– Спрашивайте, – позволила она, пожимая плечами. Княгиня никак не могла понять причины моего интереса. Я же не мог объяснить ей, что любопытство мое совсем непраздное.
Я сел в кресло, лицом к вдове, напротив образов, перед которыми горели две маленькие лампадки.
– У вашего мужа были враги? – прервал я недолгое молчание.
– Какие еще враги? – седые брови княгини сдвинулись к переносице. – Он же не на войне, – глубокомысленно заключила она, утирая глаза скомканным, мокрым насквозь платочком. – Николай Николаевич такой доброй души человек был, – всхлипывала она.
– И все-таки, – продолжал настаивать я, – возможно, чтобы у вашего мужа были недоброжелатели? – я чувствовал, что княгиня борится с желанием выставить меня за дверь своей комнаты и сдерживается только из вежливости.
– Не знаю, – Ольга Павловна пожала плечами, чинно сложив руки у себя на груди. – Если и были, то мне уж, mon cher, не было об этом известно! – категорично заключила она.
– Но, может быть, на службе или при дворе… – не отставал я от нее.
Княгиня бросила на меня грозный взгляд и отрезала:
– В свои служебные дела Николай Николаевич меня не посвящал! Да и карьера у князя была блестящая!
– Тогда у него могли быть завистники! – осмелился я предположить.
– Могли, наверное, – сдалась, наконец, княгиня. – Но мне-то об этом откуда знать? – жалобно спросила она. – К тому же я слышала, что речь идет о каком-то языческом культе, жертвой которого он стал, – Ольга Павловна повернулась к образам и перекрестилась. – Вот нехристи, – простонала она. – И мы еще дали им приют в нашем доме! – воскликнула Ольга Павловна негодующе. – Я надеюсь, Лаврентий Филиппович их уже изолировал?!
– Мне об этом неизвестно, – пожал я плечами.
– Если бы вы только знали, Яков Андреевич, чего мне стоило сидеть с ними за одним столом! – воскликнула княгиня Титова.
– Воображаю, – поддакнул я, и мне снова стало безумно жаль несчастных индусов, которым самим в скором будущем предстояло стать настоящими жертвенными козлами. Поэтому я решил вмешаться в эту историю как можно активнее, тем более что покойный князь принадлежал к масонскому братству, и его убийство являлось преступлением перед Орденом.
– Больше у вас нет вопросов? – спросила княгиня, откровенно давая понять вашему покорному слуге, что разговор закончен.
– К сожалению, есть, – ответил я.
– И что же вас еще интересует, Яков Андреевич? – изумленно спросила она.
– Где ваш супруг познакомился с брахманами? – поинтересовался я.
– Ой! – Ольга Павловна махнула рукой. – Откуда мне знать?
Я вообще была против этой затеи! – воскликнула она с горечью. – Знаю только, что в Петербурге! И откуда их только нечистый принес на нашу голову? – княгиня снова заплакала.
Я вернулся в столовую, но Мира к моему разочарованию к этому времени уже закончила трапезу и ушла в свою комнату. Зато я во всей красе застал Лаврентия Филипповича Медведева, который в это мгновение переживал свой поистине звездный час.
Он встал из-за стола и попросил у всех присутствующих минутку внимания. Лаврентий Филиппович намеревался произнести важную речь.
Взоры гостей и управляющего имением обратились к нему.
– Я сожалею, что дамы уже покинули наше общество, – начал он, – потому что мне предстоит сообщить вам нечто важное.
Во-первых, – он обвел всех грозным взглядом бледно-голубых, маленьких глаз, – я хочу объявить вам, что все вы, – Лаврентий Филиппович сделал многозначительную, театральную паузу, крякнул и снова заговорил, – находитесь под подозрением!
Я невольно закашлялся в ответ на его слова.
– Не исключая и дам, – добавил квартальный надзиратель, удовлетворенно потирая ладони. – При этом я оставляю за собой право подвергнуть вас всех особо тщательному допросу…
– Но… – воскликнул было Колганов.
– Никаких "но"! – прервал его Лаврентий Филиппович.
