Пия получала огромное удовольствие от посещения мастерской Амьена, и обязательно совершала прогулки вдоль стен его ателье, поднимая ткань, прикрывающую прислонённые к стенам картины, и издавая радостные возгласы, когда она узнавала модель, которая была изображена на холсте, находя неожиданные аналогии, задавая умные вопросы, и щебеча, как птичка.
Но её радость понемногу погасла, и уже несколько дней бедный ребёнок, казалось, полностью изменил характер. Амьен не узнавал прежнюю Пию.
Она больше не щебетала и не порхала по комнатам. Сойдя с неудобного помоста в перерыве сеанса, Пия сидела грустно в углу на низенькой скамеечке, молчаливо и неподвижно, положив подбородок на колени.
Амьена поначалу не слишком беспокоило это изменение в поведении Пии, но на третий день он заметил, что у нее красные от слез глаза, и справился о причине её печали.
Девушка ответила, что ей очень жалко Улисса, о трагическом конце которого он только что ей рассказал, но Амьен категорически отказался поверить, что она оплакивала несчастного ангорца, убитого Верро.
Но так как у Поля совершенно не было времени отвлекаться на девичьи слезы, он не стал заниматься выяснением истинных причин её плохого настроения, обещая себе основательно расспросить девушку после того, как закончит картину.
К несчастью, на пятом сеансе после смерти кошки Поль был вынужден признать, что Пия перестала держать требуемую позу, и требовалось ей об этом сказать.
-
Малышка, - вздохнул он, пристально смотря на нее, - это уже совсем не то, чего я хочу от тебя. Ты сейчас изображаешь из себя кого угодно-Деву Марию в гробнице или Мадлен в пустыне, но никак не пастушку из Субиако. Послушай, моё дитя! Когда ты пасёшь там коз, у тебя не должно быть на лице этого похоронного выражения лица, которое ты сейчас нацепила на себя.
-
В Субиако, - сказала девушка так тихо, что её слова можно было едва расслышать, - меня никто не наказывал, и мне никогда не было больно.
-
И кто же это тебя наказывает здесь? - воскликнул Амьен. - Или у тебя сердечная боль?
-
Вы же знаете, что нет.
-
Хорошо, я тебе верю, ведь ты мне говорила, что у тебя нет возлюбленного. Ты слишком разумна, чтобы влюбляться в мальчиков, которых ты встречаешь в доме Лоренцо или на пляс Пигаль. Но что тогда?
-
У меня все в порядке, месье Поль.
-
Не говори мне так. Я тебя прекрасно знаю… и читаю по твоему лицу, как по открытой книге… и заявляю тебе, что ты сильно изменилась. Ты больше не смеёшься, не можешь держать голову, когда позируешь таким образом, как я тебя прошу, а руки твои свисают вниз так, как будто ты изображаешь не весёлую пастушку, а статую вечной скорби и боли. Все стало плохо до такой степени, что я больше не могу ждать ничего хорошего, и если ты продолжишь плакать, я пропущу срок сдачи моей картины. Моя пастушка оказалась сроду не пастушкой, а дочерью разбойника, которого только что застрелили. И чтобы снова поднять твоё настроение, малышка, есть только одно средство. Расскажи мне о своих печалях. Это тебя утешит, а я найду средство тебя излечить. Давай, расскажи мне все без утайки. Может быть, это Отец Лоренцо, который сдаёт тебе в аренду твою комнатку, причиняет тебе эти страдания?
-
Нет. Он, можно сказать, почти что уважает меня с тех самых пор, как вы меня рекомендовали ему. Он больше никогда не поднимается в мою комнату без моего разрешения.
-
Очень хорошо. Я ему дам премию, как только его увижу, и для этого даже специально срочно повидаюсь с ним.
-
Но ты сама… может быть ты нуждаешься в деньгах?
-
Ой…! Нет. Я зарабатываю у вас в два раза больше, чем могу израсходовать.
-
Может быть ты тоскуешь по родине? Это твоя родная гора… она тебе снится по ночам?
-
Что бы я там делала теперь? У меня там больше никого не осталось, - прошептала бедная девушка.
-
Это правда, - сказал взволнованный её словами Амьен. - Ты ведь сирота.
-
Моя мать умерла в прошлом году.
-
И ты никогда не видела своего отца?
-
Практически нет… я лишь едва, очень смутно,
помню его…. я его видела, когда была совсем маленькой.
-
Это был француз, не правда ли?
-
Мне так говорили соседи. Моя мать никогда не рассказывала о нем.
-
И у тебя больше не было другого отца?
-
Нет, мы жили втроём… только я, мама и сестра. Я думала, что вам это известно.
-
Да, я припоминаю теперь, что ты мне рассказывала, что твоя сестра оставила Субиако в двенадцать лет. Она была старше тебя.
