептал он, потрясенный.
7
1502, Флоренция
Леонардо провел ужасную ночь. Его мучили кошмары и преследовали чудовищные фантасмагорические видения. Уродливые гротескные существа мелькали в его сне одно за другим и с жалобным воем исчезали в черной пугающей бездне. Слышался бой часов, бесстрастно отсчитывавших время.
Над всем этим хаосом возвышалась фигура Чезаре Борджиа, дьявольским смехом провожавшего падавших в бездну людей. Его раскатистый хохот временами превращался в устрашающий крик, доносившийся словно откуда-то издалека. Но Леонардо не чувствовал страха. Он видел, что за яростью Борджиа скрывалось бессилие: это был смертельно раненный зверь, рычащий и беснующийся, но уже неспособный выстоять в схватке.
В воспаленном мозгу Леонардо рождались зловещие фантастические картины, где царствовали какие-то темные силы. Казалось, этим ужасным видениям, сменявшим друг друга с головокружительной быстротой, не будет конца, но вдруг все вокруг залил свет, и в этом сиянии Леонардо увидел призрачный образ, походивший на один из его многочисленных эскизов конного памятника Франческо Сфорца. Он находился по обе стороны большой, излучавшей свет линзы. Леонардо вздрогнул от внезапно пронзившей его мозг мысли и проснулся.
Он лежал неподвижно, весь в поту, с широко раскрытыми глазами и исступленно бьющимся сердцем, еще не совсем вернувшись к реальности из фантастического мира снов. Озарение пришло мгновенно, хотя этому предшествовала напряженная умственная работа, не прекращавшаяся даже во сне. Мгновенная вспышка, осветившая сознание Леонардо, в одну секунду ясно показала ему, в чем же состояла ошибка: дело было в расстоянии, на котором он размещал объект и чувствительную пластину по обе стороны от вставленной в отверстие камеры-обскуры линзы. Именно из-за неправильно рассчитанного расстояния изображения получались диспропорциональными и расплывчатыми.
Вдохновленный этой догадкой, художник с необычайной живостью подскочил с постели, как юноша, спешащий на тайное свидание со своей возлюбленной. Была еще глубокая ночь. Леонардо сжал голову руками, недоумевая, как он сразу не догадался, в чем была причина неудачи его опытов с линзами. Однако в то же время он был очень доволен собой. В очередной раз он доказал себе, что для его ума не существовало непреодолимых препятствий.
Когда на следующее утро Салаи проснулся, учитель уже несколько часов занимался расчетами и чертежами для изготовления сферической линзы, которая позволила бы получить изображение того же размера, что и предмет. Для этого он измерил расстояние между отверстием и противоположной стеной в камере-обскуре, а в смежной комнате сделал на полу метку, отмерив отрезок приблизительно такой же длины.
Чтобы проверить свои теоретические расчеты, Леонардо поручил Салаи и еще двум своим ученикам - Чезаре де Сесто и Зороастро, ничего не знавшим о его новом заказе, - как можно скорее изготовить линзу по его чертежу. В том случае, если результаты опытов на этот раз окажутся удовлетворительными, художник собирался купить кусок венецианского стекла высшего качества и сделать из него линзу, тщательно отшлифовав ее. Кроме того, нужно было с максимальной точностью отмерить расстояние, на котором следовало поместить плащаницу перед отверстием камеры-обскуры.