Мы с Сысоевым переглянулись. Он выглядел встревоженно, опасаясь, как бы наш Медведев, из-за рвения своего примерного, дров не наломал. Я же улыбнулся ему, пытаясь успокоить. Все-таки с Лаврентием Филипповичем мы знали друг друга не первый день, и я надеялся, что сумею найти управу и на него, если он особенно расстарается.
Мадхава с Агастьей смотрели на Медведева во все глаза.
Ученик-брахмачарин Агастья шепнул что-то на ухо своему учителю, но тот сделал знак рукой, чтобы он подождал.
Я видел, что индусы заметно нервничают, и кусок не идет им в горло.
– Итак, – продолжил Лаврентий Филиппович, – я предупреждал вас уже, что начну проводить расследование и буду говорить с каждым в отдельности. Не так ли?
– Предупреждали, – согласился Колганов, которого эта сцена, по-моему, уже начала раздражать.
Медведев удивленно взглянул на него, словно не ожидал, что кто-то осмелится прервать его монолог, пусть даже и ради того, чтобы ему и ответить.
– Так вот, – произнес он с напускной важностью, – я уже беседовал с господами индусами, – квартальный кивнул в сторону брахманов и пришел к выводу, что господа… – Медведев наморщил лоб, припоминая имена, – Мадхава, – наконец, выговорил он, – и его ученик Агастья на момент преступления не имеют алиби!
Мадхава выронил из рук серебряную вилку, и она со звоном упала на камчатую скатерть, задела за стеклянную ножку фужера и опрокинула его. На белой скатерти расплылось малиновое пятно.
– А вы, Лаврентий Филиппович, на момент преступления имеете алиби? – вмешался я.
– Яков Андреевич, я бы попросил вас… – шея у Медведева побагровела, что свидетельствовало о том, что Лаврентий Филиппович начинает медленно свирепеть.
Я промолчал в ответ, и Лаврентий Филиппович продолжил.
– Но достопочтенные брахманы могли совершить это преступление в силу своих обрядовых обязанностей, – заметил он. – К тому же имеются некоторые неоспоримые улики, – по-видимому, Медведев подразумевал под ними золотого божка, – которые свидетельствуют против них в этом деле!
– Но это ложь! – воскликнул брахман Мадхава, и смуглое лицо его пошло багровыми пятнами. – Мы никого не убивали!
Не совершали никаких жертвоприношений! Мы – мирные путешественники! – заверил он.
Агастья закивал головой в чалме, поддерживая его.
– Так или иначе, – ответил Медведев, – до выяснения всех обстоятельств, вы, господа брахманы, будете находиться под замком в своей комнате! Я лично за этим прослежу! Грушенька!
– кликнул Лаврентий Филиппович ключницу.
Медведев забрал у Грушеньки ключи от спальни индийцев и вышел из-за стола.
– Идемте, дорогие гости, со мной, – проворковал он ласково. – Я провожу вас до ваших апартаментов!
– Это произвол! – воскликнул Агастья.
– Разберемся, – закивал Лаврентий Филиппович.
Я Медведева всегда недолюбливал, но никогда, признаться, не держал Лаврентия Филипповича за идиота. Сейчас же, говоря откровенно, я начинал сомневаться в его здравом уме.
Столкнувшись с Медведевым в коридоре, когда он уже препроводил индусов до места, я остановил его, чтобы переговорить.
– Что вы творите, Лаврентий Филиппович? – спросил я своего давнишнего коллегу. – Какие у вас доказательства против этих несчастных? – укорил я его. – Ясно же, как божий день, что весь этот спектакль с жертвоприношением Индре подстроили, для того чтобы свалить убийство на них!
– Тогда, возможно, вы ответите мне, кто убийца? – Лаврентий Филиппович прищурил светлые глазки.
– Возможно, – ответил я. – Но не сейчас!
– Я-то хоть что-то делаю, чтобы пролить свет на это дело, – проговорил Медведев, – в отличие, Яков Анндреевич, от вас, – уколол он меня.
