Глеб начал осторожно очищать от мха одну из граней куба. Он боялся, что на выветрившемся песчанике рисунки начнут осыпаться. Но они устояли – слишком тщательно и глубоко их вырубили. Похоже, здесь поработал хороший мастер, потому что линии рисунков были четкими, а окружности – правильными.
– Что это? – внезапно охрипшим голосом спросил Николай Данилович.
– Опровержение твоей версии, – с победными нотками в голосе ответил Глеб. – На этой грани высечена так называемая "звезда магов". У нее семь лучей, каждый из них соответствует дню недели. Вершина каждого луча обозначена символом одной из планет согласно халдейскому ряду, а линии, образующие лучи (начиная с Сатурна – субботы), показывают порядок управления днями. Символы поистерлись, но вот понедельник – полумесяц, воскресенье – круг с точкой посредине, пятница – круг с опрокинутым крестом…
– Да-а, уел ты меня…
Николай Данилович потрепал Глеба за вихры.
– Признаю – я ошибался. Выходит, что здесь не древнее капище, а место сборища средневековых магов высокого ранга, если судить по затратам, которые были произведены на оборудование этой возвышенности.
– Ну, насчет того, что ты ошибся, я не уверен, – сказал Глеб. – Когда-то здесь и впрямь могло быть капище. Похоже, холм обладает большой энергетикой. (Да не похоже, а точно – вспомни, как ведет себя мой металлоискатель). Культовые сооружения древности почти всегда ставились в таких местах. Что касается магов, то здесь у меня есть сомнения.
– Сомнения – движитель науки, – улыбнулся Николай Данилович. – И что тебя не устраивает в этой версии?
– Маги здесь отродясь не водились. Даже в те времена, когда эти земли принадлежали Великому княжеству Литовскому. И Ягайло, и Витовт, и князь Казимир на дух не переносили ни идолопоклонников, ни магов. Они изничтожали их огнем и мечом.
– Возможно. Но как, все-таки, объяснить присутствие алтаря-жертвенника?
– Можно только предполагать…
Глеб внимательно осматривал верхнюю часть жертвенника.
– Момент… – Он вырвал пучок травы и начал протирать камень сверху.
Свежая трава окрасила желтоватый песчаник в зеленый цвет, и кладоискатели неожиданно увидели, как вокруг сферического углубления начали проявляться светлые линии – мелкие углубления, процарапанные чем-то острым. Постепенно они превратились в рисунки, и перед Тихомировыми появились изображения каких-то демонических существ.
– Бр-р-р… – Глеб невольно вздрогнул. – Какие уроды… Эти твари словно сошли с экрана американского фильма ужасов.
– Кажется, я догадываюсь, кто тут обретался… – задумчиво сказал Николай Данилович. – Скорее всего, это место сборищ секты средневековых сатанистов.
– Неужели они и тогда были? – удивился Глеб.
– Они всегда были. Только в разных обличьях. Некоторые носили даже сутаны и выбривали тонзуры.
Маскировались.
– Разве их не преследовала инквизиция?
– Избирательно. Иезуиты – большие прагматики. Помнишь их девиз "Цель оправдывает средства"?
– Естественно. Мировые религии мы проходили галопом, всего несколько лекций, но про орден Игнатия
Лойолы я много чего читал.
– Если иезуитам что-то было нужно, они могли заключить союз даже с Люцифером. А возможности у них были большими. Не исключено, что дорога и алтарь – дело их рук.
– Но ведь это было опасно. Холм не спрячешь в рукав сутаны.
– Ты смотришь на местность глазами современного человека. Раньше здесь были непроходимые дремучие леса, полноводные река, бездонные топи. Я так думаю, дорогу проложили пленники, которых потом для сохранения тайны утопили.
– Зачем была нужна дорога в глуши, да еще вымощенная камнем? Хватило бы обычной тропы. И расходы гораздо меньше, и не так наглядно.
– Должен тебе сказать, что в молодости езда верхом на лошади – удовольствие, а в преклонные годы – сплошные мучения. Когда у тебя подагра или радикулит, сидеть в седле – пытка.
– Значит, сюда приезжали не только рядовые члены секты… – задумчиво сказал Глеб.
– Понятное дело. А чтобы дорогой не пользовалось малочисленное местное население, ее заколдовали.
– Батя, не чуди. – Глеб скептически ухмыльнулся. – Все это сказочки для простодушных, суеверия. Не забывай, что на дворе двадцать первый век.
– Я это помню. "Колдовство" заключалось в том, что любой ступивший на дорогу к месту шабаша сатанистов назад никогда не возвращался. Как это достигалось, надеюсь, тебе понятно.