-
Мне тогда было девять лет.
-
И твоя мать позволила ей уехать из дома?
-
Моя мать была настоль бедна, что больше не могла её прокормить.
-
Хм! Мой соотечественник повёл себя безобразно. Если ты благороден, нельзя бросать без средств к существованию свою жену и дочь.
-
Я зарабатывала на жизнь, пася коз, - продолжила Пия, как будто не заметив эту строгую, но справедливую оценку поведения её отца. - Моей сестре было сложнее, чем мне. Она была старше и не могла выносить страдания нищеты. У нее был прекрасный голос, и она получила предложение от преподавателя вокала, который искал учеников. Он предложил ей брать у него уроки музыки, с тем, чтобы потом помочь ей заключить договор с оперной труппой. Она согласилась и уехала с ним.
-
И ты больше не слышала о ней?
-
Она писала раз в год для нас одному мужчине в Субиако, который нам пересказывал новости о ней. Моя мать не умела читать… а я научилась читать только во Франции… благодаря вам.
-
Итак, что с ней стало, с твоей сестрой? Мне ни разу не пришло в голову спросить тебя об этом. Как сложилась её судьба в театре?
-
Она спела в нескольких больших городах Италии. Прошлой осенью она была в Милане и пела в Ла Скала.
-
Как примадонна?
-
Нет, в хоре.
-
Дьявол! Тогда, должно быть, она не стала миллионершей. Но как ты обо всем этом узнала, ведь ты уехала из Субиако?
-
Мне написали оттуда, что наша мать умерла… там знали, что старый Лоренцо меня увёз в Париж. У нас ведь там каждая собака знает Лоренцо, и знают, где он живёт. А шесть недель тому назад я получила письмо от моей сестры, адресованное на мой адрес на улицу де Фос-Сент-Бернар. Впервые в моей жизни мне кто-то написал письмо.
-
Но, надеюсь, оно не будет последним. И ты ответила твоей сестре, я думаю?
-
Да, один раз, а затем пришло второе письмо от неё, в котором она сообщала, что собирается приехать в Париж.
-
Ах! Ба! И она приехала?
-
Да, месяц тому назад.
-
Как, малышка… и ты это скрыла от меня?
-
Моя сестра мне строжайше запретила говорить о ней. Она хотела, чтобы никто не знал, что она появилась в Париже.
-
Но ты то с ней свиделась, я надеюсь?
-
Именно потому, что я больше её не вижу, я и плачу, - воскликнула Пия, вновь разражаясь слезами.
-
Как! Что значит… ты её больше не видишь? - воскликнул Амьен. - Уж не поссорились ли Вы?
-
Поссорились! О! Нет, - вздохнула итальянка. - Мы нежно любим друг друга, как только могут любить две сестры, которые остались совсем одни в этом мире.
-
Итак… тогда почему вы перестали встречаться?
-
Потому что она больше не пришла ко мне.
-
Кто тогда тебе мешал пойти к ней?
-
Я никогда не знала, где она живёт.
-
Ни чего себе! Ах! Это сильно! Что! Твоя сестра приехала в Париж для того, чтобы разыскать тебя… и не сообщила свой адрес! И потом, было бы естественно, как мне кажется, чтобы она жила вместе с тобой.
-
Нет… дом отца Лоренсо ей не подходил… Меня там уважают … хотя бы потому, что я ещё ребёнок… но моей сестре восемнадцать лет, и она очень красива.
-
Ты думаешь, что ты некрасивая?… Ладно, речь не об этом. Я понимаю, по крайней мере, что она имела право не захотеть найти пристанище в этом караван-сарае на улице де Фос-Сент-Бернар. Но это не причина не сообщить тебе, где она поселилась.
-
У нее была причина не делать этого… причина, о которой она мне не сказала, а я не настаивала. Я только знаю, что она не хотела никого видеть и ни с кем не встречаться.
-
Но с тобой-то она виделась?…
-
Да, каждый вечер.
-
Почему вечером?
-
Потому что она знала, что днём я ходила позировать к вам.
-
О! Ты рассказала сестре обо мне?
-
Да! Я ей очень часто рассказывала о вас.
-
А она, о чем она рассказывала тебе?
-
О нашей матери, нашем детстве, нашей родине…
-
И она тосковала по вашей родине, по Субиако?
-
Да… она мне говорила, что её самое горячее желание состоит в том, чтобы жить там вместе со мной.
-
Значит, твоя сестра была готова отказаться от театра?
-
Без сожаления. Профессия певицы ей не нравилась.
-
А ты… ты тоже хочешь отказаться от профессии натурщицы?
-
Я не знаю, - прошептала девушка, опуская глаза.
-
Тебе все равно рано или поздно придётся отказаться от этого занятия. Ты не можешь провести всю свою жизнь в мастерских художников… Ты выйдешь замуж и бросишь эту работу.
