Глава восьмая
Через три дня Петреску, как бы невзначай, спросил:
- Как ты думаешь, Тонечка, для чего тогда Фолькенец пригласил меня в бар?
Темные глаза Леона блестели. На нем был новенький, с красивыми нашивками на груди мундир. Что означали эти нашивки, Тоня не знала, но они придавали Леону импозантный и значительный вид. Вероятно, далеко не каждый имеет право их носить.
"Что с ним произошло? - думала Тоня. - За эти три дня Леон поразительно изменился! Куда девался румынский майор, постоянно не уверенный в собственной безопасности, подозревающий за собою слежку? Где он, тот Леон Петреску?"
- Так вот… - Он придвинул к себе рюмку с коньяком, затем вынул пачку сигарет и неторопливо закурил. - В тот вечер, в баре, Фолькенец предложил помочь мне занять пост заместителя начальника оперативного отдела армии. Он сказал, что после операции в плавнях дал обо мне наилучший отзыв самому командующему. Месяца через два-три, черт побери, я стану уже колонелем. Ты меня слышишь, Тоня?
- Да, Леон! - очнулась она. Вероятно, все-таки несколько мгновений Тоня дремала.
- Перед тобой сидит человек, который сумел извлечь из собственного поражения победу! Я кое-что придумал, - он покрутил пальцами около виска, показывая, как значительна пришедшая ему в голову мысль, - а Фолькенец доложил мою идею командующему гарнизоном, и тот одобрил. Это будет хорошенькая ловушка!
- Ловушка? - беспечно и как бы в рассеянности спросила Тоня. - Но для кого же?
- Конечно, для тех, кто хочет, чтобы мы поскорее убрались из Одессы.
Она потянулась к его сигаретам, неумело затянулась и, когда сладковато-горький дым попал в легкие, закашлялась. Впрочем, это было весьма кстати - избавляло от необходимости что-нибудь говорить. А Леон поднялся и стал нервно шагать по комнате.
- Ты меня поняла? Я многое передумал за это время. Конечно, не все на фронтах благополучно. Но отход наших войск - это еще не поражение. Да, не поражение!.. Скоро, совсем скоро вступит в бой новое могучее оружие.
- Ты сегодня такой воинственный, Леон! - с улыбкой заметила Тоня. - Тебя словно подменили.
Он ничего не стал объяснять - просто подошел, с силой сжал ее плечи и повернул к себе лицом.
- Тоня! Ты слишком далеко зашла! Ты на краю пропасти! Штуммер погубит тебя! Умоляю, исчезни! Я отправлю тебя к своим родителям… Завтра же!.. Достану документы на другое имя.
Она смотрела в его немигающие блестящие глаза, в которых читалось искреннее отчаяние, и не знала, что же делать теперь, как вырваться из невидимых цепей, которыми он приковал себя к ней.
- Нет, Леон, - прошептала она наконец, - нет, это невозможно…
- Хочешь, чтобы я отказался от своего плана?
- Нет, ты не должен отказываться.
Он сжал кулаки, заметался по комнате в мучительном смятении.
- Ты даже не спрашиваешь меня ни о чем! Неужели я для тебя совсем чужой человек?
- Я тебя не осуждаю, Леон.
- И ты меня ни о чем не хочешь спросить?
Она выдержала его взгляд.
- Нет, ни о чем!
- Но ведь тебе нужно это знать? - Он подчеркнул слово "это".
- Нет… Мне ничего не нужно знать, я уже говорила тебе однажды.
- Боже! Как я одинок! - простонал он. - Ну ладно! Ладно! Как ты не можешь понять, что Фолькенец и Штуммер тебе не верят!
Тоня насторожилась.
- Леон! Стучат в дверь! Кто-то пришел.
- Кто? Кто это может быть? - властно спросил он.
- Не знаю. Ступай быстрее на кухню! Я не хочу, чтобы тебя здесь видели.
Он оскорбился, но все же покорился, вышел на кухню, прикрыв за собой дверь.
Всего несколько мгновений! Но этих мгновений оказалось достаточно, для того чтобы Тоня вдруг почувствовала облегчение, словно долго пробиралась по топкой хляби, выдирая ноги из засасывающей пучины, и вдруг ступила на твердую землю.