– Конечно, – подтвердил Глеб. – В лесах возле дороги стояли секретные посты и всем любопытствующим делали секир башка. Так появилась легенда о нечистой силе, которая водится в районе Трех Могил. Поэтому народ боялся сюда даже нос сунуть.
– Верно.
– Однако, это не объясняет исчезновения многих наших коллег по ремеслу и экспедиции Академии наук уже в наше время. Если первых никто и не думал искать, то на поиск пропавших ученых были брошены даже военные. И ничего, ни единого следочка. Как это понимать?
– Не знаю, Глеб, не знаю…
Отец нахмурился.
– Я человек не суеверный, сынок, тебе это известно, но все равно нужно ухо держать востро. Если что-то пойдет не так, смотаем удочки как можно быстрее…
Глеб допил чай, с сожалением отставил в сторону пустую кружку, потянулся и посмотрел на звездное небо.
"Все, на сегодня баста. Никаких воспоминаний. Иначе не усну до утра. Пора на боковую", – подумал он и сказал об этом отцу.
Николай Данилович в этот момент заканчивал мыть посуду – сегодня была его очередь дежурить по кухне.
– Пора, – подтвердил и отец, с трудом сдерживая зевоту. – Настраивай свою "паутину".
Паутиной они называли систему растяжек, наподобие той, что применялась во время боевых действий в Чечне. Только вместо гранат Глеб подвесил колокольчики.
"Паутина", на которую пошло больше пятисот метров тонкой, но прочной лески, и полсотни колокольчиков окружала место, где стояла палатка. Поэтому незаметно подобраться к ним во время сна могли разве что комары. Но для них кладоискатели припасли специальную жидкость собственного изготовления. Стоило побрызгать вход в палатку, и кровососущие твари облетали ее десятой дорогой.
Когда над Тремя Могилами появился месяц, отец и сын уже спали. На холме царила удивительная тишина, которую не нарушали даже порывы ветра. Казалось, что воздушные струи обтекали возвышенность с двух сторон, словно она была кораблем-призраком, "Летучим Голландцем", и держала курс, воспарив над землей, на безграничный космический океан.
Отступление 1. КРЕСТ И РОЗА
Патер Алоизий от неожиданности вздрогнул, когда перед ним выросла длинная тощая фигура нового послушника, брата Бенедикта, обладающего неестественно большим ястребиным носом. Он появился в монастыре полгода назад, и имел дурную привычку материализоваться из воздуха и растворяться прямо на глазах.
В принципе, ничего странного в этом не было. В коридорах и кельях монастыря царил вечный полумрак, а поэтому дальше трех-пяти метров взгляд не доставал. Кроме того, патер Алоизий страдал близорукостью. Но брат Бенедикт все равно был исключительным случаем. Он ходил так тихо, что даже воздух не шевелился. Казалось, что он пушинка, лавирующая между воздушными потоками.
На самом деле это было не так. Брат Бенедикт, несмотря на худобу, имел немалый вес, был жилист и очень силен. Когда монах рубил дрова, то создавалось впечатление, что он делает это ради развлечения. Тяжелый топор-колун в его руках казался игрушечным. Брат Бенедикт никогда не уставал, ни на что не жаловался, был угрюм, малообщителен и неразговорчив. Иногда патер Алоизий грешным делом думал, что брат Бенедикт совсем недавно сменил рыцарский плащ и шпоры на сутану и четки.
Но поинтересоваться у приора прошлым новичка он не решался. Преподобный очень не любил чересчур любопытных. Несколько таких нарушителей монастырского устава, выполняя послух, роют подземные галереи вместе с пленными схизматами.
– У нас гости, – смиренно склонившись перед своим начальником, доложил монах.
Сегодня брату Бенедикту по очереди выпало быть привратником.
– Кто? – удивился и обеспокоился патер Алоизий.
Монастырь стоял в лесной глуши вдали от цивилизованного мира, и любые посторонние люди могли оказаться врагами веры. Поэтому он напоминал хорошо укрепленный замок, окруженный глубоким рвом, наполненным водой, с перекидным мостом и тяжелыми дубовыми воротами, окованными железом, которые трудно было проломить даже тараном. Брат Бенедикт молча протянул патеру крохотный деревянный ящичек-пенал. Он был запечатан красным воском. Оттиск перстня на воске показался патеру на первый взгляд незнакомым.
– Подожди за дверью, – приказал патер монаху.