– Лаврентий Филиппович, – сделал я попытку урезонить его
– но мы же с вами знакомы не первый день… Вы должны мне лишь помогать вести расследование!
– Насколько мне известно, – вкрадчиво начал квартальный, – вам, Яков Андреевич, господин Кутузов это дело вести не поручал… А кто из нас двоих здесь является полицейским?
Мне оставалось лишь развести руками и отправиться восвояси.
Спустя полчаса явился-таки священник читать, какие положено, молитвы над телом. Это был невысокий сухенький старичок в неновой уже, но опрятной рясе, с густой седеющей бородой, которая немного тряслась, когда он разговаривал. У него был приятный голос, ласкающий слух, и яркие живые глаза с прозрачною бархатной поволокой, как у девицы.
Грушенька прямо в гостиную принесла ему графинчик сладковатого доппелькюммеля. Было заметно, что ликер пришелся ему по вкусу. Старичок сразу оживел, его бледные щеки, тронутые морозом, порозовели.
– Ну и метет! – приговаривал он, налегая на доппелькюммель. – Давно в наших краях такой метели не было!
– добавил священник, опорожнил свою рюмку и налил новую из графинчика. – Что здесь произошло-то, объяснит мне кто-нибудь толком или нет? – обратился он к Никите Дмитриевичу Сысоеву.
– Князя Николая Николаевича убили, – ответил управляющий, – да самым что ни на есть жутким образом, – добавил он и пересказал отцу Макарию все, что случилось.
– Ужас-то какой, – перекрестился тот.
– Ух, и страху же мы натерпелись, – вставила свое слово Грушенька, поправляя толстую, густую косу.
– С вдовой надо бы побеседовать, – пробормотал отец Макарий в ответ, словно размышляя о чем-то. – Убивается, поди?! – посочувствовал он.
– Убивается, – подтвердила Грушенька.
– А одно это соседство с басурманами чего стоит! – воскликнула Грушенька и надула пухлые щеки. – Хорошо еще, их Лаврентий Филиппович под замок посадил, – добавила она.
– А то страшно и шаг стало в доме ступить. Того и гляди где-нибудь гости дорогие зарежут, – проворчала ключница.
– Чего ты мелешь? – одернул ее Сысоев. – Тебя-то никто не спрашивает!
– Да, – вздохнул священник, поглаживая бороду. – Незнамо что в приходе творится! – добавил он, а потом повторил почти слово в слово то, что я уже слышал на конюшне от кучера. – Язычники у нас в имении завелись, – мрачно подвел черту отец Макарий.
– Запутанная это история, – заметил Иван Парфенович Колганов, поправляя концы своего шейного воротника, завязанные узлом.
– Действительно, запутанная, – подтвердил священник, устремив на Колганова пристальный взгляд по-старчески проницательных глаз.
Колганов под этим взглядом съежился и даже покраснел. Меня это, признаюсь, несколько удивило. Выходило, что отец Макарий Ивана Парфеновича в чем-то подозревал. Но не в убийстве же! Хотя… Не зря же Колганов так очевидно смутился! Однако я больше склонялся к мысли, что священнику известен был какой-то его тайный грешок, как я полагал, относительно невинный. На правах друга Иван Парфенович мог нередко гостить в имении Титова и исповедоваться у местного священника.
Я уже подумывал над тем, как бы заставить отца Макария нарушить связующего его тайну исповедания, как Грушенька унесла в столовую на серебряном круглом подносе графин с ликером, священник вышел из-за стола и направился к овдовевшей княгиней Ольге Павловне, нуждающейся в утешении.
Проходя мимо Колганова, он как бы зацепился рясой за его стул, склонился, чтобы ее оправить, и что-то шепнул Ивану Парфеновичу на ушко.
Я поджидал отца Макария у дверей княгини Титовой. Мне не было слышно, о чем они разговаривали, да я и не старался подслушать их разговор. Меня больше интересовало, что прошептал священник на ухо господину Колганову.
Наконец дверь отворилась. Из комнаты Ольги Павловны пахнуло нюхательными солями и ароматом ладана, которым, вероятно, пропахла ряса отца Макария.