Плотно закрыв дверь комнаты, Тоня поспешила в переднюю.
На площадке лестницы стоял незнакомый ей человек с бледным, невыразительным лицом. Весь он был словно втиснут в узкое серое пальто, из коротких рукавов которого торчали обтрепанные манжеты рубашки. Увидев Тоню, он почему-то смутился и негромко спросил с пришибленной вежливостью, за которой ощущалась настырность исполнительного шпика:
- Вы Тоня?
- Да.
- Вас приглашают на улицу Петра Великого. Вас ждут там. Просили прийти со мной…
- Минут через пятнадцать я приду сама, - твердо сказала Тоня, продолжая загораживать собою дверной проем, и повелительно добавила: - Идите!..
Он, очевидно, рассчитывал, что его пригласят войти, и обиделся.
- Не подведете? - уже суховато спросил он, и его тонкие губы сжались так плотно, словно он внутренне поклялся в течение всей оставшейся жизни не произнести больше ни слова.
- Приду! - и сердито хлопнула дверью.
Она вернулась в комнату и стала быстро собираться. Леон стоял уже в шинели, застегнутый на все пуговицы, какой-то отчужденный, официальный.
- Тебя вызывают?
- Да. Штуммер, - упавшим голосом сказала она.
- А я отправляюсь в штаб. - Он взглянул на часы: - Через десять минут генерал ждет моего доклада.
- Что ж, ступай…
- Когда ты будешь дома?
- Не знаю. Спроси у Штуммера.
Он усмехнулся.
- Хорошо. Если ты надолго задержишься, непременно спрошу.
- Надеюсь, этого не случится.
Он хотел дотронуться до ее волос, но она отстранилась.
- Прощай, Леон! Иди, мне нужно переодеться.
- Пойду! - Он вдруг замкнулся. - Но помни, я все тебе сказал!
И прежде чем она успела ответить, он быстро вышел из комнаты, в глубине прихожей стукнула дверь.
На шестой звонок Штуммер распахнул дверь.
- Заходите, фрейлейн! - Он коротко, подчеркнуто деловито поздоровался и не пригласил ее даже войти в комнату. Очевидно, он сам только что пришел, не успел еще скинуть шинель. - Я очень тороплюсь, - быстро пояснил Штуммер. - А к вам у меня важное задание. Отправляйтесь в сторону Николаева. Нам стало известно, что на двадцатом километре у моста назначена встреча людей Короткова. Скажите, что вы посланы Луговым, присоединитесь к ним и выполняйте задание. Запомните: вас зовут Галей, вы идете на связь с отрядом партизан. Понятно? На опушке леса около села Доронино есть старая землянка, там будут ждать люди, которые проведут вас к партизанам.
Хорошо, что в полумраке прихожей Штуммер не мог разглядеть отчаяние и усталость на ее лице.
- Торопитесь, фрейлейн! Они останутся, а вы вернетесь. Постарайтесь не задерживаться больше трех-четырех дней… Да, - словно вдруг вспомнил он, - ваш приятель Леон скоро получит повышение. Он доволен?
- По-моему, счастлив.
- А вы не забыли мою просьбу узнать о парашютах?
- Кое-что узнала. Парашютов было очень немного, Леон сказал, что они исчезли со склада на станции, а в краже подозревают румынских солдат.
- Он называл чьи-нибудь имена?
- Нет.
- Значит, это все?
- К сожалению…
- Действительно, "кое-что", - суховато заметил Штуммер. - Ну, до свиданья, фрейлейн. Советую действовать осторожно. На этот раз у вас не будет прикрытия.
За ее спиной бесшумно закрылась дверь. Штуммер остался в квартире, - может быть, у него назначена еще одна встреча, а возможно, соблюдал конспирацию.
Глава девятая
Когда через полчаса Тоня вошла в лавку, Егоров, увидев ее, так резко бросил на весы кочан капусты, что покупательница, молодящаяся старуха в цветастой косынке, испуганно отпрянула от прилавка. Затем он мигом обслужил еще пять покупательниц и, едва лавка опустела, схватился за голову.
- Где ты пропадаешь? Я уже решил, что тебя схватили! - И, не дожидаясь ответа, кивнул в сторону подсобки.
