– Гриттий Фронтон. Он ввозил диких животных для арены при Нероне. Она была тогда решительна. Должна была начать обихаживать Фронтона в то время, пока нотариус еще не разрезал ленточку на завещании Эприя. Управитель цирка прожил после свадьбы всего четыре недели…
– Его съел лев?
– Пантера, – поправил меня Лузий, даже не запнувшись. Он был столь же циничен как и я, мне он нравился. – Выбралась из открытой клетки под ареной Цирка Нерона, и напала на бедного Гриттия возле каких-то подъемных механизмов. Говорят, крови было… Тварь расправилась еще и с канатоходцем, вещь лишняя, но это добавило "несчастному случаю" правдоподобия. Гриттий делал большие деньги – его предприятие включало даже отделение, устраивавшее представления на сомнительных званых обедах. Знаешь, голые женщины, проделывающие всякие необычные штуки с питонами… Обслуживание оргий приносит доход как испанский золотой рудник. Северина ушла от погребального костра с полумиллионом больших золотых монет. О! И с попугаем, речи которого заставили бы покраснеть даже надсмотрщика на галерах.
– Были сделаны медицинские заключения по поводу хоть одного из случаев?
– Сердечный приступ старого торговца бусами выглядел слишком естественно, и не было никакого смысла вызывать врача, чтоб исследовать то немногое, что оставила пантера! - Лузий брезгливо передернулся. – Но некий шарлатан осматривал аптекаря…
Я поднял бровь, и он, даже никуда не глянув, дал мне его имя и адрес.
– …Однако он не нашел ничего такого, чтоб придраться.
– Так, а что сказал насчет Северины закон?
– У Гриттия был внучатый племянник в Египте, он занимался отправкой диких зверей; поставщик ожидал, что наследует добыче львов. Он быстро отплыл домой и попытался подать в суд. Мы провели обычное расследование, но дело до суда не дошло. Корвин выбросил бумаги после первичного прочтения.
– На каком основании, Лузий?
Он сердито сверкнул глазами.
– Отсутствие доказательств.
– А были какие-либо?
– Совершенно никаких.
– Тогда какие основания, что она виновна?
Лузий саркастически рассмеялся.
– Когда это отсутствие доказательств что-нибудь значило?..
Я мог бы рассказать, как было дело. Должно быть Лузий проделал всю работу за эдилов (молодые районные чиновники, ответственные за сбор информации, но занятые только своей политической карьерой). Случай заинтересовал его, потом, когда из-за глупости претора дело закончилось ничем, он взялся за него лично.
– …Она была умна, – рассуждал он задумчиво, – она никогда не переоценивала своих сил; типы, которых она чистила, имели много наличных денег, но они были никем для общества – настолько ничтожны, что никто не стал бы беспокоиться, случись с ними что-то подозрительное. Никто, ну, кроме племянника, который претендовал на одно из состояний. Возможно Гриттий запамятовал упомянуть его в завещании, может забыл его намеренно. Во всяком случае, кроме этой запинки, она должна была быть очень осторожной, Фалько; там на самом деле не было никаких доказательств.
– Только умозаключения! – я фыркнул.
– Или как доходчиво выразился Корвин: "трагическая жертва воистину поразительной цепи совпадений"…
Вот это знаток юридического слога!
Поражающая воображение отрыжка из соседней комнаты предупредила нас, что претор намерен явить себя. Дверь распахнулась. Темноглазый мальчик-раб, который, должно быть служил лакомой закуской после изысканного обеда Корвина, прошагал мимо, неся кувшин, и делая вид, что именно за тем он и был в комнате. Лузий подмигнул мне собирая свитки с неторопливой грацией секретаря, который давно изучил хитрость, как выглядеть занятым.
У меня не было намерения наблюдать, как претор станет развлекать себя отказывая просителям; я вежливо кивнул Лузию и поспешил по тихому убраться.
IX
Я убедил себя, что уже достаточно поздно, чтоб прекратить дневные труды и посвятить время личной жизни.
Елена, которая неодобрительно смотрела на мое безалаберное отношение к зарабатыванию средств на жизнь, казалось, была удивлена, увидев меня так рано, но лакомства из кондитерской с Пинциева холма, заставили ее стать более снисходительной. Удовольствие, которое она получила от моей компании, возможно тоже помогло, но если и так, она это искусно скрыла.
Мы стояли в саду дома ее родителей, ели голубей из теста, а я рассказывал о новом деле. Она обратила внимание, что расследование крутится вокруг женщин.
