– Ты романтик, Фалько, – выругалась она, как будто что-то заставило ее насторожится. – Почему ты никогда не отвечаешь прямо?
– Мне становится скучно, – признался я. – Это достаточно прямо?
Мы оба пьяно фыркнули.
***
Северина сидела слева от меня скрестив ноги и выпрямив спину. А я положил на свое согнутое правое колено руку с чашей вина. Это позволило мне немного повернуться и незаметно наблюдать за ней.
Она снова наполнила свою чашу.
– Я пью больше тебя!
– Я заметил.
– Ты намерен остаться трезвым и выведать мои тайны?
– Мне нравятся женщины с тайнами…
– Тебе не нравлюсь я! Прекрати выдумывать… Я должна была спросить, – промурлыкала она, изображая, по ее мнению, лукавство, – тебя кто-нибудь дома ждет?
– Нет.
Я осушил свою чашу. Действие было более поспешным, чем предполагалось. Я почти захлебнулся.
– Ты удивляешь меня! – мягко рассмеялась она.
Когда я прекратил кашлять, я ответил:
– На днях ты была права: я переоценил свои силы.
– Расскажи мне!
– Нечего рассказывать. Один из нас хочет успокоиться и завести семью, а другой хочет остаться свободным.
Северина выглядела растерянной, как если бы она пропустила шутку.
– Женщины такие непостоянные! – пожаловался я. – Они не могут взять на себя ответственность.
– Как ты ее поймаешь?
Теперь Северина присоединилась к игре, хотя и с презрительным выражением..
– У меня свои методы.
– Вы, мужчины, такие коварные!
– Как только она откроет для себя мою стряпню и мое преданное сердце, я привяжу ее к себе…
– Она помогает тебе в работе?
– Ты уже спрашивала меня об этом. Я не вмешиваю ее в мою работу.
– Мне интересно, послал бы ты шпионить ее в места, куда не можешь пойти сам?
– Я бы никогда не отпустил ее туда, куда не мог бы пойти сам.
– Какая предусмотрительность! – сказала Северина.
Мы оба оторвались от вина и сидели, уставившись перед собой, как бестолковые философы. Действие резкого молодого вина, что легло поверх тонкого фалернского, которое я выпил раньше, не говоря уж о мягких столовых винах, которые подавали во Дворце на обеде у Тита, заставило меня начать подумывать, а смогу ли я стоять ровно, когда понадобится. Даже Северину начала одолевать сонливость.
– Ночь откровений! – проворчал я, чувствуя поднимающееся раздражение. – И до сих пор только с одной стороны! План состоял в том, чтоб сперва открыться самому, а потом склонить тебя на откровенность…
– План, Фалько? Ты хотел добиться от меня признания при помощи такого дешевого трюка, как напоить меня?
– Ты сама напилась.
– Я ненавижу тебя, когда ты такой логичный.
– И я ненавижу тебя… Ох, забудь это, – вздохнул я. – Я слишком устал, чтоб опять начинать препираться с тобой.
– Ты засыпаешь! – сдавленно фыркнула Северина. Возможно, и так. Возможно, я просто хотел, чтоб она так подумала. (А, возможно, я уже ничем не мог помочь себе.)
Когда я ничего не ответил, она откинула назад голову со стоном. Затем она сняла с пальца кольцо с красной яшмой, сложила ладони лодочкой и подкинула его в воздух, поймала и положила рядом с собой на пол. Искра, казалось спрыгнула с драгоценного камня, чтоб вспыхнуть в ее волосах. В ее действиях не было никакой непочтительности, но, оно, очевидно, ознаменовывало конец помолвки с мертвецом.
– Ничего не осталось… никого, кому я нужна… ни одного чтоб изменить… Зачем все это, Фалько?
Драгоценный камень, что сняла, выглядел почти таким же тяжелым, как тот, что носил и сам Нов; слишком большой для пальцев Северины, которые были крохотными, как у ребенка.
– Ради прибыли, сударыня! Это кольцо, по крайней мере, приличный кусок золота!
Северина пренебрежительно толкнула яшмовое кольцо по мозаике пола.
– Золото стирается. Как любовь, которую оно символизирует.
– У некоторых она долгая.
– Ты на самом деле в это веришь? – спросила она. – И твоя известная подруга?
Я рассмеялся:
– Она реалистка, держит меня на коротком поводке, на всякий случай.
Через мгновение Северина подняла правую руку, показывая дешевое кольцо с грубо вырезанной Венерой и маленькой загогулинкой, что должна была означать Амура, сидящего у нее на колене.
– Теперь медь, – сказала она мрачно, – и это навечно!
– Вечность становится дешевой! А знаешь, медь названа в честь гор на Кипре, откуда ее доставляют в слитках в форме бычьей шкуры?