Подсобка была маленьким штабом, где принимались важные решения. Сегодня, как сразу уловила Тоня, всех тревожило исчезновение Дьяченко. Тщетно ожидал его Егоров в назначенные дни у памятника Дюку - Дьяченко не появлялся.
Федор Михайлович искал способа проверить Короткова. Разведчик, посланный в Люстдорф, сообщил, что дом Короткова время от времени посещают какие-то люди. Черт побери, значит, провал грозит целой группе! Как же их всех предупредить?
Мрачно перебирая картофель и отбрасывая в сторону подгнивший, он тихо говорил Тоне, тоже занявшейся этой работой, о том, что дни проходят, Савицкий с нетерпением ждет, когда они пришлют вызов для подводной лодки, а они торгуют кислой капустой и мочеными яблоками, мучаются в потемках, с каждым днем теряя веру в успех! Газеты пишут о победных сражениях союзных армий, но в городе все больше эвакуированных полицейских. Из сада Шевченко видно, как на корабли непрерывно грузят раненых. Ползут противоречивые слухи, ни одному из них нельзя верить.
- Получена радиограмма от Савицкого. Снова требует уточнить район возможной высадки десанта… - говорил Федор Михайлович, показывая пальцем, куда надо сбрасывать хорошую картошку.
- Но ведь это задание было отменено?
- Было. А теперь дано снова.
- Но район разведан! У Хаджибеевского лимана. Вы же сами говорили.
- Говорил. Ну и что?.. Ох, проклятая поясница! Словно по ней тупым топором лупят. Так вот, получены непроверенные данные. Немцы начали строить в намеченном районе полевой аэродром. Мы с Егоровым посоветовались, и он, как твой начальник, решил послать тебя на денек взглянуть, что там творится.
Тоня подумала о Штуммере. Как же быть с его заданием?
Резко звякнул звонок: очевидно, покупатель, выходя, хлопнул дверью. В подсобку вошел Егоров.
- Вот дьявольщина! - выругался он. - Все торгуются!
Она взглянула на него и невольно улыбнулась: волосы взъерошены, фартук такой грязный, словно о него две недели вытирали ноги, а к пальцам прилипла розоватая шелуха от лука.
- Тебе уже Федор Михайлович все сказал? - торопливо спросил он: каждую секунду в лавку мог войти новый покупатель.
- Да, все.
- Ну так вот: если тебя не вызовет Штуммер, завтра же рано утром отправляйся и к вечеру постарайся вернуться.
- Штуммер меня вызывал.
- Ну? Чего он хочет?
- Посылает в дальний лес. Я должна встретиться по пути с какими-то двумя людьми и сказать им, что пришла от Лугового.
- Интересно! - проговорил Федор Михайлович. - Насколько я понимаю, кого-то засылают в наш отряд. - Всегда, когда начинался разговор об отряде молодежи, Федор Михайлович находил повод, чтобы прибавить слово "наш", подчеркивая этим, что имеет к нему прямое отношение. - Он знает, где отряд?
- На опушке леса у села Доронино в старой землянке нас будут ожидать и укажут верный путь.
- Ну, а кто же те, с кем ты пойдешь? - спросил Егоров.
- Штуммер сказал, что это будут люди Короткова. Они ждут меня на дороге.
- Д-да, - вздохнул Федор Михайлович. - Крутится, вертится шар голубой… Но у меня есть одна мыслишка, Егоров.
- Какая?
- Задания можно объединить…
- Как? - удивилась Тоня.
- Хаджибеевский лиман - чуть-чуть в стороне от твоего пути. Километров пятнадцать.
- Действительно, "чуть-чуть"…
- Но зато тебе не придется возвращаться в Одессу, - сказал Егоров, сразу оценивший план Федора Михайловича.
А тот полез в карман и вытащил из него небольшую, тщательно свернутую бумажку.
- Давай-ка, Тоня, поговорим, - строго сказал он. - Вот уже месяц, как из бывшего совхоза на берегу лимана эвакуированы все жители. Дома сожжены. Но ты ведь можешь об этом и не знать! Тебе понятно?
- Ну?..