Ему очень не понравился цепкий, острый взгляд брата Бенедикта, когда Алоизий начал открывать пенал. Монах вышел, и патер, наконец, справился с выдвижной крышкой пенала, служившего футляром для средневековой "визитки". Внутри ящичка лежал массивный серебряный перстень с чернью. К нему было припаяно миниатюрное изображение креста из четырех роз, отлитое из золота. Патер Алоизий почувствовал, как его мгновенно прошиб пот. Он благоговейно взял перстень, поцеловал его и спрятал в рукав сутаны. Там у него были пришиты маленькие карманчики, в которых хранилась всякая всячина.
– Брат Бенедикт! – позвал он своего подчиненного. – Впусти.
– Слушаюсь…
Монах бросил быстрый взгляд исподлобья на взволнованного патера и бесплотной тенью выскользнул из кельи. Спустя некоторое время раздался топот сапог, и в келью патера вошли двое мужчин. Один из них, повыше, явно был рыцарем. Его загорелое волевое лицо, выдубленное солнцем и ветрами, обезображивал шрам с левой стороны, который тянулся от скулы до подбородка. Светлые глаза рыцаря – то ли серые, то ли голубые – глядела на патера, не мигая; от них тянуло поздними весенними заморозками.
Рыцарь был одет просто, по-походному: суконный плащ коричневого цвета, кожаные штаны, синий бархатный камзол, на голове мисюрка-прилбица, из-под которой выбивались длинные, тронутые сединой, черные волосы. У широкого пояса, окованного металлическими пластинами, висел длинный меч. Его по-юношески проворный товарищ свободно мог сойти за оруженосца. Но высокий лоб с залысинами, ранние морщины, свидетельствующие о напряженном умственном труде, одухотворенное лицо мыслителя и ученого, а также руки в пятнах от химикалий выдавали в нем алхимика; уж в этом вопросе патер Алоизий знал толк.
Одежда алхимика тоже не отличалась изысканностью. Такой же, как у рыцаря, походный плащ, сапоги с высокими голенищами, забрызганные грязью, на голове большой, видавший виды, берет. Алхимик был вооружен, но не двуручным мечом, как рыцарь, а легкой и изящной сарацинской саблей.
– Мир вам, святой отец…
Рыцарь слегка склонил голову.
– Di te ament, – осторожно ответил патер Алоизий.
Патер пытался вычислить владельца перстня с розой и мечом. Судя по размерам, он мог принадлежать только рыцарю.
Впрочем, такие перстни редко надевали на пальцы и никогда не показывали посторонним. Обычно их носили на шее, как нательный крест – под исподней рубахой, на прочном гайтане.
Рыцарь не стал долго томить патера. Шагнув вперед, – с таким расчетом, чтобы его товарищ не видел тайного знака, который он изобразил на пальцах для Алоизия – рыцарь негромко произнес условленную фразу:
– Gloria virtutis umbra.
– Fortuna favet fortibus, – так же тихо, едва шевеля губами, ответил патер Алоизий.
Грубовато отесанное лицо рыцаря смягчилось и потеряло хищную настороженность. Он с удовлетворением кивнул и представился:
– Меня зовут Дагоберт. А это брат Теофраст. Мы просим оказать нам гостеприимство.
При этом рыцарь оглянулся и выразительно посмотрел на дверь кельи. Патер многозначительно пищурил глаза, согласно кивнул и ответил:
– Для нашей скромной обители это большая честь…
И рыцарь, и патер знали, что в монастырях и стены имеют уши. У святой инквизиции длинные руки…
Алоизий позвал эконома, и тот, выслушав приказ патера, поспешил на кухню, чтобы распорядиться на предмет обеда для гостей. Дабы не смущать рыцаря и его товарища теснотой и спартанской простотой кельи, патер Алоизий пригласил их пройти в трапезную. Собственно говоря, столовая для монахов была в другом крыле здания. Туда отвели кнехтов, сопровождавших рыцаря и алхимика. А помещение, куда привел патер своих гостей, предназначалось для приема высокопоставленных особ. Но высокие гости не горели желанием отправиться к черту на кулички, чтобы посмотреть, как живет монастырская братия. Тем более, что в окрестных лесах было неспокойно. Конечно, разбойничьим шайкам хорошо укрепленный монастырь был не по зубам, но обозы с немногочисленной охраной иногда не попадали в пункт назначения.
– Как вы добрались? – исполняя долг вежливости, спросил патер, когда гости уселись за стол, и им было предложено вино.
– На нас устроили засаду, – меланхолично ответил Ротгер, с удовольствием прихлебывая густой и ароматное и густое монастырское вино. – Давно я так не веселился…
– А у меня душа в пятки ушла, – весело скаля крепкие зубы, подключился к разговору Теофраст. - Думал, что нам конец.
– И тем не менее, твоя сабля жажду крови утолила, – благожелательно улыбнувшись, сказал Ротгер.
– Все получилось случайно, брат Ротгер. Он сам на нее наткнулся.