Священник вышел из будуара вдовы.
– Что вы здесь делаете? – строго осведомился он, обращаясь ко мне.
– Мне надо с вами поговорить, – ответил я ему.
– Княгиня сообщила мне, что вы и ее уже замучили расспросами, – сказал священник. – Так что же вам угодно знать?
– В чем исповедался вам Иван Парфенович Колганов, – ответил я отцу Макарию напрямик.
– Да вы с ума сошли! – воскликнул он, полный праведного негодования.
– Это имеет отношение к убийству? – осведомился я.
– Н-нет! – ответил отец Макарий. – И учтите, молодой человек, что я не собираюсь разговаривать с вами на эту тему! – отрезал он категорично и ушел исполнять свой долг в отношении покойника.
Мне не оставалось ничего другого, как временно отступить.
Однако я был уверен, что рано или поздно, но этот вопрос обязательно прояснится.
Я решил удостоить визитом Миру и заодно разузнать, что ей известно об индийской жемчужине.
Мира встретила меня в муслиновом черном платье с атласным бие, круглый вырез ее короткого лифа был окаймлен рюшью из лент. Из под пышных рукавов верхнего платья выглядывали узкие, отделанные атласом рукава нижнего платья.
Волосы у нее были зачесаны наверх и ниспадали на лоб в виде очаровательных колечек. Прическу венчала атласная тока, сколотая булавками из черного жемчуга.
Индианка мягко ступала по паркетному полу ножками, обутыми в черные башмачки с такими же жемчужными пряжками. Она зябко куталась в узкую индийскую шаль.
– Яков Андреевич, мне страшно, – прошептала Мира побелевшими губами.
– Мира, я же уже говорил тебе, что бояться нечего, – ответил я, как можно увереннее.
– Мне надо вам кое-что рассказать, – с сомнением произнесла моя индианка.
– Что именно? – сердце мое забилось в предчувствии какого-либо важного для дела открытия.
– Насчет жемчужины, – ответила девушка, – и наших обычаев!
– Очень интересно! – признался я.
– Этот камень стал талисманом, – промолвила индианка, указав на пряжку своего башмака. – Считается, что жемчужина, рожденная из слез индуистского бога Луны, способна исполнять человеческие желания, – сказала она.
– А какое это имеет отношение к нашему делу? – не понял я.
Мира не обратила внимания на мой вопрос и загадочно продолжила: "Рожденная из ветра, воздуха, молнии и света, да защитит нас от страха раковина, рожденная золотом, – жемчужина! Это драгоценный камень, продлевающий жизнь!"
Я смутно начал понимать, что индианка цитирует "Веды".
– И все-таки, к чему это? – перебил я ее.
– К тому, – отвечала Мира, – что в Индии жемчужину вешают на шею молодому брахману, чтобы он избежал трех несчастий: страха, гнева богов и демонов! И для того, чтобы смог прожить долгую жизнь, – добавила она загадочно. – Возможно, – предположила Мира, – жертвоприношение было нужно для посвящения…
– Сомневаюсь, – ответил я. – Эта версия не понравилась мне с самого начала, и даже твои слова не убедили меня!
– Я и сама не уверена, – ответила моя индианка, заглядевшись в окно. Снег, по-прежнему, ее завораживал. Она до сих пор не знала даже, с чем можно было его сравнить. – Но мне кажется, – добавила Мира, – что я обязана была вас предупредить!
– Ты поступила правильно, – ответил я.
– Я раскладывала астрологические таблицы, – сказала Мира.
– Положение светил мне не нравится, – продолжала она.
– О чем ты? – встревожился я. Мне было известно из опыта, что Мирины предсказания имели обыкновение сбываться!
– Я вижу смерть, – мрачно пророчествовала индианка. – Насильственную смерть, – уточнила она.
– Ты имеешь в виду новое убийство? – осведомился я.
– Да, – кивнула Мира, и я увидел, как жемчужная булавка переливается перламутром у нее в волосах на черной бархатной токе.