- А раз все выселены, то никто не сможет доказать, что твои родственники не жили в этом поселке. Как зовут какую-нибудь твою умершую тетю?
- Ольга Александровна Федорова. Старшая сестра мамы.
- Прекрасно! Вот она-то и жила в этом поселке. А ты направилась ее навестить. Ясно?
- Ясно-то ясно, но что, если меня там задержат? Как я объясню все это Штуммеру? Он не поверит, что я сбилась с пути.
- Конечно, не поверит! И на этот случай держи справку. Вот. Настоящая! Даже Штуммер не придерется. Только впиши в нее имя и фамилию тетки.
- Давай сюда!
Егоров взял бланк и четким почерком вписал в него необходимые данные об Ольге Александровне Федоровой.
- Ты когда должна встретиться с этими… ну, с коротковцами? - спросил Федор Михайлович.
- До десяти утра завтрашнего дня.
- О, вполне успеешь! Иди, Тоня, иди! Осмотри район севернее совхоза, там должна сохраниться силосная башня…
Егоров повернулся и вышел в лавку, хотя в ней никого не было.
- Ну, до встречи, - сказала Тоня. - Молись за меня, Егоров!
Она уже приоткрыла дверь, ведущую из подсобки во двор, но Федор Михайлович поднял руку:
- Подожди! Зина о своем отце ничего не рассказывала? Не говорила, где он?
- Нет, не говорила.
- Ну, не задерживайся, - будничным голосом проговорил Федор Михайлович, словно Тоня отправлялась в кино, и, закряхтев, нагнулся над картофелем.
Выйдя на улицу, Тоня взяла курс на окраину Одессы. В кармане лежала добротная справка, с ней она чувствовала себя увереннее, но все же всякий раз, когда ее останавливали патрули, под ложечкой что-то мерзко ёкало.
Сколько же еще ходу до этого сожженного поселка? Тоня прикинула - не меньше пяти-шести километров. Наверное, она все же ошиблась, выбирая дорогу. Так надоело предъявлять патрулям свой пропуск, что она свернула к лиману гораздо раньше, соблазнившись пустынностью большака, и достигла цели лишь к вечеру.
На пустынном берегу, поросшем жухлой прошлогодней травой, ее охватило странное чувство отрешенности. Будто нет ни войны, ни Петреску, ни Штуммера и все, чем она жила это время, происходит не с нею, а совсем с какой-то другой девушкой. Безлюдные овраги. Тишина. Лиман в мелкой ряби. Заходящее солнце словно полирует его розовыми лучами…
Безмолвие простора с его кажущимся покоем - самообман. Покоя нет. Один неверный шаг - и она даже не услышит взрыва. Егоров так никогда и не узнает, что с ней случилось.
Раза два она отдыхала. От куска хлеба и кружочка вареной колбасы, которые она захватила с собой в дорогу, почти ничего не осталось. Хотелось пить. Тоня нашла в одной из прогалин немного талого снега, положила прохладный комочек в рот и вспомнила, как любила в детстве сосать искрящиеся на солнце сосульки. Ну и попадало же ей от матери!
Силосная башня возникла внезапно, едва только кончился овраг. Тоня взобралась на небольшой холм. Башня одиноко торчала среди обгорелых построек, окруженная большими, обтянутыми брезентом фургонами, среди которых сновали люди. Во что они были одеты, с такого расстояния она не могла определить. Может, это солдаты? Может, пленные? Подкрасться поближе? Опасно! Вот только если сквозь густые кусты, обрывающиеся метров за двести от фургонов…
Кустарник и сгущающиеся сумерки заключали в себе и спасение и опасность: Тоню могли не заметить, но и она тоже могла из-за кустов не увидеть патруля. А уж если ее схватят, не помогут ни справка, ни тетя, к которой она собралась в гости.
Яма! Глубокая и широкая. Вокруг рыхлые комья свежей глины. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: строится блиндаж. Да, вот намечен и вход в него со стороны поселка. Почему среди кустов?.. Для охраны? Нет, очевидно, рядом будет установлена зенитка.
