Кое-кто из поваров и резчиков мяса, когда господа разошлись, сидели кругом развалившись. Они помаленьку отщипывали кусочки от остатков еды, с ленивым видом кухонных работников, знающих, что некоторые из кусков мяса были уже склизкими, когда их доставили от мясника, которые из соусов не хотели густеть, и сколько раз овощи роняли во время готовки на пол, испачканный мышиным пометом.
– Кто тут главный? – потребовал я. Я догадывался, что тут так все безалаберно устроено, что нет конкретного ответственного. И я угадал. Я предупредил их, что одному из гостей стало худо, но никто из этих мелких сошек не удивился. Затем я сказал, что болезнь оказалась смертельной, тут они все внезапно потеряли аппетит.
– Если сможете найти собаку, которая никому не нравится, начните кормить ее этими оставшимися лакомыми кусочками, по одному за раз…
Я вернулся обратно к Гиацинту.
– Мы загородим дверь…
Это послужит моей цели, люди будут думать, что туалет затопило – обычный случай.
–…Теперь, прежде чем какой-нибудь любитель соваться куда не следует приберет тут все, я хочу, чтобы ты показал мне столовую.
В доме, где никогда не опорожняют мусорные ведра, и никогда не чистят разделочные доски, тем не менее могут накормить гостя среди захватывающей дух роскоши.
Сверкающий канделябр начал теперь гаснуть, но огней хватило, чтоб осветить позолоту на пьедесталах и тонкую резьбу колонн, и мерцание парчовых складок занавесей, покрывал и украшений, которые делали комнату и три гигантских кушетки в должной мере роскошными для группы запрыгнувших вверх по социальной лестнице мальчиков, подрезавших фитили у ламп, и женского отребья, что вышли за них замуж. Я не стал беспокоиться, чтоб ухватить разом все детали но я запомнил огромные батальные полотна и превосходно полированные ониксовые вазы. Решетки наверху, в сводчатом потолке оставались открытыми, после того, как с них вниз пролились на пировавших духи, от чьих ароматов у меня запершило в горле.
Мальчик-слуга свернулся с большим пальцем во рту и персиком в другой руке. Он так крепко спал, что выглядел, будто дыхание оставило его. Гиацинт в тревоге пнул его, но ребенок проснулся и удалился.
Я осмотрелся вокруг, ища подсказки. Здесь худшим знаком домашних проблем оказались заляпанные винными пятнами скатерти, которые будут заботой хранителя белья дома Гортензиев, и море разлитого на одной из кушеток масла из светильника. Я отпихнул ногой со своего пути зачерствевшую булку.
– Кто здесь был сегодня вечером, Гиацинт? Сколько человек из семейства?
– Все трое, с обеими женщинами.
– Гости?
– Только один. Деловой партнер.
– И Северина.
Семь. На кушетках было достаточно свободного места.
– Какова была последовательность смены блюд?
– Еда это не моя епархия. Фалько, тебе нужен управляющий домом.
Управляющий был самовлюбленным типом, говорившим с этакой утомленной ленцой (я встречался с ним прежде). Он мог подождать.
Я обошел весь триклиний, но ничего на глаза не попалось. Графины с вином и кувшины с водой остались на приставных столиках после трапезы, как и разбросанные в беспорядке чаши для специй и ситечками для процеживания. Единственно оставшимся предметом пиршества была сложная конструкция на низком центральном столе. Это было дерево, сплетенное из золотой проволоки, которое, по видимому, принесли, обвешанным фруктами на десерт. Грозди винограда и абрикосы все еще свисали с его ветвей и лежали на подставке.
Я все еще стоял в задумчивости, а Гиацинт горестно сгорбился на обеденном ложе, когда тишина была нарушена человеком, который прямо ворвался в комнату.
– Кто-то умер? Да?
– Кто-то, возможно, так и сделал, – ответил я мрачно, обратив взор на это дикое явление. У него была залысина на лбу, широкий рот, нос, в два раза больший лица, и быстрые серебристо-карие глаза. Его рост был заурядным, но он занимал много места, источая мощную энергию, подобно хорошо смазанной критской ветряной мельнице, стоящей на тормозе во время бури.
– От кого ты узнал об этом?
– Служанка прибежала и рассказала.
– Почему? Какое это имеет отношение к тебе?
Гиацинт поднял глаза.