Я люблю собирать всякие интересные факты.
– И Кипр, это место рождения Венеры, поэтому медь – металл любви…
– Только отравишь душу ярь-медянкой, Фалько. – пробормотала она.
– Тебе следует обратиться к врачу по этому поводу.
Я решил не спрашивать ее, что она имела в виду. Ничего не поделать с женщиной, которая решила окутать себя тайной.
– Кто дал тебе это медное кольцо?
– Кто-то, кто был рабом вместе со мной.
– У него есть имя?
– Только среди теней в подземном мире.
Я криво усмехнулся:
– Там многие из твоих друзей!
Северина наклонилась, чтоб убрать амфору. Я поднял ладонь протестуя, и она разделила остаток вина между нами. Северина пододвинулась чуть ближе ко мне. Мы пили, медленно, оба в мрачном уединении, которое приходит с пьяной задумчивостью.
– Мне надо идти.
– Можешь спать здесь.
То, в чем я отчаянно нуждался, было безмятежным сном. В этом доме я бы проснулся, ожидая, что механический потолок опустится и раздавит меня… Я покачал головой.
– Спасибо, во всяком случае, что оставался…
Северина сжала губы, как девушка, что была одна, но пыталась быть храброй.
– Сегодня ночью мне был нужен кто-нибудь…
Я повернул голову. Она повернулась ко мне. Я был в полутора дюймах от того, чтоб поцеловать ее. Она знала это, и не делала попыток отодвинуться. Если бы я сделал это, я знал, что последовало бы дальше: я стал бы чувствовать свою ответственность.
Опершись на кушетку позади себя, я встал на ноги.
Северина тоже поднялась, и протянула мне руку, чтоб я помог ей. Вино, и резкое движение, оказали на нас влияние, мы оба зашатались. На мгновение мы соприкоснулись, все еще держа друг друга за руку.
Если бы это была Елена, я я бы обхватил ее сразу. Северина была меньше ростом, мне пришлось наклоняться. Она не была похожа на костлявую птицу, от которых у меня мурашки по коже; под ее свободной туникой я мог видеть ее притягательную плоть. Ее кожа повсюду выглядела чистой и гладкой, она была надушена каким-то знакомым острым ароматом. В свете ламп, и так близко от меня, тускло-серый цвет ее глаз неожиданно приобрел глубину, стал более привлекательным, голубым. Мы оба знали, о чем я подумал. Я был расслаблен и податлив. Мне не хватало моей девушки, мне тоже была нужна компания.
Она не пыталась привстать на цыпочки; она хотела, чтоб решение (и вина) были моими. Слишком утомленный и пьяный, чтоб быстро соображать, я искал способ сбежать, сохраняя тактичность.
– Плохая идея, Зотика!
– Недостаточно притягательна?
– Слишком далеко зашло, – притворился я галантно. В этот момент я чувствовал себя столь усталым, что был готов на все, только бы лечь.
– В другой раз, – пообещал я.
– Сомневаюсь! – ответила она, довольно мстительным тоном.
Мне удалось направится шатаясь в сторону дома.
Я не возвращался в свою квартиру в Публичных Садках с тех пор, как Анакрит повязал меня. Было бы облегчением найти там какое-нибудь послание от Елены Юстины, какой-то знак, что она скучала по мне, какую-либо награду за мою верность. Там ничего не было.
Однако, я вряд ли мог обвинять дочку сенатора, что она слишком горда, чтоб делать подходы. И, сказав, что я буду ждать от нее письма, не было никакой возможности на всей земле, чтоб я пришел к ней первым…
Я лег спать, проклиная женщин. Северина не желала меня, она хотела, чтоб я ее желал; это не одно и то же.
И я думал сердито (из-за вина, теперь оно сделало меня воинственным), было бы возможным, чтоб пара холодных голубых глаз заставила меня позабыть девушку, которая действительно заставила меня стать сумасшедшим; девушку, о которой я хотел думать; девушку, чьи карие глаза, однажды столь откровенно сказали мне, что она меня хочет…
Больше не способный выносить разочарование, я ударил кулаком со всей силы по стене спальни. Где-то рядом, под обшивкой стены, послышался шум сыплющегося строительного мусора, столь громкий, как будто я сместил балку. Мусор пересыпался долго-долго.
В темноте я провел рукой по поверхности стены. Неспособный найти какой-либо след от кулака на штукатурке, я лежал, чувствуя вину, и слушая шорох.
Довольно скоро я уже ничего не слышал и спал.
XXXVIII
Я проснулся гораздо раньше, чем мог бы, из-за своих снов. Снов, что так сильно меня обеспокоили, но я не стану докучать вам рассказом о них.