Мне сделалось жутко и я вспомнил древний масонский гимн, чтобы немножечко подбодрить себя: "Братья, гоните мрачность и страх, Света ищите в ваших сердцах!"
Однако я не почувствовал прилива мужества. Но, тем не менее, у меня не оставалось иного выхода, как продолжить свое расследование, и я отправился к индийским брахманам.
В их комнате я застал Лаврентия Филипповича Медведева, который в сотый по счету раз допрашивал несчастных индусов и в третий раз обыскивал их на предмет пропавшей жемчужины.
– Лаврентий Филиппович, – обратился я к нему, – не соблаговолите ли вы оставить нас наедине с иностранцами?
– А вам не страшно, Яков Андреевич? – усмехнулся Медведев.
Его наглость постепенно начинала выводить меня из себя, словно он и забыл совсем, к какой могущественной организации я принадлежу.
– Не страшно, – ответил я сдержанно.
– Как знаете, – пожал плечами Лаврентий Филиппович и вышел из комнаты, убранство которой удивило меня своей простотой.
На деревянном комоде я увидел знакомую мне статуэтку Шивы, такая же – принадлежала Мире и стояла в нашей гостиной с Санкт-Петербурге.
– Мы никого не убивали, – заявил Агастья и уселся прямо на паркетном полу.
– Но вы ведь приносите жертвы Индре? – осведомился я.
– Да, – ответил Мадхава. – И не только Индре, но и другим богам! – добавил он. – Но это совершенно безобидные ритуалы… – брахман прижал руки к груди.
– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее, – попросил я брахмана. Эта история все более и более меня занимала, но от этого не переставала казаться опасной.
– Пожалуйста, – с легкостью согласился он. Мадхава был так измучен перепалкой с квартальным, что готов был на все, что угодно, лишь бы тот оставил его в покое. Похоже, что во мне брахман видел ту самую последнюю спасительную соломинку, за которую хватается утопающий. – Ритуал жертвоприношения заключается в том, что жрецами разжигается божественный огонь, – начал он, – затем приносится в жертву грихта, очищенное масло, – продолжил Мадхава. – Потом хотар и брахман обмениваются загадками и приносят в жертву богу сок сомы.
– Что это за сок? – поинтересовался я, Мира, как ни странно, о нем мне никогда не рассказывала.
– Священный ритуальный напиток для богов, – вмешался в разговор брахмачарин Агастья. – В первую очередь для Индры, – добавил он.
– Потом, – заключил Агастья, – распевают саманы.
– Саманы?
– Да, – улыбнулся брахман, – священные гимны.
– Ну-ну, – проговорил я задумчиво.
– А где вы познакомились с князем? – осведомился я.
– В Петербурге, – пожал плечами брахман. – В салоне Божены Зизевской, – уточнил он.
– Кого-кого? – изумился я.
Божена Феликсовна Зизевская была моей любимой кузиной, прозванной в столичном свете Цирцеей за ум и несравненную красоту. Она жила в аристократическом Адмиралтейском петербургском районе, держала модный салон, где все разговоры сводились преимущественно к политике, и кружила головы своим многочисленным поклонникам. Поговаривали даже о ее тайном романе с императором Александром I, во что я правда не особенно верил. Однако знал, что Его Императорское Величество к Божене благоволит, вопреки неудовольствию своей фаворитки Нарышкиной.
Родилась Божена в Варшаве, потом ее родители переехали в Россию, где скончалась ее мать, моя тетушка по отцовской линии, Софья Романовна Кольцова, а отец, Феликс Зизевский, как человек военный, уехал воевать куда-то в Иран и погиб в районе Дербентского ханства.
– Мир тесен, – заметил я.
– Согласен, – не стал возражать Мадхава. – Господина Гродецкого я тоже в этом салоне встречал, – добавил он.
– Правда? – заинтересовался я. Мне было известно из опыта, что случайности в этом мире происходят исключительно редко и не стоит им особенно доверять.
– Конечно правда, – заверил меня брахман. – По-моему господин Станислав и наш покойный князь были завсегдатаями этого салона.