– Если ты говоришь, что причиной отравления Нова была еда, – сказал он мне, с легким оттенком веселья, – он думает, что ты подкапываешься под него – это шеф-повар, Фалько!
XXXIV
– Нов! – дикие глаза шеф-повара стали еще крупнее. Он был явно расстроен.
– Успокойся! Как тебя звать?
– Люди здесь зовут меня Виридовиксом, – сообщил он мне сухо. – И если мой хозяин был отравлен – тогда тебе необходимо поговорить со мной!
– Если ты шеф-повар, – прокомментировал я, – тогда большинство из тех, кто этим вечером тут ели, захотят это сделать!
Если бы мне понадобилось подтверждение, что кучка Гортензиев была всего лишь дилетантами в светской жизни, я бы нашел это в том, что у них был галльский повар.
Минуло сто лет с тех пор, как Рим решил приобщить к цивилизации галлов; с тех пор мы перешли от геноцида от рук Юлия Цезаря к приручению племен товарами, что оказалось дешевле для Казны: керамические чашки, италийские вина и демократические тонкости местного самоуправления. В ответ Галлия заполнила студии художников моделями, которые специализировались в изображении умирающих варваров, а затем наслала на нас толпу чиновников среднего уровня вроде Агриколы. Много видных галлов прибыло к нам из Форума Юлия, который украшен тем, что можно было бы назвать университетом, а вдобавок порт, из которого легко можно отправится в Рим. Я готов признать, что когда нибудь три холодных галльских провинции внесут свой вклад в цивилизованное искусство – но никто не сможет меня убедить, что это будет кулинарное искусство. Но даже при всем при этом, я не имел в виду, что Гортензий Нов умер потому, что его повар родом из Галлии. Его, почти наверняка, погубил ужин, но повар к этому был не причастен.
Успокоить Виридовикса было моей первейшей задачей; он мог перестать волноваться без посторонних. Я подмигнул Гиацинту, который любезно исчез.
– Я Дидий Фалько. Я расследую эту трагедию, и, честно говоря, после того, как я нашел тело твоего хозяина, мне нужно выпить! Если предположить, что он был отравлен, я думаю, ты хотел бы присоединиться ко мне. Попробуем найти то, куда скорее всего ничего не подсыпали…
Я усадил его, почти дошедшего до точки кипения. Потом я отыскал один графин с вином, элегантную вещицу из голубого рифленого стекла с серебряным сверкающим горлышком, который стоял уже откупоренный, благоухающий, как особо качественное вино, отложенное для послеобеденных тостов. Янтарное вино плескалось у самого горлышка; трапезничавшие явно забыли про эту благодать. Я рискнул, рассудив, что все, что предназначалось для всей компании, должно быть безопасным. Это был большой риск, но Виридовикс был сильно потрясен, а я был в отчаянии.
– Это должно нам помочь.
Содержимое было густым, как нектар, и, вероятно, имело солидный возраст. Хотя я нашел свою порцию именно такой, как нужно, Виридовикс попросил специй; я нашел небольшой флакон из такого-же голубого стекла, стоявший рядом с графином, и, считая, что повар должен оценить вкус, я вытряхнул все его содержимое – мирру и кассию, судя по запаху – в его бокал.
Один глоток убедил меня, что тот, кто должен был наслаждаться этим, был мой старый друг Петроний. Это было фалернское вино пятнадцатилетней выдержки, насколько я мог судить. Я узнал его по тому, как оно скользнуло в мое горло, словно расплавленное стекло, и по теплому ожогу послевкусия. Я знал это, поскольку Петроний имел обыкновение угощать меня в свой день рождения; он всегда говорил, что это пустая трата, заливать такой благородный виноградный нектар в такого растяпу, как я, но фалернское нельзя пить в одиночку (философия, которую я одобряю).
Мы успокоились. Повар стал выглядеть не таким бледным.
– Полегчало? Виридовикс, факт состоит в том, что Нов умер, но никто не сможет обвинить тебя, если только у тебя не было причины быть недовольным им.
Я хотел напомнить повару, что когда свободный гражданин умирает насильственной смертью, первыми подозреваемыми всегда становятся его рабы, и, если он рассчитывает на мою помощь, он должен быть невиновным.
– Лучшее, что ты можешь сделать, это помочь доказать свою невиновность.
– Я все делал как надо.
– Я понимаю это.