-
Я не хочу замуж, - громко выдохнула Пия.
-
Хорошо… не хочешь… так не хочешь! Но уверен… ты изменишь своё мнение. Давайте возвратимся к твоей сестре. Она должна была по крайней мере тебя сказать, почему и зачем она приехала в Париж. Ведь не для того же, чтобы завоевать Парижскую сцену… я предполагаю, что она не собиралась получить ангажемент в театре.
-
О! Нет.
-
Зачем, тогда?
-
Она меня заставила поклясться, что я никому не скажу об этом.
-
Черт! Неужели ли это такая большая тайна? И она тебя запретила открыть её и конкретно мне?
-
Сестра не говорила конкретно о вас. Ведь она не предполагала, что вы мне позволите говорить во время сеанса.
-
Она не знала также, что я - твой друг. Если бы ей это было известно, то твоя сестра непременно бы сделала исключение для меня. Она не хотела, чтобы отец Лоренцо узнал что-либо о её делах. Я понимаю это. Но я не Лоренцо, я даже не итальянец… и я уверен, что она бы сочла меня достойным выслушать её признания. Ты должна была привести свою сестру ко мне.
-
Я не осмелилась.
-
Хорошо! Но теперь, когда ты беспокоишься о сестре и не знаешь, что с ней произошло, ты вполне могла бы мне рассказать о том, зачем она приехала во Францию и что собиралась здесь делать. Это бы мне помогло, возможно, её разыскать.
-
Если бы я могла надеяться на это …
-
Ты можешь мне верить… и ты не опасаешься меня, я надеюсь!
-
О! Нет, как вы могли так подумать.
-
Тогда, говори. Я и так почти разгадал эту её тайну. Твоя сестра искала кого-то, не правда ли?
-
Это правда.
-
Когда я буду знать, кого, я смогу искать целенаправленно, а не наугад… наудачу. Я знаю кучу народу, и если твоя сестра обратится ко мне, я ей, вероятно, мог бы дать полезные указания.
-
Вы мне обещаете сохранить в тайне все, о чем я вам собираюсь рассказать?
-
Кому, черт возьми, ты хочешь, чтобы я это повторил? Из всех моих друзей только Верро знаком с тобой, но я поостерегусь брать его в доверенные лица в этом деле. Он слишком болтлив, чтобы делать из него компаньона. Этот юноша проводит свою жизнь в кафе, и я думаю, что это не то место, где мы можем найти твою сестру и персону, которую она разыскивала.
-
Нет, месье Поль, это совершенно не то, о чем вы думаете… моя сестра искала нашего отца.
-
Вашего отца! - повторил эхом Амьен, который был совершенно не готов к её словам. - Ах! Конечно, ведь он был французом. Я об этом даже не подумал. Но ты мне только что сказала, что вряд ли узнаешь его, если увидишь.
-
Зато моя сестра его вполне хорошо запомнила, - сказала Пия. - Она была старше меня на три года, и когда отец оставил нашу мать, сестра была уже в состоянии все понимать.
-
Тогда она должна была тебе сказать о том, что произошло между ними, и почему ваш отец бросил вас таким образом… оставил в нищете своих детей. Между нами говоря, он повёл себя очень недостойно, так как, в конце концов, он никогда не отрицал своего отцовства, и было время, когда он вас называл своими дочерями.
-
Я сохранила об этом времени только очень неясные воспоминания. Я помню, что мы жили в Риме, и что мы каждый день проводили в старом доме, на немного менее широкой площади, чем площадь Пигаль, и лицом к лицу перед огромной лестницей, ведущей к церкви с башнями.
-
Отлично… это уже кое-что! Я знаю это место… Испанская площадь, и испанская лестница у подножия церкви Тринита-деи-Монти. И внезапно ваш отец перестал у вас появляться?
-
Да. Он неожиданно уехал… возвратился во Францию, и тогда мы были вынуждены возвратились в Субиако. Моя мать могла бы продолжать зарабатывать на жизнь, позируя в мастерских художников… ведь она была очень красива! Но она больше не захотела заниматься этим ремеслом и увезла нас в горы…
-
На что же вы там жили?
-
Моя мать собрала немного денег в те времена, когда работала натурщицей …
-
Как! Твой отец ей ничего не оставил?
-
Ничего.
-
Это отвратительно.
-
Моя сестра думает, что он не смог обеспечить нашу жизнь потому, что сам был беден.
-
Прекрасный повод не содержать свою семью! Хотя у него хватило средств, чтобы отправиться обучаться живописи из Франции в Италию. Если он был не в состоянии обеспечить вам достойную ренту, то не имел права бросить вас в крайней нищете. Он был обязан остаться и работать ради семьи. И Бог знает то, что вы испытали! У вас был хоть какой-нибудь кров, по крайней мере?