День угасал с такой стремительностью, словно на небесах кто-то решил экономить солнечный свет. И все же, когда Тоня вышла к полевой дороге, у которой кончались кусты, она сумела различить невдалеке тяжелые катки, прицепленные к тракторам. Они стояли у стены сохранившегося сарая и с той стороны, с которой она впервые оглядывала поселок, не были видны.
Да, все подтверждается! Аэродром! Однако огромное пространство между ним и частью берега лимана вполне пригодно для высадки воздушного десанта. А овраги послужат хорошим укрытием. Спустившись, десантники смогут нанести удар по аэродрому.
Сзади послышались шаги. Тоня оглянулась и увидела двух румынских солдат, внезапно появившихся из-за поворота дороги. Патруль! Если побежать, ее сразу заметят. Тоня бросилась ничком в узкую ложбинку между кустами и замерла.
По дороге неторопливо шаркали тяжелые сапоги.
Солдаты подошли к кустам и остановились, о чем-то неторопливо разговаривая. Потом затрещали ветки. Идут! Идут!
Тоня вжалась в землю, она боялась даже дышать…
Бывает счастье, за которое платишь кровью, а бывает и так, что человек не знает, когда и чем заплатить за право жить, за то, что смерть обдала тебя своим ледяным дыханием и прошла мимо.
Не дойдя до Тони всего нескольких шагов, солдаты, звякнув автоматами, уселись на небольшие камни.
Они говорили по-румынски, и Тоня ничего не могла понять, но, очевидно, один из них, тот, у которого был низкий, с хрипотцой голос, рассказывал что-то веселое, потому что другой все время смеялся. Они курили, и дым от крепких дешевых сигарет щекотал Тонины ноздри, так что она боялась чихнуть.
Солдаты не торопились. История, которую рассказывал хрипловатый, была длинная. Тоня чувствовала, как постепенно немеют у нее руки, ноги, все тело. Она попробовала повернуться на бок. Предательски хрустнул под локтем сучок, и легкий треск показался ей громче выстрела.
Солдаты не обратили на него внимания. Мало ли шумов в природе…
Уже совсем стемнело, когда они наконец медленно поднялись. Чиркнула спичка, меж темных кустов мелькнул желтый блик пламени. Солдаты закурили и пошли к дороге.
Она выждала, пока вдали не замолкли голоса, и потом еще немного, на всякий случай, после чего с трудом встала на ноги.
Куда идти? Не ночевать же в холодном кустарнике! Может, попытаться проникнуть в ближайшую деревню и попроситься к какой-нибудь хозяйке на ночлег?
Часа полтора Тоня шла, держа путь обратно, к деревне, которую благополучно миновала сегодня днем. Тогда постов не было видно, но к ночи их могли выставить. Увидев впереди мост, она свернула, не доходя до него, перепрыгнула через узкую канаву и стала тылами подбираться к ближайшей хате. Деревня словно вымерла, лишь на другом краю гулко лаяли собаки. Тоня перелезла через плетень, тихонько постучала пальцем в маленькое, с дребезжащим стеклом окно.
- Кто там? - отозвался сонный женский голос.
- Пустите переночевать!
В глубине скрипнула кровать, метнулась бледная, словно размытая тень, и вдруг окрепший женский голос крикнул:
- Убирайся! Слышь?.. А то полицая крикну!
Тоня опомнилась, лишь перепрыгнув через какой-то плетень с острыми, как шипы, обрубками сучьев, один из которых вонзился в ногу. Она тихо вскрикнула от боли, но тут же зажала рот ладонью. Потом долго стояла, прислонившись к хлеву. За стенкой тихо похрюкивала свинья. Хоть к ней бы пробраться, прилечь где-нибудь в углу на клочке сена! Однако на двери хлева висел замок.
От холода мелко дрожало все тело.
Тоня решила повторить попытку - обогнула хлев и по тропинке снова подошла к хате.
Тускло блеснуло окно. Под ногой хрустнул черепок разбитого горшка. За темным, с приоткрытой форточкой окном - сонная тишина. И от одного сознания, что совсем рядом покой в сон, Тоня теряла последние силы.
- Тетенька! Тетенька! - шептала она в оконную щель. - Проснитесь, тетенька…
За окном что-то щелкнуло, стукнуло, послышалось шлепанье босых ног. К стеклу прижалась бледная маска лица.