– Другие могут не согласиться с тобой?
Мне понравился его мрачноватый юмор.
– Им придется, если я найду настоящего убийцу.
Виридовикс смотрел скептически.
– Меня наняли, чтоб предотвратить это, – проворчал я. – Так что не только твоя репутация под угрозой, приятель.
Мое мрачное настроение убедило его. Мы сделали еще по глотку, затем я убедил его пройтись по меню ужина. Очевидно, он был склонен беспокоиться по любому поводу, так что он повсюду носил его, нацарапанное на клочке пергамента, в кошельке на поясе:
УЖИН НА СЕМЕРЫХ, ДАВАЕМЫЙ ГОРТЕНЗИЕМ НОВОМ
Закуски:
Салат из лука-латука и мальвы;
Павлиньи яйца;
Сосиски в кольцах;
Устрицы из Байи по-Гортензиански;
Сердечки из артишока;
Оливки.
Главные блюда:
Заяц в жирном винном соусе;
Лобстер в шафране;
Запеченная в горшке свинья, увенчанная лавровым венком;
Дикая цапля;
Жареная на сковороде камбала;
Фенхель; Отварной горошек; Тушеные лук-порей и лук-шалот; Грибы.
Десерт:
Белый сыр;
Фрукты на Дереве Гесперид;
Пирожные (покупные).
Вина:
К закускам: Мульсум, согретый с мёдом и ароматизированная меластомой.
К основным блюдам: Красное и белое хиосское вино, подаваемое по индивидуальному выбору.
Для тостов после трапезы сетийское вино.
– И кто придумал эту изящную последовательность блюд? – спросил я.
– Я сам, – похвастался Виридовикс, но затем добавил, – некоторые предложения сделала Северина Зотика.
Я не был готов сейчас думать о Зотике.
– Вечеринка имела успех, Виридовикс?
– Конечною
– Твои творения были хорошо приняты?
– Они были из хороших продуктов, – пожал он плечами, – Ты не там ищешь. Я свободно могу покупать лучшие по качеству продукты.
Он, очевидно, был добросовестным человеком. Я выкинул из головы свою собственную шутку о залоснившемся мясе – а с ней и мучительные сомнения, а вдруг его хозяин отравился случайно, просто съев дурной кусочек.
Перечитывая список, я отметил несколько вопросов к повару, не все они были связаны с моей профессией.
– Что такое "Устрицы по-Гортензиански"?
– Сваренные в светлом бульоне из белого вина с лавровым листом, ягодами можжевельника и любистоком…
– Рецепт придуман кем-то из семейства?
– Рецепт придуман мной! – поправил он меня. Разумеется, никто столь же претенциозный как эти вольноотпущенники не позволил бы представить гостям блюдо, названное по имени кельтского раба. Виридовикс приложил свое умение, а они получили всю славу.
– В наши дни люди подумают дважды прежде чем есть грибы…
Я имел в виду печально известное убийство императора Клавдия его женой. Виридовикс, который успешно опорожнил свой кубок вина, просто фыркнул.
– Выпечка от Минния, что торгует по дороге сюда?
– Как обычно. Его работа не плохая, да и он нам дает специальные цены.
– Потому что один из этих вольноотпущенников сдает ему в аренду лавку?
– Я не знаю почему, я лишь повар.
– А как ты им стал?
– Попал в плен на войне. Нов купил меня, – промурлыкал Виридовикс, слащавым голосом, – потому, что работорговец назвал меня вождем племени.
– Ну и сноб!
– Ему нравилось, когда его овсянку помешивает разорившийся принц.
Повар не был озлобленным человеком. Я наслаждался тем, как изящно он высмеивал вульгарность своего хозяина.
– Ты был один?
Он улыбнулся без слов.
– Может быть ты когда-то был чем-то большим, чем повар… Это было для тебя тяжело, попасть сюда?
– Приходится так жить, – сказал Виридовикс спокойно.
– Значит, ты сдался?
– Раз это стало моей работой, то я решил делать ее хорошо, – добавил он с достоинством слегка выпившего.
– Честь заставляет!
Должно быть, я тоже был пьян. Я обратил внимание, что он носит ту же самую режущую глаза ливрею, что и Гиацинт, дополненную ярким шнуром. Еще повар щеголял витым серебряным браслетом.
– Этот браслет был у тебя, когда тебя взяли в плен?