Чтоб избавиться от дальнейших кошмаров, я сел и переоделся; долгая процедура, если учесть что она заключалась в натягивании чистой туники поверх мятой, в которой я и спал, и в поисках любимых башмаков, которые моя ма куда-то засунула. Во время этого труда, я мог слушать какую-то суматоху. Старуха наверху орала на какую-то несчастную душу, как будто тот покусился на девственность ее единственной дочери.
– Ты можешь пожалеть об этом! – раздался яростный мужской голос.
Я был рад, что в этот раз не я был причиной ее заблуждений. Я выглянул как раз в тот момент, когда Косс, агент, летел вниз по лестнице мимо моей двери. Он выглядел растерянным.
– Трудности? – спросил я.
– Эта старуха… – пробубнил он оглядываясь через плечо, как будто опасался, что женщина нашлет на него ведьмино проклятие. – …Некоторые люди совершенно не понимают, в чем их польза…
Он казался не склонным, чтоб удовлетворить мое любопытство, поэтому я решил получить удовольствие, досаждая ему:
– Как там дела с водоносом, которого ты обещал мне?
– Дай нам время…
На этот раз я позволил ему удалиться, не получив чаевых.
Я вышел из дома не позавтракав. Нянча больную головушку я поплелся проведать женщин на холме Пинций. Мне потребовалось порядочно времени, чтоб добраться до туда. Мои ноги, видимо, объявили на сегодня забастовку, но я обманул их, наняв мула.
Нова удостоили роскошных проводов через Стикс. По всему дому стоял густой аромат масел для бальзамирования и ладана. Вместо нескольких ветвей кипариса, как было принято, каждую дверь охраняла пара деревьев. Они, должно быть, выкорчевали целый лес. Поверьте, они устроили зрелище даже из похорон.
Рабы были в строгом черном одеянии. Ткань выглядела совершенно новой. У вольноотпущенниц швеи должны были работать всю ночь.
Когда мне удалось свидеться с ними (поскольку они демонстрировали, что слишком переутомлены для визитеров), Поллия и Атилия были изысканно задрапированы в белое, траурный цвет высших сословий (более лестный для бывших рабынь).
Я пробормотал положенные соболезнования, затем перешел к сложившейся ситуации:
– Вы можете спросить меня, как я посмел появиться здесь…
Сабина Поллия кудахтала недолго. Горе может сделать некоторых людей раздражительными. Как обычно, ее лицо было красивым, но сегодня стало очевидно, что ее голос лет на десять старше ее лица.
Я собрался с духом.
– Посмотрите, я сделал все возможное, как я и обещал вам.
Огромные темные глаза Гортензии Атилии, которые выглядели скорее напуганными, чем печальными, с тревогой ставились на меня. Сабина Поллия смотрела на меня сердито.
– Вы были правы насчет Северины, хотя ее выбор момента кажется необъяснимым… Не было никакой возможности предотвратить то, что случилось. Но на сей раз, она не сможет избежать правосудия…
– Как ты можешь быть так уверен? – спросила меня резко Поллия.
– Опыт.
– Ты был уверен и прежде!
– Нет. Раньше я был осторожен. Теперь я зол…
– О происшествии сообщили претору, – перебила меня Поллия.
– Да, я сам это предложил… – я уже догадывался к чему идет разговор.
– В таком случае я предлагаю, чтоб мы оставили претору разбираться с этим делом!
После того, как Поллия перестала хлестать меня своим презрением, я осторожно продолжил:
– Вы наняли меня, потому, что я работал на Дворец, где, так уж случилось, я вчера вечером и задержался.
– Наши мужья поручили нам отказаться от твоих услуг.
Это была Атилия, которая всегда казалась более робкой в этой паре. Ни одну из этих женщин и на булавочную головку не волновало, что сказали им их мужья; Феликс и Крепито были просто пустым местом. Но любой предлог годился, если клиент был намерен отказаться от моих услуг.
– Разумеется, – сказал я, – вы должны с почтением отнестись к пожеланию ваших мужей!
– Ты потерпел неудачу, Фалько! – настаивала Поллия.
– Вероятно так!
Даже мучимый жестоким похмельем, я знал, как вести себя профессионально. Они были напряжены, ожидая гневную вспышку; я же мог облегчить душу позже, так что я их разочаровал:
– Дамы, я никогда не слоняюсь поблизости, если потерял доверие своих клиентов.
Я распрощался с ними вежливо (поскольку я хотел, чтоб мне заплатили). Затем я ушел.
Делу конец. Вот замечательно, если мне не удастся заполучить новое дело, я всегда могу снова вернуться к работе на Дворец.
Выведен из игры.
Опять выведен из игры! Это всегда происходит со мной. Почему-то единственными клиентами, которые обращались ко мне, оказывались бесхребетные типы. Едва я начинал проявлять интерес к их серенькой жизни, как они начинали сомневаться в нужности меня.