-
Моя мать сняла за околицей деревни сарай, брошенный пастухами и стала прачкой, обстирывая белье
в двух или
трёх богатых домах. А моя сестра и я пасли деревенский скот.
-
А что же ваш отец… от него не поступало никаких новостей?
-
Достаточно долго… нет. Но однажды кюре сказал моей матери, что ему написали из Франции, чтобы узнать у него, не живёт ли наша семья в Субиако. Не знаю почему, но моя мать попросила его ответить, что мы оставили страну и он не знает, куда мы уехали. Сделал ли кюре это? Это то, чего мы не знали никогда.
-
Получается, что бедная женщина не хотела больше даже слышать о нем. Должно быть, твой отец её смертельно оскорбил. Она его, вероятно, проклинала до самой своей смерти.
-
Нет, никогда ни одного горького слова в его адрес не вышло из её рта. Она даже никогда не произносила его имени в моем присутствии.
-
Но ты его знаешь, это имя?
-
Моя сестра знает.
-
И она тебе его не назвала?
-
Я у неё не спрашивала. Я видела, что ей будет очень трудно произнести его имя. Каждый раз, когда я делала хоть малейший намёк на цель её приезда в Париж, сестра принималась плакать.
-
Все это… что ты мне только что рассказала, моя дорогая малышка, это что-то экстраординарное. Но сейчас не время комментировать твою историю. Сейчас идёт речь только о том, чтобы найти твою сестру. Когда в последний раз она приходила к тебе?
-
Должна была прийти в прошлую среду. Я её прождала весь вечер, но она не появилась.
-
Но ты её видела накануне?
-
Да, месье Поль. Она оставалась у меня позже, чем обычно, и сказала мне, уходя, что вернётся ко мне на следующий день.
-
А как сестра добиралась к тебе? - спросил Амьен, немного поразмыслив.
-
Пешком, и я думаю, что она таким же образом возвращалась домой… ведь она была не богата.
-
И вероятно, что она жила не далеко от тебя? И значит ты её не провожала, когда она тебя оставляла в твоей мансарде?
-
Нет. Она мне запретила это делать.
-
И ты её никогда не встречала на улице?
-
Никогда. Я столь редко выхожу из дома, и то, только для того, чтобы отправиться к вам… и для этого и туда и обратно я пользуюсь омнибусом.
-
Скажи мне, малышка, твоя сестра носила, как и ты, народные костюмы Субиако?
-
О! Нет, месье Поль. С тех пор как она стала петь в театрах в больших городах Италии, она одевалась на французский манер.
Амьен собирался продолжить эти расспросы о жизни пропавшей сестры Пии, но странный шум привлёк его внимание.
Осторожное царапанье в дверь донеслось до его уха, и вскоре послышалось жалобное мяуканье.
-
Ах! Мой Бог! Ведь это Улисс! - воскликнула девушка.
-
Улисс! - машинально повторил Амьен. - Быстрей, давай посмотрим, в чем дело! Ты же уже знаешь, что он умер. Кошки не воскресают.
-
Но, однако, кажется… это действительно кошка. Послушайте! Она скребётся в дверь.
Второй каскад мяуканья, гораздо плачевнее, чем первый, заставил их одновременно вздрогнуть.
-
Бедный зверь умирает от голода, - продолжила Пия. - Можно я ему открою?
-
Моя бог! Конечно же открывай дверь. Если даже это не душа моего ангорского кота, которая пришла с того света, то тогда это мой новый кошачий компаньон, который хочет жить со мной. Я очень скучаю с тех пор, как у меня больше нет никаких животных дома. Я уже был готов купить обезьяну или попугая, но понял, что все-таки предпочитаю кошку. Это менее затруднительно в содержании, и так как само Провидение мне посылает …
Пия была уже у двери, но едва она её открыла, как до Амьена донёсся испуганный крик, даже, можно сказать, вопль испуганной девушки.
Верро стоял перед нею, шляпа на затылке, руки в карманах брюк, насмешливые глаза на лице и трубка во рту.
-
Как! Это - ты! воскликнул Амьен, - что означает эта глупая шутка?
-
Мой дорогой, - ответил горе-художник, прокрадываясь в мастерскую, - я подозревал, что ты рассердился на меня и вряд ли мечтаешь о встрече со мной. Если бы я, как обычно, сделал просто тук-тук в твою дверь, ты узнал бы мой привычный способ стучаться в твою дверь и… я прекрасно знаю тебя… ты вполне способен не открыть мне дверь. И так как природа меня одарила особенным талантом и способностью имитировать крики животных, я спародировал мяуканье Улисса. Разве это было не похоже?
-
Тебе должно быть стыдно напоминать мне о твоей жертве.
-