– Притом два раза. Но не это главное. Брат Теофраст спас нам жизни.
– Позвольте полюбопытствовать – каким образом? – спросил заинтересованный патер.
– Он предупредил нас о засаде. Это было чудо. Как он сумел разглядеть разбойников на расстоянии, за деревьями, мне непонятно. И не только рассмотрел, но и почти точно сосчитал их численность.
– Чудеса случаются значительно реже, чем нам хотелось бы, – ответил Теофраст. – Мне помогла наука. И наблюдательность. Сие качество для ученого – один из главных столпов, на котором держится его мир.
– Жаль, что тебе не пришлось драться вместе с нами в битве при Гельмеде, – проворчал рыцарь и потрогал шрам, изуродовавший его лицо.
– Это почему? – спросил алхимик.
– Тогда ты предупредил бы великого магистра ордена, что русские держат наготове засадный полк. И нам не пришлось бы сначала спасаться в болотах, а затем есть ужей и лягушек, чтобы не помереть с голоду и выбраться к своим.
– В те времена я был еще ребенком, – сказал Теофраст. – Увы…
– А я служил оруженосцем у комтура, и было мне… – Ротгер на миг задумался. – Сколько же мне было? Сосчитаем… Да, точно – пятнадцать лет.
Туманный намек Теофраста на науку, которая помогла ему вычислить место засады, патер не понял и хотел продолжить расспросы, но тут появился эконом и два монаха, которые сноровисто сервировали стол и добавили свечей – уже начало темнеть. Быстро ополоснув руки и лицо от дорожной пыли и еще быстрее пробормотав слова молитвы, Ротгер и Теофраст с жадностью набросились на яства, запивая их поистине богатырскими порциями молодого виноградного вина. (Вино – пять бочек – доставили с оказией, которой оказался брат Бенедикт).
Кроме вина, обоз доставил в монастырь свечи, порох, пять кулеврин, два десятка кремневых ружей, а также свинец и формы для отливки пуль. Теперь монахи два раза в неделю упражнялись в стрельбе, радуя Алоизия и сильно раздражая приора – он был немолод, часто болел, а потому не любил шума, который мешал ему отдыхать и молиться. Но монастырь являлся форпостом католицизма во враждебном окружении схизматов, и монахи были обязаны защищать свою веру не только словом, но и оружием. В ответ на недовольство приора патер напоминал ему эту прописную истину, и старец, сокрушенно вздыхая, соглашался с его доводами.
Удалившись в свои покои, приор затыкал уши воском и предавался радужным воспоминаниям о прошлом, когда он был здоров и силен, зимы не были такими холодными, а ночи – такими бесконечно длинными. Из-за слабого здоровья он мало вникал в хозяйские дела монастыря, предоставив заниматься ими своему заместителю, патеру Алоизию. Однако, патеру было хорошо известно, что у приора есть доверенные люди, которые докладывают ему обо всем, что творится в монастыре, а главное, о промахах заместителя.
Это обстоятельство сковывало инициативу Алоизия, мешало выполнять поручения братства Креста и Розы, потому что его немощный и очень богобоязненный начальник, когда дело касалось веры, становился жестоким и непримиримым. Узнай приор о том, что Алоизий принадлежит к братству, у патера не осталось бы иного выхода, как принять быстродействующий яд. С еретиками – настоящими или мнимыми – католическая церковь и ее главный карательный орган – инквизиция особо не церемонились.
Насытившись, гости повели себя по-разному. Теофраст, который был слабее физически, а потому менее выносливым, нежели его старший товарищ, едва не уснул прямо за столом. Поэтому два монаха взяли сильно захмелевшего алхимика под руки и отвели в опочивальню.
Что касается Ротгера, то он лишь посмеивался, глядя на осоловевшего Теофраста, и не выпускал кубка с вином из рук. Патер втихомолку дивился способности рыцаря много пить и не хмелеть, однако помалкивал. Но Ротгер заметил удивление гостеприимного хозяина и охотно объяснил истоки стойкости своего организма перед винными парами:
– Мне довелось вместе с посольством нашего ордена почти год прожить в Московии. Должен сказать честно – тамошние рыцари и в драке, и в застолье настоящие богатыри. Немногие из наших рыцарей могли сравниться с ними в этом деле.
Ротгер ухмыльнулся и постучал костяшками пальцев по опустевшему кубку; юный монашек, который прислуживал за столом, заметив многозначительный жест гостя, поторопился наполнить кубок вином.
– Больно уж вина у русов крепкие, – сказал рыцарь с мечтательным выражением на лице. – Но я стал там одним из самых стойких среди охраны посольства. Год каждодневных тренировок не прошел даром.