Я мог бы решить эту задачу. Мне нравилось ей заниматься. Не беда; за несколько недель наблюдения я мог выставить этим женщинам грабительский счет, а затем отщипнуть еще перед самой грязной частью расследования. Это был лучший способ ведения дел, для человека склонного с философии. Пусть у местных представителей закона и порядка болит голова, от задачи, что им Северина подкинула на этот раз. Пусть чиновники Пинция попытаются привлечь ее к суду, там, где претор Корвин на Эсквилине потерпел неудачу. Я смеялся. Я мог бы отправить счет за свои издержки, провести некоторое время в банях, ублажая себя, а затем прочитать о том, как чиновники запутались с этим делом в Ежедневных делах…
Но это был не конец дела.
Я собирался надменно прошествовать мимо домика, где скрывался привратник Гортензиев, как заметил кого-то, кто ждал поблизости в тени – тонкие руки и черные усики, делящие лицо пополам.
– Гиацинт!
Он ждал меня.
– Фалько, мы можем поговорить?
– Не вопрос.
– Я должен спешить. Нам всем приказано не общаться с тобой.
– Почему так?
Он нервно взглянул на дом. Я стащил его с главной дорожки, и мы присели на корточки под сосной.
– Оставим почему, но что случилось?
– Ты беседовал с Виридовиксом…
– Да, и я намеревался побеседовать еще раз сегодня…
Гиацинт коротко рассмеялся, затем поднял сосновую шишку и швырнул ее между деревьев.
– Они тебе заплатили? – спросил он.
– Ну, они меня уволили, и еще предстоит увидеть, получу ли я деньги!
– Как только выставишь им счет. Они не хотят осложнений.
– Осложнений? Каких осложнений?
Он помолчал мгновение, потом произнес:
– Тебе больше не удастся поговорить с поваром. Виридовикс мертв.
XXXIX
Как только он это сказал, я почувствовал, что меня прошиб холодный пот.
– Как это произошло?
– Он умер этой ночью. Во сне.
– Точно так же как Нов?
– Нет. Он выглядел довольно спокойным. Казалось, что все по естественной причине…
– Ха!
– Он был здоров, – нахмурился Гиацинт.
– Повара всегда могут позволить себе что-нибудь из еды.
Для Виридовикса не возраст, по моей оценке, ему было лет тридцать. Как и мне, совсем молодой.
– Кто нибудь занялся его смертью?
– Еще чего! Кто-то предложил Феликсу, что это может быть убийством, но тот отверг, мол, возможно, Виридовиксу стало так стыдно, что Гортензий Нов умер после его кушаний, что он совершил самоубийство…
– Это возможно?
– Ты сам встречался с ним! – рассмеялся Гиацинт.
– Да! Другие что-нибудь будут делать по этому поводу?
– Если вольноотпущенники скажут "нет", то как мы сможем? Он ведь был, – сухо указал мой собеседник, – просто раб!
Таковы были его друзья. Я закусил большой палец.
– Претор, что расследует смерть Нова, должен был об этом узнать!
Гиацинт шаркнул ногой по рыхлой земле.
– Забудь об этом, Фалько! Претор взял большой кредит, который ему подписал Крепито, так что он будет идти у них на поводу. Семья хочет спокойно похоронить Нова, и чтоб не было никаких помех со стороны.
– Я думал, они хотят защитить свои интересы. Думал, именно поэтому они наняли меня!
Гиацинт выглядел смущенным.
– Я никак не мог понять, почему они выбрали именно тебя, – он на меня не смотрел. – У тебя репутация неудачника…
– Ох…. Ну спасибо! – я воздержался от ругательства. Но затем выдал его до конца. Это было одно из выражений моего брата – особенно цветистое. Раба впечатлило.
– Если они верили в это, то почему поручили это мне?
– Возможно, они думали, что ты обойдешься им дешевле.
– Тогда, возможно, это была одна из их ошибок!
Мне вспомнилось, как Елена говорила, что произвести впечатление на этих кошмарных людей можно только величиной трат.
Даже не видя тело, я разделял сомнения прислужника о смерти повара.
– Виридовикс тоже был отравлен, – сказал я.
– Но паралич был не такой сильный, как у Нова.
– Ты видел оба тела. Ты согласен?
Раб кивнул. Я принял решение.
– Мне было необходимо поговорит с Виридовиксом более подробно о вчерашнем дне. Но теперь он умер. Ты можешь найти кого-нибудь глазастого типа, который был на кухне пока готовилась еда для вечеринки?
Он выглядел неуверенным. Я напомнил ему, что никто кроме и пальцем не пошевелит, чтоб смерть повара была отомщена. Я сообщил ему свой новый адрес. Затем, поскольку он все больше беспокоился, что меня могут увидеть здесь, я позволил ему вернуться в дом.