– Еще чего! На меня это повесили.
– Дополнительный знак отличия? Могу ли я судить по твоей одежде, что ты лично руководишь слугами?
– Плохо нарезав блюдо, можно испортить мою лучшую работу.
– Я хотел спросить у мажордома, кто из гостей что ел.
– Он скажет, что не знает, – сказал пренебрежительно Виридовикс.
– Но ты то ведь заметил? – рискнул я. – Ты знаешь, что каждый брал, и кто что оставил на своих тарелках!
Он посмотрел на меня, польщенный комплиментом, затем любезно ответил на мой вопрос:
– Должен сказать, что каждый брал почти все блюда. Поллия оставила в тарелке все, что ей могло показаться хрящиком, Феликс выковыривал из еды все жирные кусочки и откладывал в сторону, гость всю ночь размазывал еду по тарелкам…
– Какая-то причина?
– Человек, который не умеет есть.
– Или не умеет жить! – закричал я, с восторгом рассматривая его меню. Виридовикс принял новый комплимент:
– Ты верно заметил! Нов, как обычно, сожрал полную тарелку, а потом потребовал добавки. Но никто из них не обратил внимание на то, что им подавали.
– Обидно?
– Нормально, Фалько. Для этого дома.
– Разве это не заставляет тебя терзаться?
– Недостаточно, – быстро ответил Виридовикс, – чтоб я желал им смерти!
– Согласно моей теории, повара совершают убийства перегревшись у жаркой печи, тогда они приходят в неистовство и кидаются с топором для разделки мяса.
– Яд, было бы слишком непрофессионально! – он улыбнулся.
– Скажи мне, как наблюдательный человек. Кто нибудь из них нервничал?
Я тщательно старался избегать упоминания Северины Зотики.
– Все они, – ответил он сразу.
– И Нов?
– Он в особенности.
В некоторой степени это было неожиданным.
– Что их обеспокоило?
Он улыбнулся мне широкой галльской улыбкой, полной умного очарования. Я засмеялся:
– Извини. Ты не можешь знать подробностей, ты же только повар!
– А повар, это уши, когда люди едят его блюда!
– Скажешь мне?
– Это из-за бизнеса, ради обсуждения которого они и встретились.
Я ждал. Он немного потянул паузу для большего эффекта:
– Я думаю, создается новое товарищество.
В этот момент он по настоящему смеялся надо мной.
– В какой области?
– Городская недвижимость.
– Ты знаешь подробности?
– Нет, Фалько. Когда они собрались обсудить детали, всех нас отослали из комнаты. Я жду, когда ты спросишь меня, – тихо продолжил Виридовикс, – видел ли я, чтоб Гортензий Нов ел или пил то, что другие не трогали?
– Я, вероятно, подвел бы разговор к этому!
– Ничего, – разочаровал меня повар. – Большинство из них попробовали все блюда и все вина. Если яд был в пище, все они мертвецы. Слуги были внимательны, но это была такая вечеринка, где присутствующие часто передавали деликатесы друг другу…
– Изысканные манеры для ужина?
– Очень. Даже слишком.
– Значит общее настроение было дружеским?
– Да, но напряжение было высокое. Я боялся, что оно перекинется на слуг; они бы начали ронять блюда. Был приглашен арфист, но с ним расплатились, даже не послушав игры. Они закончили довольно рано…
– Ты видел, что произошло потом?
– Конечно. Мы ждали, чтоб начать уборку. После того, как они вышли, Крепито и Феликс постояли в портике некоторое время с гостем.
– Продолжали обсуждение?
– Тихим голосом, кажется что-то, что сделал Нов, вызвало спор. Затем я попытался подслушать разговор, подойдя с выпивкой, но из этого ничего не вышло. Гость сказал, что у него есть еще дело, которое надо сделать. После того как он ушел, Крепито и Феликс исчезли вместе, что-то тихо обсуждая.
– Довольные?
– Я бы не сказал.
– Где был Нов?
– Где-то бродил.
– С Севериной Зотикой?
– Нет, – сказал повар. – Я должен был сказать раньше, Северина Зотика не была на вечеринке.
В этот момент раздался скрип башмака по мрамору. Виридовикс предупреждающе опустил руку мне на плечо. Я повернулся.
Человек, стоявший в дверном проеме, окутанный ароматами чеснока и ладана, мог быть только одним из триумвирата Гортензиев.