Так как она могла заявить, что я уклоняюсь от работы, я описал ей весь свой день, все что случилось, всякие роскошества в доме и тому подобное. Когда я перешел к рассказу о Гортензии Атилии, что была похожа на экзотический фрукт, Елена мрачно предположила, на какой:
– Вифинский чернослив!
– Не столь сморщена!
– Она с тобой беседовала о деле?
– Нет, то была Поллия, тоже лакомый кусочек.
– Как ты с ними всеми управляешься?
– Легкое дело для знатока!
Она нахмурилась и мне пришлось уступить.
– Ты же знаешь, что мне можешь верить! – поклялся я неискренне ухмыляясь. Мне нравилось заставлять своих женщин гадать, особенно, когда мне нечего было скрывать.
– Я знаю, что могу тебе доверить поухаживать за кем-то, одетым в пару легкомысленных сандалий и нитку безвкусных бус!
Я коснулся ее щеки пальцем:
– Ешь свой липкий пирог, птичка.
Елена не купилась на комплимент и глянула на меня, словно я был какой-то бездельник с Форума, что на ступенях храма Кастора пытается задрать ей юбку. Я решил сменить тему:
– Ты подумала о моем вчерашнем предложении?
– Я думала об этом.
– Думала, чтоб перебраться?
– Наверное.
– А звучит словно: "Возможно, нет".
– Я сказала именно то, что сказала!
– Значит ты думала, что это подразумевал я?
Она внезапно улыбнулась мне с любовью:
– Нет, Марк!
Я почувствовал что мое выражение лица изменилось. Когда Елена Юстина так улыбается, я боюсь, что могу зайти слишком далеко…
По счастью ее отец решил присоединиться к нам именно в этот момент. Неуклюжая фигура с копной прямых непричесанных волос, он вышел подышать свежим воздухом с самым невинным видом - но я по опыту знал, что это совсем не так, я обнаружил себя сидящим выпрямившись. Камилл с облегчением сбросил тогу и раб подобрал ее. Был девятый день месяца и Сенат заседал. Он коснулся текущих дел, обычных пустяковых споров; он был вежлив, но поглядывал на открытую корзинку с пирожными. Я оставил мысль сохранить пирог как подарок моей сестре, и мы пустили корзинку по кругу. Я был не против еще раз посетить Минния в другой день, и купить что-нибудь для Майи.
Когда корзинка опустела, Елена попыталась придумать, как ее использовать: она хотела наполнить ее кампанийскими фиалками в подарок моей матери.
– Это должно ей понравиться, - сказал я. – Все, что стоит в доме, и не приносит никакой пользы, а лишь служит вместилищем всякой ерунды - напоминает ей о моем отце…
– И кое о ком еще!
Я повернулся к сенатору:
– Мне нравится девушка, которая говорит, что думает. Твоя дочь всегда была такой сварливой?
– Мы воспитали ее, - ответил он жуя, - кротким домашним сокровищем. Как ты можешь сам убедиться.
Он был симпатичным человеком, не чуждым иронии. У него было два сына (оба служили послами), и если бы Елена была менее эмансипированным созданием, она бы стала его любимицей. Во всяком случае он относился к ней с осторожностью, но я подозревал, что он относился к ней более заботливо, хотя бы потому, что он никогда не присылал по мою душу бандитов; любой, кто любил бы его дочь столь же сильно как я, заставлял его быть более терпимым.
– Над чем сейчас работаешь, Фалько?
Я рассказал о деле вольноотпущенников Гортензиев:
– Это обычная история богатых и хладнокровных, отражающих приступ авантюриста, желающего породниться с ними. Что делает историю еще более пикантной, так это то, что они сами являются нуворишами. Я возьму с них плату, сенатор, но я должен сказать, что нахожу их снобизм невыносимым.
– Это Рим, Марк! – Камилл улыбнулся. – Не забывай, рабы из богатых домов считают себя стоящими выше даже свободнорожденных бедняков.
– В том числе и тебя! – усмехнулась Елена. Я знал, она подразумевает то, что Сабина Поллия и Гортензия Атилия считают ниже своего достоинства связываться со мной. Я пристально посмотрел на нее через полузакрытые веки, пытаясь вызвать у нее волнение. И, как всегда, потерпел неудачу.
– И вот еще, что я нахожу интересным, – обратился я к сенатору. – Эти люди, вероятно, признали бы, что поднялись практически из ничего. Человек, который ими владел, был полировщик мрамора. Это просто квалифицированный ремесленник, а сдельные ставки таковы, что на них и улитка едва проживет. Теперь же показная роскошь особняка его вольноотпущенников демонстрирует, что их богатство больше, чем у тех, кто может занят консульскую должность по праву рождения. Так что, это тоже Рим!
– Как же они смогли подняться?
– До сих пор это тайна…
Пока мы беседовали, я облизывал мед с виноградных листьев из корзины пирожника, как вдруг получил удар – возможно дочь сенатора не хотела, чтоб ее связывали с мужланом с Авентина, счастливый язык которого очищает обертки от сластей в публичных местах. Или, по крайней мере, не общается с ним в саду ее отца, в окружении дорогих бронзовых нимф и изящных луковичных цветов с Кавказа, особенно в то время, когда ее благородный отец сам сидит рядом…
Мне не стоит беспокоиться. Елена убедилась, что в корзинке не осталось ни единой смородины от пирога. Она даже нашла способ расковырять углы и извлечь все крошки, что застряли между плетеных тростинок.
Я глянул на сенатора. Мы знали, что Елена все еще скорбит о ребенке, которого она потеряла, но мы оба подумали. Что она теперь выглядит гораздо здоровее.
Елена резко оглянулась. Ее отец отвел взгляд. Я не стал смущаться, и продолжал задумчиво рассматривать ее, пока Елена рассеянно глядела куда-то назад, мирно думая, кто его знает о чем.
Затем Камилл Вер нахмурившись посмотрел на меня, скорее с любопытством, подумалось мне.
X
Хотя я и закончил с делами на сегодня, другие люди продолжали трудиться, поэтому я поплелся вдоль Длинной улицы, чтоб выяснить, агент, упомянутый Гиацинтом, еще работает или уже закрылся. Он был на месте.
Косс был бледным длинноносым типом, который имел привычку откидываться назад на табурете раздвинув колени; по счастью, его зеленая с коричневыми полосами туника была достаточно просторна, чтоб все обошлось без оскорбления общественной нравственности. Очевидно, он проводил большую часть дня громко и весело беседуя со своими приятелями, двое из которых и были с ним, когда я его окликнул. Поскольку я хотел от него услуг, я скромно стоял, пока эти ораторы обсуждали различных извращенцев, что выдвинули себя на следующих выборах, толковали о лошади, и горячо спорили, была ли девчонка, которую они все знали (еще одна горячая штучка), беременна или нет. Когда мои волосы отросли на пол-пальца я откашлялся. Слабо изобразив извинения, компания разошлась.
Оставшись наедине с агентом я нашел предлог упомянуть имя Гиацинта, как если бы знал его с тех пор, когда он чесал свои прорезывавшиеся зубы о ремень старой сандалии, затем я объяснил, что желаю знать цены на рынке дорогой недвижимости. Косс втянул в себя воздух.
– Август, Фалько, не так уж много хочет переезжать. Все за городом…
– Зато много смертей, разводов и просроченных платежей!
Поскольку мой отец был аукционистом, я знал, что торговля недвижимостью не прекращается круглый год. Фактически, если бы я хотел приобрести что-то в полную собственность, мой отец мог бы предложить мне несколько ветхих лачуг; но даже он не хотел пачкаться с помещениями, сдаваемыми в аренду.
– Ну, если ты, Косс, не можешь мне ничего предложить…
Лучший способ оживить интерес агента - намекнуть, что ты собираешься обратиться еще к кому то еще.
– В каком районе ищешь жилье? - спросил он.
Все, в чем я нуждался, более-менее просторное помещение со скромной арендной платой, где-нибудь недалеко от центра. Первое, что предложил Косс, была собачья будка за пределами городской стены, прямо на Фламиниевой дороге, в часе ходьбы от города.
– Выбрось из головы! Мне требуется что-нибудь недалеко от Форума.
– Как насчет жилищного товарищества с хорошей репутацией, въезжать можешь сразу, небольшая плата, очень приятный вид на вершину Яникула?
– Не на той стороне реки.
– В придачу там можно сообща пользоваться террасой на крыше.
– Ты, что, по-латыни не понимаешь? Даже если к квартире будут идти весь парк Юлия Цезаря на берегу реки, Косс, это не мой район! Я не какой-то торговец вразнос всяким хламом. Что еще у тебя есть?
– Квартира выходящая во двор, под сенью пиний, напротив Преторианского лагеря…
– Чушь! Ищи глухого съемщика!
– Первый этаж, у моста Проба?
– Ищи того, кто умеет плавать в весеннем паводке…
Мы перебрали все тоскливые помойки, которые он, должно быть, не мог сбыть с рук целую вечность, и Косс наконец признал, что ему лучше предложить их какому-нибудь неискушенному провинциалу.
– Хотя… Вот еще… то, что тебе нужно. Аренда на короткий срок в двенадцатом округе. Но кое-то уже интересовался этим адресом, и только ради тебя, Фалько…
– Не надо разыгрывать драму. Скажи короче, что за предложение?
– Четыре хороших комнаты, удобно расположенные на четвертом этаже…
– Выходят во двор?
– На улицу - но это тихая улица. Район расположен вдалеке от складов Авентина и пользуется популярностью среди благородной публики…
Что за комедиант пишет им речи? Он имел в виду, что это слишком далеко от рынков, и округ заселен инженерами-снобами из водопроводной и канализационной управы.
– …Аренда предлагается на шесть месяцев; владелец не уверен в своих планах насчет этого дома.
Это меня устраивало, так как я не был уверен в своей способности достаточно долго оплачивать такое жилье.
– Сколько?
– Пять тысяч.
– Годовая плата?
– За пол-года! – Косс окинул меня холодным взглядом. – Это предложение для человека с деньгами, Фалько.
– Это предложение для идиота.
– Как хочешь. Это обычная ставка.
Я посмотрел на него, мол, в таком случае я ухожу.
– Ну, я мог бы, пожалуй, скинуть до трех тысяч, но только как другу…
Его комиссия была пятьдесят процентов, если я правильно его оценил.
– …Из-за короткого срока аренды, - попытался неубедительно объяснить он.
Я молча посидел, хмурясь и надеясь, что это заставит его еще немного уступить; ничего не вышло. Двенадцатый округ – вполне терпимое место. Он расположен к востоку от Авентина, по другую сторону Остийской дороги - почти мой дом. Общественные рыбные пруды, давшие имя району, пересохли много лет назад, так что я знал, что москиты вывелись вместе с рыбой… Я договорился назавтра встретиться с Коссом и сходить вместе осмотреть квартиру.
К тому моменту, как я добрался до Фонтанного дворика, я решил снять ту квартиру в Рыбных прудах, какой бы она ни была. Мне надоело повышать себе давление, карабкаясь по лестницам. Меня тошнило от грязи, от шума, от чужих скандалов, вторгающихся в мою жизнь. Сегодня вечером я вернулся в запутанную паутину проулков Авентина, что опутывают все вокруг, как какие то подземные нити некоего мерзкого гриба, и я сказал себе, что четыре комнаты, расположенные в другом районе - всяко лучше чем это.
Весь в мечтаниях, я завернул за угол и увидел прачечную Лении. Завтра я подпишу арендный договор, и у меня будет адрес, за который не придется стыдится, называя его незнакомцу…
Пара ног растоптала мои чудесный мечты.
Ноги были огромны, они переминались в портике плетельщика корзин, примерно в десяти шагах от меня. Кроме их размера, я обратил на них внимание потому, что имел привычку, если у меня были какие-либо основания быть осторожным, всегда сперва осматриваться возле своего жилища, прежде чем показать себя.
Эти ноги определенно бездельничали. Человек, к которому они были приделаны, не обращал никакого внимания на товары плетельщика, несмотря на то, что он болтался перед огромной грудой обычных корзин, которые были бы весьма полезны в любом хозяйстве, а под ногами у него лежала отличная корзинка для пикников, которую с радостью бы ухватил какой-нибудь любитель распродаж… Я втиснулся за пилястр, чтоб получше его рассмотреть. Он не был вором. Ворам нравится, чтоб было что украсть, а даже самые бестолковые из них избегают Фонтанного Дворика.
Клиент или кредитор зашел бы к Лении побеседовать. Эти огромные ступни, должно быть, были посланы сюда Анакритом - Главным Шпионом.
Я выкарабкался в обратном направлении, и через боковой проход пробрался на задний проулок. Местность позади прачечной казалась обычной. В этот жаркий летний день открытая канава для нечистот жестоко терзала ноздри. Две тощих черных собаки спали развалившись в тени. Из-за растрескавшейся ставни у меня над головой я мог слышать злобную каждодневную перебранку супружеской пары. Две женщины, ощипывавшие куриц, спорили, а может просто обсуждали, необычную расцветку каплуна. И человек, которого я видел в первый раз, сидел на бочке ничего не делая.
Он мог быть только вторым шпионом. Он сидел на солнце. Это было самое последнее место, чтоб примостить свою задницу, которое бы вы выбрали, если бы захотели просто дать роздых усталым ногам. Но это было единственное место, откуда сидя можно было наблюдать за входами и выходами из прачечной Лении. Разве, что вы были влюблены в одну из кудрявых прачек, на такого он явно не походил.
Я предпринял стратегическое отступление.